оначальных  законов,
установленных лабораторными опытами.
     Оба  движимы одним  и тем  же стремлением постигнуть природу, но  в  то
время,  как  один имеет возможность  получать  ответы  на  интересующие  его
вопросы  посредством  лабораторного  труда, другому иногда приходится целыми
годами накоплять наблюдения, пребывая в самых труднодоступных местах  земли,
чтобы подвинуться на какой-нибудь шаг к постижению сущности  явлений и связи
между ними.

     X. Свердруп. Плавание на судне "Мод"
     в водах морей Лаптевых и Восточно-Сибирского


     Главное то, что станция СП-2 работала,
     по существу, в военной обстановке,
     коль скоро иметь в виду трудности,
     прямой риск для жизни и условия
     секретности. Ведь если справедлива
     поговорка: "На миру и смерть красна!",
     к участникам дрейфа она не имела
     никакого отношения - мир ничего
     не знал о них и они работали как бы
     в тылу врага, без регулярной переписки,
     без всякой информации об их дрейфе.

     З. Каневский. Льды и судьбы

        "ПРОЛОГ"

     О  Северном  географическом полюсе слышали  все. О  Северном  магнитном
полюсе - многие. О полюсе относительной недоступности знали единицы.
     К  востоку  от  острова   Врангеля   простирается   необъятная  область
Ледовитого океана,  которая до 50-х годов была почти неисследованной. Там, в
центре этого  заледеневшего  в вечных морозах  пространства,  на  расстоянии
полутора  тысяч километров  от  берегов ближайшей  земли,  находится  точка,
названная   полюсом  относительной  недоступности.  Лишь  весной  1927  года
проникнуть в  этот загадочный  край  попытались  американские  исследователи
Губерт Уилкинс и Бэн Эйлсон. Но эта попытка едва не стоила смельчакам жизни.
     Четырнадцать  лет  спустя, 2  апреля  1941 года,  полярный  летчик Иван
Иванович  Черевичный  блестяще   посадил  на   дрейфующую  льдину  в  тысяче
километров  от  острова  Врангеля  свою  тяжелую  четырехмоторную  машину  с
бортовым  номером  Н-169. Это  был  тот самый Н-169,  что  входил  в славную
четверку  самолетов,  высадивших на Северном полюсе  в мае 1937  года экипаж
первой в мире дрейфующей станции "Северный полюс". На этот раз могучий АНТ-6
выполнял роль своеобразной летающей лаборатории. На борту его помимо экипажа
находились  ученые:  астроном-магнитолог  М. Е. Острекин,  метеоролог Н.  Т.
Черниговский,  гидролог  Я.  С.  Либин.  11 мая,  успешно  завершив  научную
программу,   экспедиция  возвратилась   в   Москву,  проделав   путь   общей
протяженностью 26 тысяч километров.
     И вот наступил 1950 год. Заканчивала свою работу в Центральном Полярном
бассейне  высокоширотная  воздушная  экспедиция  Главсевморпути   "Север-5".
"Прыгающие  отряды"  свертывали оборудование; самолеты  экспедиции, один  за
другим  покидая ледовые  аэродромы, словно  гуси, потянулись на юг.  Доживал
последние дни  ледовый лагерь  в точке Э 1 у  Северного полюса,  где все эти
месяцы находился "мозговой центр" экспедиции.
     Однако  не всем предстояла скорая  встреча  с  Большой землей. В районе
полюса  относительной  недоступности  было  решено  организовать  дрейфующую
станцию  для  проведения длительных систематических  научных исследований  в
этой все еще загадочной области Северного Ледовитого океана.
     Только накануне  отлета из  ледового лагеря я наконец набрался смелости
обратиться  к  начальнику  экспедиции  с просьбой  включить  меня  в  состав
участников  дрейфа.  Меня  поддержал  главный  штурман  "Севера-5"  Валентин
Аккуратов.
     -  А что? -  сказал он, попыхивая короткой трубочкой. - Без медицины на
дрейфующей  станции не  обойтись.  Мало  ли что  может  случиться,  а  врача
поблизости нет. Так, может, уважим просьбу доктора, Александр Алексеевич?
     Аккуратов  был человеком авторитетным среди полярных летчиков, и к  его
советам Кузнецов всегда прислушивался. Но на этот раз он был непреклонен.
     - Не  могу, - сказал  он. -  Штат  станции утвержден правительством. 16
человек, и ни одним больше. Дрейфовать она будет только до осени. В сентябре
-  октябре  будем  ее снимать. А  если за это время понадобится  медицинская
помощь, подбросим вас к Сомову самолетом.
