Там реки  несут  по течению
трупы и дикие звери завладевают всей местностью.
     Ливингстон, идя по следам этих кровавых  набегов, не узнавал провинций,
в  которых   он  побывал  несколькими  месяцами  раньше.  Его  свидетельство
подтверждают все остальные путешественники -- Грант,  Спик, Бертон, Камерон,
Стенли, -- посетившие  лесистое  плоскогорье  Центральной  Африки -- главную
арену кровавых войн туземных царьков. То  же зрелище безлюдья, опустошения и
разгрома являют  собой некогда  цветущие  селения в  районе Больших озер, во
всей обширной области, поставляющей "черный товар" на занзибарский рынок,  в
Борну, и в Феццане, и южнее -- вдоль берегов Ньяссы и Замбези, и западнее --
в   районе   верховий   Заира,  который  пересек  отважный  Стенли.  Неужели
работорговля в  Африке  прекратится лишь тогда,  когда будет  уничтожена вся
черная  раса.  Неужто африканским  неграм  уготована  та  же  судьба,  какая
постигла австралийских туземцев.
     Но рынки  испанских и португальских колоний  закроются когда-нибудь, их
больше  не  будет  --  цивилизованные  народы   не  могут  дольше  допускать
работорговлю!
     Да, конечно, и ныне, в 1878 году, мы должны увидеть как  освободят всех
рабов, которыми еще владеют люди в христианских  государствах. Тем  не менее
еще долгие годы мусульманские страны  будут, вероятно, продолжать этот торг,
который сокращает население африканского  континента. В  эти страны теперь и
направляется  наибольшая  часть  вывозимых  из  Африки  невольников;   число
туземцев, оторванных  от  родины  и  отправленных  на  восточное  побережье,
превосходит  ежегодно сорок тысяч. Задолго  до  египетской  экспедиции негры
Сеннаара  тысячами  продавались неграм Дарфура,  и  наоборот.  Даже  генерал
Бонапарт  закупил немало негров,  из которых он набрал солдат  и составил из
них  отряды  наподобие мамелюков.  Прошло  уже  четыре  пятых  XIX  века,  а
работорговля в Африке не уменьшилась. Даже наоборот.
     И действительно, исламизм  благосклонно относится к  работорговле. Ведь
нужно было, чтобы черный раб заменил в мусульманских странах прежнего белого
невольника.   И   работорговцы   любого   происхождения    занимаются   этой
отвратительной торговлей в широком  масштабе.  Они  доставляют таким образом
добавочное население угасающим расам, которые обречены на вымирание, так как
не  трудятся и поэтому не возрождаются.  Эти рабы, как во времена Бонапарта,
часто становятся солдатами. У некоторых народов верховья Нила они составляют
половину войск африканских  царьков. При этих  условиях  их  участь немногим
хуже  участи  свободных  людей.  Но  если  раб  не  становится  солдатом, он
превращается в ходячую монету, даже в Египте и в Борну офицерам и чиновникам
платят   этой   монетой.    Гийом    Лежан   рассказывает   об   этом    как
свидетель-очевидец.
     Таково состояние работорговли в настоящее время.
     Нельзя  замалчивать  постыдное  снисхождение к  торговле  людьми, какое
проявляют  многие  представители  европейских  держав  в  Африке.  Ведь  это
неоспоримый   факт:  в  то  время  как  патрульные  суда  крейсируют   вдоль
африканских  берегов Атлантического и Индийского океанов,  внутри страны, на
глазах у европейских чиновников, широко  развернулся торг людьми. Здесь идут
один  за  другим  караваны  захваченных  невольников,  в определенные  сроки
происходят массовые избиения, во  время которых убивают десять негров, чтобы
одного обратить в рабство.
     Так обстоят дела в Африке и по сей день.
     Теперь будет понятно, почему Дик Сэнд с таким ужасом воскликнул:
     -- Африка! Экваториальная Африка! Страна работорговцев и рабов!
     И он не ошибся.
     Это  действительно была Африка, где неисчислимые  опасности грозили ему
самому и всем его спутникам.
     Но  в  какую  часть  африканского   континента   необъяснимая   роковая
случайность забросила их? Несомненно в западную, и  это отягощало положение.
Скорее всего  "Пилигрим" потерпел  крушение именно  у побережья Анголы, куда
приходят   караваны  работорговцев  из  внутренних  областей  Экваториальной
Африки.
