овы ли вы подтвердить это перед судом?
     - И даже перед самим королем, если потребуется.
     - В таком случае я пошлю за вами, когда понадобиться...
     - Нет,  вы  должны сегодня же  взять меня  под  свое покровительство.
Поймите, ко мне подошлют убийц, и, мертвая, я навсегда умолкну. Дон Энрике
знает,  где я живу,  знает,  что мне известно его прошлое, что я одинока и
беззащитна,  и,  прежде чем я успею громогласно разоблачить его,  он убьет
меня, я в этом уверена.
     - Пожалуй, вы правы.
     - Я  единственная помеха на его пути,  и он не остановится перед тем,
чтобы убрать меня.
     - Мне пришла в голову превосходная мысль.
     - Какая?
     - Сегодня состоится моя свадьба в доме моей сестры и посаженой матери
Гуадалупе,  вдовы де Торре-Леаль. Мы пробудем там весь день, сюда вернемся
только к ночи. Я провожу вас сейчас к сестре, а потом вы поселитесь здесь,
у меня. Согласны?
     - Да.
     - Моя сестра знает вас?
     - Не думаю.
     - Тем лучше. Идемте же.
     - А как, по-вашему, мне следует поступать дальше?
     - Вы приедете вместе со мной к графине, и едва в ее доме появится дон
Энрике,  вы бросите ему в  лицо все,  что вы о  нем знаете,  и прибавите к
этому, что он похитил вас.
     - В моем похищении он не виновен.
     - Пусть так, но кто может опровергнуть ваши обвинения?
     - Никто.
     - Вот ему и не удастся оправдаться.
     - Понимаю.
     - Следуйте за мной, время не терпит.
     Об  руку со  своей гостьей дон  Хусто сошел вниз,  где у  подъезда их
ожидала карета,  запряженная парой превосходных мулов. Заговорщики уселись
в  карету,  которая легко  и  быстро покатила по  улицам города,  пока  не
остановилась у  величавого обиталища графов де  Торре-Леаль.  Здесь  также
царило лихорадочное оживление, - все готовилось к предстоящему торжеству.
     Ведя  закутанную в  непроницаемую вуаль даму,  дон  Хусто прошел мимо
слуг,  толпившихся в  патио.  Слуги  и  конюхи  провожали  жениха  низкими
поклонами, уверенные, что он ведет свою невесту.
     Чета поднялась по  лестнице и  вошла в  одну из  комнат,  где,  кроме
служанки, никого не было.
     - Хулиана,  -  обратился к ней дон Хусто,  - передай сеньоре графине,
что мне надо поговорить с ней. Она у себя одна?
     - Нет, у сеньоры гостья.
     - Все равно, передай, что я жду ее.
     Мгновенье спустя  дверь  отворилась,  и  в  комнату вошла  графиня де
Торре-Леаль.  Это была женщина средних лет,  необычайно бледная;  черты ее
лица и  вся манера держать себя говорили о природной доброте и мягкости ее
характера.
     На  ней  было  платье черного бархата,  отделанное черными кружевами,
брильянтовая диадема  сверкала  на  головном  уборе  из  черных  кружев  и
бархатных лент. Длинные подвески, широкое ожерелье и брильянтовая брошь на
груди дополняли ее богатый наряд.
     - Добрый  день,   Гуадалупе,  моя  посаженая  мать,  -  сказал  ей  с
горделивой улыбкой дон Хусто. - Как ты сегодня почивала?
     - Несколько  лучше,   -  ответила  графиня,  легким  наклоном  головы
приветствуя донью Ану, поднявшуюся с кресла.
     - Гуадалупе, прошу тебя, приюти у себя на сегодняшний день эту даму.
     - С большим удовольствием, - ответила графиня.
     - И ты и я,  мы чрезвычайно многим обязаны сеньоре.  Потом я расскажу
тебе об этом подробнее.
     - Ты говоришь, мы многим обязаны?
