тить вас в свои планы.
     Пираты удвоили внимание.
     - Мы встанем в виду  испанской  эскадры  и  постараемся  использовать
любой удобный случай,  чтобы завладеть каким-нибудь кораблем, но только не
вступая в бой. Если судьба нам поможет - отлично! Если же нет, то, выждав,
пока  испанцы  направятся к берегам Юкатана или в Веракрус,  мы нападем на
Панаму или на Картахену, а там посмотрим. Согласны?
     - Да, - ответили пираты.
     - Однако этот план потребует изменения существующего у  нас  порядка.
Наша  флотилия  будет  разделена  на  две  части:  одна  двинется  впереди
испанских кораблей,  отвлекая их внимание.  Вторая -  командование над ней
приму я  сам  -  пойдет на  захват острова Санта-Каталина.  Там  будет наш
главный оплот,  оттуда  мы  сможем  вести  наступление на  города и  порты
Большой Земли.
     Капитаны молча выразили согласие.
     - Бродели! - позвал Морган.
     Поднялся один из капитанов, человек необыкновенно высокого роста.
     - Я назначаю тебя,  -  сказал Морган,  - вице-адмиралом и начальником
второй  флотилии.  Отбери  себе  нужные корабли,  действуй так,  как  было
сказано,  и  по выполнении возвращайся на остров Санта-Каталина -  к  тому
времени он будет наш.  Сегодня вечером я  вручу тебе письменный приказ.  И
если  ветер  будет  благоприятный,  еще  до  рассвета вся  флотилия должна
поднять якоря. Понятно?
     Все молча наклонили головы.
     - Можете идти.
     Пираты встали и,  разойдясь по шлюпкам, направились к своим кораблям.
Тут  были  англичане,  французы,  итальянцы,  но  все  они  беспрекословно
подчинялись приказам выбранного ими  адмирала:  среди  этих  людей  царили
дисциплина и  послушание,  которым  мог  бы  позавидовать королевский флот
Испании.
     На корабле Моргана,  словно дожидаясь дальнейших приказаний,  остался
только  итальянец,  который  отозвался  на  имя  Бродели  и так просто был
назначен вице-адмиралом.
     - Слушай меня внимательно,  -  обратился к нему Морган, - твоя задача
заключается не только в том, чтобы отвлечь внимание противника, ты должен,
кроме того,  разведать количество и подготовку его людей,  его вооружение,
запасы продовольствия,  и если удастся, то его намерения, а также характер
и личные качества адмирала.
     - Слушаюсь, - отвечал Бродели.
     - И  вот  как  следует  для  этого  действовать:   испанская  эскадра
остановится у  берегов Эспаньолы;  один из  наших,  самый отважный,  самый
сообразительный и  надежный,  должен высадиться на острове и  добраться до
порта,  в котором будет стоять эскадра.  Там он разведает все, что сможет.
Потом ему следует попасть на  службу к  испанскому адмиралу,  пусть служит
усердно и постарается войти к нему в доверие, а затем, когда он раздобудет
нужные сведения,  пусть приложит все силы, чтобы снова соединиться с тобой
или со мной, это уж безразлично.
     - Но разве это возможно?
     - Он должен попытаться.  Если погибнет -  такова уж его судьба.  Если
все выполнит - таков его долг.
     - А кто же этот человек? Мне кажется, в нашей флотилии нет ни одного,
способного на такое дело.
     - Просто ты еще не знаешь людей; сейчас я приведу его.
     Оставив итальянца одного, Морган спустился в трюм и вскоре вернулся в
сопровождении Железной Руки.
     - Вот он, - сказал адмирал.
     Бродели окинул испытующим взором необычное лицо  мексиканца,  который
стоял перед ним, рассеянно глядя на волны, лизавшие борт корабля.
     - Он что-нибудь смыслит в морском деле?
     - Стоит лучшего лоцмана.
     - Знает ли он, что ему нужно делать?
     - Да. Кроме того, ты сам ему это скажешь.
     - Отлично. Он пойдет со мной?
     - Немедля.
     - Как его зовут?
     - Антонио.
     - И все?
     - На море - все.
     - Ну что ж. А письменный приказ?
     - Держи,   -  сказал  Морган,  протягивая  итальянцу  толстый  свиток
пергамента. - Здесь все сказано.
     - Мне можно идти?
     - Иди, и до свидания на берегах Санта-Каталины.
     - Следуйте за мной, - сказал Бродели, обращаясь к Антонио.
