а сам ему чуть не до пояса)
- кулаком его раз, другой, третий! Тот даже опешил: "Ну чего  ты,  я  же
пошутил..." - но больше к Антону уже никто не приставал. Я не успел даже
и слова в его защиту сказать. Ну, думаю, молодец, в обиду себя не даст.
   Л. А.: И не только себя - это, думаю, поважнее. Как-то Оля вступилась
за брата, когда мы все были настроены против него, а  она  считала,  что
это несправедливо. И ведь доказала, что все мы были не правы.  Я  хорошо
помню, как ей было трудно говорить - ей ведь и десяти не исполнилось,  а
кругом нее рассерженные взрослые, старшие, младшие, возмущенные  "безоб-
разным поступком" Антона. Но она видела, как  все  произошло,  рассудила
по-другому и стояла на своем, пока мы не разобрались во  всех  тонкостях
происшедшего конфликта и не признали ее правоту.
   Как сделать, чтобы в разного рода сложных ситуациях ребенок  научился
действовать не из страха или какой-то  выгоды,  не  по  принципу  "Наших
бьют!" и не потому, что "Хочу, чтобы было по-моему!", а по справедливос-
ти. Ведь тогда надо эту ситуацию оценить, решить, кто прав, кто виноват,
на чьей стороне выступить. Как сделать выбор? Вот когда нужна правильная
ориентация в нравственных ценностях, твердое знание того, что такое  хо-
рошо, а что такое плохо.
   И вот тут неоценимую помощь оказывают литература,  музыка,  живопись,
театр - искусство, образный мир которого доступен детишкам с самого неж-
ного возраста.
 
   ВОЛШЕБНАЯ СИЛА ИСКУССТВА
 
   Меня как-то поразила простая мысль: человечество шлифует и накаплива-
ет свой нравственный опыт тысячи лет, а человек должен усвоить его, что-
бы стать на уровень культуры своего времени, за какие-то 15-20. А  чтобы
вступить в разнообразное общение с людьми, ему этот опыт или хотя бы ос-
новы его надо усвоить еще раньше - в пять-семь лет! Какое бы  разнообра-
зие жизни и деятельности ни предоставила ребенку семья, как бы  ни  были
развиты связи детей с людьми и окружающим миром, все  равно  узок  будет
этот мир и беден будет этот опыт без соотнесения его с нравственным опы-
том человечества, со всем тем богатством, которое накопило оно  за  свою
многовековую историю. Но как сравнить свой личный опыт с  тем,  что  уже
было, что есть и должно быть, что будет? Вот для этого, по-моему, и  не-
обходимо искусство, которое вооружает человека тем,  что  не  постигнешь
простым опытом жизни. Оно как прометеев огонь, который  поколения  людей
передают друг другу с надеждой донести его до сердца и  разума  каждого,
кому посчастливилось родиться человеком. Донести, чтобы каждый человеком
стал.
   Б. П.: Думаю, не надо преувеличивать роль искусства. Человека  делают
обстоятельства, характер его деятельности, условия его жизни.  Искусству
среди этих условий тоже есть место, но, во-первых, не главное, а во-вто-
рых, не самостоятельное: оно само, как известно, неоднородно и подчинено
интересам разных классов и прослоек общества. Так что красивые  слова  о
прометеевом огне, я  думаю,  даже  в  образном  плане  не  соответствуют
действительности. Конечно, искусство многому учит, дает знание о мире, о
человеке, об отношениях между людьми, но, чтобы переделывать людей,  де-
лать новорожденного человеком, - это ему не под силу
   Л. А.: Это наш старый спор, в который однажды внес свою лепту и  сем-
надцатилетний сын. Обычно на вопрос: "Для чего человеку  надо  научиться
читать в три года?" - мы отвечали так: уже до школы ребенок многое узна-
ет из книг. Ему становятся доступны географические  карты  и  справочные
издания, расширяется круг его интересов, развивается его фантазия, вооб-
ражение. Чтение становится его потребностью и удовольствием.  Он  стано-
вится безупречно грамотным без усвоения грамматики. Наконец, это  эконо-
мия времени взрослых: он перестает приставать: "Почитай, почитай!" Да  и
на свои многочисленные почемучкины вопросы ищет ответы в книгах. А Алеша
сказал то, до чего мы, к сожалению, сами не додумались, но что  является
необыкновенно важным результатом раннего чтения. Вот его мысль (передаю,
конечно, не буквально, но за смысл ручаюсь): наша художественная литера-
тура, в особенности детская, чрезвычайно нравственна по сути своей. Рано
научившись читать и читая куда больше, чем ему читали бы взрослые, ребе-
нок незаметно для себя обязательно приобретает нравственный эталон,  об-
разец для подражания - еще до того, как сталкивается с некоторыми  тене-
выми сторонами жизни, до того, как начнут на него сильно  влиять  разные
условия, в том числе и неблагоприятные. Тогда он встречается с этими ус-
ловиями как бы нравственно защищенный, уже исподволь усвоивший  основные
представления об отношениях между людьми: о добре и зле,  о  смелости  и
трусости, о скупости и щедрости, о многом-многом еще.