     Я хорошо  помнил Сомова по прошлогодней экспедиции  "Север-4",  где  он
командовал  одной  из  "прыгающих"  научных  групп.  Лет  сорока,  что  мне,
двадцатишестилетнему юнцу, казалось возрастом  весьма  солидным,  высокий, с
узким  интеллигентным  лицом,  с  которого  никогда  не  сходило   выражение
доброжелательности,   он  удивлял   своими   прямо-таки   аристократическими
манерами. Всегда  тщательно выбритый,  что в условиях экспедиции  было делом
очень непростым, пахнущий одеколоном, подтянутый,  он  сразу выделялся среди
бородатых  закопченных "прыгунов". Ни с  кем  из будущих  участников  дрейфа
Восточной станции  (так сперва называлась станция "Северный полюс-2"), кроме
аэролога В. Г. Канаки и кинооператора Е.  П.  Яцуна,  я не был знаком.  Лишь
однажды  я  встретился  с  людьми,  собирающимися  в  дрейф  на   СП,  -  на
"перекрестке  дорог"  в  Тикси.  Все  они  в  отличие  от  остальных  членов
высокоширотной  экспедиции были  одеты в куртки и  брюки из коричневой кожи,
острижены наголо и хранили таинственно-непроницаемый вид.
     Итак, мы возвращались  домой,  в  Москву, к  весне, к  теплу, а там, на
северо-востоке, в  районе полюса относительной  недоступности,  на льдине  с
прозаическим   названием    "точка   Э   36",    события   только   начинали
разворачиваться.
     Еще 31  марта летчик Виктор Перов после многочасовых поисков присмотрел
наконец  льдину,  пригодную  для  высадки специальной экспедиционной группы.
Огромное,  длиной  семь,  шириной   около  пяти  километров,   ровное   поле
многолетнего  льда выглядело  весьма внушительно. А  высокие гряды  торосов,
окаймлявшие его с запада  и  востока,  красноречиво  свидетельствовали,  что
льдина эта успешно выдерживала натиск соседних полей. Перов "притер" машину,
и ее  прочные  стальные лыжи заскользили,  оставляя широкие  колеи на снегу,
который устилал молодой метровый лед, окружавший мощное паковое поле. В ночь
на  1  апреля четырехмоторный  ПЕ-8,  пилотируемый летчиком  В. Н. Задковым,
доставил  на льдину  первую группу  зимовщиков и четыре  тонны грузов.  Едва
остановились  винты,  по лесенке  из  кабины  неторопливо  спустился  Михаил
Михайлович  Сомов  - начальник  будущей  дрейфующей  станции. Еще с  воздуха
опытным  глазом океанолога он оценил  достоинства льдины, выбранной Перовым.
Теперь  оставалось  познакомиться с ней поближе, подетальнее. Ведь это  поле
должно было служить не  неделю и даже не месяц, а минимум полгода.  Захватив
Перова  и  метеоролога  Чуканина, Сомов  отправился  в  обход  своих будущих
владений.  Вернулись  они  часа  через  два, усталые, замерзшие,  но  весьма
довольные.
     - Ну,  Виктор Михайлович, - сказал Сомов, растирая щеки, - спасибо тебе
большущее. Потрафил ты нам.  Льдина, прямо  сказать, высший класс. Она будто
специально создана для дрейфующей станции.
     - Я тоже думаю, что поле надежное. Такие торосища  вокруг нагромоздило,
что  ей  вроде  бы  никакие  подвижки  не  страшны, -  поддержал  Константин
Иванович, полярник опытный и знающий.
     - Вот  и  добро,  - сказал  улыбаясь Перов,  весьма польщенный похвалой
Сомова.
     - Ну что ж, - сказал Сомов, - тогда надо разгружаться.
     Едва последний  сверток, последняя связка палаточных  дуг  оказались на
льду, как Задков,  нетерпеливо ходивший по аэродрому взад  и  вперед,  отдал
команду "по местам", и через несколько минут его могучая машина помчалась по
полосе.
     Нагрузив доверху нарты, все впряглись в постромки и лихо потащили их по
рыхлому снегу.  Подбадривать  никого  не приходилось, так как,  несмотря  на
яркое весеннее солнце, голубое  небо и полное отсутствие ветра, мороз был за
тридцать.  Но дышалось  необыкновенно легко и  свободно,  и людей  наполняло
чувство радости.
