зою Кальви,
этой первой курляндской станцией, уже не было еврейских корчм, -
потянулось хорошее шоссе, огражденное ровными канавами. Край показался де
Еону хлебным. Деревни краснели кирпичом и черепицей. Вечером "дядя с
племянницей" въехали в чистенькую Митаву - столицу Курляндского
герцогства, правитель которого, Эрнст Иоганн Бирон, отсиживался тогда в
ярославской ссылке как преступник.
  Остановились в гостинице "Под черным орлом". На окраине Митавы - за
рекой Аа - чернел древний замок, окруженный рвами с затхлой водою.
  - Вон, вон! - показал Дуглас в окно. - Вон и русские...
  Оживленно беседуя, мимо гостиницы прошли солдаты, ведя в поводу
двугорбых верблюдов с кладью. Потом над притихшей к вечеру Митавой
раздался дружный и дикий вой:
  - Хаю-ю.., хой-хой-хой!
  Взметая пыль, пролетела под окнами конница. Пестрели халаты калмыков,
щетинились острые копья, болтались у седел колчаны со стрелами. Было
что-то неукротимое и яростное в этом набеге маленьких задорных лошадок с
раскосыми всадниками.
  - Оказывается, из окна можно много увидеть! - хмыкнул Дуглас. -
Смотрите, вон идут новые войска Елизаветы...
  От водопоя на Гроссбахе, напоив лошадей у замка ливонских
крестоносцев, проплыли через Митаву величавые и гордые пандуры - пух и
перья, усы и золото, блеск и гордость! А в стременах, кованных из чистого
серебра, торчали босые черные пятки. Это были сербы, хорваты, черногорцы и
болгары, которых Россия приняла под свои знамена как эмигрантов, бежавших
от насилия турок и австрийцев... Славяно-сербские легионы! Они тоже стояли
на рубежах России, неся кордонную службу.
  Лакей принес путникам свечи и белье, посоветовал:
  - Обменяйте деньги. За Ригою вы сразу много потеряете при обмене, ибо
Россия очень высоко ставит свой рубль.
  Итак, переехав Аа, завтра они уже будут в таинственной и варварской
России. Дуглас побывал в меняльной лавке. В сарае, настежь раскрытом на
улицу, сидел русский купец со смышленым лицом. Он заговорил по-французски,
но Дуглас ответил ему по-немецки. Перед менялой качался колченогий стол,
на котором горками были разложены дукаты, голландские червонцы, серебро
рублей, темная от времени медь; отдельно лежало на досках тяжелое и
тусклое русское золото.
  - Давно ли из Парижа, сударь? - любезно спросил купец.
  - Я не француз, - заверил его Дуглас. Меняла взял с него три процента
в свою пользу.
  - Ну, значит, - сказал он, - и в Данциг дошла эта глупая мода: букли
короткие, полы кафтана срезаны.
  - Вы ошибаетесь: я никогда не был в Данциге.
  - Да? - нисколько не удивился меняла. - А по каким делам, сударь,
изволите жаловать в Россию?
  - Еду по совету врачей, дабы использовать благодеяния холодного
климата...
  Купец кривенько усмехнулся:
  - А вы эскулапам не верьте: в Петербурге ныне жара... Дуглас
откланялся, а меняла закрыл свою лавку. Быстро прошел к себе, сорвал со
стены окорок, сунул его в мешок. Каравай хлеба пошире выбрал и - туда же
его! Водкой наполнил флягу до пробки и завязал мешок натуго. В два
пистолета он забил здоровенные пули. Вышел потом во двор, где приказчик
его сидел на поленнице дров и печально играл на гобое.
  - Васенок! - окликнул его купец. - Подь-ка сюда. Коня седлай скоро, в
Питер поскачешь с письмом от меня...
  И через несколько дней, пока Дуглас с де Еоном узнавали о настроениях
курляндских рыцарей, Тайная розыскных дел канцелярия в Петербурге уже
знала о появлении на рубежах империи неведомых пока путешественников...
Ведал же Тайною канцелярией граф Александр Шувалов - великий инквизитор и
близкий сородич фаворита Елизаветы, Ивана Ивановича Шувалова.
  - Этих гостей до нашей милости пропустить, нигде не чиня им
неудовольствия, - распорядился Шувалов. - Нам неведомо еще, какого рожна
им тут надобно. Может, и честные вояжиры, а может - хрен везут еду-чий в
тряпке...
  Русская контрразведка уже в те времена работала прекрасно.
Погранвойск Россия тогда еще не имела, но границы русские были на крепком
замке.