     Действительно, это было побережье Анголы, тот край,  который  несколько
лет  спустя  ценой неимоверных усилий пересекли Камерон на юге  и  Стенли на
севере. Из этой обширной территории, состоящей из трех провинций -- Бенгелы,
Конго  и Анголы, --  в то время была исследована только прибрежная полоса --
она тянется от  Нурсы на  юге  до Заира на севере. Два важнейших  населенных
пункта   на   этом    побережье   служат   портами.   Это   --   Бенгела   и
Сан-Паоло-де-Луанда, столица колонии, принадлежащей Португалии.
     Внутренние  области  Экваториальной  Африки  в  то время почти не  были
исследованы.  Лишь  немногие  путешественники отваживались углубляться в эти
места. Сырые и жаркие края, где свирепствует лихорадка, где живут дикари, из
которых  иные  до  сих  пор являются  людоедами,  непрестанные  войны  между
племенами  --  вот  что представляет  собой Ангола,  одна  из  самых опасных
областей  Экваториальной Африки. Подозрительное  отношение работорговцев  ко
всякому чужаку,  пытающемуся проникнуть в тайну  их бесчестной торговли, еще
больше усложняет задачу путешественников, предпринявших поход в Анголу.
     Тюккей  в  1816  году  поднялся  вверх  по течению  Конго, за  водопады
Иеллала. Но ему удалось пройти  не более  двухсот  миль.  В  такой небольшой
экспедиции  невозможно  было сколько-нибудь серьезно изучить страну,  однако
она стоила жизни большей части ее участников.
     Тридцать  семь  лет  спустя  доктор  Ливингстон прошел  от  мыса Доброй
Надежды до верховья Замбези. Отсюда в ноябре 1853 года со смелостью, которая
осталась  непревзойденной,   он   пересек  Африку  с  юга  на  северо-запад,
переправился через  Куанго -- один из притоков Конго --  и  31 мая 1854 года
прибыл  в  Сан-Паоло-де-Луанда.  Ливингстон   проложил   первую  тропинку  в
неизведанных дебрях обширной португальской колонии.
     Восемнадцать лет спустя двое отважных исследователей пересекли Африку с
востока на  запад. Преодолев  неслыханные  трудности, оба вышли на побережье
Ангола: один -- в южной, другой -- в северной его части.
     Первым этот переход совершил лейтенант  английского флота Верней-Ловетт
Камерон.  В  1872  году возникли  предположения,  что экспедиция  американца
Стенли, высланная  на  поиски  Ливингстона в  область  Больших  озер  терпит
бедствие.  Лейтенант  Камерон   вызвался  отправиться   по  следам   Стенли.
Предложение  было  принято. Камерон  выступил  в  поход  из  Занзибара;  его
сопровождали доктор Диллон, лейтенант Сесиль Мерфи и Роберт Моффа, племянник
Ливингстона.  Перейдя  Угого, они встретили печальный караван:  верные слуги
несли тело Ливингстона к  восточному  берегу. Камерон  все же продолжал свое
путешествие  к западу, поставив себе  целью  во что бы  то ни стало пересечь
материк от океана к океану.  Через Унияниембе,  Угунду он дошел до  Кагуэле,
где нашел дневники Ливингстона.
     Камерон  переплыл озеро Танганьику, одолел горы  Бамбаре,  переправился
через Луалабу,  но  не  мог  спуститься вниз  по течению этой реки. Затем он
посетил области, опустошенные недавними войнами, обезлюдевшие после  набегов
работорговцев: Килембу,  Уруа,  верховье  Ломане Улуду, Ловале, прошел через
Кванзу и девственные леса в которые Гэррис завел Дика Сэнда и его спутников.
Энергичный  лейтенант Камерон  увидел, наконец, волны Атлантического океана.
Это путешествие  от Занзибара до  Сан-Фелиппе в  Бенгеле длилось  три года и
четыре месяца  и стоило жизни  двум  спутникам Камерона -- доктору Диллону и
Роберту Моффа.
     На этом пути открытий американец Генри Стенли вскоре сменил англичанина
Камерона.  Известно, что этот неустрашимый  корреспондент  газеты  "Нью-Йорк
геральд", отправившийся  на поиски  Ливингстона,  нашел его 30  октября 1871
года у Уджиджи, на берегу озера Танганьика.
