и бы изобрести средство от бритья, то есть распространения расти-
тельности на мужском лице, то мужскому организму на этом можно  было  бы
экономить полезные вещества, а так он каждый день псу под хвост сбривает
и углеводы, и жиры, и роговое вещество...
   Самый тяжелый за весь рейд лед - на подходах к Колыме:  спускались  к
югу вдоль восточной оконечности острова Четырехстолбовой.
   Уже ночь, уже солнце заходит, и мрак довольно густой.
   Слепят прожектора, установленные на кормах на случай тумана. Их часто
забывают выключить и в ясную погоду.
   Холодно, а двери рубки открыты настежь. На одном борту Саныч, на дру-
гом я. Каждую минуту орем рулевому:
   - Вправо больше не ходить! - это я.
   Саныч:
   - Право! Право! Викторыч, слева кирпич торчит!
   Я:
   - Чуть право, Андрей! Чуть-чуть! Саныч,  у  меня  тут  такой  кирпич,
что...
   Саныч рулевому:
   - Полборта лево!
   Я одновременно:.
   - Полборта право!
   И так шесть часов подряд.
   С несчастного Андрея Рублева - пот в три ручья. Он в  ковбойке,  хотя
по рубке из открытых дверей сквозит зверски.
   Я как-то спросил Андрея, о чем он думает в такие вахты.
   - А я торговок вспоминаю. Которые на морозе семечки продают. На  рын-
ке. Очень удивительные бабы. Весь день без движения стоят и семечки про-
дают. А румяные! А веселые!.. И сами свои семечки и трескают!
   Значит, Андрей, несмотря на огромное напряжение и великолепную работу
на руле (иногда без приказа своим чутьем спасает судно от опасного  уда-
ра), еще размышляет о бабах с семечками на архангельском базаре!
   Подобный же вопрос задал кому-то из механиков или мотористов. Ведь мы
с Санычем не только рулевого загоняем в пот, но и машину. Бывает, однов-
ременно хватаемся за телеграф: он на своем крыле дает  "стоп"  или  "на-
зад", а я "полный вперед". Дело идет на секунды,  и  случаются  моменты,
когда перекричать друг другу смысл своего решения нет времени.
   Впереди вынырнула в канале льдина. Я решаю прибавить ход, чтобы  уве-
личить поворотную силу руля и отвернуть, а Саныч дает "стоп", чтобы  от-
работать "задним ", ибо считает, что отвернуть не успеем. И при этом на-
до еще предупредить позади идущее судно об изменении своего хода, ибо  и
оно не велосипед...
   Какие уж здесь нежности и ласковости с дизелем,  когда  дело  идет  о
"быть или не быть"? И в машине, как и на мостике, ад кромешный.
   Так вот, кто-то из механиков ответил на мой вопрос, что в напряженные
вахты мечтает, как бросит плавать и устроится шофером  на  междугородные
поездки. И всегда вокруг автомобиля будет земля, деревья,  трава,  поля,
леса... Оказывается, тоже успевают мечтать!
   Ну, а о чем думает капитан? По своему опыту судя, ни о  чем.  Даже  о
холоде и ледовых сталактитах под носом не думаешь. И вообще, тебя как бы
нет на свете в обычном смысле. Ты весь в окружающей обстановке, и за со-
бой самим тоже наблюдаешь со стороны, как за включенным в эту обстановку
обстоятельством.
   Кроме сигналов, которые дает глаз в мозг: "Право-лево-стоп-назад-впе-
ред", откуда-то поступают еще такие: "Устал! - Пятый час на посту! -  Не
забывай, что устал! - Осторожность! - Проси ледокол сбавить ход! Черт  с
ней, с этой "Перовской", пусть налезает на хвост!"
   И все эти самокоманды проходят "на автомате", без  членораздельности,
которую сейчас вынужден наносить на бумагу в виде отдельных слов и пред-
ложений.
   И вот выходим в полынью. Сразу чувствуешь и холод, и себя уже не изв-
не, а из собственного нутра. И прислушиваешься к разному интересному,  и
вспоминаешь что-нибудь...
   Почему-то положили в дрейф, хотя лед на востоке вроде бы разреженный.
   Арнольд Тимофеевич (в адрес ледоколов и вообще мирового прогресса):
   - Вот на железных дорогах в тридцать девятом за простой вагонов сразу
и без всяких судов - за решетку, а эти пошлые атомы что делают?
