торая  много раз
бывала в  гациенде, шла по  тропинке так равнодушно,  как будто эта гациенда
находилась еще за сотни миль.
     "Нет, если судить по лошади, не видно еще конца нашему странствию! " --
думал юноша.
     Накануне Гэррис утверждал, что маленький  отряд находится всего в шести
милях от гациенды; к пяти  часам пополудни из  этих  шести миль, несомненно,
уже было пройдено  не меньше  четырех.  Однако  лошадь  все  еще  не  учуяла
конюшни, да и ничто вокруг не выдавало близости такой большой плантации, как
гациенда Сан-Феличе.
     Даже миссис  Уэлдон,  всецело  поглощенная заботами  о  своем  ребенке,
удивлялась тому, что  местность по-прежнему кажется пустынной и необитаемой.
Ни одного туземца, ни одного слуги  из гациенды, которая была так близко! Не
заблудился ли  Гэррис?  Миссис  Уэлдон отогнала  эту  мысль: новая  задержка
грозила гибелью ее маленькому Джеку...
     Гэррис, как и прежде, шел  впереди отряда. Но он всматривался в  темные
глубины леса, поворачивал голову то вправо, то влево с  таким видом,  словно
он не очень был уверен в себе и в дороге, по которой шел.
     Миссис  Уэлдон  закрыла  глаза,  чтобы  не видеть  этого. За  равниной,
шириной в милю, снова показался  лес,  но не такой густой,  как  на  западе;
маленький отряд снова вступил под сень высоких деревьев.
     В  шесть  часов  вечера  путники подошли к зарослям кустарников, сквозь
которые, видимо недавно, прошло стадо каких-то крупных животных.
     Дик Сэнд внимательно осмотрелся кругом.
     На высоте, намного превышающей  человеческий рост, ветви были обломаны.
Трава на  земле  была  примята, и  местами на влажной почве виднелись  следы
больших ступней;  такие следы не могли принадлежать ни ягуарам, ни кугуарам.
Чьи же это ноги  оставили такие  следы? Может быть,  тут проходил ленивец? И
почему ветки обломаны так высоко?
     Только слонам впору было  проложить такую просеку в кустарнике и выбить
такие огромные следы во влажной почве. Однако же слоны не водятся в Америке.
Эти  огромные животные  не уроженцы Нового Света, и их  никогда не  пытались
акклиматизировать там. Значит, догадку о том, что следы принадлежат  слонам,
нужно было отбросить как совершенно невероятную.
     Дик  Сэнд  ни с кем не поделился мыслями,  которые возникли у  него при
виде этих загадочных следов. Он даже не  стал расспрашивать американца. Да и
чего мог  он  ждать от человека, который пытался выдать жирафов за страусов?
Гэррис  придумал  бы  какое-нибудь  фантастическое объяснение,  но положение
отряда от этого нисколько не изменилось бы.
     Во всяком  случае, Дик составил себе определенное мнение  о Гэррисе. Он
чувствовал, что это предатель.  Дик дожидался только случая, чтобы сорвать с
него маску,  и  все говорило  юноше, что этот случай не  заставит себя долго
ждать.
     Но  какая  тайная  цель могла  быть у Гэрриса? Какую  участь готовил он
доверившимся ему людям?
     Дик  Сэнд  продолжал  считать  себя   ответственным  за  судьбу   своих
спутников. Больше чем когда  бы то ни  было на нем лежала забота о  спасении
всех, кого - крушение "Пилигрима" выбросило  на этот берег. Только  он  один
мог  спасти  своих  товарищей по несчастью: эту молодую мать,  ее маленького
сына, негров, кузена Бенедикта. Но если юноша  мог попытаться что-то сделать
как моряк, будучи  на борту корабля, то  что мог он предпринять  перед лицом
опасностей, которые предвидел, но не в силах был предотвратить?
     Дик  Сэнд не  хотел закрывать глаза  перед  ужасной истиной, которая  с
каждым часом  становилась  все более ясной и неоспоримой.  Пятнадцатилетнему
капитану "Пилигрима" в минуту грозной опасности  снова  приходилось взять на
себя трудную миссию командира и руководителя. Но Дик не желал раньше времени
тревожить  бедную  мать  Джека,  --  до  тех  пор  пока  не   настанет  пора
действовать.  И  он  ничего  не  сказал  даже  тогда, когда  внезапно увидел
впереди, на берегу довольно широкой речки, преградившей им дорогу,  огромных
животных, которые быстро двигались под прибрежными деревьями.