  ИНТРИГИ, ИНТРИГИ, ИНТРИГИ...

  Вильяме продолжал, разговоры о страданиях великой Польши, щедрой
рукой подсыпая в карман Понятовскому золотишко.
  - Вы еще молоды, - говорил посол, - и должны веселиться.
  И где бы теперь ни появлялась Екатерина, серые глаза прекрасного
Пяста с тоской преследовали ее гибкую фигуру...
  Великая княгиня только что пережила бурный роман с Сергеем
Салтыковым, в объятия которого Екатерину толкнула сама же императрица.
Елизавета свела их, чтобы иметь внука, - Салтыков должен был заменить
Петра Федоровича, который брачных удовольствий остерегался. Но вскоре
Салтыков впал в низкий блуд, пренебрегал Екатериной как женщиной, и
чувство Екатерины было глубоко оскорблено... Теперь Вильяме пристально
следил за нарастанием новой ее страсти - к Понятовскому.
  - Ваше высочество, - спросил он однажды Екатерину, - что вы думаете о
моем атташе? Не напоминает ли он вам античную вазу, заброшенную в груду
жалкого мусора?
  Екатерина ответила с легкой иронией:
  - В наше время, господин посол, античные вазы в мусоре не валяются!
  Бестужев-Рюмин имел глаз острый, как у беркута. Он был озабочен своим
будущим. Против него многие: вице-канцлер Воронцов, Шуваловы, императрица
тоже стала коситься; врагом Бестужеву была и сама великая княгиня, мать
которой, эту шпионку Фридриха, он в три шеи вытолкал прочь из России...
"Елисавет Петровны, - размышлял канцлер, - тоже не вечны: сколь можно пить
токай, плясать до упаду и ложиться спать на рассвете?.."
Бестужев-Рюмин решил сблизиться с Екатериной.
  - Но, - сразу предупредила она, - если хотите дружбы моей, вы должны
мне помочь. Я задолжала кредиторам, императрица скупа, а карточные
долги... Однако, посудите сами, не могу же я не играть, если вокруг меня с
утра до вечера, от мужа до лакея, все мечут карты!
  И величаво склонился перед ней хитрый и умный канцлер империи.
  - Ваше высочество, - сказал он, затаив улыбку, - еврей Вольф служит
консулом при после британском, и его банк всегда будет открыт для ваших
нужд...
  Бестужев неспроста искал заручку в "молодом дворе". Если Елизавета в
гроб ляжет, молодые на престол воссядут - надо заранее при них укрепиться.
Тем более что "система" канцлера уже начала потрескивать. Версаль и Вена с
ужимками и гримасами, но все же сходились для дружеского котильона...
Бестужев-Рюмин боялся этого союза" который сломал бы всю его "систему".
  А между тем вековая распря между Бурбонами и Габсбургами
заканчивалась анекдотом. Трижды отбрасывалось перо гордой Марией Терезией.
Ей, наследнице римских цезарей, писать этой шлюхе Помпадур?.. Да никогда!
Но Кауниц взял руку императрицы в свою, силой заставив Марию Терезию
вывести первые любезные слова "Ма shere amie..."
А на русского канцлера наседал посол Вильяме:
  - Дорогой друг, когда же ваша императрица соизволит подписать
конвенцию? Пошел уже третий год...
  - Что поделаешь, - вздыхал Бестужев. - Но сейчас у ее величества
вскочил песьяк на глазу, и все зависит отныне только от сахарных примочек
грека Кондоиди.
  Сэр Вильяме наконец потерял терпение.
  - Как ячмень на глазу может тормозить ход истории? - бушевал
британец. - О-о, понимаю, понимаю... Грек Кондоиди воистину великий
человек: от его примочек зависит судьба Европы!
  Бестужев и сам изнывал. Тем более что англичане, как торговая нация,
любили платить сдельно. Но когда он намекнул на денежные обстоятельства,
Вильяме прямо ответил, что канцлеру не следует спать до пяти часов дня...
  - А лучше нагрянуть в Аничков дворец к Разумовским, где и перехватить
Елизавету между ее дневным сном и ночным бодрствованием... Я не хочу
угрожать вам, - добавил Вильяме (все-таки угрожая). - Но если песьяк
императрицы виной тому, что Россия не желает получить субсидии, то ее
охотно возьмет от нас король Пруссии, который на песьяки не жалуется!
  Вильяме был крут. Он сменил старого Гая Диккенса, для которого
Петербург казался слишком "подвижен": надо танцевать, флиртовать, вообще
двигаться. Новый посол заверил парламент, что "подвижности" не страшится,
и доказал это ногами, не пропустив ни одного куртага. Вильяме думал, что
под игривую музыку Франческо Арайя веселая Елизавета скорее подпишет
конвенцию. Но он ошибся...
  Императрица плясала с послом Англии - так плясала, что пыль столбом,
а договор на поставку русских солдат для Англии, которые должны защищать
Ганновер, так и лежал чистехонький! Вильяме не раз заговаривал с
императрицей о делах, но Елизавета только хохотала в ответ, и было видно,
что сегодня она опять не в меру пила токайское. "Что это? - негодовал
Вильяме. - Лень или азиатекая хитрость? Скорее - козни Шувалова с
Воронцовым..."
Оставался еще "молодой двор" - с голштейн-готторпским балбесом и
ангальт-цербстской умницей, и Вильяме зачастил в Ораниенбаум, прихватывая
с собой и Понятовского.
  - Бывают случаи, - внушал посол своему секретарю по дороге, - когда
благоразумие должно уступить в поединке со страстями, и сознание долга
перед вашей несчастной родиной пусть освободит вашу совесть...

