перимента слыхало  об этом  живом
даре  природы  страждущим  в  океане.  Экипаж славного "Кон-Тики"  регулярно
получал  добавку  к завтраку в виде нескольких летучек. "Обычно их бывало не
меньше  дюжины,  а  однажды  утром мы  обнаружили на  плоту двадцать  жирных
летучих рыб", - вспоминал Тур Хейердал. И Бомбар писал:  "Начиная с третьего
дня после отплытия и до самого конца плавания я каждое утро  находил в лодке
до пятнадцати летучих рыб".
     - А что, она, наверное, недурна на вкус, - вздохнул Лялин, рассматривая
летучку. - Жирненькая. Ее бы сейчас на сковородку, с лучком.
     -  Ну чего душу травишь? И так живот подвело, -  буркнул Сашков, глотая
слюну.
     -  Впрочем, если  посолить  малость, она  тоже  отлично  пойдет,  -  не
унимался Лялин. - Летучка  малосольная.  Да еще с пивом. Мечта  поэта.  - Он
сладко причмокнул губами.
     -  Ты  что,  нарочно   на  нервы  действуешь?  Ведь  сказано,  про  еду
помалкивать! - вдруг вскипел обычно невозмутимый Демин.
     -  Кончай,  ребята,  -  вмешался  Ракитин. - Поговорили и хватит. Нашли
из-за чего шум поднимать.
     -  А чего  он этот дурацкий разговор завел?  -  начал  было  Сашков, но
Ракитин прервал его:
     - Хватит! Успокойтесь. Больше о еде ни слова. Договорились?
     Ракитин по опыту многих экспедиций  знал, как важно не дать разгореться
спору. Его надо погасить в самом зародыше, иначе неприятностей не оберешься.
     Жара, недостаток воды, голод - все это давало себя знать, складывалось,
наслаивалось одно на  другое,  и нервы натягивались, словно струны на колки.
Еще  вчера  он  почувствовал,  как  в  нем  без  всякой  причины поднимается
раздражение, и он едва  не сделал  резкого замечания Сашкову, начавшему, как
обычно, донимать Лапина ехидными вопросами. Но вовремя сдержался.
     -  Все. Кончай  базарить, ребята.  Пора делом  заниматься.  А  то Вадим
Сергеевич совсем истомился, вас ожидаючи.
     - Давай подходи, не задерживайся, - подхватил  Савин, помогая  Ракитину
сбить напряжение,  - не то иглы заржавеют.  Давай,  Вася, -  обратился  он к
Сашкову, - тебя без очереди.
     - Иголку ему потолще подбери, - крикнул Петров, - чтоб шум не поднимал!
     -  Ну ладно,  ладно,  -  добродушно-ворчливо  отозвался Сашков.  - Чего
прицепились?
     Пожар так же  быстро  утих,  как и разгорелся. После завершения осмотра
все разбились на тройки и  четверки в предвкушении законного завтрака.  Если
бы кто-нибудь  со стороны взглянул на эту картину, он был бы крайне удивлен,
с  какой серьезностью  четверо взрослых, вполне интеллигентных  и нормальных
людей, рассевшись кружком,  делят стограммовую баночку  говяжьей тушенки. Ее
содержимое  разрезали  на  четыре кучки, и Лебедев, повернувшись  спиной, на
вопрос "Кому?" говорил: "Петрову, мне, Лапину, Демину".
     -  Да,  не  мешало  бы поесть поплотнее, -  вздохнул  Демин, слизывая с
ладони галетные крошки. - Я бы даже от планктона не отказался.
     - А ты его налови и пожуй, - сказал, подмигивая, Лапин. - Его  Хейердал
знаешь как  расхваливал.  Наверное,  отличное  блюдо. Как,  доктор, верно  я
говорю?
