алея сил,  так как судовая команда была
весьма  невелика, то  всякая лишняя работа увеличивала их долю в доходах при
подведении баланса по  окончании сезона. На этот раз, правда,  не  ожидалось
почти никакого  дохода, и  потому  они с  достаточным  основанием проклинали
"этих негодяев из Новой Зеландии".
     Только  один  человек  на судне не  был американцем  по  происхождению.
Негоро,  выполнявший  па  "Пилигриме"  скромные  обязанности судового  кока,
родился в Португалии. Впрочем, и он отлично говорил по-английски. После того
как  в Окленде сбежал прежний кок, Негоро предложил свои услуги. Этот хмурый
на  вид, неразговорчивый  человек сторонился  товарищей, но дело  свое  знал
неплохо. У капитана Гуля, который его нанял,  очевидно, был  верный глаз: за
время своей работы на "Пилигриме" Негоро не заслужил ни малейшего упрека.
     И все-таки капитан Гуль сожалел, что не успел навести справки о прошлом
нового  кока.  Внешность португальца, вернее -- его бегающий взгляд не очень
нравились капитану. В том крохотном, тесном мирке, каким является китобойное
судно, каждый человек  на счету, и,  прежде чем допустить незнакомца  в этот
мирок, необходимо все узнать о его прежней жизни.
     Негоро  было около  сорока  лет.  Худощавый,  жилистый, черноволосый  и
смуглый,  он,  несмотря на небольшой  рост, производил  впечатление сильного
человека.  Получил  ли он какое-нибудь  образование? По-видимому,  да,  если
судить по замечаниям, которые у него  изредка вырывались.  Негоро никогда не
говорил о своем прошлом, о своей семье.
     Никто не знал, где он жил и что делал раньше. Никто не ведал, чего ждет
он от будущего.  Известно  было  только, что он намерен списаться на берег в
Вальпараисо. Окружающие считали его странным человеком.
     Негоро, очевидно,  не был  моряком. Больше того  --  товарищи по  шхуне
заметили,  что  в морских делах он смыслит  меньше, чем всякий  кок, который
значительную часть своей жизни провел в плаваниях. Но ни боковая, ни килевая
качка на него не действовали, морской болезнью, которой подвержены  новички,
он не страдал, а это уже немалое преимущество для судового повара.
     Негоро  редко  выходил на  палубу.  Весь  день  он  проводил  на  своем
крохотном камбузе,  большую часть площадки которого занимала кухонная плита.
С наступлением ночи, погасив огонь в плите, Негоро удалялся в  свою каморку,
отведенную ему на носу. Там он тотчас же ложился спать.
     Как уже  было  сказано, экипаж  "Пилигрима"  состоял  из  пяти  бывалых
матросов и одного юного новичка.
     Этот  пятнадцатилетний  матрос  был   сыном  неизвестных  родителей.  В
младенческом возрасте его нашли у чужих  дверей, и вырос он в воспитательном
доме.
     Дик  Сэнд -- так звали его -- по-видимому,  родился в штате Нью-Йорк, а
может быть, и в самом городе Нью-Йорке.
     Имя  Дик,  уменьшительное  от  Ричарда,  было  дано подкидышу  в  честь
сострадательного прохожего, который подобрал его и доставил в воспитательный
дом. Фамилия Сэнд служила напоминанием о том месте, где был найден Дик, -- о
песчаной косе Сэнди-Гук в устье реки Гудзона, у входа в Нью-Йоркский порт.
     Дик Сэнд был  невысок  и  не обещал  стать в дальнейшем  выше  среднего
роста, но крепко сколочен. В нем сразу чувствовался  англосакс, хотя  он был
темноволос  и с  огненным  взглядом голубых глаз. Трудная работа моряка  уже
подготовила его к житейским битвам. Его умное лицо дышало энергией. Это было
лицо человека не. только смелого, но и способного дерзать.
     Часто  цитируют  три  слова  незаконченного  стиха  Вергилия:  "Audaces
fortuna juvat... " ("Смелым судьба помогает... "), но цитируют  неправильно.
Поэт сказал:  "Audentes fortuna juv at...  " ("Дерзающим  судьба помогает...
").  Дерзающим,  а не  просто смелым  почти всегда улыбается судьба.  Смелый
может  иной  раз  действовать  необдуманно. Дерзающий сначала  думает, затем
действует. В этом тонкое различие. Дик Сэнд был "audens" -- дерзающий.
