инс нашел  ярых  приверженцев идеи исследования Арктики с
помощью  подводного  корабля.  В  30-м году план  похода к Северному  полюсу
созрел окончательно. Фирма  "Лейк  и Дэненхоуер"  получила  от американского
правительства подводную лодку 0-12.
     Субмарина 0-12 -  стосемидесятипятифутовая стальная сигара - была одним
из подводных  кораблей,  построенных  в Штатах в  1917  году и обреченных на
уничтожение согласно Лондонскому  соглашению*. Два дизеля  каждый  мощностью
500 лошадиных сил позволяли  развивать скорость до 14 узлов.  С помощью двух
стодевяностосильных  электромоторов  она  могла  передвигаться под  водой  с
быстротой 10,5  узла. Лодку отремонтировали,  установили  специальные  буры,
которые,  по идее конструктора, должны были обеспечить ей преодоление  льдов
толщиной до тринадцати футов, спинной плавник (бюгель) для нащупывания  льда
и, наконец, оборудовали камеру для спуска исследователей в воду.

     * По Лондонскому соглашению часть более или менее современных подводных
кораблей подлежала уничтожению, якобы в целях разоружения. Однако под флагом
этого  мнимого  разоружения просто  уничтожалось  устарелое, хотя  и  годное
оружие для замены его новейшими орудиями уничтожения.

     В честь  фантастического корабля славного  капитана  Немо, героя романа
Жюля  Верна  "80  000  километров  под   водой",  подводную   лодку  назвали
"Наутилус".
     Научную  группу  возглавил известный норвежский  полярный исследователь
Харальд Свердруп. Капитаном "Наутилуса" назначили Дэненхоуера.
     15 августа 1931 года "Наутилус" прибыл к Шпицбергену, а через три  дня,
покинув  поселок Лонгейр, поплыл навстречу льдам.  Ждать пришлось недолго. К
вечеру 19 августа показались первые  льдины  и скоро лодка пришвартовалась к
кромке ледяного  поля  на  восемьдесят одном градусе  двадцати пяти  минутах
северной широты. 22 августа "Наутилус" вошел в просторную полынью. Последние
приготовления закончены, и Дэненхоуер отдал  долгожданную команду: "Готовься
к погружению!" В этот момент в рубке появился бледный от волнения радист Рэй
Мейерс. Известие, принесенное им, было ужасно: обломился руль глубины. Лодка
потеряла способность к погружению,  а значит, все с таким трудом построенные
планы рушились безвозвратно.
     Долго не хотел Уилкинс верить в случившееся. Под воду опустился водолаз
Крилли. Он установил,  что  руль  глубины отвалился вместе с  державшими его
кронштейнами.
     Теперь "Наутилус" мог плыть лишь в надводном положении.
     Несколько дней  корабль безуспешно  крейсировал  вдоль кромки льдов, но
дальнейшее плавание  на  север оказалось невозможным, тем  более  что быстро
приближавшаяся полярная осень угрожала зимовкой, к которой "Наутилус" не был
приспособлен.
     И все же Уилкинс не хотел отказаться от возможности побывать  в глубине
полярного  океана. План  был  таков: выбрав льдину покрепче да попросторнее,
просунуть под нее нос лодки и погрузиться.
     Одна  попытка  следовала за  другой. Снова и снова наполнялись  носовые
цистерны   и   "Наутилус",  опустив   нос,   устремлялся   вперед,  стараясь
соскользнуть  под  лед. Но все  оказывалось безрезультатным.  А тут ко  всем
бедам  прибавилась  еще одна: испортился  радиопередатчик,  и связь с землей
прервалась.  Было  решено  возвращаться.  Добравшись   до  81o59'
северной широты, которой  еще не достигало  ни одно судно, покидавшее берега
материка, "Наутилус" тронулся в обратный путь.
     8 сентября в  час дня  "Наутилус" достиг Шпицбергена,  а еще через пять
дней прибыл в Норвегию. Отсюда участники экспедиции на пассажирском пароходе
выехали в Америку.
     Так закончилась первая попытка ученых использовать подводную  лодку для
исследования Арктики.  Но слишком стар был  "Наутилус", слишком изношены его
машины,  чтобы  он  мог вступить  в  единоборство  с  арктическими  льдами и
ненастьями.
     Впоследствии Харальд Свердруп в предисловии, сделанном  специально  для
русского  издания  его  книги  "Во  льды  на  подводной  лодке",  писал:  "У
"Наутилуса"  было  много  недостатков,  недостатков,  бросающихся  в  глаза.