     -  Может, Хейердал его и  расхваливал, но я бы  лично есть  не стал. Уж
больно  вид  у  него  неаппетитный,  -  пожал  плечами  Володин,  поглаживая
порыжевшую на солнце бородку.
     - А мне он понравился,  - сказал Ракитин. - Во время прошлой экспедиции
гидробиологи  нам  целую  кружку планктона  презентовали.  Мы его  посолили,
поперчили. На вкус он что-то вроде смеси морской травы с креветками.
     - А здоровью он не вредит? - поинтересовался Лялин.
     - Ты попробуй поешь. Вот мы и узнаем, - заметил Сашков.
     - Чего ты зря  людей пугаешь, - вмешался Лапин. -  Вот болгарин Папазов
14  дней подряд питался одним планктоном, и ничего - остался здоровехоньким.
А через  два  года,  когда женился,  свою молодую супругу  уговорил  принять
участие в своем эксперименте  в  качестве испытателя. Видимо,  им обоим  так
понравился планктон,  что они  приобрели небольшую лодку  и махнули  на  ней
через  Атлантику. Плыли они почти два месяца и все это  время использовали в
пищу планктон. Вот так-то!
     -  А  Бомбар считал, что у  него не  было  авитаминоза, потому  что  он
регулярно ел планктон, в котором много витамина "С", - вмешался Володин.
     - Думаю, что тут Бомбар, видимо, ошибся, - заметил  Ракитин.  - Мы  и в
Индийском и в Атлантическом делали анализы проб планктона, и оказалось,  что
аскорбинки в нем - кот наплакал. Примерно миллиграммов десять - двенадцать в
ста  граммах планктона.  Сами  понимаете, что,  доведись  нам обеспечиваться
витаминами  за  его  счет,  пришлось  бы в день  съедать  не  меньше полкило
планктона.
     - Это не  проблема, - воскликнул Лапин. -  Если  пожелаете,  я вам хоть
килограмм наловлю.
     -  А  ты налови,  вместо  того  чтобы  разглагольствовать, -  предложил
Сашков.
     - Вот и наловлю.
     Игорь  полез в ящик под  банкой. Покопавшись, он достал кусок тоненькой
капроновой  сетки.  Приспособив  к  ней  шнур,  он  пробрался  на  корму  и,
перегнувшись  через  борт,  погрузил сетку  в воду. Минут через  двадцать он
извлек сетку, в которой виднелась густая, зеленоватая, терпко пахнущая морем
масса.
     - Ну  вот, угощайтесь, - сказал он, вываливая планктон на подставленную
тарелку.  -  Ночью,  когда  начнется  вертикальная миграция рачков и  прочей
мелюзги, я вам еще больше поймаю.
     Однако желающих отведать это блюдо почему-то не нашлось.
     -  А  ведь  зоопланктон,  насколько  я знаю, не  так  уж безвреден  для
организма  человека,  - сказал  Володин. -  Некоторые его  представители,  и
особенно   микроскопические   морские   жгутиконосцы   динофлагелляты,   или
перидинеи, очень даже ядовиты.
     Действительно,  планктон  может  оказаться  весьма  опасным. Отравление
наступает минут  через десять  - пятнадцать после еды, сопровождаясь сильной
рвотой. Потом начинается понос, появляются сильная слабость, головокружение.
Немеют   губы,   язык,  кончики  пальцев,   а  нередко  развивается  паралич
конечностей.
     Чтобы  избежать  неприятности, лучше  поначалу съесть его буквально "на
кончике ножа". Если через пятнадцать  - двадцать минут нет никаких симптомов
отравления, можно есть его без опасения.
     Спор о пользе и вреде планктона мог продолжаться до бесконечности, если
бы его не прервал громкий возглас вахтенного:
     - Эй, смотрите, корифены! Одна, две, три... Да их целая стая.