     - Да, позднее ты все узнаешь. Снимите вуаль, сеньора, - продолжал дон
Хусто, обращаясь к донье Ане, - здесь вы можете чувствовать себя как дома.
     Донья Ана открыла лицо и рассыпалась перед графиней в благодарностях,
на что та с мягкой улыбкой ответила:
     - Сеньора, я рада предложить вам гостеприимство, мне достаточно того,
что за вас просит мой брат.
     - Благодарствуйте, сеньора графиня, - ответила донья Ана.
     - Я желал бы поговорить с тобой наедине,  сестра, - сказал дон Хусто,
- если ты не возражаешь, сеньора могла бы проследовать в другие покои.
     - Прекрасно,  она  составит компанию моей гостье,  которая сидит пока
одна в ожидании венчания.
     - Отлично.
     - Хулиана,  -  сказала  графиня,  обращаясь к  служанке,  ожидавшей у
дверей.
     - Госпожа, - откликнулась служанка.
     - Проводи сеньору в зал.  Прощу вас, сеньора, чувствовать себя здесь,
как в вашем собственном доме.
     - Бесконечно тронута вашей добротой, сеньора графиня.
     Донья Ана встала и  последовала за  служанкой через анфиладу покоев в
зал,  где  собирались гости в  ожидании свадьбы.  По  пути она внимательно
разглядывала ковры и  богатое убранство комнат.  Войдя в зал,  она увидела
сидевшую в кресле пожилую, изысканно одетую даму.
     Молодая  женщина  подошла  ближе,   чтобы  приветствовать  ее,   дама
повернула к ней голову, и у обеих одновременно вырвался крик удивления.
     - Ана! - воскликнула старая дама.
     - Матушка! - отозвалась донья Ана.
     На  какой-то  миг женщины замерли в  нерешительности,  потом,  рыдая,
бросились друг другу в объятия.
     Служанка,  провожавшая донью Ану, с удивлением смотрела на эту сцену,
потом,  рассудив, что графиня, очевидно, заранее подготовила эту встречу и
ей  здесь  делать  нечего,  ушла,  покинув  взволнованную мать  наедине  с
дочерью.
     Меж тем у графини с доном Хусто завязался горячий спор.


                                  XVIII

                              БРАТ И СЕСТРА

     - Хусто,  -  начала донья Гуадалупе,  -  я  никогда не одобряла твоих
намерений отделаться от дона Энрике.
     - Я  заботился о  твоем сыне,  моем  племяннике.  Наследство и  титул
принадлежат ему.
     - Не   будем  обманываться,   Хусто,   наследство  и   титул  ему  не
принадлежат. Бог накажет нас, если мы завладеем чужими правами.
     - Ты слишком щепетильна для матери...
     - Быть щепетильной, как это ты называешь, моя святая обязанность. Да,
я мать, но прежде всего я христианка. Я люблю своего сына, но, именно любя
его, я не желаю ему богатства, приобретенного преступным путем. Неправедно
добытое богатство - проклятье для того, кто им завладел...
     - Все эти рассуждения хороши в устах проповедника,  Гуадалупе, они не
заставят меня ни на йоту отступиться от намеченного плана.  Как опекун,  я
обязан заботится о благе твоего сына.
     - Но не в ущерб его совести...
     - Его совести?  А что понимает ребенок в таких делах?  За них отвечаю
я, что же касается моей совести,  то она у меня вполне спокойна.  Дай бог,
чтобы дон Энрике мог похвалиться тем же.
     - Это значит, что ты не уверен в его смерти?
     - Да,  не уверен...  Сеньора, что явилась со мной, утверждает, что он
жив и находится в Мехико.
     - Жив! Боже, благодарю тебя! - с искренней радостью воскликнула донья
Гуадалупе.
     - Как,  ты  радуешься,  что  дон  Энрике жив и  в  любой момент может
появиться, чтобы отнять у твоего сына отцовское состояние?
