рифов".  И  так
сразу - на четвертой странице - вырубился, что, значить, и вовсе  теперь
не помнит, с чего моя книга начинается.
   Действует на Фомича моя проза посильнее, чем ноксирон с люминалом  на
его супругу: из спальной каюты доносился ее ровный и солидный, гостепри-
имный храп.
   Смешно, но я расстроился и оттого, что проиграл, и оттого, что Фомичу
скучно читать мою книгу.
   Воздействие печатного текста на физиологию Фомы Фомича,  как  я  смог
потом заметить, было всегда определенным. Если, к примеру,  в  руки  ему
каким-нибудь чудом попадала книга классика, то уже через четверть печат-
ной страницы Фома Фомич полностью отрывался  от  действительности  и  на
добрых семь часов погружался в глубокий, ничем не замутненный сон. Види-
мо, слишком велика была нагрузка на мозг от  классики.  Добиться  такого
результата с помощью современной советской прозы Фоме  Фомичу  удавалось
только на второй или даже третьей печатной странице.
   Вообще, с самого детства буквы оказывали Фоме Фомичу яростное и тягу-
чее сопротивление в те моменты, когда он начинал складывать из них  сло-
во. Но с еще более яростным, прямо-таки сталинградским ожесточением сра-
жались за свою полную автономию и самостоятельность  именно  уже  слова,
когда Фома Фомич начинал складывать их в предложение. Чтобы связать сло-
ва какого-нибудь всемирного классика по рукам и ногам, заткнуть им глот-
ки и уложить в штабель предложения, Фоме  Фомичу  приходилось  напрягать
бицепсы и даже брюшной пресс.
   При всем при том за жизнь у Фомича было всего два ляпа и один выговор
в приказе, ныне снятый. Это он сам мне сказал.  А  я  Фомичу  верю.  Без
большой нужды он не врет. Темнить может, конечно, замечательно, не  хуже
Ушастика, но по натуре не лгун.
   Ляп 1 1. В Роне пятнадцать лет назад наехал на баржу-грязнуху. Конеч-
но, были всякие разбирательства, но даже до суда дело не дошло,  ибо  на
грязнухе не горели огни и плыла она на приливном течении без управления.
Оборвалась якорь-цепь, когда шкипер  спал.  Грязнуха  и  поплыла.  Фомич
очень смешно рассказал, как прилетел  наш  сухопутный  представитель  из
консульства и все путал понятия "смычка якорь-цепи" и "смычка между  го-
родом и деревней". Рыльце у Фомича, вообще-то, было в пушку, потому  что
долбанул он грязнуху на левой стороне  фарватера.  "Однако  я,  значить,
всегда помню, что курс к сердцу солдата лежит через его брюхо, как  ска-
зал Иван Грозный, то есть, прошу извинения, не  Иван  Грозный,  а  ихний
Бисмарк. И напоил я шкипера с грязнухи так, что он и название моего  па-
рохода забыл скорей всего навсегда..."
   Ляп 1 2. В Англии. Не хватило при контрольном  пересчете  содержимого
какого-то разбитого ящика семи будильников. Фомич тогда грузовым  помощ-
ником плавал. И все это дело скрыл. Британские  капиталисты  прислали  в
коммерческий отдел пароходства вульгарные претензии и кляузы. Коммерчес-
кий отдел с яростью принялся отрицать претензии, так как не имел никаких
с судна сообщений на данную нехватку. Тем временем Фомич и  весь  экипаж
судна, как это и положено, получил  премии  за  безрекламационную  сдачу
груза. И вот на этом нюансе Фомич и погорел. И влетел в приказ начальни-
ка пароходства, потому что обе стороны - английские буржуи и  наши  ком-
мерческие специалисты - потратили на переписку  из-за  семи  будильников
добрую тысячу фунтов, и еще две тысячи  отечественных  рублей  пошли  на
премию.
   За давностью времен выговор с Фомича снят. И чист он  перед  богом  и
сатаной даже и не как заячьи лапки, а как новорожденный теленок.
   2
   ...И два гудка в тумане Над черной полыньей...
   Траверз острова Фирнлея в двадцати милях. Курс на  острова  Гейберга.
На этих островах четырнадцать лет назад радист Камушкин нашел деревянный
кораблик.
   Чересполосица грязных льдов  и  ослепительно  бли-стающих  на  солнце
снежниц. Невысокие горбики островов Гейберга, адски черные. И куда с них
снег сдуло? Виден  гидрографический  знак.  Стамухи  -  севшие  на  мель
большие льдины - торчат застывшими разрушенными  корабликами-привидения-
ми.