     Это   действительно   были    корифены.    Их   сплюснутые   по   бокам
голубовато-серые  тела  оканчивались  острым  ярко-желтым  хвостом.  Широкий
спинной  плавник,  похожий  на  раскрытый   веер,  отливал   синевой.   Чуть
подрагивали изящные, словно крылья бабочки, желто-зеленые боковые плавнички.
Краски были необыкновенно яркие, сочные, и корифены сверкали и  переливались
в солнечных лучах,  пронизавших воду. Голова с большим крутым лбом придавала
им  сходство  с бульдогом.  Стая  продефилировала  мимо нас в четком  строю,
сделала  круг и  вернулась снова. Только две  рыбы  отделились  от компании,
помчались к  поверхности, выскочили  из  воды  и  плюхнулись обратно, подняв
фонтаны брызг.
     Все  рыболовные  снасти  мигом  были приведены в боевую готовность.  Но
корифены  не  обращали внимания ни  на кусочки галет, ни на  тушенку, ни  на
морские сухари. Пока мы раздумывали насчет приманки, Сергей Иванчиков сорвал
с плитки шоколада обертку, насадил на крючок и бросил за борт. И - о чудо! -
вся  стая устремилась  к посверкивавшей  в воде пластинке станиоля. Одна  из
корифен,  оказавшаяся  наиболее проворной, опередила  остальных  и,  ухватив
приманку, метнулась в  сторону. Но не тут-то  было! Сергей ловко подсек ее и
под торжествующие крики втянул  в лодку.  Одну за другой  выудили еще тройку
корифен.  Они бились,  подпрыгивали, забрызгивая брезент кровью. Наконец все
они  утихли.  Но буквально  на глазах происходила метаморфоза. Яркие, сочные
синие и желтые краски стали меркнуть, тускнеть. И  вскоре осталась лишь одна
- серебристо-серая - краска смерти.
     В  каждой  из  корифен  было  не меньше  трех-четырех  килограммов.  Их
выпотрошили, густо посыпали солью,  вставили в  брюшко  распорки и  повесили
вялиться на солнце. Вкус мяса корифен был  всем хорошо знаком. В дни удачных
уловов корабельные коки буквально закармливали экспедицию корифеной в разных
видах - жареном, вареном, в  супе и в  заливном.  Корифен вялили, коптили, а
экспедиционные гурманы предлагали желающим отведать  корифену по-таитянски -
сырые ломтики рыбы, вымоченные в лимонном соке.
     Успешная  рыбная  ловля позволила лишний  раз убедиться,  что  даже при
небольших  навыках  океан  не  даст   помереть  от  голода,  тем  более  что
большинство обитателей океана съедобно. Большинство. Но далеко не все.
     Встречаются и такие,  что, отведав их мяса, а тем паче икры, печени или
молок, рискуешь отправиться на тот свет. Впрочем, даже не будучи ихтиологом,
можно  по некоторым признакам предположить, что  пойманная рыба  относится к
числу ядовитых. Многих из них чудесница природа окрасила в феерические яркие
тона.    Некоторым,    например   скорпене,    или    камень-рыбе,   придала
устрашающе-уродливый вид; других,  как фугу, лишила рыбьей  чешуи,  но  зато
наградила "клювом"; третьих украсила многочисленными колючками, на манер ежа
(диодон, или  рыба-еж) , или покрыла  тело  твердыми пластинками  (кузовок).
Ловца в тропических водах должны насторожить крохотные брюшные  плавники или
полное их отсутствие.
     Обитатели  океана  не  обижали  нас невниманием.  С рассвета до  заката
вокруг нас серебряными искрами взмывали в воздух бесчисленные "летучки". Они
проносились над волнами, словно крохотные сверкающие планеры, восхищая своим
долгим  парящим   полетом.   Под   кормой   поселилась  стайка   причудливых
лупоглазеньких спинорогов, охотно поедавших крошки галет, которые мы уделяли
им со своего скудного стола.