     "Гиппопотамы! Гиппопотамы! "--хотелось ему крикнуть.
     Но он  промолчал. Дик шел в сотне шагов впереди  отряда, и, кроме него,
никто не заметил этих приземистых коротконогих и толстокожих животных бурого
цвета. У них была большая голова и широкая пасть, обнажавшая огромные, более
фута длиною, клыки.
     Гиппопотамы в Америке?!
     До вечера отряд шел вперед, но с большим  трудом. Даже самые выносливые
начинали  отставать.  Пора  было  бы  прибыть  на  место!  Или  же следовало
остановиться на ночлег.
     Всецело  поглощенная  заботами  о маленьком Джеке миссис  Уэлдон,  быть
может, не замечала, как она утомлена,  но  силы ее были на исходе. Остальные
участники похода находились  не в  лучшем  состоянии.  И  только один Дик не
поддавался усталости: он черпал энергию и стойкость в сознании своего долга.
     Около  четырех  часов  пополудни  старик  Том  нашел  какой-то предмет,
лежавший в траве. Это оказался нож странной формы с широким кривым лезвием и
толстой  рукояткой  из  куска слоновой  кости,  украшенной  довольно  грубой
резьбой.
     Том поднял нож и отнес его Дику  Сэнду. Рассмотрев внимательно находку,
юноша передал ее американцу.
     -- Видимо, туземцы недалеко, -- сказал он.
     -- Действительно, -- ответил Гэррис. -- Однако...
     -- Однако? -- повторил Дик Сэнд, глядя прямо в глаза Гэррису.
     --  Мы должны были бы уже подходить к  гациенде, -- нерешительно сказал
Гэррис, -- но я не узнаю местности...
     -- Вы заблудились? -- живо спросил Дик.
     -- Заблудился? Нет. Гациенда должна  быть не дальше  как  в трех милях.
Чтобы сократить дорогу, я пошел напрямик, через лес... Кажется, я ошибся...
     -- Возможно, -- сказал Дик Сэнд.
     --  Я  думаю,  лучше  мне  одному  пойти вперед на разведку, --  сказал
Гэррис.
     -- Нет, мистер  Гэррис,  --  решительно заявил  Дик,  -- вам не следует
разлучаться!
     -- Как  хотите, -- ответил  американец. -- Но имейте в  виду, что ночью
мне не найти дороги.
     --  Ну что ж!  --  воскликнул Дик. -- Мы остановимся  на ночлег. Миссис
Уэлдон не откажется провести еще одну ночь  под  открытым небом, а завтра  с
наступлением  дня мы снова тронемся в  путь.  Последние две-три  мили  можно
будет пройти в час.
     -- Согласен, -- сказал Гэррис.
     В эту минуту Динго отчаянно залаял.
     --  Назад, Динго, назад! -- крикнул Дик Сэнд. -- Ты отлично знаешь, что
там никого нет: ведь мы в пустыне!
     Итак, решено было в последний раз  заночевать в  лесу, Миссис Уэлдон не
произнесла  ни   слова,  предоставляя  своим  спутникам  самим  решить,  где
устраивать привал. Маленький Джек,  уснувший после приступа лихорадки, лежал
у нее на руках.
     Стали искать место, где бы расположиться на ночлег.
     Дик выбрал для этого несколько больших деревьев, росших  вместе. Старый
Том направился было к ним, но внезапно остановился и вскрикнул:
     -- Смотрите! Смотрите!
     --  Что  там такое, Том?  --  спросил  Дик  спокойным  тоном  человека,
готового ко всяким неожиданностям.
     --  Там,  там... --  бормотал  Том,  -- кровавые пятна...  а  на  земле
отрубленные руки...
     Дик  Сэнд   бросился  к  дереву,   на  которое  указывал  Том.   Затем,
возвратившись назад, он сказал:
     -- Молчи, Том! Не говори никому!..
     На земле действительно валялись отрубленные человеческие руки. Рядом  с
ними лежали обрывки цепей и сломанные колодки.
     К счастью, миссис Уэлдон не видела этой страшной картины.
     Гэррис стоял  в  стороне. Если  бы кто-нибудь  взглянул на  него в  эту
минуту,  то был бы  поражен переменой,  которая произошла  в американце: его
лицо дышало теперь неумолимой жестокостью.