     В пятнадцать лет он умел уже  принимать решения и доводить до конца все
то,  на что  обдуманно решился. Его  оживленное и серьезное лицо  привлекало
внимание. В отличие от большинства своих сверстников Дик был скуп на слова и
жесты. В возрасте, когда дети  еще не  задумываются о  будущем, Дик  осознал
свою участь и пообещал себе "стать человеком" своими силами.
     И  он  добился  своего:  он был  уже  взрослым  в ту  пору,  когда  его
сверстники еще оставались детьми. Ловкий, подвижный и сильный. Дик был одним
из тех одаренных  людей, о которых  можно сказать, что они родились  с двумя
правыми руками  и  двумя  левыми ногами: что  бы они ни делали  -- им все "с
руки", с кем бы они ни шли -- они всегда ступают "в ногу".
     Как   уже   было  сказано,   Дика  воспитывали  за   счет  общественной
благотворительности.  Сначала поместили  его в приют для  подкидышей,  каких
много  в  Америке. В четыре года  стали учить его чтению,  письму и счету  в
одной  из  тех школ  штата  Нью-Йорк, которые  содержатся  на  пожертвования
великодушных  благотворителей.  Восьми лет  его пристроили  юнгой на  судно,
совершавшее рейсы в южные страны; к морю у него было врожденное влечение. На
корабле он стал изучать морское дело, которому  и следует учиться  с детских
лет.  Судовые  офицеры  хорошо относились к пытливому  мальчугану  и  охотно
руководили его  занятиями.  Юнга вскоре  должен был стать младшим матросом в
ожидании лучшего.
     Тот, кто с детства знает, что труд есть закон жизни, кто смолоду понял,
что хлеб  добывается только в  поте лица (заповедь  библии, ставшая правилом
для человечества), тот предназначен для больших дел, ибо в нужный день и час
у него найдутся воля и силы для свершения их.
     Капитан  Гуль, командовавший торговым  судном, на котором  служил  Дик,
обратил  внимание на способного юнгу. Бравый моряк полюбил смелого мальчика,
а   вернувшись  в  Сан-Франциско,  рассказал  о  нем  Джемсу   Уэлдону.  Тот
заинтересовался судьбой Дика,  определил его в школу в Сан-Франциско и помог
окончить ее; воспитывали его  в католической вере, которой придерживалась  и
семья самого судовладельца.
     Дик  жадно  поглощал  знания,  особенно  его  интересовали  география и
история путешествий;  он  ждал,  когда  вырастет  и начнет  изучать ту часть
математики,  которая имеет отношение к навигации. Окончив школу, он поступил
младшим матросом на  китобойное судно своего благодетеля Джемса Уэлдона. Дик
знал,  что "большая  охота" --  китобойный промысел  -- не  менее  важна для
воспитания настоящего моряка, чем дальние плавания.  Это отличная подготовка
к  профессии моряка,  чреватой всяческими  неожиданностями.  К  тому же этим
учебным   судном   оказался  "Пилигрим",  плававший  под  командованием  его
покровителя  --  капитана  Гуля.  Таким   образом,  молодому   матросу  были
обеспечены наилучшие условия для обучения.
     Стоит ли говорить, что юноша был глубоко предан  семье Уэлдона, которой
он был стольким обязан? Пусть  факты говорят сами за себя. Легко представить
себе, как  обрадовался Дик,  когда узнал, что миссис Уэлдон с сыном совершат
плаванье на "Пилигриме". Миссис Уэлдон в продолжение нескольких лет заменяла
Дику мать,  а  маленького Джека он  любил как родного брата, хотя и понимал,
что положение у него совсем иное, чем у сына богатого судовладельца. Но  его
благодетели  отлично знали, что семена добра, которые они посеяли, упали  на
плодородную  почву.  Сердце сироты Дика  было  полно  благодарности, и он не
колеблясь отдал бы жизнь за тех, кто помог ему получить образование и научил
любить бога.
     В  общем,  пятнадцатилетний  юноша  действовал и  мыслил  как  взрослый
человек тридцати лет -- таков был Дик Сэнд.
     Миссис  Уэлдон  высоко  ценила  Дика  и  понимала,  что  может  всецело
положиться на его  преданность.  Она  охотно доверяла  ему своего маленького
Джека. Ребенок льнул к Дику, понимая, что "старший братец" любит его.
     Плавание в хорошую погоду в открытом море,  когда все паруса поставлены
и  не  требуют  маневрирования,  оставляет  матросам много  досуга. Дик  все
свободное время отдавал маленькому  Джеку. Молодой матрос развлекал ребенка,
показывал ему все, что могло быть для мальчика занимательным в морском деле.