     Юноша молча пошел за итальянцем. Ступив на трап, он почувствовал, что
кто-то взял его за плечо.  Антонио обернулся -  Морган протягивал ему руку
для  прощального пожатия.  Антонио крепко стиснул руку  адмиралу и  сел  в
шлюпку. Вскоре они взошли на корабль, которым командовал Бродели.
     Ночь  набросила  черное  покрывало на  морские  просторы.  В  темноте
раздавались слова команды,  свистки,  скрип снастей.  Когда снова блеснула
заря,  все  корабли исчезли бесследно,  лишь на  горизонте едва можно было
различить удалявшиеся паруса.
     Началось время  жестоких сражений,  которые дорого обошлись испанской
монархии.


                                    Х

                       <САНТА-МАРИЯ ДЕ ЛА ВИКТОРИЯ>

     Морган  сказал  правду:  вскоре обитатели острова Эспаньола увидели у
своих  берегов  мощную  эскадру,   которая  шла  под  кастильским  флагом,
конвоируя торговые суда, направлявшиеся в Новую Испанию.
     Эскадра собиралась бросить якорь ненадолго.  Шел слух,  будто адмирал
получил приказ зайти  в  эти  воды  с  тем,  чтобы  начать преследование и
уничтожение  пиратов,  открывших  враждебные  действия  против  испанского
флота.
     Многие офицеры сошли на берег,  и  остров сразу ожил,  взбудораженный
вестью о приходе судов.
     На второй  день  после  прибытия  эскадры несколько моряков с корабля
<Санта-Мария де Грасия>, оживленно беседуя, прогуливались по набережной. К
ним  подошел молодой еще человек,  судя по одежде принадлежавший к бедному
сословию.
     - Простите,  ваша милость,  - обратился он к старшему по чину. - Я не
знаю,  как принято говорить о таких делах среди сеньоров,  но видите ли, я
хотел бы отправиться на каком-нибудь из этих кораблей.
     - Отправиться?  Куда  же?  -  спросил  офицер,  решив  посмеяться над
простаком.
     - Куда угодно. В общем, я хочу наняться, завербоваться.
     - Что ж!  Это нетрудно,  если ты  хоть что-нибудь смыслишь в  морском
деле.
     - В этом, ваша милость, не сомневайтесь.
     - И ты знаешь название всех снастей и умеешь выполнять все маневры?
     - Да,   сеньор,  все,  что  угодно  вашей  милости;  класть  найтовы,
подхватывать тросом грузы, брать рифы, крепить паруса.
     - Отлично, а умеешь ли ты грести?
     - Багром я орудую -  лучше не надо, а шлюпку умею направлять и рулем,
и кормовым веслом.
     - А еще что ты умеешь?
     - Знаю компасные рубмы и могу управляться с компасом,  как полагается
рулевому.
     Моряк начал присматриваться к собеседнику с интересом.
     - Ты был моряком? - спросил он.
     - Нет, сеньор.
     - Откуда же ты все знаешь?
     - Мой отец,  испанец,  был богатым человеком,  у  него было несколько
кораблей. Много лет мы жили в порту, вот почему я и знаю морское дело.
     - А  теперь?  -  спросил моряк,  попав на удочку и помогая незнакомцу
рассказывать выдуманную им историю.
     - Теперь моего отца уже  нет,  он  разорился и  умер в  нищете,  а  я
остался один и хочу сам зарабатывать себе на хлеб.
     - И что же ты хочешь, стать матросом или солдатом на корабле?
     - Да кем придется. Помогите мне получить какое-нибудь место, и я буду
по гроб жизни вам благодарен.
     - А умеешь ли ты обращаться с пушкой?
     - Когда-то я присматривался к этому делу.  Думаю,  мне нетрудно будет
вспомнить.
     - Отлично. Завтра утром жди на этом же месте. За тобой придут.
     - Слушаю, сеньор.
     Человек отступил с дороги и низко поклонился,  а моряк,  пройдя мимо,
весело сказал своим товарищам:
     - Я знаю береговых жителей, этот парень для нас сущая находка...
     На  следующее утро  к  борту  корабля <Санта-Мария  де  ла  Виктория>
пристала шлюпка;  первым вышел  из  нее  и  поднялся по  веревочному трапу
человек,  который беседовал накануне с офицером.  Читатели,  без сомнения,
догадались,  что  новый доброволец испанского флота был не  кто иной,  как
охотник Антонио Железная Рука.