     Сегодня   нас   посетили   корифены,   а   "дежурные"   акулы,   видимо
взбудораженные  появлением  корифен, вдруг поднялись  к поверхности  и стали
описывать  вокруг шлюпки  медленные круги. Их  могучие, полные  скрытой мощи
тела,   плавно   сужавшиеся   к   хвосту,  восхищали  совершенством   формы.
Треугольные,  отброшенные  назад  грудные плавники придавали  им  сходство с
какими-то  сверхсовременными  боевыми  самолетами.  Акулы плыли неторопливо,
чуть шевеля грозными хвостами. Лучи солнца, пронизав прозрачную  линзу воды,
разбивались  о  коричневую  акулью  шкуру, по  которой, образуя  причудливое
кружево,   извивались  серебристые  блики.  Из-под  воды,  словно  перископы
подводных  лодок,  выглядывали   их  треугольные,  в  белых  пятнах  спинные
плавники, прославленные писателями-маринистами.
     Корифенья  стая  двигалась  чуть  в отдалении.  Видимо,  эти  океанские
красавицы были  вполне уверены  в "быстроте ног"  и  нисколько  не опасались
грозного противника. Впрочем, и акулы не делали никаких попыток к нападению.
Но этот негласный мирный  договор мигом нарушался, когда корифена попадалась
к нам на  крючок.  Тут  уж акулы  не дремали.  Куда девалась  их  постоянная
флегма.  С  необычайной  ловкостью  акула делала  поворот  и,  словно  живая
торпеда, устремлялась к бьющейся на  крючке  корифене.  И как ни спешили мы,
подтаскивая рыбу к борту, акула всегда оказывалась проворнее. Могучим рывком
настигала  она свою жертву и,  ухватив своими страшными челюстями,  неистово
трясла  ее  из  стороны  в   сторону.  Через  несколько  мгновений  половина
здоровенной  рыбины исчезала  в акульей пасти.  Невольно думалось: "Вот  так
свались кто-нибудь  за борт, его, наверное, постигла  бы столь  же печальная
участь..."
     Наконец Савину надоело  это  безостановочное зловещее кружение акул,  и
он, насадив на крючок кусок корифеньего мяса, швырнул его за борт. Едва мясо
шлепнулось  в воду,  как ближайшая акула  схватила приманку  и  забилась  на
крючке.  Акула попалась  небольшая, метра  полтора.  Ее  подтянули к  борту,
набросили  на хвост петлю  и втянули  в  лодку.  Держать ее пришлось крепко,
иначе бы она натворила безобразий. Хищницу ожидал  бы бесславный конец, если
бы  на ее боку  не  обнаружили прилипало  - небольшую, сантиметров двадцати,
бурого цвета рыбешку. Прилипало мигом оценила обстановку и, "отклеившись" от
своего хозяина,  плюхнулась на брезент. К акуле все тут же потеряли интерес.
Ее отправили обратно за  борт  и  занялись  прилипало. Там, где у нормальной
рыбы должен  был находиться спинной  плавник,  виднелась овальная  присоска,
похожая  на  рифленую  подошву кед. Биологи рассчитали,  что  каждые ее  6,5
квадратных сантиметра обладают присасывающей силой около семи килограммов.
     Если прилипало бросить неподалеку от  крупной рыбы, черепахи или лодки,
она   устремится  вперед  и  намертво  присосется  к  новому  хозяину.   Эта
особенность прилипало  давно  была замечена человеком, и  он приспособил эту
рыбешку  для ловли черепах.  Впервые  такую охоту  описал в  1511  году Пьер
Мартир, спутник Христофора  Колумба, посетивший в  1499  году  вместе с  ним
местечко Джарджинелла-де-ла-Рейн на острове Куба.
     Ныне рыбаки  Занзибара  и  Мадагаскара,  Кубы, Перу  и  Австралии часто
пользуются помощью  прилипало для  поимки черепах. Одни  привязывают длинный
шнур  прямо к  ее  хвосту  и,  дождавшись, когда  она намертво присосется  к
добыче, тянут  их  обеих к  лодке.  Другие просовывают веревку через  рот  и
жабры.