   Выходим в полынью, отдаем буксир с ледокола.
   Мы первые и пока единственные. Остальной караван застрял в перемычке.
   "Мурманск" уходит его выкалывать.
   Веду "Державино" к противоположной стороне по-лыньи, врубаю нос в ры-
чару, получается курс около ста градусов. Так и стоим, подрабатывая впе-
ред "малым", - чтобы не остывал дизель.
   Вода в полынье прозрачна, изумрудна и независима.
   Она кажется обнаженной. И не стыдится наготы.
   Перед тем как расстаться с ледоколом, высадили на него ребят-"красно-
рубашечников" из экспедиции. Страшно было смотреть, как  они  тащили  по
мосткам через баррикады палубного груза на бак рюкзаки, каждый по  сорок
семь килограммов. С нашего носа они  перелезали  на  корму  ледокола  по
штормтрапу.
   Заходили на мостик прощаться. Пожелал им найти Жюльетту Жан и: "Бог в
помощь". Они: "К черту! К черту!" - на то ребята и  комсомольские  прав-
дисты.
   Потом нашел в каюте сюрприз - огромное фото героев  на  Новосибирских
островах, 1974 год.
   Черные очки на глазах и лбах - от снежной болезни.  Все  на  лыжах  и
одинаково бодро, жизнеутверждающе лыбятся.
   Фото испещрено автографами и: "Карское море,  т/х  "Державино",  1975
год. Мы найдем Жюльетту!"
   04.30. Отхожу от кромки полыньи и ложусь за "Лениным". Старпом  явля-
ется на вахту и спрашивает, где экспедиция. Я говорю,  что  высадили  на
ледокол.
   - А деньги вы у них взяли за питание?
   - А почему это я у них брать должен был?
   - Кто за них теперь будет платить?
   - Сегодня дам вам десятку, а пока управляйте судном!
   Он ходит взад-вперед по рубке и считает полупросебя шепотом:
   - По рупь девяносто с двадцать девятого, трое...
   - Будете вы управлять судном?
   Он посылает матроса искать второго  помощника  и  сам  становится  на
руль.
   Дмитрий Александрович денег с ребят тоже не брал, ибо это не его дело
и не в его характере.
   Арнольд Тимофеевич звонит куда-то по телефону.
   Судно входит в тяжелую перемычку, туман,  види-мость  три-четыре  ка-
бельтовых, впереди всплывают из-под "Ленина" злобно-мрачные льдины,  зу-
дит вертолет, взлетевший с "Мурманска".
   У старпома старчески-испуганные, полные муки глаза, но  при  этом  он
старается держать на физии свирепо-напряженное выражение отчаянного  му-
жества и решительности Харитона Лаптева.
   Наконец будят третьего штурмана, и выясняется, что ребята  деньги  за
питание отдали еще вчера и третий предупредил  старпома.  Забыл  Арнольд
Тимофеевич или под этим соусом уклонялся битый  час  от  ответственности
вахты во льду? Скорее последнее.
   Проходим мыс Челюскина.
   Арнольд Тимофеевич (повеселевший и успокоившийся):
   - Вот у нас в тридцать девятом... Тогда еще торжественно отмечали пе-
ресечение меридиана Челюскина. И все перепились. Один я трезвый был. Сам
капитан заставлял спирту выпить, я отказался. Никогда пошлой гадости  не
пил...
   Со свистящим, вращающимся шумом зигзугит над башкой вертолет, отыски-
вая проход в перемычке. И каждый раз страшно себя представить  на  месте
вертолетчиков.
   Выходим на чистую воду под южным берегом острова Малый Таймыр. Пролив
Вилькицкого позади. Впереди море братцев Лаптевых.
   Конец второго этапа пути.
   Перед сном наношу на обыкновенную, "для домашнего употребления" геог-
рафическую карту мира точки и даты. Полезно иногда поглядывать на  карту
всей Земли, а не только в морскую путевую. Глянешь вниз по  меридиану  -
даже нечто похожее на высотное  головокружение  ощущается.  Вся  планета
где-то под ногами, когда ты в арктических водах. Садись на салазки  и...
до самого моря Моусона в Антарктиде - к пингвинам в гости.
   Сперва по тундре, по тундре, потом встряхнет  тебя  на  медных  пиках
хребта Удокан, мимо Читы (не забудь снять шапку над  могилами  декабрис-
тов), мимо Улан-Батора и Сурабаи (не забудь  вспомнить  так  старательно
забытую песню: "Морями теплыми омытая, лесами древними покрытая...").