     В палатке, где располагался экипаж  Перова, места с трудом хватало  "на
своих". Поэтому новоприбывшим пришлось сразу же решать  жилищную проблему. К
счастью,  все  необходимое  захватили:  дюралевые дуги  для  каркаса, черный
кирзовый  намет  с теплой фланелевой подстежкой, похожий на прозрачный бубен
иллюминатор.  Собрать палатку  Шапошникова,  даже  при  небольшом опыте,  не
представляло труда. Не прошло и получаса, как рядом с  перовской КАПШ возник
еще один  черный  купол. Вспыхнули газовые  горелки, зашипели на  сковородке
оттаивающие  антрекоты,  отпотел  глаз иллюминатора,  загудела под  баком со
снегом  паяльная лампа. Зяма Гудкович  и Костя Курко разыскали среди  грузов
складной столик и складные стулья.
     Станция  "Северный  полюс-2" начала  свой беспримерный дрейф  у  полюса
относительной недоступности.
     Воздушный  мост,  соединивший  льдину  с  Большой землей,  работал  без
перерыва. Самолеты  то  и  дело садились,  взлетали.  Гора  грузов  росла  с
угрожающей быстротой.  Выручила захваченная  с  материка  упряжка из  десяти
псов, немедленно названная местными остряками "вездеход ПСИ-10".
     Трещина,   образовавшаяся   4   апреля,   прибавила   хлопот:  пришлось
перебазировать  лагерь на 250 метров  ближе к центру поля. Но,  несмотря  на
обилие такелажных работ, к 15 апреля все научные отряды полностью развернули
исследования.  Аэрометеорологи  В.  Г.  Канаки,  В. Е.  Благодаров и  П.  Ф.
Зайчиков под предводительством Кости Чуканина  поставили метеобудку, подняли
пятиметровую мачту градиентной установки  для определения скорости  движения
воздуха, его  влажности  и температуры  на различной  высоте от  поверхности
снега  и  каждые  три  часа  передавали  на  Большую  землю  сводку  погоды.
Установили  свою  чуткую  аппаратуру  геофизики  Е.  М.  Рубинчик  и  М.  М.
Погребников,  не забывая два раза  в  день определять  по  Солнцу координаты
дрейфующей на северо-восток льдины. Океанологи М. М. Никитин, 3. М. Гудкович
и А.  И.  Дмитриев пробили в  трехметровом льду широкую  лунку и,  установив
лебедку, приступили к забору проб воды с помощью батометров и их химическому
анализу  в  походной лаборатории.  А  ледоисследователи -  гляциологи Г.  Н.
Яковлев и И.  Г.  Петров,  отгородив  вдали от палаток  небольшую  площадку,
вморозили  в  лед  на  разную  глубину  электротермометры  для  непрерывного
наблюдения за процессами теплообмена через лед между океаном и атмосферой.
     В начале мая  прилетел В.  Н.  Задков. Он забросил в лагерь  еще четыре
тонны груза и привез двух  участников  дрейфа - кинооператора  Е. П. Яцуна и
механика М. С. Комарова.
     5 мая полярники проводили в путь  последний самолет экспедиции.  Ю.  К.
Орлов сделал над лагерем прощальный круг и ушел на юго-запад. Воздушный мост
"точка Э 36 - материк" прекратил свое существование. Станция продолжала свой
путь во льдах, связанная теперь с материком лишь зыбкой ниточкой радиоволн.
     К  1  июня дрейфующая  станция  продвинулась  к северу на целый градус,
достигнув 77o 10' северной  широты и  170o13' западной
долготы.
     Приближалось  полярное  лето.  Вот   среди   палаток  на  снегу  весело
защебетала первая пуночка - полярный воробышек, вызвав необычайный восторг у
Ропака  -  белоснежной  колымской  лайки,  ставшего  полноправным  членом  и
любимцем всей станции. Ртуть в термометре поднялась к 0o. То там,
то здесь появились бурые пятна оседающего снега.
     Но  с  приходом  тепла начались  непредвиденные  неприятности. Там, где
вчера  белел  снеговой покров, сегодня голубели озерки воды  - снежницы. Они
быстро  расширялись,  и  скоро  подступившая вода  стала угрожать  приборам,
палаткам и грузам. Лагерь превратился в полярный филиал Венеции. А тут еще в
результате подвижек льда в районе станции образовались широкие разводья.