     Динго подбежал к окровавленным останкам и злобно зарычал.
     Юноше стоило большого труда отогнать собаку. Между тем старик Том замер
в неподвижности, как будто его ноги вросли в землю. Не в силах оторвать глаз
от колодок и цепей, он судорожно стискивал руки и бормотал несвязные слова.
     --  Я уже  видел... видел...  когда был  маленьким... цепи,  я видел...
колодки...
     Смутные  воспоминания раннего детства  теснились в его голове. Он хотел
вспомнить... Он готов был заговорить.
     -- Замолчи, Том! -- сказал Дик Сэнд. --  Молчи ради миссис Уэлдон! Ради
всех нас, молчи!..
     И юноша поспешил отвести в сторону старика негра.
     Привал перенесли в другое место и все устроили для ночлега.
     Старая  Нан  подала  ужин, но  никто к нему  не притронулся:  усталость
превозмогла голод. Все  чувствовали  какое-то  неопределенное  беспокойство,
близкое к страху.
     Сумерки быстро сгущались, и вскоре наступила темная ночь. Небо затянули
черные, грозовые тучи.  На западе, далеко  на  горизонте, в  просветах между
деревьями мелькали зарницы. Ветер  утих,  и  ни  один листок не  шевелил  на
деревьях. Дневной  шум сменился  глубокой  тишиной. Можно было подумать, что
плотный, насыщенный электричеством воздух потерял звукопроводность.
     Дик  Сэнд,  Остин и Бат  караулили все вместе.  Они напрягали  зрение и
слух,  чтобы  не  пропустить какого-нибудь подозрительного  шороха,  увидеть
малейший проблеск света. Но ничто не нарушало покоя.
     Том,  хотя и свободный от караула,  не  спал.  Опустив голову, он сидел
неподвижно,  погруженный  в  воспоминания.  Казалось,  старый  негр  не  мог
оправиться от какого-то неожиданного удара.
     Миссис Уэлдон  укачивала своего ребенка,  и все  ее думы были только  о
нем.
     Один  лишь кузен  Бенедикт  спокойно  спал,  ибо  не испытывал тревоги,
томившей его спутников, и не предчувствовал ничего дурного.
     Вдруг около одиннадцати часов вечера вдали раздал долгий  и грозный рев
и тотчас же вслед за ним пронзительный вой.
     Том вскочил и протянул руку  в направлении густой чащи, находившейся не
больше чем в миле от привала.
     Дик Сэнд схватил его за руку, но не мог помешать Тому крикнуть:
     -- Лев! Лев!
     Старик  негр  узнал рыканье льва,  которое ему  приходилось  слышать  в
детстве!
     -- Лев! -- повторил он.
     Дик Сэнд  не  в  силах  был  больше сдерживать гнев. Он  выхватил нож и
бросился к тому месту, где расположился на ночь Гэррис.
     Гэрриса уже не было, вместе  с ним исчезла и его лошадь. Истина молнией
озарила Дика Сэнда...
     Отряд находился не там, где он думал.
     "Пилигрим" потерпел крушение  не у берегов Южной Америки. Дик определил
в   море   положение  не   острова  Пасхи,  а  какого-то   другого  острова,
находившегося на  западе  от  того  континента,  на  котором они  очутились,
совершенно так же, как остров Пасхи расположен к западу от Америки.
     Компас давал неверные показания,  он был  испорчен. Корабль, увлекаемый
бурей, уклонился далеко  в сторону от правильного курса. "Пилигрим"  обогнул
мыс  Горн  и  из  Тихого  океана  попал  в  Атлантический!  Ошибочными  были
вычисления скорости хода "Пилигрима". Буря удвоила эту скорость.
     Вот почему ни на побережье,  ни в лесу путешественники  не встретили ни
каучуковых,  ни хинных  деревьев! Они растут в Южной Америке,  но  то место,
куда  судьба  забросила  путников,  не  было  ни  Атакамской   равниной,  ни
боливийской пампой.
     Нет сомнения -- Дик видел жирафов, а не страусов.  Дорогу в  кустарнике
протоптали  слоны.  У  ручья Дик  потревожил  гиппопотамов.  Муха, пойманная
кузеном Бенедиктом, была  страшной  мухой  цеце,  от укусов  которой  гибнут
вьючные животные в караванах.