     Жители Коморских островов и Торресова  пролива,  считая все эти способы
ненадежными,  так как тело  рыбы покрыто толстым слоем слизи и веревка может
соскользнуть, протыкают  черепаховой иглой отверстие  у основания хвостового
плавника, затем вставляют деревянную палочку, а когда ранка затянется, к ней
крепят линь.
     Спустилась  ночь.  Небо затянуло  облаками, и  сразу  стало  сумрачно и
тревожно. Ракитин приказал зажечь еще два  фонаря - на носу и на корме. В их
неярких лучах в воде  мелькали тени кальмаров, охотившихся  за  "летучками".
Лапину  удалось  поймать  одного,  закинув  специальный  крючок, похожий  на
оранжевое  веретено  с  двумя  венчиками  загнутых   стальных  игл.  Кальмар
шлепнулся  на   дно  лодки,   выпустил  струю  чернильной   жидкости  и   из
стеариново-белого превратился мигом в темно-красного.
     - А  ведь из него  можно изготовить миллион блюд,  - мечтательно сказал
Демин. - Меня на судне угощали таким жареным кальмаром с картошкой и луком -
пальчики оближешь.
     - Еще бы. Он  же  по питательности  превосходит  говядину.  В нем белка
почти двадцать процентов, - подтвердил всезнающий Лапин.
     - Как  бы вы сами на обед к кальмарам не попали, -  пробурчал Сашков. -
Вот  вылезет сейчас  из темноты гигантский кальмар,  и будет вам картошка  с
луком.
     - Ладно сказки рассказывать, - сказал Лебедев.
     - Да  какие тут  сказки, - возразил Лапин. -  Я читал, что  встречаются
кальмары  килограммов на триста и длиной метров двадцать.  Вот вылезет такое
чудище - и не обрадуешься.
     -  Говорят,  на  теле  кашалотов   видели  следы  присосок   гигантских
кальмаров,  - осторожно  вмешался  Иванчиков,  который обычно больше  слушал
разговоры,  чем  принимал  в  них  участие.  -  Вроде  бы  даже бывает,  они
схватываются с кашалотами.
     - Вот уж липа так липа, - засмеялся Лапин. - Да в кашалоте тонн сорок -
пятьдесят,  а в  кальмаре и  трети  тонны  нет.  Какая уж тут борьба. Просто
кашалот, наверное,  пытался стряхнуть  его,  чтобы хорошенько закусить.  Вот
почитай Несиса. Он большой дока по кальмарам.
     Ракитин не  принимал участия в споре.  Он перегрелся  на солнце. Голова
была тяжелой. Клонило ко сну.
     Он было  задремал,  как вдруг странный  металлический звук заставил его
вскочить на ноги. Все тоже проснулись, всматриваясь в темноту.
     Но все было  тихо, никаких  признаков чего-нибудь  постороннего. Может,
это металлические баки, вделанные по бортам шлюпки и нагретые дневным жаром,
издали этот подозрительный звук.  Но еще долго никто  не мог  уснуть, и  все
разговаривали вполголоса,  высказывая  предположения о  происхождении  этого
странного звука.
     Как-то  Ракитин  прочел  повесть "Пилар".  "На  море,  окутанном ночным
мраком, все случается  внезапно, - писал Ю. Папоров, - все  способно вызвать
тревогу  - и  неожиданно хлопнувшая снасть, и  резкий  крен судна.  Особенно
тревожно ночью в тропических водах, где хищники дерзки и прожорливы".
     Сейчас  он не мог не согласиться  с автором. Тем  более он понимал, что
сказывается  психическая  нагрузка и никто  не  остался к  ней безразличным.