   Рублев (копируя интонации старпома и очень серьезно):
   - Арнольд Тимофеевич, а это факт, что финны в тридцать девятом по та-
кому же пошлому льду, как мы сейчас прошли, на лыжах подбирались  к  Ар-
хангельску и вырезали ятаганами наши караулы?
   Старпом, который, как я говорил, вовсе не чувствует не только  юмора,
но часто и злобной иронии в свой адрес, не сечет:
   - Смешно слышать от старшего рулевого! Финляндско-советский вооружен-
ный конфликт не захватил Архангельск. Я вам приводил подобные факты,  но
вовсе не такие, на материале Кронштадта. И  нечего  вам  здесь  околачи-
ваться. Следуйте перебирать картофель!
   Картошка, гниющая в хранилище, - вторая  после  взятия  радиопеленгов
кровная забота старпома. Сегодня прибавилась третья:  график  стояночных
вахт в Певеке. Он корпит над списком очередности  вахтенных  у  трапа  с
тщательностью и въедливостью Пиковой дамы, раскладывающей пасьянс в ожи-
дании прибытия Германна, ибо панически боится Певека и длительной стоян-
ки вплотную к берегу, то есть контакта наших молодцов с местным  населе-
нием и винно-водочными изделиями.
   Фома Фомич мучительную работу старпома по раскладыванию пасьянса сто-
яночных вахт официально одобряет, но, в силу большого опыта, отлично по-
нимает, что все эти графики при столкновении с чукотской жизнью  полетят
к якутской прабабушке и превратятся в кроссворд,  который  не  распутают
даже французские энциклопедисты класса Дидро.
   Картофельным же вопросом старпом Фому Фомича все-таки  умудрился  до-
вести до реакции на быстрых нейтронах. Ведь два часа ходовую  вахту  Ар-
нольд Тимофеевич стоит со мной и два с Фомичом. И вот, когда в  тяжелен-
ном льду Фомич швейным челноком пронзает рулевую  будку  взад-вперед,  с
крыла на крыло, а ему под руку, и под ноги, и под все другие места стар-
пом пихает вопрос переборки  картофеля,  приговаривая  еще:  "Разве  это
лед?.. Не лед это, а перина... Вот в тридцать девятом мы  шли,  так  это
был лед!.." - то старый его  друг-покровитель,  регулярно  пропихивающий
фотографию Степана Разина на Доску почета, выдает такую реакцию, что да-
же белые медведи вздрагивают за дальними ропаками.
   В 23.00 сняли с дрейфа.
   И сразу "Ермак" казацки зарычал на "Гастелло":
   - "Гастелло"! Почему копаетесь?! Мало было времени на перекур?
   - Правильно он его прихватывает, - одобрил Арнольд Тимофеевич. -  Вот
раньше на паруснике без железной дисциплины и с  якоря  невозможно  было
сняться... В корне всякое непослушание пресекали... Под  килем  протянут
разок, а второй и сам не захочешь... Власть у командира была -  так  это
власть, не то что теперь... Захочет командир, если он в одиночном плава-
нии да от базы далеко, и вздернет любого голубчика на рее...
   Только наш старпом растекся мыслью по древу, разбежался серым  волком
и разлетелся сизым орлом под облаками, как "Ермак":
   - "Державино"! Почему правее кильватера укатились?!
   Я (Арнольду Тимофеевичу):
   - Чего это вас, действительно, вправо тянет?
   Рублев:
   - Придется кого-нибудь из самых толстых на левую рею повесить...
   Я (в радиотелефон):
   - "Ермак"! "Державино"! Вас понял! Извините! Ложусь в кильватер!
   "Ермак":
   - "Перовская"! Вы еще ближе не можете подойти? Нам давно в корму ник-
то не впиливал - соскучились!
   ...Движение льда возле ледокола сложное, и не очень понятно, чем  та-
кое объясняется. Форштевень ледокола раскалывает лед, скулы его отталки-
вают. Максимального удаления отпихнутые льдины достигают на  миделе,  то
есть на середине корпуса ледокола; затем они быстро  стягиваются  к  его
корме. Таким образом, льдины возле ледокола совершают вращательное  дви-
жение.
   Следить за ледовым вращением  тянет,  хотя  утомительно  для  глаз  и
действует еще как-то гипнотически. И нужно усилием воли отводить  взгляд
в стороны, чтобы не проворонить очередной зигзаг канала.