     Путешествие,  удачно  совершенное  во имя  человеколюбия, Стенли  решил
продолжить  в интересах географической науки и подробно  исследовать  берега
Луалабы, с которыми в первое путешествие  ознакомился лишь мельком.  Камерон
еще  странствовал в дебрях Центральной Африки, когда  Стенли  в ноябре  1874
года  выступил из  Багамойо  на  восточном  побережье.  Через  год и  девять
месяцев,  24 августа  1876  года,  он  покинул  опустошенный  эпидемией оспы
Уджиджи и после  семидесятичетырехдневного перехода достиг Ньянгве, большого
невольничьего  рынка,  где  уже  до  него  побывали Ливингстон и  Камерон. В
Ньянгве   Стенли  был   свидетелем  ужаснейшего   кровавого  набега  отрядов
занзибарского султана на области Марунгу и Маниуема.
     Отсюда  Стенли предпринял  исследование  берегов  Луалабы  и  прошел до
самого ее  устья. В его  экспедицию входили сто сорок носильщиков, нанятых в
Ньянгве,  и  девятнадцать лодок. С  первых же шагов отряд Стенли должен  был
сражаться с людоедами из Угусу. Лодки пришлось тащить на руках, чтобы обойти
непроходимые пороги  реки. У экватора, в том месте, где Луалаба изгибается к
се-веро-северо-востоку, пятьдесят четыре лодки, в которых было несколько сот
туземцев,  напали  на маленькую флотилию Стенли;  ему удалось обратить их  в
бегство.
     Затем  отважный  исследователь  поднялся  до  второго градуса  северной
широты и установил, что  Луалаба не что иное, как верховье Заира, или Конго,
и, следуя по ее  течению, можно выйти к  берегу океана.  Этот  путь Стенли и
выбрал.  Дорогой  ему  почти  каждый  день  приходилось  отбивать  нападения
прибрежных племен. 3 июня 1877  года во  время перехода через пороги Массаса
погиб  один   из  его   спутников  Фрэнсис  Покок.  18  июня  лодка  Стенли,
подхваченная потоком, понеслась  прямо  к водопаду Мбело, и  только каким-то
чудом он спасся от смерти.
     Наконец 6 августа Генри  Стенли прибыл в селение Ни-Санда, находившееся
в четырех днях пути  от берега океана.  Через два  дня он был в Банца-Мбуко.
Здесь его ждали  припасы, посланные навстречу экспедиции двумя торговцами из
Эмбомы; в этом маленьком прибрежном городке  Стенли, наконец,  разрешил себе
отдохнуть.  Трудности  и  лишения перехода через весь  африканский  материк,
отнявшего у Стенли два года и десять месяцев жизни, преждевременно состарили
этого еще молодого человека (ему было  тридцать пять лет). Зато течение реки
Луалабы было исследовано им до Атлантического океана. Было. установлено, что
наряду  с  Нилом,  главной  северной  артерией  Африки, и  Замбези,  главной
восточной ее артерией, на западе африканского континента течет третья в мире
по величине  река,  длиною в две тысячи девятьсот миль.  Река эта, носящая в
разных частях своего течения названия -- Луалаба, Заир и Конго, -- соединяет
область Больших озер с Атлантическим океаном.
     Экспедиции  Стенли  и Камерона  прошли  вдоль северной  и южной  границ
Анголы.  Сама же область  в 1873 году, то есть  в то время, когда "Пилигрим"
потерпел крушение, была еще почти не исследована. Об Анголе знали только то,
что она представляет собой главный  невольничий рынок на западе Африки и что
центрами работорговля в ней являются Бихе, Касонго и Казонде.
     И  в эти-то гибельные  места,  затерянные  в сотне миль  от  океанского
побережья,  Гэррис завлек Дика  Сэнда и его спутников:  женщину,  измученную
горем  и усталостью, умирающего ребенка  и  пятерых негров, обреченных стать
добычей алчных работорговцев.
     Да, это была Африка, а  не  Южная Америка, где ни туземцы, ни звери, ни
климат  ничем не  угрожали  путникам,  где  между хребтом  Анд  и  океанским
побережьем  протянулась  благодатная полоса  земли, где разбросано множество
поселений, в  которых  миссионеры гостеприимно  предоставляют  приют каждому
путешественнику.  Как  далеко были  Перу  и  Боливия,  куда буря,  наверное,
принесла бы "Пилигрим", если б злодейская  рука не изменила его курс,  и где
потерпевшие крушение нашли бы столько возможностей возвратиться на родину.
     Но  они очутились в Африке, в страшной Анголе, да еще в самой глухой ее
части,  куда  не  заглядывали  даже  португальские колониальные  власти. Они
попали в  дикий  край, где под  свист  бича надсмотрщиков тянулись  караваны
рабов.
     Что знал Дик об этой стране, куда забросила его измена? Очень немногое.