     - Хусто, будущность и состояние моего сына вполне обеспечены тем, что
оставил ему и мне граф,  нам не к лицу посягать на чужие богатства.  Да, я
счастлива, что дон Энрике жив, у меня сердце разрывалось при мысли, что на
моем  безвинном сыне  лежит кровь брата.  Запятнанные кровью дона  Энрике,
графский титул и состояние не принесли бы ничего,  кроме несчастья,  моему
дорогому ребенку. Бог карает тех, кто нечестно завладел богатством.
     - Итак,  если дон  Энрике появится,  ты  способна вернуть ему все,  в
ущерб твоему родному сыну?
     - Конечно,  и  это  не  нанесло  бы  никакого ущерба  моему  ребенку,
напротив, бог вознаградил бы его за такое доброе дело.
     - Ну,  знаешь,  Гуадалупе, ты просто с ума сошла. Так ты в самом деле
способна?..  По счастью,  я еще жив и,  вопреки твоей воле, помешаю такому
сумасбродству,  слышишь?  Я опекун ребенка и не допущу,  чтобы ты со своей
щепетильностью подарила другому состояние, которое принадлежит твоему сыну
по  праву  наследства.  Я  недаром  сумел  отстоять  это  право  за   моим
племянником.
     - Хусто, ради бога!
     - Нет,  нет,  Гуадалупе,  дай мне свободу,  не мешай мне.  Дон Энрике
придет,  я в этом уверен; но предупреждаю тебя - не мешай мне действовать.
Пусть он  появится здесь,  но горе ему!  Я  сумею обратить его в  бегство.
Опозоренный, он или отступится, или погибнет.
     - Но это низость! Не забывай, он брат моего сына.
     - Однако  теперь  не  время  заниматься этим  вопросом.  Близится час
венчания, мне пора ехать за Хулией и ее семьей. Увидим. Прощай. Позаботься
о твоей гостье...
     Не ожидая ответа, дон Хусто поднялся и вышел из комнаты.
     Донья  Гуадалупе склонила голову и  задумалась.  Потом,  поднявшись с
кресла, она решительно произнесла:
     - Нет, тысячу раз нет! Мой сын не беден, но, будь он даже нищим, я не
желаю ему сокровищ и титула,  приобретенных нечестным путем.  Я поговорю с
этой женщиной, которую привел с собой брат... увидим...
     Сеньора Магдалена не  смогла  уснуть  после  разбудившего ее  ночного
стука в дверь;  поднявшись с постели,  она прошла в комнату Хулии. Молодая
девушка все еще не раздевалась; она молилась, плакала и размышляла.
     Что,  если  юноша,  о  котором ей  рассказала Паулита,  в  самом деле
Антонио Железная Рука?  Неужто она выйдет замуж за дона Хусто?  А если это
не  он,  то  под  каким предлогом отказаться от  свадьбы?  Что,  если юный
охотник навсегда забыл ее? Смеет ли она ради призрачной мечты пожертвовать
покоем матери?
     Вот какие мысли теснились в  голове Хулии.  Сердце ее  разрывалось на
части. Неопределенность была в тысячу раз тягостнее самой ужасной правды.
     Она  молилась,  просила  бога  наставить  ее  и  вернуть  ей  прежнюю
решимость,  утраченную после  недавнего  разговора  с  Паулитой.  Внезапно
послышался стук в  дверь,  это  была сеньора Магдалена.  Для Хулии настала
решающая минута.
     - Ты все еще не ложилась, дочурка? - спросила мать.
     - Нет, матушка, - ответила Хулия.
     - Что же ты делаешь?
     - Я молю бога о мужестве и покорности судьбе.
     - Хулия!
     - Не обращайте внимания на мои слова, матушка...
     - Ну, хорошо, пора одеваться, дон Хусто не замедлит приехать.
     Хулия не отвечала.  Сеньора Магдалена кликнула горничных,  и началось
облачение невесты в свадебный наряд.