     И, наконец, сейчас рычал в темноте лев!
     А  колодки,  цепи,  нож странной формы -- то были орудия работорговцев.
Отрубленные руки -- то были руки черных пленников.
     Португалец Негоро и американец Гэррис, очевидно, сообщники!
     Догадки  Дика  Сэнда  превратились  в  уверенность,  и  страшные  слова
вырвались, наконец, из уст его:
     -- Африка! Экваториальная Африка! Страна работорговцев и рабов.



         * ЧАСТЬ ВТОРАЯ * 


        ГЛАВА ПЕРВАЯ. Работорговля

     Работорговля!  Все  знают,  что значит это  страшное слово, которому не
должно быть места в человеческом языке.
     Позорная торговля  людьми  долгое  время с  большой  выгодой  для  себя
производилась европейскими странами владевшими колониями за  океаном. Прошло
уже много лет после запрещения  работорговли. Однако  она все еще ведется, и
притом в крупных размерах, --  главным образом  в  Центральной Африке. В XIX
веке некоторые государства,  именующие  себя христианскими, еще не поставили
свою подпись под актом о запрещении работорговли.
     Многие полагают, что  купля-продажа  живых людей безвозвратно  канула в
прошлое,  что  больше   ее  не  существует.  Это  заблуждение,  и  читателям
необходимо это знать чтобы глубже  понять вторую часть нашего повествования.
Пусть все знают, что в Африке ведется охота на человека, грозящая обезлюдить
весь  материк. Пусть  все узнают, какие варварские набеги  делаются  по  сие
время для  того чтобы  поставлять  даровую  рабочую силу  --  невольников  в
некоторые колонии, как полыхают огнем разграбленные деревни, сколько  льется
крови при таких набегах и кто извлекает из них прибыль.
     Начало торговли невольниками-неграми было положено в XV веке, и вот при
каких  обстоятельствах   она   возникла.  Изгнанные  из  Испании  мусульмане
обосновались  по другую  сторону пролива  [57] -- на африканском  побережье.
Португальцы,  которые  в  то  время  захватили  это  побережье,  ожесточенно
преследовали их. Некоторая  часть беглецов была захвачена преследователями и
доставлена в  Португалию.  Пленников  обратили  в  рабов.  Это  были  первые
африканские рабы в Западной Европе с начала нашей эры.
     Но пленные мусульмане  в большинстве своем принадлежали к состоятельным
семействам.  Родственники  пытались  выкупить  узников  и  предлагали  много
золота. Португальцы  отказывались  от  самого богатого  выкупа. Куда  девать
иностранное золото? Рабочая  сила  для  нарождающихся колоний  куда  нужнее.
Короче говоря, Португалии требуются рабы, а не золото.
     Не   получив   возможности   выкупить  пленных  родственников,  богатые
мусульмане предложили обменять их на большое количество  африканских негров,
которых  было  очень  легко  добыть.  Португальцы   приняли  столь  выгодное
предложение. Так было положено начало торговле рабами в Европе.
     В конце XVI века эта гнусная торговля получила широкое распространение,
она  не   противоречила  варварским  нравам  той   эпохи.   Все  государства
покровительствовали  работорговле,  видя  в  ней  верное  средство   быстрой
колонизации своих отдаленных владений в Новом Свете.
     Черные  рабы могли жить и работать  в таких местах, где  европейцы,  не
привычные к  тропическому  климату,  гибли  бы  тысячами. Поэтому специально
построенные суда  регулярно стали поставлять в американские колонии  большие
партии рабов-негров. Международная торговля людьми разрасталась, и вскоре на
африканском побережье появились крупные агентства. "Товар" недорого стоил на
своей родине и давал огромную прибыль.
     Но  как бы  ни были нужны,  со всех  точек зрения, основанные заморские
колонии, это  не могло оправдать бесчеловечной торговли. Многие великодушные
люди  подняли свой  голос,  протестуя  против  купли-продажи  людей. Во  имя
гуманности  требовали  они  от  европейских  правительств закона  об  отмене
рабства негров.
     В  1751  году во главе  аболиционистского движения  стали квакеры.  Это
произошло в той самой Северной Америке, где  сто  лет спустя вспыхнула война
за  отделение Юга от  Севера, одним  из поводов к  которой  служил вопрос об
освобождении  негров.  Четыре  северных  штата   --  Виргиния,  Коннектикут,
Массачусетс,  Пенсильвания --  провозгласили отмену рабства и  дали  свободу
черным  невольникам, доставка которых  на территорию этих штатов  стоила  им
больших денег.