Он  читал  сообщения  миссионеров XVI  и XVII веков,  читал  о  путешествиях
португальских  купцов,  которые  ездили  из  Сан-Паоло-де-Луанда  по  Занру.
Наконец,  он был  знаком с отчетом доктора  Ливингстона  о  его поездке 1853
года.  Этих  немногих  сведений  было  достаточно,  чтобы  человеку,   менее
мужественному, чем Дик, внушить ужас.
     Действительно, положение было страшное.


        ГЛАВА ВТОРАЯ. Гэррис и Негоро

     Два человека  сошлись в лесу в  трех  милях  от места  ночлега  отряда,
руководимого Диком Сэндом. Свидание это было заранее условлено между ними.
     Эти два человека были  Гэррис  и Негоро. В дальнейшем  читатель узнает,
как встретились на побережье Анголы прибывший из Новой Зеландии португалец и
американец,  которому по делам работорговли  часто приходилось объезжать эту
область Западной Африки.
     Гаррис  и  Негоро  уселись у  корней  огромной  смоковницы,  на  берегу
быстрого ручья, струившего свои воды между зарослями папируса.
     Они  только  что  встретились  и  теперь  рассказывали   Друг  другу  о
случившемся за последнее время.
     --  Итак,  Гэррис,  -- сказал Негоро, --  тебе  не  удается завлечь еще
дальше в глубь Анголы отряд "капитана" Сэнда  -- ведь так они называют этого
пятнадцатилетнего мальчишку.
     -- Нет, приятель, дальше  затащить их не могу,  --  ответил Гэррис.  --
Хорошо  еще,  что  мне  удалось  заманить  их на  сотню миль  от  побережья!
Последние  дни  "мой юный  друг"  Дик Сэнд  не  спускал  с  меня  глаз.  Его
подозрения сменились уверенностью. Честное слово...
     -- Еще сотня  миль, Гэррис, и эти люди наверняка попали бы в наши руки.
Впрочем, и так мы постараемся не упустить их.
     Гэррис пожал плечами.
     -- Куда они денутся? -- сказал он. -- Понимаешь, Негоро, я вовремя унес
ноги!  Я читал  во взгляде "моего юного друга"  горячее  желание послать мне
полный  заряд свинца  прямо в грудь, а  надо тебе сказать,  я  совершенно не
перевариваю  сливовых косточек, которые  отпускают  в  оружейных  лавках  по
двенадцать штук на фунт.
     -- Понятно! -- сказал Негоро. -- У меня самого счеты с этим юнцом.
     --  Что ж, у тебя  теперь есть возможность уплатить  ему по всем счетам
сполна  и даже с процентами!  В первые дни похода мне нетрудно было выдавать
Анголу за Атакамскую пустыню -- я ведь  был там однажды. Но потом малыш Джек
стал требовать "резиновых деревьев"  и  птичку-муху; его мамаше понадобилось
хинное дерево, а.  верзиле  кузену  --  светящиеся  жуки.  Честное слово,  я
истощил всю свою изобретательность! После того как я сумел, правда с великим
трудом, уверить их, что перед ними не жирафы, а страусы, я уж не знал, что и
придумать.  Да и  "мой  юный друг",  как  я  заметил,  больше  не верил моим
объяснениям, особенно после того как  мы напали, на следы слонов.  А тут еще
откуда ни возьмись гиппопотамы!  Понимаешь,  Негоро,  гиппопотамы и слоны! В
Америке  они  так же неуместны, как  честные  люди  в  бенгелской  каторжной
тюрьме.  Затем  старого негра  угораздило найти под деревом цепи и  колодки,
сброшенные,  очевидно,  каким-то  бежавшим  невольником.  И наконец,  где-то
невдалеке зарычал  лев.  Согласись  сам, не мог  же я их  уверить,  что  это
мурлычет домашняя кошка! Мне оставалось только вскочить в седло и ускакать.
     -- Понимаю, -- ответил Негоро.  --  И все же я  предпочел бы, чтобы они
забрались еще хоть на сотню миль в глубь страны.
     -- Я  сделал все, что  мог, милейший,  -- возразил  Гэррис.  --  Кстати
сказать, хорошо,  что ты шел в  почтительном отдалении от нас. Они как будто
догадывались о твоем присутствии. И знаешь, там была одна собачка-- Динго...
Она как будто не особенно расположена к тебе. Что  ты ей сделал? -- Пока еще
ничего, -- ответил Негоро, -- но в скором  времени обязательно всажу ей пулю
в башку.