   Когда после вахты ложишься спать, то под закрытыми веками все продол-
жает мощными лавинами и струями катиться поток зелено-белого перемолото-
го льда, среди которого вдруг становятся на попа "кирпичи" (по выражению
второго помощника) весом в десятки тонн.
   Расставание с ледоколами Западного сектора было  довольно  будничным,
ибо никто друг друга не видел - туман. И не получилось обычно впечатляю-
щего прохождения ледоколов обратно - от головы каравана, мимо всех судов
на контркурсе.
   Слышались только радиоголоса.
   Голос "Ленина" спрашивал претензии к проводке и замечания, другие от-
вечали, что претензий и замечаний нет, благодарили за проводку и  желали
спокойного рейса.
   Когда-то в такие моменты гудели друг другу. Гудели и на отходе в рейс
от причала. Я помню, как на отходе пожилые  моряки  предупреждали  своих
маленьких провожающих внучат, чтобы те не испугались, что сейчас пароход
заревет, как слон, как носорог, как бегемот...
   Теперь это бывает редко. Только уж  в  самых  торжественных  случаях.
Соблюдение традиции вызывает опасение, как бы в сентиментальности не за-
подозрили... как бы гудки за "Прошу обратить на меня внимание" не посчи-
тали и нарушение "Правил по предупреждению столкновения" не пришили...
   Я спросил у "Ленина", есть ли на мостике капитан. Оказалось, что Вла-
димир Константинович отдыхает. На мостике дублер. Жаль. Хотел поблагода-
рить за гостеприимство, - когда-то застряли во льду, и я лазал  смотреть
атомоход. Разговорились об автоматизации судовождения. На атомоходе  на-
бито электроники полным-полно. Я сострил, что скоро уже и медведи смогут
водить такие суда через океаны: один медведь - на мостике,  второй  -  у
реакторов.
   Владимир Константинович подумал и сказал, что я не прав.  Один  будет
медведь. И на мостике и в машине будет один и тот же медведь. Я  сказал,
что это, мол, уже фантастика. А он объяснил: "Второго медведя  сократят!
Система взаимозаменяемости профессий тоже не стоит на месте! И рано  или
поздно, но достигнет апогея".
   Туман. Туман. Туман.
   Градус чистой воды впереди до очередной  ледовой  перемычки.  Следуем
самостоятельно в назначенную точку.
   И вдруг в особенной, туманной тишине дикий вопль моего верного напар-
ника Дмитрия Александровича. Он вопит где-то в надстройке:
   - Я не реаниматор! Не реаниматор я, товарищи! За что ж  вы  Ваньку-то
Морозова?!
   И опять тишина.
   Это Саныча механики, вероятно, опять попросили заварить щель в кожухе
выхлопной трубы. В машине нет дипломированных сварщиков, а Саныч хотя  и
штурман, но варит железо замечательно и даже имеет  диплом.  И  механики
часто просят его продемонстрировать талант.
   У меня вопль "не реаниматор я!.." почему-то вызвал в памяти порт  Ка-
сабланку. И опять ощущение, что в зубах застряла говяжья жила, -  где  я
уже встречал напарника?
   Никогда не бывает так вкусен обыкновенный растворимый кофе,  как  ту-
манным, зябким, ночным полярным часом в рубке лесовоза.
   Расходимся с гидрографическим судном. Все обычно, все так,  как  было
тысячи раз: экран радара, круги дальности, зеленая  отметка,  бритвенная
черточка визира... Два долгих гудка впереди, отсчет секунд,  рев  своего
гудка - тоже два длинных...
   Туман на стекле окон в рубке конденсируется в крупные капли. Скорость
умеренная, и потому капли не сдувает и  не  расплющивает  встречный  ве-
тер...
   - От горшка два вершка, а гудит басом, - говорит Рублев  о  встречном
гидрографе. Он говорит детским, сопливым голосом Рины Зеленой.
   Арнольд Тимофеевич:
   - Мы в тридцать девятом вместо радиолокатора использовали эхо.  Идешь
у берегов в тумане и гудишь, а сам на мостике с  секундомером.  Так  всю
вахту и дышишь на крыле свежим воздухом. Аппетит потом прекрасный. И для
легких полезно - я до сих пор не кашляю. С радарами этими пошлыми  и  не
дышит никто свежим воздухом, сигареты только смолите...
