Виктор КОНЕЦКИЙ
   Вчерашние заботы
   Повесть

  Часть первая
   Труд моряков относится к категории тяжелого. "Инструкция по  психоги-
гиене для капитанов и старших помощников судов морского флота СССР"
   * ПО СТАРОЙ ДОРОЖКЕ
   * МУРМАНСК
   * НАЧАЛО ВЫЯСНЕНИЯ ОТНОШЕНИЙ
   * ФОМА ФОМИЧ В ИНСТИТУТЕ КРАСОТЫ
   * ДЕНЬ ВМФ НА ДИКСОНЕ
   * ДИКСОН - МЫС ЧЕЛЮСКИНА
   * О СУДОВЫХ ПОЖАРАХ И КАК ФОМА ФОМИЧ ИГРАЕТ В ШАХМАТЫ
   * НЕОБЫКНОВЕННАЯ АРКТИКА
   * ПОВСЕДНЕВНОСТЬ И НЕКОТОРЫЕ ИСКЛЮЧЕНИЯ ИЗ НЕЕ
   * ТИКСИ
   * ТИКСИ - ПЕВЕК
   * ЕДИНСТВО И БОРЬБА ПРОТИВОПОЛОЖНОСТЕЙ В ФОМЕ ФОМИЧЕ ФОМИЧЕВЕ
   * УЛЫБКА КОЛЫМЫ

   ПО СТАРОЙ ДОРОЖКЕ
   18.07. 15.00.
   Восьмизначные цифры будут обозначать: первые две -  сутки,  вторые  -
месяц, третьи - часы, четвертые - минуты. Иногда они  будут  фиксировать
момент события, иногда - момент записи события.
   Итак, 18 июля 1975 года в пятнадцать часов нольноль минут  я  получил
предписание на теплоход "Державино".
   22 июля надлежало вылететь в порт Мурманск, куда судно шло из Ленинг-
рада вокруг Скандинавии.
   Дальнейшая ротация, то есть порядок заходов судна в порты,  предпола-
галась следующая: Мурманск - Певек - Игарка - Мурманск - один из  портов
ГДР.
   Теплоход "Державино" - лесовоз, построен в 1968 году в Раума, Финлян-
дия. Скорость 13,5 узла, район плавания неограниченный, автономность  24
суток, длина 102,27 метра, осадка в  грузу  6,00  метров,  водоизмещение
5580 тонн, мощность двигателя 2900 индикаторных лошадиных сил.
   Мое состояние в момент получения предписания - некоторое  недоумение.
Около полутора лет я отплавал на Европу и сделал два круга на США.  Круг
- это когда берешь груз на порты США из европейских портов, а из  США  -
на Европу. И домой, в Ленинград, между кругами не попадаешь.
   Беличье колесо.
   Но при всем при этом нормальные рейсы. И если бы мне  предложили  еще
такой, то я бы постарался увильнуть. Но увиливать от невыгодного,  тяже-
лого и нудного плавания в Арктику я не хотел и не стал.
   Политическая обстановка на этот момент в мире.
   Некоторая оттепель. Заголовки газет: "Рукопожатие в  космосе",  "Сты-
ковка кораблей "Союз-19" и "Аполлон" осуществлена".  Фотомонтаж:  вверху
американские и наши солдаты встречаются на Эльбе, в  середине  стыкуются
космические корабли, внизу обнялись пять космических братьев.
   Но в Лиссабоне дела идут паршиво, положение на  Ближнем  Востоке,  по
словам Вальдхайма, "серьезное и продолжающее оставаться опасным".
   Хорошо хоть то, что я отправляюсь не на Ближний, а  на  Дальний  Вос-
ток...
   Положение на спортивной арене. "Овации Ольге  Корбут".  Студентка  из
Гродно в блестящей спортивной форме. За нее можно не волноваться.
   15.30. Четырехзначные цифры будут в дальнейшем обозначать время внут-
ри очередных суток: первые две - часы, вторые - минуты.