  ***

  Был жаркий день святых Петра и Павла; великий князь Петр, как
именинник (и отец именинника), напился с быстротой, достойной всяческого
удивления. Его отвели в бильярдную, заперли на ключ, а ключ Екатерина
забрала себе. Вильяме постарался овладеть вниманием великой княгини и за
ужином сидел рядом с нею. Окна и двери были раскрыты прямо в зелень парка,
противно кричал в зверинце павлин, где-то вдали рокотали голштинские
барабаны: ру-ру-ру, тру-тру!..
  Вильяме ковал железо, пока оно горячо.
  - Кротость, - говорил посол, - достоинство жертв. Ничтожные хитрости
и скрытый гнев не стоят ваших дарований. Люди в массе своей слабы, и
первенство над ними одерживают только решительные натуры... Такие, как вы!
  Посреди разговора в комнате появилась молодая горбунья, вся в цветах
и лентах, а лицо - злое, тонкое и вороватое.
  - Взззз, - прозвенела она, оглядываясь, - взззз...
  - Чего ищешь, Гедвига Ивановна? - с лаской спросила ее Екатерина. -
Ключик небось от бильярдной? Так на, забери.
  - Взззз... - И, схватив ключик (а заодно два апельсина со стола и
выдернув свечку из шандала), горбунья удалилась, волоча за собой помятую
ногу.
  - Кто это? - поразился Вильяме.
  - Вы удивитесь, господин посол, узнав, что это дочь ужасного герцога
Бирона; она бежала от отца из ссылки, купив себе свободу переходом в
православие. Злюка сия приставлена охранять мою нравственность.
  - Вот как? - рассмеялся Вильяме.
  - Да. Но работы для нее мало. И пока принцесса Бирон, несмотря на
свой отвратительный горб, разрушает последние жалкие добродетели моего
супруга. Как видите, я далека от припадков глупой ревности...
  Заиграли скрипки, отворилась дверь, и кастрат Манфредини, полузакрыв
глаза, сладко запел о любовных восторгах. Великая княгиня нервно
затеребила веточку вишни.
  Вытянув руки, словно слепец, кастрат прошел мимо них, не прерывая
пения. В растворе дверей он вдруг притушил свой волшебный голос - почти
вышептывал слова любовных признаний. Глаза Екатерины потемнели, губы ее, и
без того крохотные, сжались в одну яркую точку... А посол все говорил и
говорил о том, что мать Понятовского - из семьи Чарторыжских, которые
сильны в Польше как раз своим русским влиянием; о том, что ему доверена
судьба этого высокоодаренного юноши...
  - Очень строгое воспитание! - наложил Вильяме на картину последний
решающий мазок, и Екатерина поднялась, несомненно что-то важное решив для
себя именно в эту минуту.
  - Благодарю за рассказ, - произнесла она отвлеченно. Голос Манфредини
взлетел высоко-высоко... Вильяме отыскал Понятовского: разгоряченный
танцами, атташе с аппетитом уплетал мороженое из китайской вазочки. Посол
незаметно стиснул ему локоть и злобно прошептал:
  - Великая княгиня спустилась в сад... А вы, как ребенок,
наслаждаетесь мороженым!
  - Но разве это возможно?
  - Она уже там, за боскетом. Ждет... Идите же! Станислав Понятовский
робко вступил в темноту парка. Над верхушками дерев тянуло ветром, и парк
ровно гудел под дыханием близкого моря. Вокруг не было ни души, и
секретарь чуть не заплакал в отчаянии:
  - Йезус-Мария, сверши чудо... О матка бозка! На глухой тропинке
стройной тенью выступила великая княгиня. В руке она держала ветку,
отмахиваясь от комаров. Понятовский двинулся навстречу женщине.
  - Ваше высочество... - бормотнул он, становясь жалким.
  Екатерина шумно вздохнула:
  - Я не высочество для тебя - я слабое женское ничтожество. Так
возлюби же меня, прекрасный Пяст!
  И, падая на траву, мокрую от росы, она увлекла его за собой. Вдали
рокотал голштинский барабан...