     Молодая девушка столько пережила за  истекшую ночь,  что  мысли в  ее
голове путались; порой ей казалось, что она теряет рассудок.
     До этой  ночи  надежды  на  возвращение  Антонио  не  было,  и  Хулия
чувствовала  себя  спокойной и готовой к жертве.  Потом она,  сама не зная
как,  очутилась в незнакомом доме во власти Паулиты,  которая  из  прежней
мягкой,  дружелюбной женщины превратилась в тигрицу и угрожала ей смертью.
Перед взором Хулии открылся  неведомый  мир,  где  Антонио  Железная  Рука
назывался доном Энрике, а Паулита была ее соперницей.
     Неожиданно великодушие одержало верх в  сердце этой дочери народа;  с
ее  помощью  Хулия  после  мучительного кошмара  вернулась домой  и  снова
очутилась у  себя в  комнате;  даже мать не заметила ее отсутствия.  И вот
теперь, когда едва занимается заря, ее облачают в свадебный наряд.
     События минувшей ночи  могли  потрясти самые  крепкие нервы;  стоя  в
богатом  уборе  посреди  комнаты,   бедная  Хулия  едва  соображала,   что
происходит, и всему подчинялась безропотно.
     В  дом  приехал дон  Хусто;  сеньора Магдалена ждала его,  одетая как
полагалось для торжественного случая;  Педро Хуан де Борика также появился
в праздничном камзоле.
     Бывший живодер,  с налившимися кровью глазами на бледном лице,  вошел
сперва нерешительно; но, увидев безмятежное лицо жены, он понял, что Хулия
не  выдала его,  и  заметно повеселел.  Вчетвером они  уселись в  карету и
покатили к дому доньи Гуадалупе.
     Графиня вышла навстречу приехавшим и  ввела их  в  одну из  гостиных;
ждали священника,  который должен был благословить новобрачных в  домашней
часовне.
     Донья Ана удалилась во  внутренние покои,  где можно было,  оставаясь
невидимой  для  посторонних взоров,  на  свободе  поговорить с  матерью  и
рассказать ей все пережитые бури.
     - Выходит,  дочь моя, что ты была всего-навсего игрушкой в руках дона
Энрике и дона Диего?
     - А что я могла сделать,  матушка?  - ответила донья Ана. - Одинокая,
беспомощная,  я была сперва отвергнута доном Энрике,  а потом доном Диего.
После гибели дона Кристобаля де Эстрады я  оказалась одна,  совсем одна на
белом  свете,  в  чужой,  далекой стране.  Дон  Диего  предложил мне  свое
покровительство,  и  я  без колебаний приняла его;  своим благородством он
завоевал мою любовь. Если бы он не сделал мне предложения, не убедил выйти
за него замуж,  удар не был бы так жесток;  но в тот самый день,  когда мы
собирались вместе покинуть Мехико,  моя злая судьба, а вернее, дон Энрике,
виновник всех бед,  привез в Мехико донью Марину,  и мои планы рухнули.  Я
решила отомстить за себя и разоблачила дона Энрике перед вице-королем.  Об
этом письме каким-то образом проведал дон Диего,  и  вот теперь я потеряла
даже его дружбу.
     - Что же ты думаешь сейчас предпринять?
     - Отомстить за себя,  -  глухо произнесла донья Ана, - отомстить дону
Энрике,  не  давать ему  пощады,  заставить его просить у  меня прощения и
жениться на мне.
     - Боюсь, ты не достигнешь своей цели.
     - А вот увидишь. У меня против него страшное оружие.
     - Да поможет тебе бог и да просветит он тебя.
     - Поверьте, матушка, я достаточно сильна и не отступлю.
     В этот миг на пороге показалась графиня.
     - Вы не собираетесь присутствовать при обряде? - спросила она.
     - Мне не хотелось бы, чтобы меня узнали, - ответила донья Ана.
     - Если желаете,  я  могу провести вас  в  ризницу,  где  вас никто не
увидит,  а сами вы сможете все свободно разглядеть.  Невеста необыкновенно
хороша собой и одета с изысканным вкусом. Согласны?