   Итак, по-сухопутному говоря, в половине четвертого дня  замначальника
пароходства по мореплаванию обрисовывает мне арктическую ситуацию.
   Я слушаю плохо, ибо боюсь назвать его "Шейхом" - это подпольная клич-
ка Наримана Тахаутдиновича Шайхутдинова. Я же подпольно влюблен в Шейха,
но он, увы, влюблен в Омара Хайяма.
   - Да-а, уйти в море может и дурак, - задумчиво говорит Нариман  Таха-
утдинович, разглядывая огромную карту Арктики. - А вот вернуться...  тут
уж нужен отнюдь не дурак.
   - Если я что-нибудь напишу о предстоящем рейсе, то  разрешите  поста-
вить эти бессмертные слова эпиграфом?
   - Бога ради! Пожалуйста! - широко дарит эпиграф Шейх.
   Под финал разговора узнаю, что нынче особо жестко  требуют  соблюдать
"Положение о назначении в арктические рейсы дублеров капитанов".
   На ледоколах этот институт привился давно, а нашему пароходству слож-
но находить людей. Потому-то, очевидно, и нашли меня.
   Суть "Положения" в том, что на мостике во  льдах  обязательно  должен
быть капитан. Раньше суда подолгу лежали в дрейфах, их капитаны зачастую
сами выбирали оптимальные пути и могли выкроить несколько часов для сна.
Нынче техника заставляет находиться в движении во льду практически девя-
носто процентов рейсового времени, но никакой моряк, даже если он годит-
ся для выделки гвоздей, выстоять такое на мостике не в состоянии.
   Получив традиционное "Счастливого плавания"  и  печатную  инструкцию,
уже иду к порогу. Шейх останавливает:
   - Вы с Фомичевым знакомы?
   - Нет. Но слышал много.
   - Н-да, - загадочно ухмыляется Шейх. - Еретик. И знаменитый  драйвер.
Вам полезно будет с ним поплавать. Потом расскажете впечатления. Мне для
дела надо.
   - Есть.
   "Драйверами" называли когда-то самых отчаянных капитанов чайных  кли-
перов. Драйверы и в ураганный ветер не спускали парусов и не  брали  ри-
фов, а когда мачты уже готовы были улететь к чертовой матери, стреляли в
парус из пистолета. Дырочку от пули ураганный ветер за десятые доли  се-
кунды превращал в огромные дыры, и парус обвисал лохмотьями. А мачты ос-
тавались на местах.
   Спрашиваю:
   - Нариман Тахаутдинович, вы имеете в виду то, что мне предстоит рабо-
тать с капитаном отчаянного мужества?
   - Не только это, - со вздохом говорит Шейх.  -  Плоховато  вы  знаете
английский, Виктор Викторович. Англичане странная нация. У них одно сло-
во обозначает разом сто пятьдесят смыслов и понятий. Я всегда восхищаюсь
такой плюшкинской скупостью великобританцев на слова. И  как  они  книги
пишут?.. Н-да, придете домой - посмотрите словарь на "драйвер".
   - Есть, Нариман Тахаутдинович!
   Дома смотрю англо-русский словарь и прихожу к выводу, что мне  предс-
тоит встретиться с достаточно сложным человеком. Ибо слово "драйвер" ра-
ботает у англичан в диапазоне от "гонщик" и "преследователь"  до  "надс-
мотрщик за рабами" и от мирного "кучер" до мрачного "доводящий до отчая-
ния". На американском сленге "драйв" -  продажа  товаров  по  дешевке  с
целью конкуренции, в горном деле "драйвер"  -  обыкновенный  коногон,  в
сельском - погонщик скота, в медицинском "ту драйв мед" - сводить с ума.
Еще это слово обозначает хозяина-эксплуататора,  бизань-мачту,  вождение
автомобиля и... писательский труд ("ту драйв э пен" -  "гонять  перо"  в
буквальном переводе).