   Б. П.: Получается, что влияние литературы  может  быть  сильнее,  чем
влияние действительности? Даже в том случае, когда  они  по  направлению
противоположны? Что-то не верится. Слишком тогда было бы просто воспиты-
вать людей: читать сказки и "воспитательные" рассказы с утра до вечера -
и все в порядке: обеспечена высоконравственная личность.
   Л. А.: Не надо иронизировать по поводу этих сказок и рассказов. Влия-
ние их на формирование личности ребенка очень велико.
   В библиотеке, где я работала, и у нас среди гостей я  в  своей  жизни
встретила лишь четверых подростков, которые не читали и не  любили  ска-
зок. Было ли то совпадением, не знаю, но все они были похожи своей беза-
пелляционностью, рационалистичностью, отсутствием живого  любопытства  и
даже чувства юмора. Все это в разной, но заметной степени. Двое  из  них
были очень развиты, но с ними было трудно говорить, трудно ладить.  Впе-
чатление от них описать трудно; может быть, я что-то  преувеличиваю  или
говорю неточно, но очень четко помню: мне каждого становилось жалко, по-
тому что они были лишены какой-то внутренней доброжелательности, необхо-
димой для налаживания контактов с людьми. Один из них производил тягост-
ное впечатление странного, даже больного человека,  хотя  был  абсолютно
здоров и на мой вопрос: "Как ты учишься?" - снисходительно ответил:  "На
"пять", разумеется". - "А почему ты читаешь фантастику?" -  спросила  я,
записывая выбранные им книги. Он скривил губы: "Не всякую. Грина, напри-
мер, не люблю. Какая это фантастика - выдумки все это. Фантастика -  это
научное предвидение, то, что на самом деле будет, а что Грин -  красивая
неправда, вот и все". Он смотрел на меня холодноватыми ироничными глаза-
ми, уверенный в собственной правоте. Мне нечего было сказать ему: какими
словами могла я до него достучаться, если этого не смогла сделать ярчай-
шая человечность и доброта Грина? Как же этот "мыслитель" будет понимать
людей, как жить с ними?
   Виновата ли здесь нелюбовь к сказкам? Думаю, да. Для чего создано это
величайшее изобретение человечества - сказки? Наверное, прежде всего для
того, чтобы передать новым поколениям уже в детстве, самом нежном, самом
восприимчивом возрасте, основные нравственные понятия и чувства, вырабо-
танные вековым опытом, передать не в виде голой морали и проповеди, а  в
прозрачно ясной по смыслу, прелестной и забавной по форме сказке, с  по-
мощью которой детям преподносится  знание  о  сложной  и  противоречивой
действительности.
   У нас в семье все очень любят сказки. Читаем  их  по  нескольку  раз,
особенно любимые, и вслух, и про себя, и играем в  сказочных  героев,  и
смотрим сказки по телевизору. Какое же это наслаждение - видеть, как да-
же самые маленькие сопереживают, сочувствуют героям или негодуют, возму-
щаются кознями их врагов - учатся понимать, что к чему.
   Смотрим и читаем мы, конечно, не только сказки. Множество  детских  и
взрослых книг перечитали мы вслух, то растягивая  удовольствие  на  нес-
колько вечеров, то не отрываясь часа три-четыре подряд, читая все с  на-
чала до конца. Так мы, например, читали "Весенние перевертыши" В.  Тенд-
рякова, "Не стреляйте в белых лебедей" Б. Васильева  -  их  нельзя  было
разрывать на части, никак нельзя! Слушают обычно все, даже старшие, хотя
содержание для них может быть давно известно.