     Адмирал дал приказ поднять якоря на следующий день, и вот на берегу и
на борту, особенно на торговых судах, закипела работа.
     Жители   острова  Эспаньола  были   встревожены  недавним  появлением
пиратов, и многие из них только и ждали надежной охраны, чтобы отправиться
в  другие края.  Теперь им представился удобный случай,  и немало семейств
собиралось переселиться на  Большую Землю или в  Мексику.  В  порту царило
необычное  оживление.   Лодки  и  каноэ  бороздили  воды  залива  по  всем
направлениям.  Набережная была заполнена толпами зрителей,  а  на  палубах
торговых судов путешественники, быть может, навсегда покидавшие этот край,
печально всматривались в знакомые берега.
     Военные корабли,  казалось, не удостаивали вниманием это трогательное
зрелище, на палубах не видно было ни одного матроса. Только часовые стояли
на посту,  неподвижные,  как корабельные мачты,  равнодушные ко всему, что
происходило вокруг.
     Волны  то  мягко,  то  с  неожиданной силой бились о  борта кораблей,
соскальзывали с  них потоками серебра и брильянтов и снова продолжали свой
вечный бег к берегу.
     Один за другим корабли распускали белые паруса,  и вскоре эскадра, до
тех  пор  напоминавшая дубовую рощу  с  облетевшей листвой,  стала подобна
большому городу с высокими стройными зданиями.
     Грянул  пушечный  залп,  и,  разрезая водную  гладь,  суда  двинулись
вперед, оставляя за собой кипящий пенистый след, который долго еще отмечал
путь уходящих кораблей.
     Свежий попутный ветер  надувал паруса,  корабли скользили по  волнам,
грациозно склонившись набок.  Такое  отплытие считается у  моряков хорошим
предзнаменованием.
     День прошел в  однообразии морской жизни.  Волны и  небеса оставались
неизменны,  одни -  в  вечном движении,  другие -  в  вечном покое.  Земля
постепенно исчезала  в  тумане,  затянувшем горизонт,  подобно  пороховому
дыму; солнце клонилось к западу.
     Вечерние тени  тронули серым  налетом сначала волны,  потом  небесную
твердь.  Но  вот  свет  померк,  и  только фосфорические вспышки время  от
времени  нарушали  печальное  однообразие  моря,   прорывая  черный  креп,
окутавший весь мир.
     Флагманский корабль зажег три  фонаря на  корме и  один на  марсе,  и
немедля все остальные суда зажгли по одному фонарю на корме.
     - Что  это  за  сигнал?  -  спросил  Антонио  у  матроса,  с  которым
постарался подружиться.
     - На нашей эскадре такой сигнал означает - опасности нет.
     - А какая же может быть опасность?
     - Тысяча чертей!  Откуда ты  свалился?  Разве ты  не  слышал об  этих
дьяволах пиратах? Да их здесь полно.
     - Я жил на берегу, а там их не боятся.
     - Не боятся? Проклятье! Значит, ты полагаешь, будто я их боюсь?
     - Нет, нет, клянусь тебе...
     - Да  пусть приходят хоть  все,  вместе со  своим Морганом!  У  нашей
<Санта-Марии  де  ла  Виктории> столько медных глоток,  и  она  даст  этим
разбойникам столько советов,  что их  посудина сразу станет похожа на  мою
дырявую рубаху.
     - Да уж наверное...
     - А  потом,  наш  капитан дон  Андрес Савалоситен -  настоящий зверь!
Взять его на абордаж - все равно что меня заставить служить мессу.
     - Храбрец?
     - Гром битвы -  для него музыка. Хотел бы я, чтобы началось дело - ты
бы получил удовольствие, клянусь душой своего отца!
     - И долго мы будем плавать в этих водах?
     - Чего не знаю,  того не знаю.  Поговаривают, что до тех пор, пока не
покончим с  пиратами и  не  доставим его величеству головы всех этих псов,
будь они неладны!
     В  это  время вдали сверкнула молния,  как  бы  возникшая в  глубинах
океана, и следом за ней прокатилось гулкое громыхание.
     - Выстрел! - воскликнул Железная Рука.
     - Сигнал, - спокойно ответил матрос.
     Капитан мгновенно появился на палубе,  а  все матросы и солдаты стали
напряженно прислушиваться.
     Прошло несколько секунд, затем один за другим прозвучали три пушечных
выстрела, и снова все смолкло.
     - А это что значит? - шепотом спросил Антонио.
     - Замечены подозрительные корабли.
     - А кто дал этот сигнал?
