простонала Екатерина, - я знаю: вы все
можете... Если вы скажете Брюлю саксонскому, чтобы хлеба не ел, и - не
будет! Верните же мне Понятовского.., умоляю! Сделаю для вас все, что ни
попросите. Только Понятовского мне отдайте...
  Бестужев смотрел сверху, как тряслись ее плечи от рыданий, и быстро
соображал: как быть? Сердце его не дрогнуло от слез Екатерины - нет!
Просто он прикидывал сейчас, что выгоднее для него: вернуть Понятовского
или оставить в Варшаве?..
  - Встаньте, ваше высочество, - сказал Бестужев. - Кому, как не мне,
старику, понять ваше чувствительное и нежное сердце!

  ПРОСТОЙ РУССКИЙ ДВОРЯНИН

  Вдали от интриг двора, свободный от влияний и подкупов, без пышности
и титулов, Федор Дмитриевич Бехтеев впрягся, как вол, в тяжкий хомут
русского дипломата на чужбине.
  Перед отъездом Бехтеева выехал в Париж член Конференции и опытный
дипломат Михаила Петрович Бестужев-Рюмин (брат канцлера). Он отбывал в
Париж под предлогом свидания с женою, на которой за границей женился в
старости, "дабы в развраты модные не уклониться". Это был лишь предлог, -
на самом деле Бестужев-Рюмин имел поручение от двора следить за Бехтеевым,
не мешаясь в его миссию, но сразу поправить, если тот ошибется.
  Бехтеев же, человек степенный, образованный и хитрый, имел сложнейшую
задачу. Вот какими словами его напутствовали в Петербурге: "Немедля свести
союз России с Францией, но оснований для этого союза не указывать; если же
Версаль начнет настаивать на характере будущих соглашений, то свалить все
на австрийского посла в Париже - графа Штарнберга". Действительно, с такой
задачей трудно было справиться даже опытному дипломату.
  Бехтеев с первых же дней заметил, что в Париже не все чисто.
Проницательный ум обнаружил такую свару и вражду сановников, что.., куда
там России! В России-то - еще рай! Конти звал Бехтеева к себе, запрещая
являться к министрам. А министр Рулье требовал забыть Конти и предстать
только пред его ясные очи.
  Бехтеев разрешил вопрос чисто по-русски:
  - А ну их!.. Пущай сами за мной приедут...
  Этот вывод начинающего дипломата оказался самым правильным. Французы
решили, что Бехтеев, столь упорно не вылезающий из своего дома, наверняка
очень большая шишка. И вот к нему с поклонами явился сам всемогущий Терсье
и долго махал перед Бехтеевым своей шляпой. Терсье сообщил, что мсье
Бехтеева давно уже ждут в Компьене, куда на летнее время, спасаясь от
жары, удалился двор короля...
  Поехали.
  Министр Рулье показался Бехтееву разумным и деловым человеком. Но
бумаги от Воронцова, присланные для вручения ему, он держал над пламенем
свечей, смотрел их долго на свет, словно выискивал потаенные водяные
знаки. Потом Рулье спросил:
  - Чья эта подпись? Воронцова? Разве не Бестужев, а Воронцов состоит у
вас при иностранных делах?..
  Бехтеев поговорил с минуту и - ахнул: Рулье ничего не знал о первой
посылке Дугласа в Петербург. Секретная дипломатия Людовика XV сама резала
крылья своим же министрам. Встал вопрос о представлении Бехтеева королю
"при утирании рук его величества". И в кабинете Рулье повторилась знакомая
история, какая была уже с Дугласом в кабинете Воронцова...
  - Каков же ваш чин? - осведомился Рулье.
  Бехтеев сознался: чин - так себе, надворного советника.
  - А сие означает по табели седьмое место в ряду сановном.
  Рулье был явно огорчен:
  - Ладно. Мы представим вас королю как русского принца. Как звучит
слово "принц" по-русски? Князь? Итак, вы - князь...
  Бехтеев не соглашался быть самозванцем.
  - Тогда, - решил изобретательный Рулье, - вы предстанете перед его
королевским величеством как русский генерал!
  - Зачем мне чужая посуда, коли своя имеется?..
  Сошлись на том, что Бехтеев увидит Людовика XV как "простой русский
дворянин". Ни титула, ни чина договорились не упоминать.
  Россия не имела в Париже посольства, - не было, следовательно, у
Бехтеева ни свиты, ни кареты. В наемном экипаже, несколько заробев, Федор
Дмитриевич прибыл ко дворцу, где к моменту "утирания рук" короля было
полным-полно блестящих карет дипломатов. Обер-камергер Флери показал
место, где следует встать русскому амбассадору.
  Бехтеев послушно встал. Всем послам подали кофе. Бехтеев тоже принял
чашку. Пил стоя, прислонясь к стене, - никто не сидел. Кофе ему не