   Я как-то не выдержала (самой любопытно стало) и спросила:
   - Вы ведь уже читали, а почему слушаете?
   - А знаешь, мам, когда читаешь про себя, получается так  быстро,  что
не успеваешь себе представить в деталях. Сливается все, как при езде  на
большой скорости. А вслух ты читаешь медленно, и все вокруг  приобретает
краски и звуки, оживает в воображении - успеваешь и рассмотреть и пораз-
мышлять.
   - Пешеходом-то, выходит, лучше быть? - засмеялась я, удивленная и об-
радованная неожиданным открытием сына.
   Мы не проводим после чтения никаких "бесед по поводу".  Я  совершенно
не могу задавать вопросов детям с какой-либо воспитательно-дидактической
целью - боюсь разрушить цельность впечатлений и чувств. Единственно,  на
что я отваживаюсь, так это на какие-нибудь реплики по ходу того, что чи-
таем, иногда просто трудно от них удержаться.
   Б. П.: Было время, я скептически относился к сказкам, к  художествен-
ной литературе, к фильмам, спектаклям - считал их развлечением, отдыхом,
в общем, делом не очень серьезным. Бывает даже, и сейчас не  без  досады
бросаю какое-нибудь дело и иду - по приглашению ребят или мамы - посмот-
реть что-нибудь по телевизору. А потом говорю: "Спасибо". Действительно,
очень это нужно - посидеть рядышком с малышами, прижаться друг к дружке,
если страшно; вытереть слезы одним платком, если горько; прыгать и хохо-
тать, обнимая друг друга, если радостно и хорошо.
   Л. А.: Такое вот сопереживание и есть один из самых надежных способов
ориентации детей в сложном мире человеческих  чувств:  чему  радоваться,
когда негодовать, кого жалеть, кем восхищаться - ведь именно этому учат-
ся они у нас, когда мы вместе читаем,  вместе  смотрим,  вместе  слушаем
что-нибудь. Заодно и собственные взгляды и чувства проверяешь - не уста-
рели ли? Не заржавели ли? Значит, и нам, взрослым, это нужно.
   И очень нужно еще одно. Я сама это поняла по-настоящему, когда  стала
читать ребятам книги Носова, Драгунского, Алексина, Дубова... Они счита-
ются книгами для детей. Для меня было открытием, что  эти  книги  прежде
всего для нас, родителей! И для всех, кто имеет хоть какое-то  отношение
к детям. Я теперь не могу представить себе, как я понимала бы своих  ре-
бят, не зная книги Януша Корчака "Когда я снова  стану  маленьким",  или
повести  Ричи  Достян  "Тревога",  посвященной  людям,  позабывшим  свое
детство, или "Беглеца" Дубова, или "Сережу"  Пановой,  или  удивительные
книги о детстве Л. Толстого,  Гарина-Михайловского,  Аксакова?  Писатели
словно пытаются достучаться к нашему взрослому сознанию и сердцу:  смот-
рите, слушайте, поймите, оцените, любите Детство! И помогают нам  понять
детей, а детям понять взрослых. Вот поэтому я читаю то, что  читают  мои
дети, могу отложить все дела в сторону и прочесть книгу, которую сын чи-
тает в третий раз подряд.
   Теперь о телевизоре. Он может стать настоящим бедствием, если заменит
все: книги, занятия, прогулки, семейные праздники, встречи  с  друзьями,
игры, беседы - короче, заменит саму жизнь. И он же может быть помощником
и другом, если использовать его по назначению: как информатора, как спо-
соб встречи с интересными людьми, как волшебника, который, экономя  наше
время, доставляет нам лучшие произведения искусства прямо на  дом.  Надо
только знать, что у этого волшебника есть один недостаток: поскольку  он
обязан удовлетворить миллионы клиентов с самыми разными вкусами  и  пот-
ребностями (а экран-то один!), он работает без передышки сразу в четырех
лицах (то есть по четырем программам) для всех разом: разбирайтесь сами,
кому что нужно. И остается только определить, что именно нам  надо.  Для
этого и существуют программы. Мы заранее отмечаем, что хотелось бы  пос-
мотреть: три-четыре передачи в неделю, а иногда одну-две,  бывает  -  ни
одной. И все. И никаких проблем.
   Думаю, проблемы здесь опять-таки творим мы сами, взрослые, когда уст-
раиваем, например, "смотрение" всего подряд. Ведь это значит: долгое си-
дение, избыток впечатлений, переутомление, и для детей в первую очередь.