   Под конец моей вахты треснулись несколько раз  сильнее  среднего.  До
чего неприятное ощущение, когда твое судно содрогается от  удара,  полу-
ченного ниже пояса. Истинно говорю вам - лучше самому  получить  удар  в
живот. Вот тут-то без всяких натяжек и литературщины ощущаешь свое судно
живым, способным чувствовать боль существом.
   При замере льял - междудонного пространства - у нас воды пока нет.
   Когда стало рассветать, на небесах все тона  и  оттенки  серебра,  от
черного, старинного до новенького.
   Берега Колымы. Их увидеть надо. Жуткое величие жестокости.
   Природа, из которой выморожено добро. Скулы спящего тяжелым сном  са-
таны. Дьявольские морщины присыпаны снегом. Неподвижность уже  внегалак-
тической вечности.
   Это мыс Баранов.
   Зады России. Их за всю историю видели  считанные  иностранцы  -  нес-
колько полярных мореплавателей и ученых. Для большинства это оказывалось
последним видением, ибо они гибли от тягот пути. И еще не  скоро  увидит
русские тылы массовый немецкий, французский, китайский  или  итальянский
зритель. А пока не увидит, толком в России ничего не поймет.
   Вот писали художники Север, жуть заледенелых горных вершин,  ледников
- Кент, Пинегин, Борисов... Хорошо писали, прекрасно или похуже, но  нет
в их полотнах застывшей сатанинской мощи, иррациональной связи этих кра-
ев материка с вечностью и вселенной. И тут приходит на ум художник,  ко-
торый никогда в Арктику не ездил и на горы не забирался, - Врубель.
   Ну, а кто здесь себя чувствует как рыба в воде, так это "Ермак".  Ус-
пел использовать лежание в дрейфе и для прозаических  дел:  выклянчил  у
"Владивостока" двести килограммов свежей капусты.  В  обмен  на  капусту
"Ермаку" пришлось взять до Певека пассажира -  беременную  дневальную  с
"Владивостока". Из Певека грядущая мама полетит домой самолетом.
   Скоро разгрузка. Я, согласно положению, и в этой отвратительной  опе-
рации должен принимать посильное участие.
   Взял последние инструкции, информбюллетени и т. д. и т. п.  по  пере-
возкам на арктические порты. И кучу циркуляров.
   Да, жуткий порт ожидает нас!
   "Из практики перевозки арктических грузов в 1973-1974 гг. видно,  что
судовая администрация ряда судов при  приеме  и  сдаче  груза  не  руко-
водствовалась приказами ММФ 11 272 и 236, в  результате  чего  в  портах
выгрузки обнаружены большие недостачи грузов, ответственность за которые
возложена на перевозчика.
   Например:
   1. Т/х "Мга" - рейс из Ленинграда на Певек с 28/VIII по 10/Х-73 г.  В
порту Ленинград по отгрузочным документам на судно погружены 2 бетономе-
шалки. Одна на палубу, другая в трюм. При выгрузке в порту  Певек  уста-
новлена недостача 2-х бетономешалок. За недостачу груза пароходству  за-
явлена претензия в сумме руб. 2213-40.
   При рассмотрении дела в Арбитраже пароходство не могло защитить  свои
интересы за недостачу одной бетономешалки, так как последняя по докумен-
там была погружена на палубу. Счет палубного груза ни при  погрузке,  ни
при выгрузке судовыми тальманами не производился.
   За недостачу второй бетономешалки ответственность  возложена  на  Ле-
нинградский порт, т. к., согласно документам, бетономешалка была  погру-
жена по счету тальманов порта и до порта Певек следовала в опломбирован-
ных трюмах..."
   Во как! Были бетономешалки - и нет их, царствие, так сказать, им  не-
бесное и вечный покой...
   В довольно мрачном настроении поднялся я на мостик.
   А погода была ясная, солнечная, легчайший ветерок, отличная видимость
и всего несколько часиков до порта назначения. Мы  миновали  уже  остров
Роутан. И кромку льдов миновали.
   На фоне всей этой природной безмятежности возник диспут о начале  ра-
бот по снятию креплений с палубного груза.
   Фомич на мое предложение начинать сказал, что рано: а вдруг мы на са-
мых подходах к Певеку дырку получим? Не положено по правилам в  открытом
море палубные крепления отдавать... крен образуется от дырки и...
   Андрияныч (который, ясное дело, усек, что мастер ревнует):
   - Фома Фомич, вы супругу любите?
   - А она здесь при чем?