Миссис Уэлдон без  страха смотрела на  то,  как Джек  взбирался по вантам на
мачту или даже на салинг брам-стеньги [6] и стрелой скользил по снастям вниз
на палубу.  Дик Сэнд всегда был возле малыша, готовый поддержать, подхватить
его, если бы ручонки пятилетнего Джека вдруг ослабели. Упражнения на вольном
воздухе  шли на  пользу ребенку,  только  что  перенесшему  тяжелую болезнь;
морской ветер и ежедневная гимнастика быстро возвратили здоровый румянец его
побледневшим щечкам.
     В  таких условиях совершался  переход из  Новой Зеландии в  Америку. Не
будь восточных ветров, у экипажа "Пилигрима" и пассажиров не было бы никаких
оснований к недовольству.
     Однако  упорство восточного ветра не нравилось капитану Гулю. Ему никак
не  удавалось лечь  на более благоприятный курс.  К тому  же  он опасался на
дальнейшем пути попасть в полосу штилей  у тропика Козерог, не говоря о том,
что  экваториальное  течение  могло  больше отбросить его на  запад. Капитан
беспокоился  главным образом  о миссис  Уэлдон,  хотя  и  сознавал,  что  он
неповинен  в  этой  задержке.  Если  бы  неподалеку  от  "Пилигрима"  прошел
какой-нибудь  океанский  пароход, направляющийся  в  Америку, он  непременно
уговорил бы свою  пассажирку пересесть на него. Но, к несчастью,  "Пилигрим"
находился  под такой высокой широтой,  что трудно было  надеяться  встретить
пароход, следующий в Панаму. Да и  сообщение между Австралией и Новым Светом
через  Тихий  океан  в  то  время  не  было  столь  частым, каким  оно стало
впоследствии.
     Капитану Гулю оставалось только ждать, пока погода не смилостивится над
ним. Казалось,  ничто не  должно было  нарушить  однообразия этого  морского
перехода, как вдруг 2 февраля, под  широтой и долготой,  указанными в начале
этой повести, произошло неожиданное событие.
     День был  солнечный и ясный. Часов около  девяти  утра  Дик Сэнд и Джек
забрались  на салинг  фор-брам-стеньги;  оттуда им  видна  была  вся  палуба
корабля  и плещущий далеко внизу океан. Кормовая часть горизонта заслонялась
грот-мачтой,  которая  несла  косой грот и  топсель. Перед  их  глазами  над
волнами  поднимался  острый  бушприт  с  тремя  туго  натянутыми  кливерами,
похожими  на  три крыла  неравной  величины.  Под ногами  у  них  вздувалось
полотнище  фока,  а  над  головой  --  фор-марсель  и  брамсель.  Шхуна-бриг
держалась возможно круче к ветру.
     Дик Сэнд объяснял  Джеку, почему правильно нагруженный и уравновешенный
во  всех своих частях  "Пилигрим"  не  может опрокинуться,  хотя  он  и дает
довольно  сильный крен  па штирборт  [7],  как  вдруг  мальчик  прервал  его
восклицанием:
     -- Что это?!
     -- Ты что-нибудь увидел, Джек?  -- спросил  Дик  Сэнд,  выпрямившись во
весь рост на рее.
     -- Да, да!  Вон там!  -- сказал  Джек, указывая  пальчиком на  какую-то
точку, видневшуюся в просвете между кливером и стакселем.
     Вглядевшись в ту сторону, куда указывал Джек, Дик  Сэнд крикнул во весь
голос:
     -- С правого борта, впереди, под ветром, обломок судна!



        ГЛАВА ТРЕТЬЯ. Судно, потерпевшее крушение

     Возглас Дика Сэнда  всполошил весь экипаж. Свободные от  вахты  матросы
бросились на палубу. Капитан Гуль вышел из своей каюты. Миссис Уэлдон, Нан и
даже невозмутимый  кузен  Бенедикт, облокотившись  о  поручни  штирборта,  с
пристальным вниманием разглядывали обломок судна, видневшийся на море.
     Только Негоро остался в каморке, которая служила на  судне камбузом. Из
всей команды лишь его одного не заинтересовала эта неожиданная встреча.
     Замеченный мальчиком предмет  покачивался  на  волнах  примерно  в трех
милях от "Пилигрима".
     -- Что бы это могло быть? -- спросил один из матросов.
     -- По-моему, плот! -- ответил другой.
     --  Может  быть, там люди?..  Несчастные  терпят бедствие... -- сказала
миссис Уэлдон.