   Меня настырно тянет увидеть в тумане огни встречного судна. Не  нужны
они мне, а тянет. И даже определенное усилие над собой делаю, чтобы ска-
зать:
   - Еще пятнадцать право!
   Существует старая морская приговорка: "Стоп! - себе думаю, а  за  те-
леграф не берусь!"
   Корявость оборота намеренная. Так звучит по-одесски,  смешнее:  "себе
думаю". Смысл же большой. Человек понимает, что надо  остановить  движе-
ние, чтобы избежать уже очевидной опасности, но не берется за  телеграф,
не останавливает движения.
   Почему?
   Огромность массы судового двигателя вызывает и огромные  перенапряже-
ния при резкой остановке его и переводе на обратное движение. И ты испы-
тываешь дурацкую стеснительность перед дизелем и перед механиком. И ста-
раешься избежать опасного сближения со встречным судном только изменени-
ем курса.
   При хорошей видимости и достаточной свободе для  маневра  это  вполне
логично.
   При плохой видимости и наличии  радаров  отмечаются  случаи  парадок-
сального поведения судоводителей.
   Капитан Бухановский исследовал шестнадцать случаев документально  за-
фиксированных судовых аварий-столкновений.
   "Создается впечатление, - пишет он, - что некоторые судоводители  как
бы искали близкой встречи, как будто не существует никакой разницы между
условиями расхождения в тумане при радиолокационном наблюдении и при хо-
рошей визуальной видимости и как будто с каждой милей сближения не  воз-
растает риск столкновения. Похоже на то, что субъективность суждения че-
ловека делает риск взаимных опасных действий бульшим при плавании по не-
ограниченному водному пространству, чем при движении в стесненных  райо-
нах".
   Я думаю, что стремление увидеть судовые огни встречного судна и визу-
ально определить его ракурс подсознательно играет  главную  роль.  Жаль,
что Бухановский не приводит биографических и психологических данных  ка-
питанов, участвовавших в анализируемых столкновениях. Особенно интересен
их возраст и продолжительность плавания без радиолокации в какие-то  мо-
менты и периоды работы в море.
   02.08. 12.00.
   Пока самая трудная вахта. Шли за атомоходом "Арктика".
   Лед, не пропитавшийся еще водой, не тронутый разложением,  звонкий  и
крепкий, как нержавеющая сталь, пронзительно-изумрудный на  двухметровых
изломах; отдельные торосы земляного  оттенка  толщиной  до  четырех-пяти
метров.
   Мы опять угодили первыми в караване - сразу за атомоходом.
   Кучиев предложил такую тактику. Он жарит во всю ивановскую, а мы дер-
жим минимальную дистанцию.  Но  мы  боимся  огромных,  крепких,  ядреных
льдин, которые иногда взлетают у него из-под  винтов  посредине  канала.
Когда такая штука оказывается в ста метрах и ты идешь средним ходом,  то
затормозить уже не представляется возможным.
   Кроме этого.
   На малых дистанциях струя от винтов атомохода (их  три)  так  могуча,
что сбрасывает наш нос с курса, с середины канала, и рулевой не способен
держать судно. И вот шла война нервов с осетином и с крепчайшим льдом.
   Кучиев - ученик Павла Пономарева. Теперь он ведет "Павла  Пономарева"
в караване. И попутно рычит на меня, то есть на лесовоз "Державино".
   А я не боюсь! За Юрием Сергеевичем семьдесят пять тысяч  индикаторных
лошадиных сил, за мной - дюжина тигров!
   Прямо и не знаю, что и как сложилось бы в моей жизни, если б не  тиг-
ры. Как мир стоит на китах, так я стою на тиграх. Пятнадцать лет они ме-
ня выручают из самых запутанных ситуаций.
   И сейчас скажи я запретное слово: "Полосатый рейс!" - и дело в шляпе.
   Двоюродный брат Кучиева Казбек Михайлович Хетагуров  -  мой  брат  по
тигриной крови.
   Капитан "Арктики" когда-то соблазнил  двоюродного  брата  Казбека  на
авантюристическую морскую профессию. И тот получил полную порцию экзоти-
ки и авантюризма, когда на его пароход "Матрос Железняк" посадили дюжину
тигров, льва и обезьяну. Казбек Михайлович был капитаном этого  несчаст-
ного судна. Он первым начал полосатый рейс.