     Было  разработано подробное  аварийное  расписание. Аварийное имущество
привели в  полную готовность. Из восьми пустых бензиновых бочек  и досок был
сооружен  большой  плот.  Наготове   стояли  две  резиновые  надувные  лодки
клипер-боты, а в  различных  концах льдины на случай ее разлома организовали
аварийные   склады   с   запасом   всего   самого   необходимого:   ящики  с
пятнадцатисуточными  пайками,  бочки с бензином, баллоны  с газом,  запасное
оборудование  и палатки.  Дмитриев,  Курко  и Канаки  подготовили  аварийные
нарты,  на  которые  был  уложен комплект  аварийного  снаряжения на  случай
быстрой перебазировки:  запас продовольствия  на 10-20 суток,  оленьи шкуры,
походная палатка,  спальные мешки. Кроме того, по распоряжению Сомова каждый
сотрудник укомплектовал аварийный рюкзак и держал его снаружи у палатки.
     Ледовая   обстановка  становилась  все  более  беспокойной.  Все   чаще
доносился  треск  и шорох  торосящегося льда. Дежурные  по станции  почти не
заходили в палатки: неровен час, трещины появятся в самом лагере.
     С  приходом тепла в районе ледового  лагеря были  замечены первые белые
медведи.  7 июня во время пурги к лагерю подобрался крупный  медведь и напал
на Дмитриева и Канаки. Тонкая брезентовая стенка вряд ли надолго защитила бы
Дмитриева,  укрывшегося  в кают-компании,  если бы  Канаки не успел  удачным
выстрелом  из  карабина   свалить  зверя.  Этот  случай  послужил  серьезным
предупреждением. И не зря! Восемь раз медведи  посещали лагерь, и каждый раз
их приходилось отгонять выстрелами из ружей и ракетниц.
     А  вода  тем  временем  грозила  затопить  палатки,  и  их  то  и  дело
приходилось  перетаскивать  с  места  на место. Такая  же участь постигла  и
приборы, и стеллажи с запасным оборудованием и продовольствием. Солнце грело
так сильно, что стоило  на короткое  время положить на  снег темный предмет,
как он быстро втаивал на значительную глубину.
     17  июня   столбик  ртути   переполз   через  ноль  и   остановился   у
+0,6o.  Наступило полярное  лето. Лениво махая  крыльями и крича,
пролетели  над  лагерем белокрылые  чайки.  Поднялись  на поверхность океана
водоросли,  а в широких разводьях все чаще и чаще  стали показываться головы
любопытных нерп. Однажды в районе  станции  раздалось странное пыхтение, над
разводьем поднялось облачко пара, и из воды возникли серовато-стальные спины
крупных белух.
     Но солнце принесло  еще одну  неожиданную неприятность. Стали портиться
продукты:  мясо, рыба. Казалось  невероятным:  вокруг миллиарды тонн льда, а
ледник для  хранения  продуктов невозможно устроить.  А  между тем  все дело
заключалось  в  парниковом  эффекте  льда. Через  лед, как  и  через стекло,
проходит  видимая  часть солнечного  спектра. Тепловые  лучи поглощаются,  а
обратного излучения не происходит, так  как  тонкая поверхностная корка льда
задерживает тепло  и накапливает  его  даже  при  значительных отрицательных
температурах  воздуха. Известный ученый-полярник Н. Н. Зубов по этому поводу
писал: "Нам приходилось наблюдать в углублениях, заполненных водой и  сверху
прикрытых новым  ледообразованием  в сантиметр  толщиной, температуру  такой
воды /1,2o".
     Вода  продолжала наступать. Это  грозило серьезно нарушить план научных
работ.  Попытки  избавиться от  воды  оказались  безрезультатными. Скважины,
проделанные  бурами, сразу забивались ледяным крошевом. Выход  нашел механик
станции Комаров. Из подручных материалов  он изготовил бур с  широким пером,
диаметром  190  миллиметров.  Когда  потоки  воды,  урча и булькая,  образуя
водовороты,  пошли под  лед, даже скептики  согласились,  что выход  наконец
найден. В трехметровой толще  льда  проделали  за  короткое время  несколько
десятков отверстий, и вода была побеждена.
     В  середине лета  на станцию  пришло  радостное  сообщение: летит И. И.