Поэтому  нам  не  удалось выполнить  многого, и  мы  не  извлекли из  своего
плавания того  опыта, на который надеялись.  Вот почему моя книга повествует
чаще всего о неудачах и поражениях. Но, несмотря на это, я более чем уверен,
что раньше или позже, но  подводная  лодка  будет применена для исследования
Полярного моря.
     И  разве  не может  случиться, что следующая подводная  лодка,  которая
сделает попытку нырнуть под полярные льды, будет принадлежать СССР?"
     Закончился   еще   один  день.  Обычный  день  с  посещением   на  дому
занедуживших,  осмотрами, опросами,  с  камбузными  хлопотами,  отогреванием
окоченевших  рук  в  бачке с кипятком,  тщательными  попытками разнообразить
меню,  кухонным  чадом  и  чтением  стихов.  Вахтенный   Ваня  Петров  допил
традиционную  кружку  чаю, тщательно застегнул  куртку  и,  натянув капюшон,
пошел в обход по лагерю.
     Я  выключил газовые горелки, погасил свет и выбрался на свежий  воздух.
На улице мороз градусов под сорок. Тишина. Лишь где-то за палатками слышится
хруст  снега под  ногами  вахтенного.  Сухо,  как  выстрел,  прозвучал  звук
лопнувшей льдины. И  снова тихо.  В иссиня-черном  небе кружат в бесконечном
хороводе сверкающие, словно начищенные, крупные звезды северного  полушария.
И  почти  над  нами,  не  мигая,  горит  вечным маяком известная  всем,  кто
путешествует, кто идет неведомыми маршрутами,  плывет в океанских просторах,
Полярная звезда.
     Полярная  ночь  стоит над  Северным  Ледовитым  океаном.  Еще  на  заре
человечества  люди  боялись   ночной  темноты:  она  таила  в  себе  скрытую
опасность. Под ее покровом мог неожиданно напасть враг. Ночь отождествлялась
с  силами  зла,  коварным  потусторонним  миром  злых  духов,  всесильных  и
невидимых. И сегодня  люди нередко страшатся темноты. Она подавляет психику,
рождает тревогу,  внутреннее  напряжение,  поднимает  из  глубин подсознания
мучительные  воспоминания,  рождает тягостные мысли.  Как  же  должен  тогда
действовать  долгий мрак полярной ночи, да еще сдобренный  морозами, пургой?
Как  переносит его  современный  человек? Впрочем,  сегодня жителям полярных
станций  и арктических поселков одолеть  полярную ночь помогают радио, кино,
свежие  журналы и  газеты, доставляемые  летчиками,  и,  конечно,  письма от
родных и друзей и голоса их,  что летят над тундрой на  крыльях радиоволн. И
яркий свет электрических солнц, и множество незаметных, но столь необходимых
удобств, что  дает  цивилизация. Для них долгая  темнота полярной ночи  лишь
досадная помеха,  затрудняющая нормальную  деятельность,  создающая  бытовые
трудности, осложняющая передвижение и выполнение работы вне помещений.
     Другое  дело  -  маленькая группа  полярных  исследователей, оторванных
надолго  от всего  привычного, живущих  в напряжении,  вызванном  постоянной
угрозой  опасности, испытывающих холод и лишения в условиях относительной, а
иногда и полной изоляции. Не удивительно, что мрак  полярной ночи  вызывал у
многих   из  них  томительное  беспокойство,  внушал  мысли  о  бренности  и
безысходности существования.
     "Мерцая  над морозной  пустотой,  высится  безграничный небесный  свод.
Цветные фонари  свешиваются  с  него,  поддерживаемые космическими законами.
Будто  духи, беспокойные и стремительные, пролетают  в пространстве падающие
звезды. Созвездия бесшумно меняют свое положение и исчезают за чернеющими за
горизонтом торосами. На  смену им поднимаются  новые  звезды. В  круговороте
стодевятидневной ночи не меркнут они,  не  гаснет  их дрожащая улыбка. И это
все..."  - так  писал Юлиус Пайер, руководитель  австро-венгерской  полярной
экспедиции на судне "Тегетгоф".
     И  знаменитый   американский  исследователь  Ричард  Бэрд  считал,  что
"полнейшая  тьма,  которой сопровождались метели, действовала  угнетающе  на
человеческую   психику   и  порождала  чувство  безотчетливого   панического
страха...  Ничто   не  могло  заменить  солнечный  свет,  и  отсутствие  его
болезненно отражалось на психике людей".
