ыч (уже взявший себя в руки и со спокойствием Сократа, попива-
ющего цикуту, посасывающий водочку, настоянную на березовых почках Гали-
ной Петровной):
   - А я с вашим досье тоже ознакомлен. И как вы в Киле купались, и дру-
гие нюансы отлично помню... У вас опыт по буфетчицам  с  сорок  восьмого
года есть. Вы этими пошлыми в низах делами сами  и  занимайтесь.  Вот  и
Викторыч подтвердит, что вообще дамы на судах весело и хорошо  работают,
если за ними плотно ухаживают. А вот на коротком плече (на коротких рей-
сах, когда моряки часто бывают дома у жен и подруг) дамы истеричничают и
меняют пароходы, как английские лорды перчатки, потому как никто уже  из
мужского плавсостава ими не интересуется! Отсюда и вся текучесть  кадров
обслуживающего персонала...
   В этот момент меня озарило, что  "спутывание"  Анны  Саввишны  с  Ар-
нольдом Тимофеевичем произошло не без намеренного сводничества Ушастика,
и что делал это Ушастик для добра, и что Тимофеич  ему  обязан  коротким
светлым лучом перед закатом, перед кладбищем в Тикси. И что Ушастик, ко-
нечно, профессиональный сплетник и в чужом грязном белье копаться обожа-
ет, но умеет и молчать рыбой, совершая какие-то ему только ведомые влия-
ния на судьбы окружающих людей...
   - Давайте, друзья-товарищи, выпьем за Степана  Тимофеевича,  -  решил
наконец вклиниться я между Сциллой и Харибдой. - Хватит  лаяться.  Мы  у
вас, Фома Фомич, в гостях сидим, а вы дурацкое прошлое  начали  на  свет
божий тащить. И себе капельку водочки налейте...
   Вот тут-то я и получил автопокрышку от КРАЗа себе на шею.
   - Ишь, как распился наш Викторыч! - заметил Фома Фомич, тщательно об-
думав мое предложение. - А я, значить, между прочим, и с вашим досье оз-
накомился. Я про все ваши керченские подвиги информирован теперя. И  по-
чему вы в рейсе сухой закон держали, мне понятно: чтобы, значить, твере-
зым за нами наблюдение вести. Так вот еще раз по-товарищески тебе скажу,
душить алкоголизм лучше всего триппером! - как всегда неожиданно  закон-
чил он надевание на мою шею автопокрышки.
   Но за этой неожиданной концовкой, ой, какой глубокий смысл был и  на-
мек: попробуй, мол, наше грязное белье на свет божий тряхануть, я те че-
рез твое личное дело такую кузькину мать покажу!
   Я не обиделся. Медики объяснили, что после сотрясения мозга Фомы  Фо-
мича у драйвера стали  неприметно  гипертрофироваться  наиболее  отрица-
тельные черты и черточки характера и психики. И что в  таком  факте  нет
ничего странного или особенного. Может случиться после сотрясения черепа
так, а может и наоборот: сотрясенный человек превращается просто в стоп-
роцентного ангела - опять же за счет гипертрофикации всех хороших и доб-
рых черт и черточек характера.
   Мы капнули на хлеб по капельке водки и выпили за Тимофеича как  поло-
жено, не чокаясь и в молчании.
   Молчание первым нарушил Фомич.
   - Вообще-то, значить, никому из живых не идет коричневое, - сказал он
со вздохом и потрогал затылок. Под "коричневым" Фомич имел в виду гроб.
   - Кроме эсэсовцев, - тоже со вздохом сказал Иван Андриянович. И опять
я не могу поручиться, что в этом точном и объективном замечании вовсе уж
не было яда. - А гидрограф Бобринский тоже помер, - продолжал дед. - Го-
ворят, перед кондратом письмо написал начальству в Москву. Мне, мол, всю
жизнь пришлось в Арктике Колыму открывать в силу  графского  происхожде-
ния. Я, мол, имел большие планы для  гидрографического  изучения  Берега
Слоновых Костей, но визу не открывали. А на тот свет визу открывают  без
волокиты бюрократической и всяких других хлопот через нюанс рака печени.
А дальше написал, что просит выделить ему ноль один - это он цифрами на-
писал, и в скобках еще добавил прописью "один" - адмиралтейский якорь...
Такой буквоед был.
   - А зачем ему якорь, ежели он уже концы  отдавал?  -  заинтересовался
Фома Фомич.
   - На могилу. Чтобы знали, что там морской человек лежит,  -  объяснил
Ушастик.
   - И выписали ему якорь? - спросил Фомич.
   - Выписали. И даже не на Северном там или Южном кладбище  похоронили,
куда нашего брата завалят за черту видимого горизонта, а на Красненьком.
Оказывается, в свое время больших дел граф в Арктике наделал.
   - Вот те и гутен-морген, - с неопределенной интонацией сказал  Фомич.
- Но, все одно, настоящий адмиралтейский якорь ему не выписали, это  уж,
прошу прощенья, и ни в жизнь не поверю. Верп шлюпочный еще  могли  выпи-
сать, а чтобы настоящий якорь...
   - Что слышал, то и говорю, Фома Фомич.
