риваю и пускаю ему в  нос  тоненькую
струйку  папиросного  дыма. Он  на какое-то время замолкает,  и я, пользуясь
антрактом, быстро засыпаю.

     1 апреля

     Ровно  год  назад над этой льдиной взвился красный флаг нашей  станции.
Вроде бы срок невелик. Но  здесь иной масштаб  времени. Оно словно замедлило
свой бег. Минуты превратились в  часы, часы стали неделями, недели месяцами.
Мы садимся  вокруг  стола  сосредоточенные и немного  взволнованные. Мих-Мих
гладко  выбритый, в своей неизменной коричневой кожаной куртке поверх черной
суконной тужурки.
     -  Дорогие друзья! Сегодня  нашей дрейфующей станции  исполняется год В
масштабах человеческой истории срок этот совсем небольшой. Но, наверное, для
всех  нас этот год  равен целой жизни.  Правда,  жизни трудной, напряженной,
заполненной  непрестанным  трудом, отягощенной бременем ответственности,  но
такой яркой  и полнокровной. Сегодня,  как  это принято на Большой земле, мы
попробуем подвести  некоторые  итоги  нашего дрейфа.  За двенадцать  месяцев
станция прошла по прямой всего около шестисот пятидесяти километров, но зато
ее   извилистый  путь   среди  льдов  составил  более  двух  тысяч  шестисот
километров. А  теперь  разрешите, я начну  с работы  нашего гидрологического
отряда.  Нам  удалось  сделать  сотни   замеров  глубин,  которые  позволили
детализировать  рельеф  дна  в  малоизученном  районе  полюса  относительной
недоступности  и  определить границы  материкового  склона  в  обследованных
точках.  Думаю,  что  они  помогут  нашим  коллегам  при  составлении  новой
батиметрической карты  Ледовитого океана. Пробы  грунта  с океанского  дна и
пробы,  взятые  с  помощью  трала,  дадут возможность  выяснить  изменения в
осадках, наблюдаемых при переходе океанских глубин к  материковому склону  и
затем к материковой отмели.
     Обнаруженные  в  пробах  окатанная  галька  и  свежие   обломки  породы
наталкивают на мысль, что значительная их часть  вынесена льдами с побережий
Аляски,  Чукотки и острова Врангеля.  А  другая часть, обнаруженная по  краю
Чукотского желоба,  связана  с  новейшей  тектоникой.  Интересные результаты
удалось нам  получить при  изучении  термического режима всей  толщи воды, и
особенно ее  слоя тихоокеанского  происхождения, который распространяется  в
центральной части Северного Ледовитого океана между слоем атлантической воды
и  верхним  распресненным  слоем полярных вод.  Мы наблюдали  за  характером
течений на различных  горизонтах.  Одновременно,  впервые в истории полярных
экспедиций, мы  каждый месяц систематически  отлавливали планктон, обнаружив
изменения  его  состава и количества  в различное время  года,  и ежемесячно
собирали пробы бентоса с  помощью  шлюпочного трала, усовершенствованного Г.
П. Горбуновым.
     Основательно за  это время потрудились наши метеорологи Зяма Гудкович и
Георгий Ефремович Щетинин. Все вы знаете, что, за небольшим исключением, они
почти  семь  месяцев  подряд по  восемь  раз  в  сутки собирали метеоданные,
которые   передавались  на   Большую  землю  и  служили  большим  подспорьем
синоптикам, особенно  в восточном секторе  Арктики. Но с другой  стороны, их
материалы, а также данные, которые собирали К. И. Чуканин, В. Г. Канаки,  В.
Е. Благодаров и П. Ф. Зайчиков в летний  период, сыграли существенную роль в
исследовании   закономерностей   атмосферной   циркуляции  над   Центральной
Арктикой. Аэрологи, например,  установили, что скорость ветра  возрастает  с
высотой  и  достигает  максимума за  один-полтора  километра от  тропосферы.
Радиозонды,  улетавшие на  высоту  двадцать  километров,  позволили получить
характеристики  стратификации  не  только  тропосферы,  но  и  нижних  слоев
стратосферы, где было обнаружено  повышение температуры с  высотой, порой на
пятнадцать-восемнадцать градусов.
     Много   интересных  материалов   собрали   Гурий  Николаевич   и   Иван
Григорьевич.  Им  удалось  доказать,  что  в  период  с   мая  по   сентябрь
радиационный баланс в этих краях положителен: примерно одиннадцать и  девять
десятых  килокалорий  на  квадратный  сантиметр. А с  октября до  апреля  он
становится отрицательным  - минус девять килокалорий.  Но сколько материалов
им еще  предстоит  обработать, чтобы оценить структуру и физико-механические
свойства льдов разного возраста и вида!
     Есть   чем   гордиться  и   Николаю   Алексеевичу.  Его   геофизические
исследования, которые продолжили наблюдения, начатые  Е. М. Рубинчиком  и М.
М. Погребниковым, позволили сделать много интересных  заключений о магнитном
поле Земли и его особенностях, о местных магнитных аномалиях  вертикальной и
горизонтальной   составляющих   в   области,   расположенной  к  востоку  от
стосемидесятого меридиана. А что касается его навигаторской деятельности, то
она  выше всяких похвал. Благодаря неутомимости Миляева мы  постоянно знали,
где находимся и куда нас влечет неведомая сила. Я должен особо поблагодарить
Михаила  Семеновича,  чьи  золотые  руки  не  раз  выручали  нас из  трудных
положений, а изобретательская смекалка поражала своей неистощимостью.  Низко
поклониться хочу  нашим самоотверженным  радистам, которые  в  самые трудные
минуты  нашей  жизни поддерживали бесперебойную связь  с  Большой Землей. Не
забыл  Мих-Мих  и моей врачебно-кухонной деятельности, найдя  для нее добрые
слова.
     Кто нас осудит, если после такого серьезного совещания  и телеграммы из
Ленинграда  о   вылете  отряда  Мазурука  для  снятия  станции  мы  устроили
праздничный обед.