     Я перелистывал книги,  посвященные путешествиям в Арктику и Антарктику,
и снова и снова находил слова, подтверждающие столь пагубное психологическое
воздействие полярной ночи.
     Начальник комплексной норвежско-британско-шведской экспедиции на  Землю
Королевы Мод в Антарктиде (1950-1952 гг.) Гиавер писал: "Когда  под влиянием
полярной ночи пространство вокруг суживается и когда ничего нет больше, душа
как-то сжимается,  чувствуешь  себя помертвевшим, подавленным.  Иногда такое
состояние приводит почти к душевному заболеванию, против которого нет других
лекарств, кроме света".
     Даже в  романтичной записи Фритьофа Нансена, сделанной им в дневнике 25
декабря  1893  года, звучит  драматическая нота:  "...но, полярная  ночь, ты
похожа на женщину,  пленительно  прекрасную  женщину  с благородными чертами
античной статуи,  но  и с ее  мраморной холодностью. На твоем высоком  челе,
ясном и  чистом, как  небесный эфир, ни тени  сострадания к мелким  горестям
человечества, на твоих бледных прелестных щеках не зардеет румянец чувств. В
твои  черные как смоль волосы, развевающиеся в  пространстве по ветру, вплел
свои сверкающие кристаллы  иней. Строгие линии твоей горделивой  шеи,  твоих
округлых  плеч  так благородны,  но, увы, какой в них  непреклонный холод. В
целомудрии  твоей  белоснежной  груди  -  бесчувственность  льда,  покрытого
снегом. Непорочная, прекрасная, как мрамор,  гордая, паришь ты над замерзшим
морем; сверкающее серебром  покрывало на  твоих  плечах,  сотканное из лучей
северного сияния, развевается по темному небосводу. И все  же  порою чудится
скорбная складка у твоих уст и  бесконечная  печаль  в глубине  твоих темных
глаз. Быть может,  и  тебе тоже знакома жизнь, жаркая любовь южного  солнца?
Или это отражение моего собственного томления? Да, я устал от твоей холодной
красоты,  я  стосковался  по жизни, горячей, кипучей! Позволь  мне вернуться
либо победителем, либо нищим, для меня все равно. Но позволь мне вернуться и
снова  начать жить.  Здесь  проходят годы,  что  они приносят? Ничего, кроме
пыли, сухой пыли, которую развеет первый порыв ветра; новая пыль появится на
ее  месте,  новый  ветер унесет  ее  опять. Истина? Почему все  так  дорожат
истиной? Жизнь - больше чем холодная истина, а живем мы только один раз".
     Полярная ночь будет царствовать в наших  краях почти 120  суток.  Почти
четыре  месяца  полного  мрака, нарушаемого лишь  фантастическими всплесками
полярных  сияний, прозрачным светом  звезд  и  луной, избирающей  для своего
появления почему-то самые пасмурные, облачные часы.
     Вот  почему  у  нас  тщательно поддерживалась  традиция  отмечать  день
рождения каждого зимовщика  (как  жаль, что  я родился летом),  отмечать все
праздники.
     Каждое  торжество  у нас на льдине - это  не  только веселое  застолье,
тосты  и песни. Это  лишний повод для взаимного общения, новые  впечатления,
своеобразное обновление чувств.
     Теперь  мне особенно  стала понятна озабоченность Сомова тем,  что наша
кают-компания  потеряла  свою  притягательную  силу,  перестала быть  местом
общения людей на станции.
     Мы живем в  каком-то странном, непривычном для человека мире, в  полном
мраке и  тишине, в мире депривации, лишенные  привычных раздражителей земных
красок,  запаха цветов, шороха  листьев, щебетания птиц, голосов  близких и,
главное,  солнечного  света, то  есть того,  без чего  немыслимо  нормальное
существование. Порой отойдешь  от лагеря,  ляжешь на  спину,  всмотришься  в
далекие мерцающие звезды, тебя  обступит тишина, и вдруг возникает ощущение,
что  ты  не на льдине,  а на  борту  фантастического  корабля,  несущегося в
космосе.  И словно  в  космосе,  окружает тебя мрак и холод.  Только  вместо
беспредельного пространства под нами бездонный океан, столь же равнодушный и
безжалостный. Мы  то и дело ощущаем  его дыхание и понимаем, насколько зыбок
этот кусочек льда, называемый "надежным паковым полем".
     Новый год решено встречать одновременно с Москвой, а это значит завтра,
1 января, в 12 часов по местному времени. Приготовления начались с вечера.