     -- Подойдем поближе --  узнаем, --  ответилкапитан Гуль. -- Однако  мне
кажется, что это не плот, скорее это опрокинувшийся набок корпус корабля...
     -- Нет!.. По-моему, это гигантское  морское  животное! --  заявил кузен
Бенедикт.
     -- Не думаю, -- сказал юноша.
     -- А что же это, по-твоему, Дик? -- спросила миссис Уэлдон.
     -- Я полагаю  так же,  как и капитан Гуль, что  это накренившийся набок
корпус судна, миссис Уэлдон.  Мне сдается, что  я различаю даже, как блестит
на солнце его обшитый медью киль.
     -- Да... да... теперь  и я вижу, -- подтвердил капитан. И, повернувшись
к рулевому, он скомандовал:
     -- Спускайся под ветер, Болтон, держи прямо на это судно!
     -- Есть, капитан! -- ответил рулевой.
     -- Я остаюсь при  своем мнении, -- заявил кузен Бенедикт. -- Бесспорно,
перед нами морское животное.
     -- В таком случае это медный кит,  -- сказал капитан Гуль.  -- Глядите,
как он сверкает на солнце.
     -- Если это и кит, кузен Бенедикт,  то  во всяком  случае  мертвый,  --
заметила миссис Уэлдон. -- Ясно видно, что он лежит без движения.
     -- Что ж из этого, кузина Уэлдон? -- настаивал на своем ученый. -- Мало
ли было случаев, когда корабли встречали спящих на воде китов!
     -- Совершенно  верно, -- сказал капитан Гуль. -- И все-таки перед  нами
не спящий кит, а судно.
     -- Посмотрим, -- ответил упрямец.
     Впрочем, кузену Бенедикту не было никакого дела до китов, и он променял
бы  всех млекопитающих арктических  и антарктических  морей  на  одно редкое
насекомое.
     -- Одерживай, Болтон,  одерживай! -- крикнул  капитан Гуль.  -- Не надо
подходить  к  судну  ближе  чем на кабельтов [8]. Мы-то  уж ничем  не  можем
повредить этому обломку,  но  мне вовсе не  улыбается, чтобы он  помял  бока
"Пилигриму". Приводи в бейдевинд! [9]
     Легким движением руля "Пилигрим" повернули немного влево.
     Шхуна-бриг находилась  на  расстоянии одной мили от погибшего  корабля.
Матросы  с  жадным  любопытством вглядывались  в опрокинувшееся набок судно.
Быть может, в трюмах его хранился ценный груз,  который  удастся перегрузить
на "Пилигрим"?  Известно, что за спасение груза  с тонущего корабля выдается
премия  в  размере одной  трети  его стоимости.  Если  содержимое  трюма  не
повреждено водой,  экипаж "Пилигрима" мог получить "хороший улов" -- за один
день возместить неудачу целого сезона.
     Через  четверть  часа  "Пилигрим"  был  уже в  полумиле  от  плавающего
предмета. Теперь не осталось никаких сомнений:  это действительно был корпус
опрокинувшегося па-бок корабля. Палуба его стояла почти  отвесно. Мачты были
снесены. От  всех  снастей остались лишь  повисшие обрывки троса и порванные
такелажные цепи. На  скуле правого борта зияла большая пробоина. Крепление и
обшивка были вмяты внутрь пробоины.
     -- Этот корабль столкнулся  с каким-то другим судном! -- воскликнул Дик
Сэнд.
     -- Да, несомненно, -- подтвердил капитан Гуль. -- Но меня поражает, что
он тут же не затонул. Это просто чудо.
     --  Будем надеяться,  что корабль, который налетел на это судно, снял с
него всю команду, -- заметила миссис Уэлдон.
     -- Да,  будем надеяться, миссис Уэлдон, -- ответил капитан  Гуль. -- Но
вполне  возможно,  что  экипажу  после  столкновения пришлось  спасаться  на
собственных шлюпках.  К  сожалению,  морская  практика  знает  случаи, когда
виновники  аварии,  не заботясь  об  участи  пострадавшей  команды, спокойно
продолжали свой путь.
     -- Не может быть, капитан! Ведь это ужаснейшая бесчеловечность!
     --  К сожалению,  так  бывает, миссис Уэлдон.  Примеров сколько угодно.
Судя  по  тому,  что  на  этом  корабле  не осталось ни одной  шлюпки,  надо
полагать,  что  команда  покинула  его.  Будем   надеяться,  что  несчастных
подобрало встречное судно. Ведь отсюда почти невозможно добраться до суши на
шлюпках  --  слишком велико расстояние до ближайших островов и тем более  до
американского континента.