   - Нет, Евгению Леонову я не завидую, - говорил Казбек тысячам коррес-
пондентов-альпинистов, которые со всех сторон лезли на него и на "Матро-
са Железняка". - Нет, товарищи, я артисту не завидую! Правда, и нам, мо-
рякам, не сладко. Шутка ли, товарищи корреспонденты, спускаешься в  куб-
рик, а там во всю длину обеденного стола живой тигр лежит! Во всю длину!
Или за чем-нибудь высунешь голову в иллюминатор, а перед носом  -  пасть
льва. Клыкастая, товарищи, пасть! Обезьянка, конечно, симпатичная,  доб-
ренькая - недаром ее Пиратом назвали. Недаром ее, товарищи корреспонден-
ты, назвали Пиратом! То ночью из графина воду на голову стармеху выльет,
то мне брюки в узел завяжет...
   Ныне Казбек Михайлович Хетагуров работает  сдаточным  капитаном  Бал-
тийского завода. Годика через два поведет на ходовые испытания  атомоход
"Сибирь", чтобы не отставать от двоюродного братца...
   Стоит  мне  произнести  заветное  слово,  и   "Арктика",   обвешанная
гроздьями корреспондентов, сфотографированная во всех ракурсах, обложен-
ная кипами статей и очерков, как новогодняя елка ватой,  -  первый  рейс
флагмана ледокольного флота! - эта "Арктика", это атомное сверхсущество,
станет мне родной по крови, ибо нас сблизит юмор.
   Есть единственное средство против перепутанности и сложности  мира  -
юмор. Не бог, не царь и не герой. Все  эти  ребята  не  помогут.  Только
юмор, лучше безымянный: "Она съела кусок мяса, поп ее убил..."
   Юмор - обыкновенная маска, но она помогает преодолевать растерянность
от сложного и непонятного вокруг. Смущение души  реализуется  в  материи
звуковой волны: "хи-хи" или "ха-ха".
   В юморе, конечно, есть ложь, но это ложь жизневерия.
   Колпак клоуна помогает шуту преодолеть страх и  ляпнуть  царю  из-под
стола правду-матку.

   НЕОБЫКНОВЕННАЯ АРКТИКА
   * 1
   * 2
1
   Три часа сорок пять минут ночи, и в нашей рубке  раздается  абсолютно
натуральный, чуть сонный, но уже победительный, вызывающий кукарек пету-
ха - полнейшая иллюзия предутренней деревни, и петух-передовик  орет,  а
потом хлопает крыльями и сваливается с насеста.
   Это матрос первого класса Андрей Рублев  приветствует  близкий  конец
вахты - до сдачи пятнадцать минут. Одновременно крик  петуха  обозначает
просьбу к вахтенному штурману стать на руль, а его, Андрея Рублева,  от-
пустить на парочку минут в низы будить смену.
   Хлопанье крыльев он имитирует не примитивным хлопаньем себя по бокам,
например, а падение петуха с насеста не банальным притоптыванием  сапога
- нет! До такого примитивизма наш  Рублев  никогда  не  опускается.  Все
изображается только при помощи языка, губ, глотки и черт знает еще чего,
но сам "петух" неподвижно застыл у рулевого устройства и глядит  вперед,
ни на секунду не ослабляя внимания и даже не смахивая пот со лба.
   - Вот зверь! - говорит Дмитрий Александрович не без восхищения,  ста-
новится сзади и левее "петуха" и с полминутки присматривается к  пейзажу
впереди по курсу с точки зрения рулевого, потом перенимает руль  в  свои
руки.
   "Петух" радостно блеет веселенькой козочкой и сматывается с мостика.
   Конечно, таланты Рублева врожденные, но проявились  они  после  того,
как он некоторое время работал  в  зоопарке.  Отпуск  оказался  чересчур
длинным, деньги он промотал и вместе с дружком нанялся в зоопарк  подра-
ботать. Дружок - звериным поваром, а он - его помогалой. Оголодали ребя-
та, вероятно, к этому моменту здорово. Потому что уже в первое утро зве-
риный кок задумался: зачем это крокодилу надо  кашу  на  молоке  варить,
кроме всякого мяса и рыбьего жира? Кто ему на воле кашу варит? Никто  не
варит! Ну, кто будет в Африке крокодилу этому кашу варить? Взяли сами  и
выпили молоко.
   В обед выясняется, что белым медведям положены кроме мяса и рыбы  еще
и яблоки с морковью. Полное хамство! Яблоки - белому медведю! Может, ему
и бананы подавать? Сожрали по яблочку сами.
   К ужину отхватили от львиного рациона кусочек  посочнее  и  соорудили
нормальный шашлык.
   Короче говоря, во-п