  ***

  С этого момента над головою секретаря засияла корона польских
королей, и Англия (страна просвещенных мореплавателей) теперь держалась за
Россию двумя якорями сразу: деньгами - через великого канцлера Бестужева и
любовью - через великую княгиню Екатерину... Но, читатель, не будем
спешить с выводами. Посмотрим, чем завершится этот странный политический
дрейф, в котором стало болтать политику России... С мачт своих парусов
Россия ведь не убрала, - ее несло в открытое море, на просторы!

  ПОДОЗРЕНИЯ

  Когда Дуглас инкогнито появился в Петербурге, Вильяме уже
торжествовал, вырвав у русского двора подписание конвенции.
  Теперь Англия, завязав клубок интриг в Европе, могла спокойно грабить
колонии французов в Америке; эскадры британских кораблей уходили в океан,
безжалостно разбивая ядрами любое судно французов... Вильяме объяснял
уступчивость Елизаветы тем, что все деньги -

  "...поступят в шкатулку императрицы. А так как она занята в настоящее
время постройкой дворца, - писал он в Лондон, - то для окончания его
нуждается в деньгах... Государственный канцлер (Бестужев получил 10000
фунтов стерлингов) вел себя при этом прекрасно и отразил на своем жадном
лице большую радость, когда его алчность была мною удовлетворена".