   - А при том, что если мы получим дырку не во льду, а  здесь  вот,  на
открытой воде, и получим такой крен, при котором груз с палубы  за  борт
пойдет, то, говорю тебе по секрету, тактично тебе говорю,  единственное,
что нас спасет, так это как раз то, что груз улетит за борт; а если груз
у тебя насмерть привязан к пароходу, то нам каюк. О нас-то, конечно, мо-
жешь не думать, но о супруге подумай: это ей такой  гутен-морген  будет,
такой, значить, сюрприз и нюанс, что...
   И Фомич задумался и посмотрел на меня. Я  пожал  плечами,  показывая,
что не имею ничего возразить старшему механику.
   Минут десять Фома Фомич шептал что-то и шевелил губами,  а  я  взором
телепата давил на ту часть его черепа, где находятся лобные доли челове-
ческого мозга. Эти доли заведуют нашим сознанием и решительностью.
   На одиннадцатой минуте Фомич вызвал старпома и повелел  начинать  ру-
бить проволоку креплений палубных контейнеров. "Но чтобы каждое зубило и
ручник привязали веревочкой, - пороняют разгильдяи матросы за борт..."
   Вот и знать Фома Фомич не знает, как и все мы, истории России, а  тут
повторил приказ самого Петра Великого! Петр, вводя по образцу  цивилизо-
ванных государств салют наций, предусмотрительно написал  в  инструкции,
чтобы к ядрам крепостных орудий были всегда привязаны веревки: дабы ядра
из жерл пушек при салютном залпе можно было быстро  и  удобно  вытащить.
Петр и ядра сохранить хотел, и того опасался, что наши разгильдяи предки
по рассеянности запузырят в приветствуемого салютом гостя боевое ядро.
   Остров Четырехстолбовой остался по корме, а по носу на карте  скромно
открылся мыс Матюшкина. Среди сложных местных названий он  выглядит  так
же неприметно, как мыс Карлсона на северной оконечности Новой Земли.
   Приколымский островок Четырехстолбовой, забытый богом, описал в  1821
году мичман Матюшкин, совершив пеший переход с  материка  в  компании  с
Врангелем. Всего за четыре года до этого он закончил вместе  с  Пушкиным
лицей и уже успел обернуться вокруг света.
   ...Завидую тебе, питомец моря смелый, Под сенью парусов и в бурях по-
седелый!..
   Единственный раз в жизни Пушкин завидовал. Да, да, Пушкин  завидовал!
И не Данте или Гомеру завидовал, а простому моряку.
   Какая притягательная сила в океанской волне!
   Сидишь ли ты в кругу своих друзей, Чужих небес любовник  беспокойный?
Иль снова ты проходишь тропик знойный И  вечный  лед  полуночных  морей?
Счастливый путь!.. С лицейского порога Ты на корабль перешагнул шутя,  И
с той поры в морях твоя дорога, О волн и бурь любимое дитя!
   Сколько написано о слиянии человека с конем, парусом и машиной и ощу-
щении счастья от этого; о счастье полета или штормового плавания под па-
русами. А суть, кажется мне, как раз в том, что  нельзя  разрешать  себе
полное слияние ни с парусом, ни с машиной, -  нельзя!  Дилетант  думает,
что через такое слияние он сам станет ветром, морем,  вселенной,  време-
нем. Это-то и отличает профессионала от  любителя.  Профессионал  знает,
что не должно допускать себя до подобных слияний, что работа полным-пол-
на самоограничений, самообладания, самоконтроля  и  в  силу  этого  пол-
ным-полна скуки и рационализма.
   Ты сохранил в блуждающей судьбе Прекрасных лет  первоначальны  нравы:
Лицейский шум, лицейские забавы Средь бурных  волн  мечталися  тебе;  Ты
простирал из-за моря нам руку, Ты нас одних в младой душе носил И повто-
рял: на долгую разлуку Нас тайный рок, быть может, осудил!
   Перед отплытием волонтера Феди Матюшкина в первую кругосветку  Пушкин
напутствовал друга по части ведения путевых заметок. Он предостерегал от
излишнего разбора впечатлений и советовал лишь не  забывать  подробности
жизни, всех обстоятельств встречи с  разными  племенами  и  характерными
особенностями природы. Пушкин хотел фактов. Документализма, как ныне го-
ворят, а не охов и ахов Бестужева-Марлинского.