понравился: жиденько подают французы (экономят, видать). Знакомых не было.
Поболтать и душу отвести не с кем. Приткнулся русский учитель к стеночке и
помалкивал. Речь в уме готовил, которую он королю скажет.
  Наконец - всем стадом - дипломатов запустили в спальню.
  Король утирал руки на глазах всей Европы, король "оправлял краткия
молитвы". Послы, будто их подрубили, уже стояли на коленях. Но Бехтеев-то
- другой веры, византийской... "Что делать?" Тут Флери перчаткой ударил
Бехтеева по плечу, чтобы общей картины моления не нарушал, и гордый
схизмат преклонил колена в один ряд с католиками.
  Словно замогильные тени, закрыв капюшонами лица, вошли духовники
короля; попадая слово в слово, вышколенные иезуиты вторили Людовику в
молитве (или Людовик им вторил?). Потом король поднялся, чтобы уйти...
  - Дука Флери! - разволновался Бехтеев. - Доложите же его величеству
обо мне!
  Флери нагнал Людовика, что-то шепнул ему на ухо. Король, недовольно
дернув плечом, вернулся к Бехтееву и буркнул что-то вроде:
  - ..здоровье моей сестры Елизаветы?
  Бехтеев согнулся в поклоне. А когда выпрямился, то увидел лишь..,
спину короля, который уходил, даже не дождавшись ответа. "Вот те раз!"
- Дука Флери! - Но дука Флери и след простыл. Бехтеев был возмущен:
помилуй бог, для чего же он кланялся? А король - тоже хорош голубь.
Воспользовался тем, что поклон глубокий, и бежал от разговора. А ведь мир
Европы - весь в этом разговоре: войне-то быть, людям-то страдать!
  Но вместо короля распахнул объятия Бехтееву принц Конти.
  - Наконец-то! - воскликнул черный рыцарь из Тампля. - Я обегал все
этажи, открыл и закрыл тысячи дверей, чтобы найти вас... Едем же, чтобы на
века покончить глупые распри!
  Физиономия принца показалась Бехтееву весьма подозрительной, и в
Тампль он ехал с опаской. Да и недаром, как выяснилось. Конти болтал о чем
угодно, только не о делах.
  - Польша.., корона.., жезл маршала.., герцог Бирон.., престол
Курляндии! - так и сыпалось с его гибкого языка...
  Лакей выставил на стол оранжерейные дыни, кувшины с вином и золотое
блюдо с водой, в котором шустро плавали малюсенькие лягушата.
  Бехтеев прибегнул к помощи тихой молитвы, когда слова произносятся
мысленно, не нарушая общего спокойствия.
  - Скромные дары деревни Ла-Шез, - сказал Конти, придвигая лягушат к
Бехтееву. - Ничто так не помогает сварению желудка, как эти прелестные
лягушата... Я уже выработал проект союза Франции с Россией и скоро, -
посулил принц, - самолично явлюсь в Петербург, чтобы насладиться общением
с императрицей.
  "Явись! - подумал Бехтеев. - Там Ванька Шувалов так шибанет тебя..."
- Высокий принц, - заговорил он, - думается мне, что для пущей
крепости альянса нашего необходимо заново перетасовать колоды. Заметил я,
что правительство короля Франции готово принять посольство российское, но
не желает отрывать от груди своей и янычар турецких. Россия же сего не
стерпит. Рабы славянские - на галерах султана, жены славянские - в гаремах
его томятся. Сколь веков стоном стонет земля Русская! А курфюрст
саксонский Август, он же король польский...
  - Курфюрст не вечен! - подхватил Конти. - Польшу пора оторвать от
Саксонии. Стоит мне появиться на рубежах польских, как все конфедерации
сложат знамена к моим ногам...
  "Болтун!" - решил Бехтеев и, возвратись от дипломатии секретной,
обратился снова к Рулье - к дипломатии официальной. Но и здесь Елизавета,
по недомыслию своей Конференции, подрубила Бехтеева под самый корешок.
Переговоры-то велись, но все через голову Бехтеева - Париж предпочитал
сходиться с Россией лишь через Венский двор. Бехтеев в Париже был отдан
под опеку австрийского посла графа Штарнберга.
  Мешали и посторонние осложнения. Бестужев злобился и четких
инструкций из Питера Бехтееву не давал. А вице-канцлер Воронцов вместо
советов пересылал записочки от самой Елизаветы Петровны. "Как стирают в
Париже чулки без мыла? - спрашивала она своего посла. - Каких, узнай,
цветов ныне помады модные?" И отпустила Бехтееву пять тысяч талеров на
покупку для нее зеркала от Жермена. Можно подумать, что и весь союз с
Францией затеян был только для того, чтобы ознакомиться с новыми модами!
Однако императрице - не откажешь... С утра, как взмыленный, Бехтеев бегал
по лавкам, нюхал румяна, лизал пробки спиртов, притираний и эликсиров
молодости. И - писал Елизавете:

  "А чулки вашему императорскому величеству уже заказал... Стрелки у
них новомодния, а шитых стрелок в здешних европских краях боле не
нашивают, потому как оне показывают ногу горазд толще..."

  Самого главного Бехтеев все-таки добился.
  - Поздравляем вас, - объявили ему, - послом в Санкт-Петербург
назначен генерал от кавалерии Поль-Галлюцио маркиз Лопиталь де Шатонеф,
бывший наш посол в Неаполе!
  Федор Дмитриевич поспешил увидеть первого вестника долгожданной
дружбы. Лопиталь оказался красивым пожилым мужчиной, заживо умирающим от
грехов молодости и подагры. Все свои недостатки маркиз надеялся возместить
изысканностью манер и пышностью своего посольского поезда.
  - Русский двор будет доволен моим прибытием, - важно пообещал
Лопиталь Бехтееву, - ибо король отпустил мне четыреста тысяч ливров и сто
пятьдесят тысяч ливров только на дорогу! В свите моей Россия увидит
восемьдесят кавалеров лучших фамилий Франции.
  - Когда же ваше сиятельство думает отбыть в Россию?
  - Пусть спешат почтальоны, - обиделся Лопиталь, - послу же Франции не
пристало, проскакав на курьерских, явиться ко двору с одышкою от быстроты
движения... Надеюсь, через полгода мы будем уже на месте.
  Лопиталь не понравился Бехтееву, и в разговоре с Рулье он дал понять,
что Франция напрасно хвастает на весь мир своими пышными дуками и
маршалами.
  - Лучшего не найти, - сказал Рулье. - Прочие - совсем профаны в делах
этикета придворного... Обнадежьте Петербург и свой двор, что маркиз
Лопиталь - опытнейший из послов Франции...
  Это действительно было так. Англия послала в Россию своего лучшего
дипломата Вильямса; Версаль отдавал Петербургу также своего лучшего
дипломата Лопиталя. Из этого видно, что Россия играла в общем оркестре
первую скрипку...

  ***

  Маркиз Лопиталь получил при отъезде секретное поручение - вытравить
прусско-английское влияние из "молодого двора" в Ораниенбауме; в первую
очередь - из сердца Екатерины! Принц Конти даже подсказал Лопиталю
главного спекулятора:
  - Моя прекрасная де Бомон... Она справится и с чертом!
  При обмене дворов дипломатами Россия с этикетом тянуть не стала:
Михаила Бестужев-Рюмин тут же заступил на пост русского посла в Париже...
Ему не надо было ехать издалека, как Лопиталю: он уже сидел в Париже,
наблюдая за Бехтеевым.

  ПЕРВЫЙ ВЫСТРЕЛ

  Фридрих бодрствовал...
  - Итак, - рассуждал он, - для начала подсчитаем наши возможности. Все
кабинеты Европы против меня. Со мною же остались случайные личности в
истории мира... Вот ландграф Гессен-Кассельский, герцоги Брауншвейгский с
Готским. Но зато у нас немало денег из Англии... Арсеналы мои полны,
солдаты накормлены, одеты, они хотят войны, ибо сидеть в казарме скучно, а
война развлекает... Это хорошо! К тому же, мой любезный де Катт, прошу
учесть: у меня в Пруссии солдат имеет шомпол из железа, а все другие армии
выстругивают его из дерева. Благодаря такой ерунде мой солдат выпускает
шесть пуль в минуту, в ответ же получает от врага только четыре пули... И
наконец, моим союзником служит тактика!
  Античный мир был прост. И была проста тактика полководцев античного
мира, которую Фридрих изучил и поставил на служение своей армии. Был у
него такой излюбленный прием - косая атака. Это значит: массою своих войск
навалиться на слабое крыло противника и бить его на этом крыле, в то время
как свои резервы беречь для последнего удара. Все очень просто. Но эту
простоту могут разгадать другие. И вот, чтобы в противных ему армиях не
разгадали секрета, Фридрих сознательно затемнил свою тактику.
  Вот что писал по этому поводу Ф. Энгельс:

  "Фридрих.., принялся необычайно усложнять систему тактических
перестроений, ни одно из которых не было пригодно для действительной
войны... Он настолько преуспел в этом, что больше всех других оказались
сбитыми с толку его же собственные подчиненные, которые действительно
поверили, что эти сложные приемы построения линии составляли подлинное
существо его тактити..."

  Скоро старый фельдмаршал Ганс фон Левальд (он же губернатор Восточной
Пруссии) получил инструкции от своего короля.
  - Мой друг, - издалека заверял его король, - когда русские будут
разбиты вами (в чем я ни минуты не сомневаюсь), они пришлют к вам
парламентеров, чтобы забрать с поля боя своих убитых. Тут вы сбросьте
мундир (который так украшает ваши седины) и облачитесь в тогу дипломата.
  От варварской России мы ничего требовать не станем, но зато разорвем
в куски Речь Посполитую!
  А на всякий случай Фридрих стороною нажал и на Вильямса, и посол
Англии предложил в Петербурге свое посредничество для полного примирения
Елизаветы с королем Пруссии.
  - Нет! - ответила Елизавета, и лицо ее пошло, как всегда во гневе,
бурыми некрасивыми пятнами.
  Вильяме и не знал, что, пока он добивался этой аудиенции, в застенках
Тайной канцелярии завершалась еще одна драма русской истории, и на этот
раз - по вине самого же Фридриха...

  ***

  - ..подвысь! - хрипло сказал великий инквизитор, и блоки заскрипели,
вздымая на дыбу тобольского мещанина Ивана Зубарева. - Теперича подшпарь
его, чтобы вор пришел в изумление!
  Палач сунул в огонь душистый банный веник:
  - Эх, соколик ласковый.., оберегись! - И прошелся сухим огнем по
спине раскольника; воем и эхом воя наполнились застенки.
  Граф Александр Шувалов (генерал-аншеф и великий Российской империи
инквизитор) концом трости ткнул Зубарева в живот:
  - Ве-вещай да-далее! - Шувалов сильно заикался. Иван Зубарев, в
"изумление придя", с дыбы показал "Показания Ивана Зубарева автор дает
доподлинно с "пытошных листов", но в очень сильном сокращении.":
  - В прошлом годе, на праздник богоявления господня, взялся я отвезть
товар в прусский Кролевец, Кенигсбергом прозываемый. И подходил ко мне
офицер тамошний и говорил по-польски: "Ишь ты-де каков, мол! Не хошь ли
принять нашу службишку?" И водили меня в дом, где в сенях мерили и хвалили
рост знатный. А офицер сказывал так-то: "Я чаю, ты слыхал про Манштейна?
Был-де я в адъютантах у Миниха, а теперь, вишь ты, служу королю прусскому
знатно, и у нас тут хорошо..."
Тонкая плеть, взыкнув, рассекла тело висящего.
  - Го-говори, во-вор: ты-ты короля Фридриха видел ли?
  - Оберегись - ожгу! - пришпарил его палач свежим веником.
  Убери огонь, - застонал Зубарев, - ослабьте муку...
  Шувалов кивнул палачу - снова заскрипели блоки.
  - Скорее вещай, шельма... Что тебе Манштейн наказывал?
  - И как взошли во дворец, - заговорил Зубарев далее, повисая на
веревках, - то король Фридрих на стуле сиживал. И говорил тут мне Манштейн
так-то: "Мол, вот Елизавета, ваша царица, староверам при ней - худо. А
король прусский тебя в регимент полковника жалует. И ты езжай ко городу
Архангельску и подкупи солдат, чтобы царевича Иоанна из Холмогор
выручить... Да еще на проезд тебе - вот, мол, тысячу червонцев!"
- А король? Фридрих-то - что? - кричал Шувалов. В ответ началась
"превеликая рвота". Великий инквизитор отскочил в сторону, велев палачу до
самой земли ослабить веревки. Зубарев кулем опустился с дыбы, извергая
зеленую блевотину. Было уже ясно из допроса: король Пруссии затевает
против России дела подлые.
  И в глухую ночь, опережая шпионов Манштейна, уже понеслись солдаты,
дабы в великой тайне вывезти царя Иоанна из острога Холмогорского и
навсегда затворить бывшего императора в крепости Шлиссельбурга на
Ладожском озере... "Иоанн Антонович был убит в Шлиссельбургской тюрьме во
время бунта поручика Мировича (1764); уцелевшие в Холмогорах члены
Брауншвейгской династии позднее были вывезены в Данию."