Недаром,  просматривая дневники,  он поразился записи,  сделанной  Сашковым:
"Ночью просыпался несколько раз: черная  птица кружит над шлюпкой в темноте,
машет крыльями и этим  вызывает неприятное чувство, которое скорее похоже на
страх. Было бы ружье - застрелил".
     Ракитин вспомнил, что прошлой ночью действительно над шлюпкой пролетела
какая-то птица, но  не придал этому значения. Однако,  как оказалось, не все
отнеслись к этому безучастно.

        "ДЕНЬ ПЯТЫЙ"

     К полудню ветер стих. Океан застыл  в полной неподвижности.  Это жаркое
безмолвие  не  нарушалось  ни плеском  воды, ни привычным  скрипом мачты, ни
короткими  хлопками  флага. Даже  летающие рыбы, развлекавшие разомлевший на
дневной  жаре экипаж "Дельфина", исчезли. Корифены тоже пропали. Штиль. Мозг
охвачен оцепенением, каким-то пугающим безразличием ко всему окружающему. Не
хочется ни двигаться, ни говорить, ни читать.
     -  Искупаться  бы, - мечтательно протянул  Сашков. Но его идея не нашла
поддержку: акулы продолжали свое бессменное  дежурство неподалеку от лодки и
их расплывчатые очертания темнели в глубине под нами.
     -  Пожалуй,  приму-ка  я душ. Может,  полегчает,  -  сказал Лебедев  и,
перегнувшись  через борт, зачерпнул полные пригоршни воды.  -  О  черт!!! Он
отдернул  руки и  откинулся на банку. На его  правом предплечье расплывалось
багровое пятно.
     -  Кажется, меня какая-то гадость укусила, -  пробормотал он, испуганно
потирая руку.
     Мы  кинулись  к борту. На  голубой  поверхности  воды  плавали  десятки
небольших,  переливавшихся  красками шариков.  Словно  кто-то  играючи выдул
мыльные пузыри.
     -  Так это же физалия, - сказал Лапин, пытаясь сачком  выудить из  воды
пузырек побольше.
     - Точно, физалии, - подтвердил  Ракитин.  - Откуда их столько принесло?
Быстренько давайте медицинскую сумку.
     Пока доставали медикаменты, спирт, открывали патрон со шприцем, Герману
стало  совсем  худо.  Его  знобило.  Ярко-красная  опухоль  поползла  вверх,
захватывая предплечье и плечо.
     - Дышать нечем, - простонал Герман.  - Выдыхать  трудно. И грудь болит,
спасу нет.
     Он  побледнел,  на  лбу выступил холодный пот,  и он  судорожно  глотал
воздух.
     "Быстро, быстро  кофеин с кордиамином". Ракитин набрал  полный  шприц и
ввел препараты под кожу. Германа уложили на одеяло, дали таблетки димедрола,
а  чтобы предупредить болевой шок, сделали  укол пантопона. Руку обильно, не
жалея пресной  воды,  обмыли и тщательно протерли спиртом.  А Савин, разведя
нашатырный  спирт,  дал  Лебедеву  выпить стопку, как  рекомендуют  в  таких
случаях  специалисты.  Лицо  Германа порозовело.  Стало  легче дышать.  Боль
немного поутихла,  а  часа через полтора  и совсем  исчезла. Только  красное
пятно на предплечье еще напоминало о пережитом приключении.
     Физалия, доставившая  Герману такие страдания, - это медуза-сифонофора,
удивительное  создание,  получившее  название  свое  по  имени доктора  Мари
Физаликс, которая открыла ее и описала. Это целая колония полипов, каждый из
которых имеет  свои  "обязанности".  На плаву  физалию поддерживает овальный
плавательный пузырь  пневматофор, заполненный газовой  смесью из  кислорода,
аргона и азота.
     Пузырь - сложный  гидростатический аппарат, изменяющий в зависимости от
условий  свой удельн