     2 апреля

     В  очередную экспедицию  в  старый  лагерь  отправляется сразу  человек
шесть.  У  каждого  свои  дела.  Я  должен  пошуровать  в  фюзеляже:  может,
что-нибудь интересное завалялось.  У Комарова в мастерской остались какие-то
инструменты и  детали,  а  Яковлев  с Петровым,  уговорив  Зяму,  пришли  за
очередным  "кабаном".  За  нами увязалась  шумная  собачья компания.  Громко
тявкая, щенки бежали, то и дело падая на скользком льду.
     Яковлев и Петров  облюбовали толстенный ледяной лоб  и принялись пилить
его голубую твердь. Но щенки  оказались тут  как  тут.  Они рычали на пешню,
лезли под  самую  пилу,  совали  любопытные  мордашки в шурф,  вертелись под
ногами,  радуясь возможности  принять участие в новой игре.  Наконец Петрову
это  надоело, и он, вытащив  из  кармана кусок  колбасы, заманил всю щенячью
компанию в палатку и захлопнул  дверцу. Они сидели  там,  возмущенно тявкая,
пока  глыба полтора метра толщиной ни  была  выпилена  из  ледяного массива,
разделена на куски и погружена на  нарты.  Лед оказался совершенно  пресным.
Вот почему так заманчиво голубели вокруг обтаявшие льдины! На некоторых снег
полностью исчез, и они поутру были лишь припудрены голубоватым инеем.

     3-4 апреля

     Нас  закружила,  задергала  предотъездная  суета.   По  лагерю  несется
перестук  молотков.  Вся  аппаратура  тщательно  запаковывается. По  воздуху
летают обрывки бумаги, клочки ваты,  стружка, хранившиеся по сусекам до поры
до времени.
     Из  старого лагеря вывозят бензиновые бочки,  пустые  газовые  баллоны.
Пока гляциологи,  брошенные  на помощь  Комару,  придумывали,  на чем  везти
баллоны,  Михаил  Семенович, поработав ломиком, выдрал  из фюзеляжа грузовую
дверь,  превратив  ее  в отличные сани.  Казалось бы,  нами  должно  владеть
единственное  чувство  -  радость.  Радость по  случаю  успешного  окончания
работы,  окончания многотрудной  лагерной жизни.  Почему  все  чаще и чаще я
улавливаю  во  взглядах товарищей  нескрываемую  грусть? И  все-таки  трудно
поверить, что всего  через несколько  дней  наступит  конец всему -  вахтам,
тревогам, изнуряющей  работе. Строительство дороги на  аэродром подходило  к
концу,  как вдруг  лед задвигался, закряхтел  и в считанные минуты от дороги
остались  рожки да ножки. Надо  было только посмотреть  на наши кислые лица.
Столько трудов, и все насмарку! Ну да бог с ней, с дорогой. А что с полосой?
Этот  вопрос мучает  нас до  самой ночи.  Едва затихло торошение, мы,  найдя
окольный  путь,  устремились на  аэродром. Нам повезло.  Он остался  целым и
невредимым.

     7 апреля

     Последний  праздник. Последний день рождения. Мих-Миху  исполняется  43
года. Каждый находит какие-то теплые слова, у каждого находится какой-нибудь
скромный подарок - картинка из журнала,  книга,  мундштук. Прямо с  обеда мы
идем   ремонтировать   дорогу.   Теперь  она   стала   вдвойне   длиннее,  а
следовательно,  и  работы прибавилось  вдвое.  Но зато добрый  мороз укрепил
аэродромный лед, который достиг толщины одного метра. Теперь в его прочности
уже никто не сомневается, но  Мазурук  радировал,  что желательно добавить к
полосе метров триста. Ничего себе, триста метров! Это легко сказать. Комаров
- он у нас за главного аэродромного начальника  - требует аврала. Мы ворчим,
но подчиняемся.  Теперь  не  побежишь погреться  в лагерь, и потому  одну из
палаток  перетащили  на   аэродром,  поставили  плитку,  баллон,  обзавелись
чайником, кружками.