  ***

  Потому-то, когда Вильяме предложил русскому кабинету примирение с
Фридрихом, Елизавета ответила так:
  - Нет!.. И передайте, посол, всем тем, кто стоит за вашей спиной, что
я велю отрубить Иоанну голову, но Брауншвейгской фамилии, по родству ее с
Фридрихом, не бывать на престоле!
  Эти угрозы очень скоро дошли до Фридриха.
  - Постарайтесь, - наказал король Митчеллу, - довести до сведения
великой княгини Екатерины, что я могу погасить ее сердечные неприятности.
В обмен на Понятовского, который так необходим ей, пусть она задержит
движение русской армии. Или пусть сообщит мне хотя бы план предстоящей
кампании!
  И эти слова Фридриха - через Вильямса - дошли до Ораниенбаума...
Опустевшая постель Екатерины давно перестала быть личным делом самой
Екатерины. Позор выносился теперь, не только на площадь, его обсуждали при
дворах Европы. Великая княгиня Фридриха не боготворила, как ее муж, но она
не могла не слушаться советов из Берлина; Екатерина многим обязана
Фридриху... Кому в Европе нужна была дочь штеттинского коменданта,
игравшая во дворе замка с мальчишками? Никому, а король Пруссии устроил ей
брак с, наследником престола российского;
Россия же - это не плюгавое курфюршество!
  Бестужев-Рюмин, с помощью саксонского канцлера Брюля, стал ратовать
за возвращение Понятовского в объятия Екатерины. Брюль еще как-то
колебался. Но тут выступил на сейме Понятовский и заверил шляхту, что
Польша сама, помимо Саксонии, должна иметь своего посланника в России. В
тесном кругу друзей молодой нунций дал понять, что без него не обойтись:
  - Да и я ведь - не саксонец, а природный Пяст... Скоро он снова будет
в объятиях Екатерины. А пока мир погрязал в интригах и сплетнях,
закованная в броню и панцирь дисциплинированная Пруссия выжидала...
Фридрих из Сан-Суси пристально осматривал горизонты Европы. Вот показалась
пыль на дорогах Богемии и Моравии.
  - Ага, - сказал король, - моя кузина Мария Терезия, черт бы ее побрал
со всеми ее добродетелями, проснулась. Она стала передвигать куда-то
войска... Вот - предлог!

  ***

  - Ну-ка, - велел Фридрих, - отправляйте срочное посольство из Берлина
в Вену: мне любопытно знать - что Вена ответит?
  Посланцы короля сделали в Вене официальный запрос:
  - Король Пруссии обеспокоен... Противу кого двигаются через Богемию
войска империи? Король Пруссии требует объяснений. Король Пруссии
подозревает...
  Венский двор пребывал в смятении. Мария Терезия жила в страхе перед
великим прусским разбоем.
  - Пишите в Петербург этому дураку Эстергази, - наказала она. - Пусть
он еще раз предупредит русский двор, чтобы не дразнили Фридриха
понапрасну. Моя империя не готова для борьбы с этим разбойником...
  Послам же Фридриха она отвечала, что передвижение войск через Богемию
- случайность, которая не должна беспокоить Пруссию. Этого императрице
показалось мало, и через несколько дней Австрия вообще отвергла всякие
слухи о существовании наступательного союза между Веной и Петербургом, -
настолько велик был страх в Европе перед армией "старого Фрица".
  - Что-то они там путают, - заметил король, сидя в тихом Сан-Суси. -
Не хотят ли и меня запутать?.. Отправляйте в Вену посольство вторично:
сейчас мы запутаем их окончательно!
  Курьеры из Вены мчались на перекладных в Петербург, чтобы - согласно
новым инструкциям - еще раз одернуть Россию, еще раз напомнить русскому
двору, чтобы Россия не лезла в войну раньше времени: еще не все готово...
На постоялом дворе, когда усталый курьер прилег вздремнуть, его сумка была
вскрыта, с писем сделаны копии - и Фридрих узнал обо всем гораздо раньше
Петербурга.
  - Сколько я имел противников в своей жизни, - заметил король
спокойно, - и всегда у них ничего не готово.