     - Одно из разведывательных судов, посланных вперед.
     Капитан стоял не  шелохнувшись.  На  марсе флагманского корабля погас
фонарь, и немедля все остальные суда погасили фонари на корме.
     - Возможно,  ничего и не будет,  - сказал матрос, - а это очень жаль,
ведь  опасность грозит только торговым судам.  Первая же  пуля  пробьет их
скорлупу.
     Снова раздался выстрел,  затем второй,  а  после минутного перерыва -
пять выстрелов подряд.
     - Вражеская эскадра, но она бежит от нас, - сказал матрос.
     Теперь Антонио все  понял:  вторая флотилия Моргана под командованием
вице-адмирала   начала    маневрировать   согласно   полученному   наказу.
Объявленная тревога должна была или затянуться, или привести к сражению.
     Сигналы следовали один за другим,  и матрос объяснял Железной Руке их
значение.
     - Противник идет на фордевинд.
     - Разведчики просят разрешения продолжать преследование.
     - Флагманский корабль дал согласие.
     Так прошло около часа. Но вот прозвучал сигнал, после которого матрос
в удивлении поднял голову. То был один выстрел, потом три, потом еще три.
     - Что случилось? - спросил Антонио.
     - Противник лег на другой галс.
     - Ты думаешь, он хочет сражаться?
     - А зачем же тогда менять галс? Разве что они хотят сдаться...
     - Еще сигнал?
     - Да... идет в крутой бейдевинд.
     С  флагманского корабля дали два выстрела,  потом один,  а за ним еще
два.
     - Наконец-то! - выпрямившись во весь рост, сказал матрос.
     - Что это?
     - Принять боевой порядок.
     - Без боевой тревоги?
     - Этот сигнал дается раньше.
     Все пришло в  движение на кораблях,  и тут же прозвучал сигнал боевой
тревоги.   Словно  ретивые  кони,  направляемые  твердой  рукой  всадника,
двинулись корабли  занимать назначенное им  место  и  вскоре,  несмотря на
ночную  темноту,  можно  было  понять,  что  боевой  порядок образован,  а
торговые суда помещены в арьергарде.
     Теперь началась подготовка к сражению.


                                    XI

                         <ЗНАМЕНИТЫЙ КАНТАБРИЕЦ>

     Среди торговых судов,  следующих под  охраной испанского королевского
флота,  был  корабль,  который держался на  воде скорее благодаря каким-то
чарам  или  воле  своего  капитана,  нежели  благодаря  своей  оснастке  и
прочности кузова.
     Эта старая,  разбитая посудина,  носившая пышное название <Знаменитый
кантабриец>,  ныряла в волнах,  подобно чайке с подбитым крылом,  и,  даже
подняв все свои паруса,  с  трудом поспевала за мощными судами королевской
эскадры.
     Капитана,  который  вел  это  чудо  мореплавания,  звали  дон  Симеон
Торрентес.  Старый  морской  волк,  мрачный брюзга  изрыгал проклятия,  от
которых  дрожали  корабельные мачты,  а  с  экипажем  обращался  не  более
почтительно,  чем  торговец мулами  из  Новой  Испании со  своим  товаром.
Матросы  подобрались  под  стать  капитану;  шатаясь  по  морям  на  своей
посудине,  они  обросли бородами и  поседели,  и  можно  было  сказать без
ошибки, что даже юнги на <Знаменитом кантабрийце> были стариками.
     На этот-то  корабль   попали   пассажирами   трое   наших   знакомых,
направлявшиеся в Веракрус: сеньора Магдалена, ее дочь Хулия Лафонт и Педро
Хуан де Борика,  бывший живодер из селения Сан-Хуан-де-Гоаве. Больше никто
не   решился   доверить   свою   жизнь   ненадежной   палубе  <Знаменитого
кантабрийца>,  и,  возможно,  поэтому,  а  быть  может,  по   другим   нам
неизвестным причинам дон Симеон Торрентес был раздражен сверх меры.
     Педро Хуан,  Медведь-толстосум, и его новое семейство были приняты на
борту корабля весьма сухо.
     - Ну  и  злющее же  лицо  у  этого человека,  -  шепнул Педро сеньоре
Магдалене.
     - Как у всех испанцев, - равнодушно ответила она.
     - Магдалена!  Магдалена!  - укоризненно воскликнул Педро. - Так-то ты
выполняешь свое слово.  Ведь в день нашей свадьбы ты пообещала не говорить
плохо об испанцах.