   И вот я назначен дублером драйвера Фомы Фомича Фомичева.
   Посмотрим инструкцию.
   "Должностная инструкция дублеров капитанов судов на время плавания  в
арктических водах:
   1. Дублер капитана назначается  приказом  начальника  пароходства  из
числа наиболее подготовленных старших помощников, имеющих опыт работы во
льдах в условиях арктического плавания, для усиления вахтенной службы  и
обеспечения безопасности мореплавания.
   2. Дублер капитана относится к старшему комсоставу судна, подчиняется
непосредственно капитану и отвечает за безопасность мореплавания во вре-
мя несения своей вахты.
   3. В процессе подготовки и погрузки арктического груза дублер капита-
на оказывает помощь капитану в организации грузовых операций.
   4. Дублер капитана  своим  опытом,  знаниями,  всеми  средствами  со-
действует быстрейшему завершению арктической навигации.
   5. На время плавания на трассе СМП капитан своим  приказом  назначает
конкретные часы, в течение которых дублер обеспечивает безопасность  мо-
реплавания, непосредственно  осуществляет  управление  и  маневрирование
судном при самостоятельном плавании во льдах и в караванах за ледоколом.
Вахтенные младшие помощники несут вахту в соответствии с уставом  и  вы-
полняют свои уставные обязанности.
   6. В борьбе за живучесть судна дублер капитана по  указанию  капитана
находится в месте наибольшей опасности и непосредственно руководит рабо-
тами в соответствии с НБЖС-70.
   Зам. нач. БМП по мореплаванию
   Н. Шайхутдинов".
   22.07. 13.30.
   Прощаюсь с живой природой перед ледяной Арктикой.
   Отошел от муравейника аэропорта Пулково метров на триста.
   Присел на предельно загрязненную травку под чистыми березками,  гляжу
на серенькие кашки, говорю кашкам о любви. Они молчат. Нужна им моя  лю-
бовь!
   Рядом траншея - копают канализацию. Пахнет свежей землей.
   Солнце. Тени от березок ласкаются к кашкам. А в трехстах  метрах  пя-
титрубный аэропорт стоит на мертвом якоре, битком набитый человечеством.
   Июль. Мягкость ветерка. Зелень лета.
   Прощай, зелень.
   Рейс 1 8698. Взлетели точно.
   Когда пролетаем Имандру, начинает тянуть на воспоминания.
   Красивое озеро Имандра. Из-за его красоты я и погорел в ранней  юнос-
ти.
   ...Эшелон тянется от берегов Баренцева моря в  Питер.  Конец  августа
пятьдесят первого года, около девятнадцати часов. Мы где-то между  Хиби-
нами и Апатитами. Я - часовой. Обязанности просты. На очередной останов-
ке вылезаешь и ходишь вокруг да около концевого вагона с винтовкой напе-
ревес.
   Политическая обстановка в мире - пик холодной войны. Но мы знаем  хо-
лодную войну как теплую, а то и чуть-чуть не горяченькую. И все мы - во-
ины - вместе с газетами поднимаемся на штурм Марра, наступаем на  теорию
относительности, крепим оборону против морганистов...
   Суровое время. Но впереди отпуск. И ты влюблен  первой  и  прекрасной
любовью. И такой сногсшибательный закат над Имандрой: склоны  гор  алые,
ели на их фоне черные, возле полотна по склонам  насыпи  цветут  лиловые
пышные цветы, между прибрежными валунами вода  нежная,  и  каждое  самое
легкое облачко отражается в темнеющем штилевом  зеркале  озера.  А  тебя
овевает ветерок, пахнущий елями, соснами и близкой свободой, ибо ты  си-
дишь на полу теплушки, свесив ноги через порог, ждешь очередной останов-
ки эшелона и поешь с коллегами "Прощайте, скалистые горы...".