     Но компания, начатая квакерами, не ограничивалась пределами  нескольких
северных  штатов Нового Света. И  по другую  сторону  Атлантического  океана
(особенно  во  Франции и  Англии)  усилились нападки на защитников рабства и
привлечение сторонников правого дела.
     "Да  погибнут  скорее колонии,  чем принцип!  "--таков  был благородный
лозунг, прозвучавший  по всему Старому Свету, и он приобрел действенную силу
в Европе, вопреки крупным политическим  и экономическим интересам, связанным
с этим вопросом. Толчок был дан.
     В  1807  году  Англия  запретила торговлю рабами  в своих  колониях,  и
Франция  последовала  ее примеру  в  1814 И году. Две  могущественные  нации
заключили  договор   о  запрещении  работорговли,  который  был  подтвержден
Наполеоном во время Ста дней [58].
     Однако это  была  чисто теоретическая  декларация.  Невольничьи корабли
по-прежнему  бороздили  моря  и выгружали в  колониальных  портах свой  груз
"черного дерева".
     Нужны были  более  практические меры,  чтобы положить  конец этому злу.
Соединенные Штаты в 1820 году, Англия в  1824 году приравняли работорговлю к
пиратству и  объявили, что  с работорговцами будут поступать как с пиратами.
Это означало,  что  пойманным  с поличным работорговцам угрожает немедленная
казнь.  Франция вскоре  примкнула  к  этому договору. Но южные  американские
штаты, испанские и португальские колонии не присоединились к  акту об отмене
рабства негров.  С большой выгодой для себя они продолжали торговать черными
невольниками,   несмотря  на   то  что  право  досмотра  кораблей   получило
международное   признание.  Впрочем,   этот  досмотр  обычно   ограничивался
проверкой документов подозрительных судов.
     Однако закон  об отмене  рабства  негров  не имел обратной силы.  Закон
запрещал приобретать  новых  рабов,  но старым невольникам  он не  возвратил
свободы.
     Англия первая подала пример. 14 мая 1833 года была издана декларация об
освобождении  всех  негров  в  британских  колониях, и в  августе  1838 года
шестьсот семьдесят тысяч черных невольников получили свободу.
     Десятью  годами  позже, в  1848 году, французская республика освободила
рабов в своих колониях -- всего двести шестьдесят тысяч негров.
     В 1859  году война,  вспыхнувшая между федералистами и конфедералистами
Соединенных Штатов, закончила  дело уничтожением  рабства  негров, и во всей
Северной Америке черные невольники получили свободу.
     Итак,   три   великие   державы  завершили  это  гуманное   дело.  Ныне
работорговля производится лишь в  испанских  и португальских колониях  и  на
Востоке для удовлетворения хозяйственных  потребностей в турецких и арабских
владениях. Хотя Бразилия не освободила своих прежних невольников, однако она
не  допускает  появления новых,  и дети негров  рождаются  в  ней свободными
людьми.
     Но  во Внутренней Африке не прекращаются кровопролитные войны. Туземные
царьки продолжают охотиться на людей, и в результате  этих междоусобий целые
племена попадают в рабство.
     Невольничьи караваны следуют по двум направлениям: первый путь лежит на
запад, к португальской колонии -- Анголе, второй -- на восток, к  Мозамбику.
Только  небольшая  часть  несчастных  невольников  добирается  живой до этих
конечных пунктов следования караванов. Отсюда уцелевших  отправляют  кого на
остров  Кубу, кого на Мадагаскар, кого в арабские  или турецкие  провинции в
Азии, в Мекку или в Маскат.
     Английские  и  французские  сторожевые  суда  не  могут  помешать  этой
торговле: при  огромной  протяженности  береговой  линии  трудно  установить
бдительный надзор.
     Возникает вопрос: так ли уж велик размах этого гнусного экспорта?
     Да,  очень велик.  По самым осторожным подсчетам не менее  восьмидесяти
тысяч рабов приводят  на  побережье,  и это, видимо,  только  десятая  часть
туземцев, уцелевших после избиения.
     Там, где происходила эта омерзительная бойня, остаются лишь вытоптанные
поля,  дымящиеся  развалины  опустевших селений.