     - Верно, верно, прости меня. Но иной раз я говорю это, даже не думая.
     Тут  Хуан  почувствовал  первые  признаки  морской  болезни  и  решил
подняться на  палубу,  в  надежде что  свежий морской ветер  подкрепит его
силы.
     <Знаменитый кантабриец> шел на всех парусах, тяжело зарываясь в волны
и продвигаясь с быстротой погребального шествия.  Капитан стоял на палубе,
покуривая трубку,  когда  неожиданно над  одним из  люков появилась голова
живодера. Капитан, увидев его, процедил сквозь зубы какое-то проклятие и с
досадой отвел глаза.  Было ясно, что Хуан пришелся не по душе дону Симеону
Торрентесу.
     Медведь-толстосум  поднялся  по  трапу  и,   устроившись  на  палубе,
устремил печальный взор  в  морскую даль.  Дон  Семеон  продолжал спокойно
курить,  выпуская густые клубы  дыма  и  время от  времени бросая свирепые
взгляды на Хуана, который даже не видел его.
     Теперь <Знаменитый кантабриец>, казалось, двигался еще медленнее. Дым
из  трубки капитана,  не  рассеиваясь,  тучей навис над его головой,  едва
заметно  поднимаясь  легкими  спиралями  в  небо.  Ветер  стих,  и  паруса
заполоскали.
     - Тысяча молний в пороховой погреб! - прорычал старый капитан. - Этот
ветер подводит нас...
     Он стал всматриваться в горизонт.
     - И без всякой причины,  без всякой причины,  -  продолжал он.  -  Да
поглотят  меня   хляби   морские,   если   где-нибудь   есть   хоть   одна
неблагоприятная примета.  А  между  тем  <Знаменитый кантабриец> идет  так
тяжело, будто под нами не вода, а мед. Клянусь дьяволом, виновата скверная
рожа  этого пассажира.  У  него  дурной глаз.  Свидетель бог,  если он  не
спустится в трюм, я его отправлю на ужин акулам.
     Хуан,  искавший на  палубе  свежего ветерка,  нашел  только  солнце и
совершенно неподвижный,  воздух.  Не почувствовав никакого облегчения,  он
снова направился к люку и скрылся. Случайно в тот самый миг, когда капитан
потерял его  из  виду,  порыв  свежего ветра  подернул рябью водную гладь,
наполнил паруса <Знаменитого кантабрийца> и запел в старых снастях. Однако
дон Симеон Торрентес разразился не радостным, а гневным криком:
     - Все бури ада!  Теперь ясно:  на  беду свою я  взял этого проклятого
пассажира,  похожего скорее на медведя, чем на христианина! Он-то и пугает
ветер,  теперь мне все ясно! Он еще принесет нам несчастье... Но если море
разбушуется, клянусь прахом моих предков, я швырну его в воду, и пусть там
спознается с акулами.
     Ветер дул до  самого вечера,  но снова внезапно стих,  едва на палубе
показался Хуан вместе с  Магдаленой.  В этот момент капитана поблизости не
было,  однако он не мог не заметить,  что корабль замедлил ход, и поспешно
поднялся  на  палубу,  с  беспокойством поглядывая на  бессильно  повисшие
паруса.  Осмотревшись вокруг,  он увидел Хуана и сеньору Магдалену. Ярость
вспыхнула в нем с новой силой,  ведь,  по его мнению,  именно Хуан пугал и
прогонял ветер,  а значит, он-то и был виновен в задержке, которая грозила
им опасной встречей с пиратами, если они действительно были близко.
     Дон Симеон решительно направился к  Хуану,  который,  глядя на  море,
мирно беседовал с сеньорой Магдаленой. Подойдя незаметно и остановившись у
них за  спиной,  капитан заорал и  затопал ногами в  таком бешенстве,  что
любая менее привычная палуба непременно провалилась бы:
     - Клянусь всеми чертями и дьяволами ада!..
     Хуан и  его жена в  испуге оглянулись.  Капитан,  стиснув зубы и сжав
кулаки,  смотрел на живодера, вертя во все стороны головой. Педро Хуан рад
был бы отступить, но деваться было некуда.
     - Гм! - произнес Симеон, стараясь сдержаться.
     - Что вам угодно? - пролепетал через силу Хуан.
     - Смотрите!  -  сказал дон Симеон,  хватая его за руку и  указывая на
повисшие паруса.
     - Нам грозит непогода? - простодушно спросил Хуан.
     - Вам гро