   Тепловоз гудит предупреждающими  гудками:  сейчас  застрянем  на  ка-
ком-нибудь полустаночке, освобождая место пассажирскому нормальному  по-
езду. Пора кончать лирику и брать винторез. У меня он поставлен в уютном
местечке - у противоположной двери теплушки  в  уголке  между  дверью  и
стенкой, но...
   Винтовки в ее уютном гнездышке нет.
   - Ребята, хватит шутки шутить! Куда винторез запрятали?
   Никто не признается, а эшелон уже едва ползет.  Согласно  инструкции,
часовому пора выпрыгивать, чтобы осмотреться и войти в боевую форму  для
охраны товарищей и народного имущества от всевозможных опасностей.
   Теплушка обыкновенная, стандартная - нары в два ряда по бокам,  пята-
чок в середине свободен, пирамид для оружия нет. Винтовку получаешь  пе-
ред заступлением в караул в штабном вагоне. Потому в инструкции сказано,
что часовой с ней не расстается и в промежутках между остановками эшело-
на. Но перегоны на Кольском полуострове иногда очень длинные...
   - Ребята, кончай разыгрывать!
   Шурую под сенниками-матрацами на нарах, лезу под сами нары, дергаю за
ноги спящих. Мат-перемат из четырех десятков глоток. Потом боевые  това-
рищи начинают кое-что соображать. Часть их включается в  лихорадочный  и
бессмысленный поиск (знаете, исчезнет у вас из ванной комнаты мочалка, и
вы ловите себя на том, что ищете ее и в столовой, и под комодом,  и  еще
черт те где, хотя абсолютно ясно, что в столовую или в почтовый ящик по-
пасть она никак не могла). Так вот, часть ребят включилась в такие поис-
ки, а кое-кто начал уже удаляться от моей персоны,  создавая  знаменитый
"круг безопасности", - время, повторяю, было суровое. И от потенциально-
го каторжника логично держаться подальше, чтобы каким-нибудь макаром  не
быть замешану в историю.
   Кто-то, самый умный, догадался, как дело происходило. Дверь теплушки,
как у всякого телячьего вагона, откатывается в сторону  по  направляющим
на колесиках. Изнутри стопорилась она деревянным клином. Клин от  вибра-
ции ослабел, между дверью и стенкой образовалась щель,  винтовка  в  нее
выпала; затем кому-то в щель стало на нары сквозить, он  встал,  накатил
дверь обратно и опять запер на клин.
   Вот и все дела, браток. Закрыватель двери вспоминать этот  момент  не
счел нужным. А может, "заспал" и действительно забыл. Мне же  все  важно
было знать. Последний перегон был около сорока километров. Когда: в  на-
чале, середине, в конце перегона это случилось?..
   Эшелон уже стоит, мне давно пора выскакивать на стражу. А  в  голове:
"Часовой на посту утерял боевое оружие с боевыми патронами  -  трибунал?
пять лет? десять? спишут в матросы?.."
   Начальник эшелона - заместитель адмирала по строевой части  полковник
Соколов, уставник до мозга костей: на парадах и  торжественных  проходах
по городским улицам он впереди, весь в золоте и владеет  таким  парадным
шагом, что Павел Первый ему бы при жизни памятник поставил. А меня  пол-
года назад разжаловали из старшин второй статьи - за длинный  язык  -  в
рядовые. Полковник Соколов обставил процедуру торжественно: был и  бара-
банный бой, и срезание старшинских лычек, и отрывание козырька  у  стар-
шинской фуражки прямо на плацу перед строем училища. Помнит меня полков-
ник как облупленного...
   Вот эта строевая машина - начальник эшелона, отвечающий за  курсантов
Высшего военно-морского училища, за будущих офицеров флота, - расхажива-
ла у штабной теплушки, ясное дело, парадным шагом. И так он это проделы-
вал, что дерзко-задиристые и хамоватые кольские  смазчики  букс  шмыгали
носами, утирались промасленными рукавами ватников  и  проскакивали  мимо
полковника бочком и молчком, хотя никакого отношения к  строевому  меха-
низму не имели и спокойно могли ругаться от души и размахивать молотками
безо всяких яких.