     9 апреля

     Старый  лагерь опустел. Сиротливо чернеют  брошенные  палатки. Осталось
лишь самое ненужное. Зато в  новом поселке  и  на аэродроме  высятся штабеля
грузов, готовых к отправке.
     Отобедав,  все вышли  из  камбуза покурить на свежем воздухе, как вдруг
Миляев  вытянулся  перед Сомовым по стойке смирно и  отрапортовал: "Геофизик
Миляев  готов   к  отлету  на  Большую  землю.  Последние  наши   координаты
81o45' с.  ш., 96o12' в.  д. Для продолжения работ  на
станции оставляю своего заместителя". Он показал  на геофизическую площадку.
Мы посмотрели  в направлении  его руки,  недоумевая,  и ахнули. На площадке,
пригнувшись у  треноги теодолита,  стоял  Миляев. Да, да,  Миляев - в  своей
неизменной зеленой ватной  куртке спецпошива, подвязанной  обрывком веревки,
черном меховом шлеме и стоптанных, с обгорелым мехом черных унтах.
     Первым расхохотался Гурий "Ай да Коля! Ну и выдумщик!"
     Двойник был сделан превосходно.
     Мы несколько ошиблись с расчетами  и, когда раздался крик "летит", были
еще  в  лагере.  Все  попрыгали  в  машину.  Она,   к  счастью,  завелась  с
пол-оборота,  и  Комаров  погнал ее  по ледовым  ухабам  и выбоинам,  рискуя
поломать рессоры.
     Пока  самолет кружил  над льдинами, Комаров  развез нас  по  аэродрому,
вручив каждому  круглую зеленую банку  -  дымовую  шашку  и коробку спичек с
толстыми желтыми  головками. Мазурук  точно  посадил самолет  у  самого "Т".
Вслед за Мазуруком на ледовый аэродром сел Виктор Михайлович Перов, которого
мы по праву считали крестным отцом станции. Вместе с ним из  машины спрыгнул
на лед Титлов.  На этот  раз он прибыл в  качестве пассажира-разведчика, ибо
его Ил-12 остался ожидать командира на острове Врангеля. Комаров проехался с
Михаилом  Алексеевичем по аэродрому, и он, удовлетворенный осмотром, заявил,
что  завтра  прилетит  на своем "иле". Оба самолета, загрузившись, уходят на
юго-запад, забрав с собой Яковлева и Миляева и оставив  взамен кинооператора
Евгения Яцуна. Едва придя в  себя  после шестичасового полета, Женя нагрузил
своим киноимуществом дюралевые самолетные саночки и  надолго  исчез в старом
лагере. Оказавшись  среди ледяных нагромождений, обступивших пятачок лагеря,
пересеченный во всех  направлениях глубокими трещинами, увидев руины снежных
домиков и  остовы брошенных  палаток,  он  сразу  понял  и оценил  все,  что
произошло  тем  памятным  февральским  утром.  И  нутром  опытного полярного
кинооператора он уже понял, как важно  дать увидеть все это будущим зрителям
картины "376 дней на льдине".

     10 апреля

     Едва серебристый  Ил-12  зарулил на  стоянку, вниз по  трапу  буквально
скатились  один за другим  члены экипажа.  Первым  я  попадаю в объятия Льва
Рубинштейна  -  штурмана.  За  ним, на  ходу закручивая пружину  кинокамеры,
спешит  кинооператор Александр  Кочетков.  С  отлетом  "ила" в лагере  стало
меньше еще на двух человек.
     Наступает последняя  ночь в  палатке.  Последняя  - это  звучит  как-то
неправдоподобно. Посвистывает  ветер. Швырнет горсть снега  о тент  и  снова
умолкнет. Ропак, чувствуя  какие-то  тревожные  перемены,  время  от времени
принимается тихо подвывать, задрав голову.

     11 апреля

     Самолеты пришли  как по расписанию. Мазурук  с  Титловым, поддавшись на
уговоры Сомова, идут смотреть старый  лагерь. Опытные  полярники, они  молча
переглядываются, увидев эти искореженные, расщепленные трещинами льдины.
     Медленно,  словно  нехотя, сползает  флаг, развевавшийся 376 дней среди
льдов полюса относительной недоступности.
     Последняя палатка, бережно разобранная и свернутая, исчезает в грузовой
кабине самолета. Иван Петров, помахав ручкой,  ныряет в темный прямоугольник
двери следом за ней.
     Всех остальных забирает с собой  Мазурук. Самолет разбегается,  взревев
двигателями, круто уходит в  небо и делает прощальный  круг над  лагерем. Мы
всматриваемся в  черные  пятачки  палаток,  валы торосов, окружившие  старый
лагерь.
     Прощай, льдина. Прощай!