     Кают-компанию подмели, расставили  мебель, повесили второй полог, чтобы
грузовая  кабина была  поменьше,  поуютнее  (да  и  натопить ее полегче),  к
брезенту  на  стенках прикололи картинки, вырезанные из "Огоньков", и плакат
"С новогодним приветом!". Поскольку на  декабрьском партийном собрании  было
решено  выпустить  к   празднику  стенную  газету,  в   новогоднюю  ночь   в
кают-компании собралась  редакция,  в которую  вошли  все три  представителя
"аэрологической палатки" Гудкович - в роли художника, я -  домашнего поэта и
редактора, а  Саша - секретаря-машинистки. После долгих дебатов, как назвать
газету,  остановились на  самом  скромном  - "Во  льдах".  Мы  трудились  не
покладая рук, как вдруг послышались чьи-то поспешные шаги, хлопнула дверца и
из-за полога раздался взволнованный  голос Курко "Хлопцы, быстрее!  Бросайте
все, выходите, не то опоздаете!"
     Уж  если Костя,  столь  сдержанно  относящийся  к красотам  арктической
природы, пришел в восторг, значит, творится что-то необычайное. Мы выскочили
наружу.  Зрелище,  открывшееся  нашим  глазам,  поражало  воображение.  Небо
пылало,  перепоясанное  гирляндами  разноцветных  огней.  На  юго-востоке  с
неведомой    высоты    до    самых    торосов    спускалась   переливавшаяся
золотисто-розовым  и золотым  полупрозрачная  трепещущая  вуаль. Через  весь
небосвод  катились  ярко-розовые,   голубые,  зеленые  волны.   А  в  зените
неистовствовал огненный  смерч,  то свиваясь  в  единый багровый  клубок, то
распадаясь на бесчисленные красные языки.  Феерический ураган красок бушевал
в небе, а здесь внизу, среди льдов, царила непроницаемая тишина. Было в этом
сочетании  нечто   нереальное.   Словно   в   безднах  космоса   разразилась
галактическая  катастрофа и вот-вот  этот бушующий в небесах огонь обрушится
на Землю и сметет и поглотит все.
     Теперь  по  небу  покатились багровые волны. Они мчались все быстрее  и
быстрее  и, словно  наткнувшись  у  горизонта на невидимый  берег,  бесшумно
разбивались на мириады  разноцветных  брызг. Но вот  краски стали  меркнуть,
исчезло драпри, и  лишь зеленая бледная  дуга, окутанная прозрачным  голубым
газом, проступила  на ночном  горизонте. Скоро и  она  исчезла. И  лишь луна
торжественно вышла из-за облака, озарив мертвенным светом  бесконечные белые
пространства...
     Уже  чуть  свет пришел  дежурный  справиться  у  Дмитриева,  где  лежит
колбаса. Потом заявился  Петров, разыскивавший "чудо". Тщательно побрившись,
надев белые рубашки, галстуки,  мы отправились  в кают-компанию.  Там царила
суета. Со склада на камбуз и обратно сновали  закутанные фигуры, нагруженные
снедью. Никитин открывал  бутылки лимонада, который мы не забыли захватить с
Большой  земли.  Гурий  ругал  неизвестного  раззяву,  засунувшего  банки  с
дефицитными нежинскими огурчиками в  ведро  с кипятком, где они  полопались.
Петров,   наточив   нож,   нарезал   тонюсенькими   ресторанными   ломтиками
твердокопченую  колбасу.  К  восторгу  присутствующих,  Дмитриев  извлек  из
свертка,  который  скрывал  даже  от  нас,  банки с маринованными  грибами и
большую белую скатерть.
     Мы  сели за  стол и с двенадцатым ударом  кремлевских курантов  подняли
тост за Родину.

     За столом сегодня
     В вечер новогодний
     Пусть звенят бокалы веселей
     За страну родную, вечно молодую,
     За любовь, за счастье, за друзей.

     Попросил слова Миляев.
     - Должен  официально заявить, -  сказал  он, -  что  сегодня  мы  стали
рекордсменами.  Мы  первые, кто встречает Новый год на восьмидесятом градусе
северной широты.
     - Какие же мы первые? - сказал Никитин, покачав головой, - А папанинцы?
     -  Извини,  Макар,  но их широта на  Новый  год  была  семьдесят девять
градусов пятьдесят четыре минуты, вот так-то.
     Как не хотелось расходиться...