   Все, Витя, вылезай, потому что приехали.
   И:
   - Разрешите обратиться, товарищ полковник?
   - Что у вас, товарищ курсант?
   - Докладывает часовой концевого вагона. Мною  на  последнем  перегоне
утеряна винтовка.
   - Старшина Рысев!
   - Слушаю, товарищ полковник!
   - Взять под стражу! Поедет дальше в штабном вагоне!
   - Лезь сюда! - это Рысев говорит. Он мне лычки срезал.
   - Товарищ полковник!.. Я... разрешите остаться!
   - Старшина, проследите, чтобы снял ремень, и обыщите!
   - Есть, товарищ полковник!.. Тебе сказано: лезь сюда!
   Я влез, расстегнул бляху, снял ремень и вывернул  карманы.  Ничего  в
них, кроме носового платка и махорки, не было. Рысев посадил  в  угол  и
еще отгородил от свободы скамейкой.
   "Часовой на посту утерял оружие - трибунал и десять лет, как одна ко-
пеечка, а для примера могут и еще что-нибудь пострашнее выдать".
   Строевая машина поднялась в вагон.
   - Доложите, что и как. Старшина, записывайте.
   Я доложил. И закончил мольбой: оставьте, мол, здесь, я побегу обратно
и найду винтовку, я ее из-под земли выкопаю, я...
   - А не найдешь - башку с отчаяния под поезд? Или по молодой  глупости
дезертируешь? И мне за тебя трибунал?
   Дежурный по полустанку заглянул в вагон и доложил, что эшелон отправ-
ляется через пять минут.
   "По вагонам!.. По вагонам!.. По  вагонам!.."  -  покатилось  вдоль  и
вдаль.
   - Нет! Товарищ полковник, нет! Честное слово! Не найду - вернусь!
   - Товарищ полковник, здесь четверо лихих людей в  тайге  шатаются,  -
вклинился с дурацким напоминанием старшина Рысев. - Как бы  они  его  не
пришили.
   - Молчать! Вас не спрашивают! - рубанула строевая машина.
   И пошла шагать из угла в угол штабного вагона, а вместе с ней шли се-
кунды и минуты, складываясь в десять лет. И главное даже не в тюрьме бы-
ло, а в матери. Я знал: не переживет. Но также знал и  понимал  все  то,
что творилось сейчас в душе и мозгу строевой машины. Оставить меня - на-
рушить законы, и каноны, и уставы, и кодексы. И ответственность взвалить
себе на погоны, - а семья? а служба? а карьера, в конце концов?.. И  так
просто - оставить здесь пять человек, дать сопроводиловку, сообщить  же-
лезнодорожному начальству, а разиня пусть катит за решетку.  Конечно,  и
при таком варианте взыскание влепят и ему, полковнику Соколову, но всего
на уровне выговора. А если мальчишка сдрейфит и  ударит  в  бега?  Конец
тогда Соколову. Вот какой вопрос на уровне "быть или  не  быть?"  решала
строевая машина. Время, еще раз повторяю, суровое шагало, катилось, тек-
ло и по стране и по планете.
   - Старшина!
   - Есть, товарищ полковник!
   - Отдай ему ремень!
   - Есть!
   - А ты - бегом за бушлатом! И сразу сюда! Марш!
   Я кубарем вылетел из вагона и помчался за бушлатом,  еще  не  понимая
толком, что означает ремень, что - бушлат и зачем бегом обратно.
   Тепловоз визгливо гуднул, когда я подбежал к штабному вагону с бушла-
том.
   - На поиски сутки, - сказала строевая машина. - Сейчас,  -  взглянула
она на часы, - двадцать сорок восемь. Этот перегон  был  тридцать  шесть
километров. Через сутки при любом результате поисков догоняете эшелон на
любом поезде. Все ясно?