   Мне, конечно, вспомнилось, как арестованные простым арестом матросики
строили трамвайную линию мимо кудрявого и зеленого Красненького  кладби-
ща. И представилось, как теперь мимо могилы шалуна-гидрографа живо и ве-
село гремят трамваи, мчась  к  замечательным  паркам  и  тихому  взморью
Стрельны...
   - Вот, значить, я за спирохету здоровье алкоголем подрываю, -  сказал
Фома Фомич, вытаскивая из пижамных брюк здоровенный, как парус на фрега-
те, носовой платок. - По твоей опять же, Викторыч, подначке. На  Диксоне
за вояк банкет, значить, наподначивал. Ныне под Тимофеича.  А  он  доно-
сы-то на меня написал! Я уже в больнице раком от болезненных ощущений  в
области головы стоял, а он - доносы. Левой рукой писал:  по  всем,  зна-
чить, правилам детективов.
   - Правда? - спросил я Ивана Андрияновича, который в этот момент  тоже
вытаскивал из форменных брюк носовой платок, но не такой большой, как  у
Фомича, и с кружевной оборочкой по периметру.
   - Факт, - подтвердил Андрияныч.
   - И левой рукой - факт?
   - После такого нетактичного случая, как на Енисее, он бы и правой но-
гой написал, - подтвердил Андрияныч.
   И я невольно вспомнил, что сочинитель прошлого века И. П. Белкин рас-
копал в летописи сведения о земском Терентии, жившем около 1767  года  и
умевшем писать не только правой, но и левою  рукою;  сей  необыкновенный
человек прославился в околотке  сочинением  всякого  роду  писем,  чело-
битьев, партикулярных пашпортов и т. д. Неоднократно пострадав  за  свое
искусство, услужливость и участие в разных замечательных  происшествиях,
он умер в глубокой старости, в то самое время как приучался писать  пра-
вою ногою, ибо почерка обеих рук его были уже слишком известны... Да, не
переводятся на Руси самородки самых различных талантов и характеров.
   Фома Фомич за время моих размышлений по всем  правилам  подготовил  к
употреблению носовой платок, то есть расправил его, посмотрел сквозь не-
го на свет божий, убедился в полной пригодности паруса  к  постановке  и
тогда тихо всхлипнул.
   - Эх, Стенька, ты мой Стенька, значить, сколько лет мы с тобой  отка-
чались? - пробормотал Фомич. - Как, значить,  краб-отшельник  с  актини-
ей... И ныне все грехи тебе и доносы, значить, отпускаю, чтобы душа чис-
то жила. Как старики учили, так и теперь, значить. Давай, Викторыч,  на-
ливай! Черт с ним, с организмом! До конца лей!
   Иван Андриянович тоже всхлипнул.
   Фома Фомич уронил в рюмку большую и чистую слезу.
   И мы еще раз выпили за Арнольда Тимофеича.
   После чего и Фома Фомич и Иван Андриянович употребили в дело  носовые
платки. А я, понимаете ли, подумал, неопределенно подумал,  расплывчато,
что в слезе Фомича проблескивает вся моя надежда; на ней, этой слезинке,
быть может, эквилибрирует, понимаете ли, весь мой оптимизм  при  взгляде
на будущее как России, так и человечества.
   Ну, вроде всех упомянул, со всеми попрощался? Нет, чуть Шерифа не за-
был. Не прижился пес в городской цивилизации. Еще ни  одного  случая  не
знаю, когда бы настоящая северная, азиатская лайка оказалась совместимой
с Европой.
   Сперва Саныч эвакуировал пса из Ленинграда в деревню к  родственникам
на Вологодчину. Там и мороз был, и снега, и приволье, и забота Шерифу  -
все было, а... ностальгия. И пришлось Дмитрию Александровичу много  хло-
пот принять, чтобы отправить пса обратно на родину - в Тикси - туда, где
землю никак не назовешь пухом.
   5
   Странное чувство испытываешь, заканчивая книгу. Оно схоже с  чувством
окончания рейса. Не очень-то удачного рейса.
   ...Но вот, Неполный, слабый перевод, С  живой  картины  список  блед-
ный...
   Кто когда-нибудь пробовал рисовать акварелью с натуры зимний пейзаж в
сильный мороз, тот поймет мои ощущения. Мокрая акварель на морозе  мгно-
венно застывает. Краски на бумаге с чудесной силой передают красоту мира
и восторги твоей души от красоты мира и своей удачи. Свет солнца  прони-
зывает ледяную красочную пленку, где зафиксировались в самых нерукотвор-
ных и замечательных сочетаниях твои мечты; белизна бумаги отражает  сол-
нечные лучи сквозь кристаллы остановившейся в ледяном покое воды - и по-
лучается остановившееся мгновение. И остановил его - ты!
   Ну, а теперь, полюбовавшись своим созданием, можешь со спокойной  со-
вестью выкидывать его на помойку, ибо, если принесешь рисунок домой,  то
лед растает, краски превратятся в бурду, а бумага раскиснет.
   Утешаюсь тем, что когда рисовал акварелью на морозе, то  хотел  пере-
дать правду и только правду. И в конце концов, то, каким ты себя  и  мир
придумал, тоже имеет право на существование: ведь это плод именно твоего
опыта, восторга, воображения и неизбежной печали о прошлом.