        "Глава 8"
     ДЕЛА ЖИТЕЙСКИЕ

     3 января

     Появилась  первая  зорька. Я всматривался  в  бледную,  чуть лиловеющую
полоску на востоке. Вот она - предвестница наступающего дня.  Яркие полярные
сияния  вызывали  восхищение,  но от чего  же так вздрогнуло сердце при виде
этой  слабенькой  полоски  солнечного  света?..  Я припомнил слова  Харальда
Свердрупа: "Надо прожить некоторое время  без дневного света и солнца, чтобы
оценить их по достоинству".
     Небо опять  потемнело.  Ушло  ли солнце,  или просто тучи, прижавшись к
торосам, скрыли этот первый знак приближающегося солнца? Как ни всматривался
вдаль,  не увидел  ничего,  кроме проглянувших  в  разрывах облаков  искорок
звезд. Я возвратился на камбуз. Несколько человек уже  сидели за столом,  не
снимая шуб. Изо рта при дыхании вылетали клубы пара.
     - Эх, паялочку бы, - вздохнул Гурий, зябко потирая руки.
     - Какую там паялочку, - отозвался Никитин.  -  Мы на Новый  год столько
бензина пожгли, что скоро вообще без горючего останемся.
     -  А знаешь, Макар Макарыч, - сказал Комаров, что-то чертивший на листе
бумаги, - я все-таки придумал, что делать.
     Все головы повернулись к Комарову.
     - Давай, Комар, выкладывай, что ты там изобрел, - поторопил Гурий.
     - Во-первых, можно пожечь этилированный бензин. Его у нас бочек десять.
До весны хватит.
     -  Ну,  это  старая песня,  -  разочарованно  протянул Яковлев. - Опять
какая-нибудь снеготаялка, вроде первой.
     - Да ты сначала выслушай! - обиделся Комаров.
     -  Ладно,  погоди,  Гурий  Яковлевич,  -  сказал Никитин,  подсаживаясь
поближе.
     -  Так вот, камелек  мы  сделаем из пустого газового баллона. Я уже все
обмозговал.  Должно получиться. Вот смотрите.  - Миша пододвинул рисунок.  -
Снизу вырубим дверцу для топки, сбоку проделаем отверстие для трубы.
     - Ну, а горелка где будет? - не удержался Гурий.
     - В том-то  и  дело,  что никакой горелки  не будет.  Из бочки проведем
медную  трубочку  от  самолетного  бензопровода,  и  бензин  будет самотеком
поступать в камелек и сразу сгорать.
     - Так чего же мы раздумываем? - сорвался с места Зяма. -  Давайте сразу
же начнем строить.
     В  кают-компанию  принесли сорокалитровый газовый  баллон,  сбегали  за
инструментами,  и  работа закипела. Нарисовав  на стенке баллона  правильный
прямоугольник размером  двадцать  на пятнадцать сантиметров,  Комаров,  взяв
дрель, принялся  сверлить  отверстия,  стараясь, чтобы перемычки между двумя
дырками были как можно уже. Затем с помощью зубила он перерубил перемычки, и
образовалось отверстие для  топки.  Тем временем  Сомов  и Петров,  разыскав
жестяные  банки из-под  галет, превратили  их  в  ровные блестящие  листы  -
материал  для  печной  трубы.  Оставшиеся  не  у   дел,  захватив  волокуши,
отправились на аэродром за бочками с бензином.
     Камелек был  готов  лишь  поздно  вечером. Но никто  не  уходил. Михаил
Михайлович,  обычно  столь  пунктуальный  в  выполнении  правил  внутреннего
распорядка,  на  этот раз  не возражал. Комаров  открыл краник, из  которого
брызнула тоненькая  струйка  бензина,  поднес спичку.  Ууу-фф  -  вспыхнуло,
забилось оранжевое пламя. Миша  увеличил  струю,  и камелек  загудел  низким
басом. Его  стальные стенки  быстро нагрелись. Вот  уже на смену  обгоревшей
краске заалел раскаленный металл. Пахнуло теплом.
     В  кают-компании стало тепло, и все впервые за  много дней разделись до
свитеров. По телу разлилась приятная истома. Обилие тепла  столь непривычно,
что  сегодня  никому  не  хочется  покидать  кают-компанию,  возвращаться  в
промерзшие, неуютные палатки.
     Несколько  дней мы наслаждались камельком. В кают-компании  стало сухо.
Топорами  срубили  толстый  ледяной бордюр,  окаймлявший  стены  у  пола.  И
сегодня, в день  р