   - Так точно! Спасибо, товарищ полковник!
   Эшелон дернулся. И в каком-то беззвучии покатили теплушки в свой веч-
ный, тупой, безропотный путь. Я даже лязга буферов не  услышал  -  немое
кино. Но человеческий голос в сознание проник:
   - Эй! Старшина! Брось ему хлеба!
   - Не надо! Не надо! - крикнул я.
   - Рысев! Кому приказано?! - прорычала строевая машина,  и  из  проема
дверей штабного вагона вылетела буханка.
   Ребятишки пялили зенки, пока эшелон тянулся мимо - теплушка  за  теп-
лушкой.
   Кое-кто из них меня любил, кое-кто наоборот, но все пялились с  испу-
ганным любопытством.
   Через минуту на безымянном кольском полустанке  никого  не  осталось,
кроме меня и буханки черного хлеба. Я ее не поднял. Не до нее было,  ду-
раку.
   На мне были белая брезентовая роба, бушлат, бескозырка и  яловые  бо-
тинки - "гады" на курсантском языке.
   Вы когда-нибудь бегали по железнодорожным путям? Если бежать по  шпа-
лам, то надо или прыгать через две на третью, или частить по одной. И то
и другое невозможное дело, если надо действительно бежать, а не  кое-как
передвигаться. Конечно, можете попробовать бежать обочь  путей,  но  там
был гравий, он осыпался под "гадами", от него невозможно было  толкаться
для настоящего бега. А надо было именно бежать. Я не так опасался  того,
что винтовку найдут лихие люди, как того,  что  ее  сопрет  какой-нибудь
стрелочник. В таежной глухомани Хибин, во глубине Кольского  полуострова
винторез с полной обоймой боевых патронов для стрелочника был  бы  таким
сюрпризом, что он никогда и никому его не отдал бы ни за мольбы,  ни  за
слезы, ни за деньги, ни даже за коврижки.
   Вы когда-нибудь пробовали начинать забег на тридцатишестикилометровую
дистанцию после того, как месяц почти не двигались, сидя в отсеках  под-
водной лодки?
   Уже через несколько минут так заболело под ложечкой, что  я  сошел  с
дистанции и сел на рельсу, скрючившись в три погибели.
   Сумерки перетекали в кромешную ночь. С одной  стороны  насыпи  шумела
тайга, с другой - довольно далеко внизу - чуть плюхали  в  камень  Хибин
Имандра. Глухо было вокруг. И сквозь боль я ощутил  одиночество.  Первый
накат одинокости в ту ночь, еще слабый накат - как бы пленка  одиночест-
ва.
   Я, как всякий, кто служил в армии или на флоте, был не один раз гоня-
ем в кроссы с полной выкладкой. И знал, что боль под ложечкой можно пре-
одолеть только тем, что будешь продолжать бежать дальше, сквозь нее.
   И я побежал, то прыгая через шпалы, то по осыпающемуся гравию. Но мне
ведь не просто бежать надо было. Мне надо было смотреть  во  все  глаза,
чтобы не протащиться мимо винтореза. А как он упал?  Куда  закатился  по
инерции? Надежда обнаружить винторез сохранялась только потому, что  вы-
пал он не в сторону откоса насыпи к Имандре, а в противоположную сторону
- между путями.
   Километра через два я скинул бушлат и даже не оглянулся на него. Боль
под ложечкой слабела, но черт бы побрал брезент робы! Этот жесткий морс-
кой брезент не для сухопутных кроссов. Он начал сдирать кожу на коленях.
А широкая рубаха робы, которую я выпростал из-под ремня (взмок от пота),
сильно парусила. И где-то на пятом километре я скинул и ее. К этому  мо-
менту я, ясное дело, уже не бежал, а брел и пучил глаза во тьму,
   Тьма возле самой земли была какая-то более  светлая,  чем  окружающий