     --  Такой же гостинец и ты получил бы  от Дика Сэнда, если б он заметил
тебя  на  расстоянии выстрела.  Я  должен признаться,  "мой  юный  друг"  --
замечательный стрелок. И в своем роде он молодчина.
     -- Каким бы  молодцом  он ни  был, Гэррис,  он дорого заплатит  за свою
дерзость, -- ответил Негоро; лицо его выражало неумолимую жестокость.
     -- Хорошо, --  прошептал  Гэррис, --  видно,  ты, мой  дорогой, остался
таким же, каким я тебя знал. Путешествия не испортили тебя!
     После минутного молчания американец снова заговорил.
     -- Кстати, Негоро, --  сказал  он,  -- когда мы  с тобой так неожиданно
встретились недалеко  от  места крушения корабля,  у устья  Лонги,  ты успел
только попросить  меня  завести этих милых людей  как можно  дальше в  глубь
воображаемой  Боливии.  Но  ты  ни  словом  не обмолвился о том,  что  делал
последние  два года.  А  два  года  в  нашей бурной  жизни --  долгий  срок,
приятель.  С  тех пор как  старый  Альвец  послал тебя  из  Кассана во главе
невольничьего  каравана,   о  тебе  не   было  никаких  вестей.   Признаться
откровенно, я думал, что у тебя были  неприятности с английскими патрульными
судами и что в результате тебя вздернули на рее.
     -- Чуть-чуть не кончилось этим, Гэррис.
     -- Ничего, не беспокойся, Негоро. Виселицы тебе все равно не миновать.
     -- Спасибо!
     -- Что поделаешь, -- ответил Гэррис с  философским  равнодушием. -- Это
неизбежный   риск  в   нашем  деле.  Раз  уж  занимаешься  работорговлей  на
африканском побережье, не рассчитывай на  мирную  и безболезненную  кончину.
Значит, тебя поймали?
     -- Да.
     -- Англичане?
     -- Нет. Португальцы.
     -- До или после сдачи груза?
     --  После, -- ответил Негоро после некоторого колебания. -- Португальцы
теперь делают вид, что они против работорговли, после того как очень недурно
на ней нажились. На меня донесли, следили за мной, поймали меня...
     -- И приговорили?
     -- К пожизненному заключению на каторге в Сан-Паоло-де-Луанда.
     --  Тысяча  чертей!  --  воскликнул  Гэррис.  --  Каторга!   Совершенно
неподходящее место для таких людей, как мы с тобой. Мы ведь привыкли к жизни
на вольном воздухе! Пожалуй, я предпочел бы виселицу.
     -- Повешенный бежать не может, тогда как с каторги...
     -- Тебе удалось бежать?
     --  Да,  Гэррис.  Ровно  через  пятнадцать  дней, после того  как  меня
привезли на  каторгу, мне  удалось спрятаться в трюме  английского  корабля,
отправлявшегося  в  Окленд,  в  Новую  Зеландию. Бочка  с  водой  и  ящик  с
консервами,  между  которыми  я  забился,  снабжали меня  едой  и  питьем  в
продолжение всего  перехода. Я  ужасно  страдал в темном, душном  трюме.  Но
нечего было и думать выйти на палубу, пока судно находилось в открытом море:
я знал, что стоило мне высунуть нос из  трюма,  как меня тотчас же  водворят
обратно и пытка будет  продолжаться, с той лишь разницей, что она перестанет
быть добровольной. Кроме  того, по прибытии в Окленд меня  сдадут английским
властям,  а те закуют меня в кандалы, отправят обратно в Сан-Паоло-де-Луанда
или, чего доброго, вздернут, как ты выражаешься. По всем этим соображениям я
предпочел путешествовать инкогнито.
     -- И  без  билета, -- со  смехом воскликнул Гэррис. -- Фи,  приятель, и
тебе не стыдно? Ехать "зайцем", да к тому еще на готовых харчах.
     --  Да, -- вздохнул  Негоро, --  но тридцать дней провести  взаперти  в
тесном трюме...
     -- Ну все это уже позади, Негоро! Итак,  ты поехал  в Новую Зеландию, в
страну  маори? Но ты ведь там не  остался. Как  же  ты ехал обратно? Опять в
трюме?
     -- Нет, Гэррис.  Сам  понимаешь,  там у  меня была  только  одна мысль:
вернуться в Анголу и снова взяться за свою прибыльную торговлю.
     -- Да, -- заметил Гэррис, -- мы свое ремесло любим