И все-таки это, по-моему, не самый худший вариант. Страшнее - не  выклю-
ченный весь день телевизор. Смотрят его  или  не  смотрят,  неважно:  он
включен, и диктор может улыбаться и говорить сколько угодно - никому,  и
артист может плакать и взывать к чувствам и рассудку... пустого кресла.
   Мне всегда бывает грустно видеть ребенка,  с  тупым  видом  крутящего
ручку настройки и взирающего равнодушно на  все,  что  там,  на  экране,
мелькает. Это нелепо, бесчеловечно! Что из того, что это лишь ящик,  эк-
ран - ведь на экране то, что люди делали для  людей,  стремясь  сказать,
передать, донести им что-то. Когда ребенок плачет,  переживая  несчастье
деревянной куклы, - это нормально. А если ребенок  безразлично  скользит
взглядом по искаженному болью лицу  живого  человека,  здесь  происходит
убийство чего-то человеческого в человеке.
   Б. П.: Может быть, это уж слишком - убийство?  Ребенок  же  понимает,
что это артист, что на самом деле...
   Л. А..: Придется вспомнить один грустный эпизод. Наш  хороший  знако-
мый, между прочим, умный и вроде бы добрый человек, решил утешить  дево-
чек, горько плачущих из-за того, что Герасиму пришлось утопить Муму.
   - Зачем? Ну зачем он это сделал, мамочка? - в  отчаянии  шептала  мне
трехлетняя дочурка, заливаясь слезами и боясь смотреть на экран.
   И вдруг спокойный, с улыбкой, голос:
   - Ну что ты, чудачка, ведь это он не на самом деле ее топит,  это  же
артисты. Сняли кино, а потом вытащили. Небось где-нибудь  живая  до  сих
пор бегает...
   - Да? - удивилась девочка и с любопытством  уставилась  на  экран.  Я
просто захлебнулась от возмущения - слов не было, а  было  омерзительное
чувство, будто при тебе совершили подлость, а ты не воспротивилась  это-
му. Да так оно и было, по существу, хотя, кажется, наш знакомый так и не
понял, что он такое особенное сделал. Ведь добра желал,  а  кроме  того,
сказал-то, по существу, правду...
   А была это ложь, а не правда! Ложь, потому что на самом-то деле  Муму
была утоплена, потому что несправедливость и жестокость существуют в ре-
альной жизни, их надо ненавидеть. Конечно, лучше  этому  учиться  в  ре-
альной жизни. Не  только  переживать,  глядя  на  экран,  а  бороться  с
действительной несправедливостью, когда ее встретишь. Верно, но для того
чтобы бороться против лжи, несправедливости, подлости, мерзости, надо же
научиться видеть их, различать под любым обличьем. Именно этому  и  учит
искусство, учит тянуться к высокому, светлому, какие бы странные и  неп-
ривычные формы оно ни принимало. И сопротивляться всему  бесчеловечному,
в какие бы маски оно ни рядилось. Надо только понимать его язык и  отли-
чать подлинное искусство от мнимого, но этому-то  и  надо  учиться  сыз-
мальства на лучших образцах мировой и нашей, советской культуры.
   С грустью сознаю, что мы упустили здесь многое: наши ребята почти  не
знают истории живописи, музыки, не говоря уж о скульптуре и архитектуре.
Они редко бывали в театре, даже в кино мы ходим с ними нечасто. Вряд  ли
они назовут многих прославленных композиторов, художников, архитекторов,
вспомнят их произведения. И произошло так не потому, что  мы  не  хотели
дать эти знания детям, - просто не хватило нас на это, к огромному моему
сожалению. Но есть у меня одна утешительная мысль, ею я хочу хоть немно-
го оправдаться. Она заключается вот в чем. Что важнее: узнавать на слух,
кому принадлежит та или иная мелодия, или чувствовать эту мелодию  серд-
цем, откликаться на нее всем существом? Что лучше: знать  наперечет  все
картины Рафаэля или замереть в благоговении даже перед простой репродук-
цией "Сикстинской мадонны", впервые ее увидев? Наверное,  хорошо,  чтобы
было и то и другое. Конечно, не зная, когда, кто и зачем создал произве-
дение, не постигнешь его глубины, не прочувствуешь его по-настоящему.  И
все-таки от знания зависит не все, далеко не все! Когда  я  вижу  детей,
которые со скучающими лицами поют в хоре или как-то бесстрастно исполня-
ют сложные пьесы на рояле, мне становится неловко: зачем это? Зачем уме-
ние, если душа молчит. Ведь музыка - это когда человек человеку без слов
говорит о самом сложном и самом личном. А тут никаких переживаний.  Нет,
пусть лучше будет наоборот: не быть знатоком, но уметь чувствовать.