  Вильямс так спешил с подписанием этого договора, что в порыве
энтузиазма допустил даже прискорбный вывих противу сент-джемского этикета.
  - Пусть мой брат король Георг первым ратификует листы сии, - сказала
Елизавета, и Вильяме не стал ждать, пока корабль сорвет с якорей;
согласился сразу!
  В Лондоне, конечно, поморщились, но "листы сии" ратифицировали.
Исподтишка англичане ознакомили с конвенцией и Пруссию. "Хватит болтать о
чувствах дружбы! - обеспокоенно заметил Фридрих. - Король должен иметь
только свои выгоды". И король гнал и гнал переговоры с Англией, взламывая
всю политику "равновесия" Европы;
Фридрих спешил, как никогда, чтобы опередить Россию в получении
субсидий от Лондона, а времени оставалось в обрез. Англо-российский
субсидный договор, ратифицированный Лондоном, уже лежал на столе
Елизаветы... Король понимал: Елизавета может затянуть ратификацию на год,
а может в запале покончить одним взмахом пера хоть сегодня ночью!
  Но Дуглас, появясь в России, ничего этого не знал и неумело, но
храбро двинулся напролом - отправился в британское посольство.
  Понятовский доложил Вильямсу, что его желает видеть "знатный
соотечественник", и посол был в недоумении:
  - Странно! Откуда он взялся, этот "знатный соотечественник", если
корабля из Англии не было уже две недели... Ну, пусть войдет!
  Дуглас вошел почтительно, но свободно.
  Вильяме оглядел незваного гостя.
  - Кто вы? - спросил без любезностей.
  - Я родственник лорда Мауртона.
  - Назовите себя, а не своих родственников!
  - Видите ли, сэр (и, опустив глаза долу, Дуглас выдал в себе
иезуита), я путешествую для развеяния души и хотел бы иметь случай быть
представленным к здешнему двору.
  - Это редкий случай, - сказал Вильяме, - когда человек желает видеть
императрицу, но упорно не называет своего имени!
  - Меня зовут Дуглас.., можете звать и Маккензи - я родствен дому
шотландских Гамильтонов.
  - Убирайтесь вон! - заорал Вильяме, сатанея. - Дугласы и Гамильтоны -
вот шайка, которая таскается по чужим дворам, облизывая тарелки "Дугласы,
Маккензи и Гамильтоны в разные времена служили в России, спасаясь от
религиозных преследований на своей родине; Гамильтоны позже назывались
Хомутовыми и были ближними родственниками царя Петра I.". Если вы честный
британец, так купите себе ружье и плывите в Канаду - именно там, за
океаном, Великобритания сейчас обретает свое богатство и величие!
  Волны Ладожского озера, о которых так много рассказывал принц Конти,
казалось, уже смыкались над головой Дугласа. Но французские коммерсанты,
давно обрусевшие, помогли ему проникнуть к Воронцову, который был
вице-канцлером и сторонником союза с Францией...
  - Имею поручение, - брякнул Дуглас с разгону, - предложить себя в
библиотекари и прислать образцы бургундского вина...
  Михаил Илларионович был из числа "пужливых".
  - Да бог с вами, - отступил он подальше от гостя. - Какой там еще
библиотекарь? Какое вино?
  - Библиотекарь - это я, а вино - суть лица, необходимые для
переговоров между Версалем и Петербургом.
  - Вот так и надобно сразу говорить, - смекнул Воронцов, прищелкнув
пальцами. - А каковы ваши полномочия, сударь?
  - Я лишь первая ласточка Версаля, - признался Дуглас, - и пока
никаких полномочий, кроме добрых желаний короля Людовика, я не принес...
  Тут вице-канцлер решил, что перед ним очередной авантюрист, какие
часто наведываются в Россию, и взялся за колокольчик.
  - Жано! - сказал Воронцов лакею-французу. - Будьте добры, милый,
сведите этого господина вниз по черной лестнице, чтобы никто его не
заметил, и более ко мне не допускайте!
  И тайный агент короля снова пустился в бега до самого Парижа. Но -
проездом через Митаву - Дуглас все-таки успел разменять русские рубли
обратно на дукаты, и знакомый меняла, как и прежде, высчитал с него три
процента в свою пользу.
  - Что так недолго гостили, сударь? - спросил с ухмылкой.
  - Европа плохо знакома с климатом России... Лечиться там нельзя: жара
страшная, а ночью кусают комары.
  Дуглас был так поглощен страхами перед русской инквизицией, что в
гостинице "Под черным орлом" он даже не заметил одного человека. А этот
человек был того же поля ягода, что и Дуглас. Только он был послан в
Россию не от короля из Версаля - его направили шпионить из Варшавы... Два
шпиона жили под одной крышей и прохлопали друг друга. Дальше началась
комедия!

  ***

  Когда Дуглас отъехал, он не знал, что "Под черным орлом" остались
пить вино два истых француза.
  Один из них плотно вошел в историю русской культуры, его имя
неотделимо от имен Ломоносова и Леонарда Эйлера. Это был актер Чуди,
который издавал в Петербурге альманах "Литературный хамелеон". Из Чуди он
переделал себя в кавалеры Люсси Потом этот Чуди - Люсси переехал на
даровые харчи в дом Шувалова, где самовольно произвел себя в графа
Пютланжа. В те времена люди не стыдились называть себя, как им больше
нравилось.
  Выпив вина и наговорившись, Чуди - Люсси - Пютланж спросил соседа:
  - А кто вы, мсье?.. Я про себя уже все рассказал вам! Собутыльником
его оказался французский шпион.
  - Клянитесь, - таинственно прошептал он, - во имя Франции и короля
оказать мне услугу... Меня зовут Мейссонье де Валькруассан, и вы, надеюсь,
не откажете мне в любезности донести до Парижа важные сведения... Вы же
едете в Париж?
  - О да! Меня там ждут дела... Я ведь когда-то был актером! Вы можете
мне верить: я скорее стану гребцом на алжирской галере, нежели подведу
такого патриота, как вы.
  Чуди забрал у Валькруассана все его секретные бумаги и отправил их
прямиком в Петербург - к своему покровителю Шувалову. После чего этот Чуди
с чистой совестью ускакал в Париж, где его за прошлые "актерства" давно
поджидала камера в Бастилии! В комедии осталось одно действующее лицо -
Валькруассан.
  Этого комедианта арестовали в Риге (тайком от канцлера Бестужева) и -
за счет Шуваловых! - со всеми удобствами покатили в Россию, где его
поджидала камера в Шлиссельбурге. Таким образом "патриоты" оказались
каждый на том месте, какого они и заслуживали...
  Валькру