     -- Удастся ли когда-нибудь разгадать тайну этой катастрофы?  -- сказала
миссис Уэлдон. -- Как вы думаете, капитан Гуль, остался на  судне кто-нибудь
из команды?
     -- Это маловероятно, миссис Уэлдон, -- ответил капитан Гуль. --  Нас бы
уже давно заметили и подали какой-нибудь сигнал. Впрочем, мы сейчас проверим
это... Держи немного круче к ветру,  Болтон,  приводи в крутой бейдевинд! --
крикнул капитан, указывая рукой направление.
     "Пилигрим"  был всего  в  трех  кабельтовых  от  потерпевшего  крушение
корабля. Теперь уже не было никаких сомнений, что команда покинула его.
     Внезапно Дик Сэнд жестом попросил всех замолчать.
     -- Слушайте! Слушайте! -- воскликнул он. Все насторожились.
     -- Кажется, собака лает...
     Из корпуса  тонущего корабля  действительно доносился собачий лай. Там,
несомненно, была живая  собака. Должно быть, она не могла выйти,  потому что
люки были закрыты. Во всяком случае, ее не было видно.
     -- Если даже  там  осталась одна лишь собака, -- спасем ее, капитан, --
сказала миссис Уэлдон.
     -- Да, да, -- воскликнул маленький Джек. -- Надо спасти собачку! Я  сам
буду кормить ее. Она нас полюбит... Мама, я сейчас сбегаю принесу ей кусочек
сахару!
     -- Стой на месте, сынок,  -- улыбаясь, сказала миссис Уэлдон. -- Бедное
животное,  должно быть, умирает  с голоду и, вероятно, предпочло бы похлебку
твоему сахару.
     --  Так  отдай  ей  мой суп, --  сказал мальчик. -- Я могу обойтись без
супа!
     Между тем лай  с каждой  минутой слышался все  явственнее.  Между двумя
кораблями  было теперь менее  трехсот  футов  расстояния. Вдруг  над  бортом
показалась  голова  крупного  пса. Уцепившись передними лапами за фальшборт,
животное отчаянно лаяло.
     -- Говик!  --  позвал  капитан боцмана. --  Ложитесь  в  дрейф и велите
спустить на воду шлюпку.
     -- Держись, собачка!  Держись!  -- кричал  Джек,  и  собака,  казалось,
отвечала ему глухим лаем.
     Паруса "Пилигрима" быстро были  обрасоплены  [10] таким образом, что он
оставался почти неподвижным в полукабельтове от потерпевшего крушение судна.
     Шлюпка  уже покачивалась на волне. Капитан Гуль, Дик Сэнд и два матроса
соскочили в нее.
     Собака  цеплялась  за фальшборт, срываясь с  него,  падала на  палубу и
лаяла, не переставая; но казалось, что она лаяла не на быстро приближавшуюся
шлюпку. Может  быть,  она звала  пассажиров или матросов,  запертых,  как  в
тюрьме, на потерпевшем крушение судне?
     "Неужели там есть живые люди? " -- думала миссис Уэлдон.
     Шлюпка была  уже близка к цели -- еще несколько взмахов  весел,  и  она
подойдет к опрокинувшемуся корпусу судна.
     Собака снова  залаяла.  Но  теперь она  уже  не  призывала  своим  лаем
спасителей на помощь. Наоборот, в ее лае и рычанье слышалась яростная злоба.
Всех удивила такая странная перемена.
     -- Что с собакой?  -- спросил  капитан Гуль, когда шлюпка огибала корму
судна, чтобы пристать к борту, погрузившемуся в воду.
     Ни капитан Гуль, ни даже оставшиеся на "Пилигриме" матросы не заметили,
что собака стала угрожающе  рычать как раз в ту  минуту, когда Негоро, выйдя
из камбуза, появился на баке.
     Неужели   собака   знала   судового   кока?  Предположение   совершенно
неправдоподобное.
     Как бы там ни было, но, мельком взглянув на бешено лающего  пса и ничем
не выразив  удивления, Негоро только нахмурился на мгновенье,  повернулся  и
ушел обратно па камбуз.
     Шлюпка обогнула корму судна. Надпись на корме гласила: "Вальдек".
     Наименование порта, к которому  приписано судно, не было обозначено. Но
по  форме  корпуса, по некоторым  особенностям  конструкции,  которые  сразу
бросаются в глаза моряку, капи