Черевичный. 15  июля утром люди выбегали  из палаток и,  приставив  ладонь к
глазам, всматривались  в  мутно-голубую  даль. "Летит!"  -  раздался  чей-то
ликующий вопль. Действительно,  вдали  появилась черная точка, и вскоре  над
палатками  лагеря  пронеслась  зеленокрылая  летающая  лодка  Н-486.  Все  с
нетерпением ждали, когда  самолет наконец  приводнится.  Для  этой цели  уже
давно присмотрели  полынью недалеко от льдины. Но  Черевичный  сделал  круг,
другой и  сообщил  по радио,  что  она  непригодна, так  как  сплошь  забита
обломками   льда.   Оставалась  последняя  надежда   на  широкое   разводье,
видневшееся  метрах в трехстах  от аэродрома. Но и оно оказалось опасным для
машины.
     Самолет сделал круг и промчался над лагерем на бреющем, едва не задевая
купола палаток. Один за другим полетели вниз три увесистых тюка, и три ярких
цветка-парашюта раскрылись в  небе над  станцией. Чего здесь только не было!
Рыба, свежие овощи, по которым все так соскучились, деликатесы, но главное -
письма.  Письма  от  родителей, жен,  ребятишек  и еще  целая  кипа газет  и
журналов.
     Лето кончилось  1 августа.  Тонким ледком подернулись снежницы, и ветер
погнал по насту потоки  колючей снежной пыли.  Поизносившиеся  за  несколько
месяцев  тенты  палаток с  трудом  удерживали  порывы пурги. Пришлось  снова
взяться за пилы  и лопаты. Из  плотных  сугробов вырезались ровные  снеговые
кирпичи, и вскоре  у каждой палатки выросла прочная снеговая шуба. Ее полили
водой, превратив в  надежную защиту  от  ветра  и  холода. В палатках  сразу
потеплело. И  все-таки газ теперь пришлось жечь  подолгу.  Из  мешков  снова
извлекли меховое обмундирование. С каждым днем становилось все холоднее.
     16 октября льдина пересекла восьмидесятую параллель,  и, словно в честь
этого события, пурга,  бушевавшая  трое суток  без перерыва,  вдруг  утихла.
Сразу похолодало - минус семнадцать. Лагерь жил ожиданием. Вот-вот из Москвы
должно было поступить сообщение о вылете отряда Водопьянова.
     А на  Большой земле  стояла  теплая осень. Шумела на  улицах оживленная
толпа. На экран выходили новые кинофильмы. Там жизнь шла своим чередом.
     И в это самое  время за тысячи километров от земли в Северном Ледовитом
океане среди наступающего мрака полярной ночи шестнадцать  человек  вот  уже
который  месяц  несли свою  бессменную  вахту на дрейфующей льдине у  полюса
относительной недоступности.

        "Глава 1"
     НА СЕВЕР

     Уже  два  часа   как  самолет  в  воздухе.  В  иллюминаторе  проносятся
черно-серые  клубы   дождевых  облаков.   Машину  время  от  времени  сильно
встряхивает, но  двигатели  гудят  с  успокаивающей силой  и  монотонностью.
Только  сейчас,  примостившись среди  тюков  и ящиков,  доверху  заполнивших
вместительную утробу Си-47, я почувствовал, как безумно устал. Все эти дни я
допоздна мотался по Москве, то  проверяя продовольствие, предназначенное для
станции,  то   получая  медикаменты,  меховое  обмундирование,  то  согласуя
многочисленные  документы. И  каждый раз,  выслушивая вопросы: зачем,  куда,
кому,  на которые я  не мог ответить,  терпеливо сносил иронические улыбки и
пренебрежительное  пожатие  плечами:  подумаешь,  невидаль,   таинственность
разводит. Но вся  работа  дрейфующей  станции (да и вообще ее существование)
была  окружена  стеной строжайшей секретности.  Даже в  Главсевморпути  лишь
считанные люди  знали,  куда и зачем мы уезжаем. Это усложняло сборы,  а их,
трудностей, и без того было немало.
     Для проведения операции был сформирован  специальный авиационный  отряд
из трех  машин. Четырехмоторный Пе-8 пилотировал Василий Никифорович Задков,
известный  полярный летчик,  удостоенный  год назад звания  Героя Советского
Союза. (Вместе  с  ним  за  самоотверженную работу в  Арктике звания  Героев
Социалистического Труда были присвоены еще трем членам его экипажа: штурману
Николаю Зубову, бортмеханику Ивану Каратаеву и бортрадисту Олегу Куксину.)
     За  штурвалом Си-47 с бортовым номером  Н-369  сидел  опытный  полярный
летчик  Борис  Семенович  Осипов*.  Командиром  третьей машины,  старенького
трудяги  Ли-2  с  бортовым  номером  Н-556  был  назначен  Михаил Алексеевич
Титлов**.  Его имя