   Мы иногда любим с ребятишками слушать тишину ночи, можем остановиться
и смотреть на неповторимую прелестную игру заката, или на чудо настоящее
- инеем покрытый сад, или замираем в темной комнате  у  пианино,  слушая
совсем простую мелодию, которую играет Аночка так проникновенно  и  неж-
но...
   По-моему, все это тоже приобщение к искусству.
   Б. П.: И все же я стою на том, что человек  сам  должен  действовать,
пробовать, творить, а не просто усваивать то, что сделал кто-то. Даже  в
области искусства. Мне кажется важным, что в наших  домашних  концертах,
представлениях ребята сами делают декорации, сочиняют стихи, даже  пьесы
и песни. Разве это тоже не приобщение к искусству?
 
   НАШИ СЕМЕЙНЫЕ ПРАЗДНИКИ
 
   Л. А.: Праздники у нас бывают, как мне иногда кажется, даже  чересчур
часто, потому что ко всем всенародным праздникам, которые мы очень любим
и всегда отмечаем в семье, присоединяются еще внутрисемейные  торжества.
Иногда, устав от очередных пирогов и пирожков, которые надо напечь  каж-
дый раз человек на пятнадцать-двадцать, я в шутку напеваю: "К сожаленью,
день рожденья десять раз в году!" Есть, правда, и одиннадцатый, хотя  он
скорее первый. Это день рождения нашей семьи - не день нашей свадьбы,  а
день нашей встречи, потому что главное - все-таки встретиться и не прой-
ти мимо. И к этому дню мы покупаем яблоки и пирожные и каждое делим  по-
полам, как когда-то, много лет назад, в первый день нашей  встречи.  Это
теперь одна из наших традиций. Их у нас не очень много,  но  они  дороги
нам и живут долгое время.
   Как же проходят наши семейные торжества? Иногда ребята готовят  приг-
ласительные билеты, чаще обходимся приглашениями устными: "Добро пожало-
вать на наш праздник!" Задолго до вечера дом наполняется шумом и суетой.
Сверху, из мансарды, доносятся визг и взрывы хохота - там идет  примерка
костюмов и последняя репетиция, иногда, правда, она же и первая:  у  ар-
тистов не всегда хватает терпения на несколько репетиций, они  предпочи-
тают экспромт. Получается сюрприз не только для публики, но и для  себя.
Внизу, на кухне, дым стоит столбом (иногда  буквально)  -  здесь  заняты
приготовлением пищи уже не духовной, а вполне  материальной.  И  поэтому
тут, как правило, не до смеха, иначе что-нибудь подгорит, сбежит,  ошпа-
рит. Я едва держусь на ногах от жары, суеты, шума и переживаний.
   Кажется, все готово, можно уже накрывать на стол и звать гостей.  Это
сделают девочки, а я пока отдохну и отвечу на вопрос, который нам иногда
задают: "И зачем вы возитесь с пирогами, тестом, времени вам, что ли, не
жалко? Купили бы торт или готовое что-нибудь, и никаких хлопот". Что  на
это сказать? Верно: хлопот никаких,  но  ведь  и  радости  куда  меньше!
Сколько удовольствия всем от одного только запаха теста. И каждому можно
потрогать, помять его в ладошках - какое оно нежное, податливое, теплое,
словно живое! И можно самим вылепить из него что хочешь, и украсить  как
вздумается, и сделать настоящий веселый колобок. и осторожно вынуть  его
из печки, и отнести в подарок бабушкам, и гордо сказать: "Это я сам сде-
лал!" Как прожить без этого?
   А вот и концерт готов, артисты уже в костюмах, зрители усаживаются на
креслах перед "занавесом", отделяющим "сцену" от "зрительного зала".
   Все номера готовят сами ребята, они составляют программу вечера,  вы-
бирают конферансье, мальчики подготавливают световые и, разумеется,  шу-
мовые эффекты. "Занавес" раздви