   В 20-30-е годы прошлого века очерки и заметки моряков-писателей  пуб-
ликовались щедро и пользовались огромным успехом у читающей публики, ибо
базировались на романтизме - навевали золотые сны,  уводили  из  кошмара
родины в далекие и суперпрекрасные миры. Но этот  "увод"  совершался  не
беллетристами-литераторами,  а  обыкновенными  моряками.  Документальная
подкладка сообщала их очеркам искренность, а грубоватость языка и неров-
ность слога, например Головнина, вызывали у Бестужева  даже  недоуменное
восхищение.
   Волонтер Матюшкин записки в рейсе тоже вел, их нашли, но полностью  и
до сих пор не опубликовали. Первый раз частично использовали в 1956  го-
ду. Это опять к тому, что мы ленивы и нелюбопытны. А, возможно, это свя-
зано с тем, что будущий адмирал Матюшкин не  одобрял  офицеров-декабрис-
тов. Это, правда, не помешало адмиралу отправить в Сибирь Пущину  пиани-
но.
   Адмирал похоронен на Смоленском кладбище.  Потому  я  знаю  о  нем  с
детства. Близко покоится бабушка моя, Мария Павловна. И мама,  когда  мы
навещали бабу Маню и проходили мимо могилы Матюшкина, рассказывала,  как
он не разрешал бить матросов и считал, что молиться, ходить, спать,  си-
деть, петь, плясать по дудке - убивает человека сначала духовно, а потом
и физически. И что по его настоянию соорудили в Москве  первый  памятник
Пушкину...
   При всем при том старик был крутоват. Незадолго до  того  как  упоко-
иться на Смоленском кладбище, он написал замечания к новому морскому ус-
таву. В устав проектировалась статья, разрешающая "во избежание  напрас-
ного кровопролития" сдачу корабля противнику при пиковом положении.  Ма-
тюшкин на полях проекта заметил: "Ежели не остается ни зерна пороха и ни
одного снаряда, то остается еще свалка или абордаж..."
   И позорную статью не занесли в устав.
   Баба Маня тоже была женщина строгая и крутого, этакого  адмиральского
нрава. Ее в семействе не только слушались беспрекословно, но и  побаива-
лись трепетно.
   Незадолго до того как упокоиться на Смоленском кладбище, она  расска-
зала нам с братом притчу.
   ...Однажды люди шли тяжким путем по горам. Не было видно солнца  днем
и звезд ночью, тучи льнули к вершинам. Нашелся среди путников один,  ко-
торый назвался Проводником и вел их.
   Путники истощились и часто падали,  они  давно  уже  съели  последний
хлеб. И Проводник, чтобы ободрить, сказал: "Вон, видите гору? За ней ко-
нец пути". И упавшие ободрились и поднялись. У той горы Проводник сказал
им: "Я ошибся. Конец пути за следующей горой". И они пошли  к  следующей
горе. И Проводник сказал на вершине ее: "Я  солгал  вам,  чтобы  упавшие
ободрились. Конец пути только за следующей горой".
   И путники долго прощали ему ложь, потому что она помогала им идти. Но
наконец тяжесть разочарования стала невыносимой. И  даже  самые  сильные
пришли в отчаяние и легли на землю. Тогда Проводник сказал: "Вы не вери-
те, что конец пути близок, потому что я много раз обманул вас. Но теперь
я не лгу и, чтобы вы поверили мне, готов лишить себя жизни". И он  пошел
к краю пропасти, чтобы броситься в нее.
   Но никто и теперь не нашел в себе сил подняться.
   "Люди, - тогда сказал Проводник. - Простите меня. Я опять солгал вам.
Конец пути еще очень далек. За самой дальней вершиной еще нет и половины
пути".
   И тогда поднялся с земли один из спутников и сказал: "Веди. Я пойду".
И еще один встал и сказал: "Я пойду тоже". И все сильные  духом  встали,
решив лучше умереть в пути. А слабые духом остались и тем облегчили путь
сильным духом, потому что не надрывали их душ словами сомнений  и  отча-
янья.
   А Проводник, бредя впереди, все не мог понять, отчего ложь о  близком
уже конце пути, ложь, которую воистину он готов  был  подтвердить  своей
смертью, не заставила людей ободриться. А правда о бесконечно еще  дале-
ком конце пути подняла людей с обочины дороги.
   И они идут за ним, и он не слышит слез и стенаний, как слышал раньше.
И даже песню запели, найдя для нее силы и твердость  духа.  И  Проводник
пел с ними: "Дорогу осилит идущий, хотя нет конца у дорог..."
   ...Осень, дождь, опавшие листья, грусть о самом себе, которая  возни-
кает возле могил. Слухи