     - Благодарю вас, сеньора графиня. Уже пора?
     - Нет еще. Священник приглашен к девяти утра, а сейчас только восемь.
Я дам вам знать, а пока я вынуждена вас покинуть, надо встречать гостей.
     - Я не желала бы служить вам помехой, сеньора графиня.
     - После долгой разлуки вам,  конечно,  есть о  чем поговорить с вашей
матушкой.
     - О да!
     - Предоставляю вам полную свободу.
     - Благодарствуйте, сеньора.
     Графиня вышла, и донья Ана осталась наедине с матерью.
     Между тем  большой зал  заполнили гости;  то  были дамы и  кабальеро,
принадлежавшие  к   высшей  знати   Мехико  и   приглашенные  графиней  на
бракосочетание брата. Каждый жаждал посмотреть на невесту. Она приковала к
себе все взгляды, была предметом всех разговоров и толков.


                                   XIX

                              БРАКОСОЧЕТАНИЕ

     Дон  Энрике и  дон  Диего,  подойдя к  дому  графини,  остановились в
нерешительности,  не  зная,  как  лучше поступить:  смело войти в  дом или
прибегнуть к какой-нибудь уловке.
     Внезапно дон Энрике заметил среди слуг одного из давнишних служителей
по имени Пабло.
     - Мне пришла в голову хорошая мысль, - сказал он дону Диего.
     - Какая?
     - Видите ли вы этого старика у входа?
     - Да, вижу.
     - Ну,  так вот, это один из старинных слуг моего отца, он меня, можно
сказать,  вынянчил.  Окликните его,  он,  несомненно,  меня узнает и может
оказать нам большую услугу.
     - Вы доверяете ему?
     - Доверяю,  но  осторожность никогда не  мешает.  Я  не покажусь ему,
прежде чем мы не убедимся в его преданности.
     Индиано приблизился к старику.
     - Друг  мой,  -  начал  он,  -  один  кабальеро желал бы  сказать вам
несколько слов; он ждет вас здесь, за углом дома.
     - Ждет меня? - недоверчиво переспросил Пабло.
     - Да,  вас.  Опасаться вам нечего,  сейчас светлый день,  и кабальеро
находится всего в двух шагах отсюда.
     После минутного колебания старик согласился:
     - Идемте.
     Дон  Диего  повел  старого слугу  туда,  где,  закутавшись в  плащ  и
надвинув шляпу на лоб, его поджидал дон Энрике.
     - К вашим услугам,  - проговорил старик, оглядев с ног до головы дона
Энрике.
     - Если не ошибаюсь, вы Пабло, старый слуга графа де Торре-Леаль?
     - К вашим услугам, - снова проговорил старик.
     - Сегодня какое-то торжество в доме графини? - спросил дон Энрике.
     - Да, сеньор, сегодня свадьба брата моей госпожи.
     - И  сегодня же  истекает срок для возвращения дона Энрике,  старшего
сына, не так ли?
     - Да,  такие  толки  ходят  среди  слуг,  -  ответил  Пабло  с  явным
неудовольствием.
     - А вы знали дона Энрике?
     - Знал ли я его?  - воскликнул со слезами в голосе Пабло. - Знал ли я
его?  Да я его на руках носил,  когда он был ребенком,  я его, как родного
сына,  любил...  И да простит меня бог, разве можно сравнить дона Энрике с
теми, что теперь владеют его добром, его наследством?
     - А что же случилось с доном Энрике? Где он?
     - Да если б я только знал, где он, неужто я не побежал бы к нему?
     - Узнали бы вы его, если бы вам довелось с ним встретиться?
     - Разом узнал бы.
     - Вы уверены?
     - А то как же?
     - Ну,  так взгляните на  меня!  -  воскликнул юноша,  откидывая плащ,
наполовину закрывавший его лицо.
     Удивление и  горячая радость выразились на открытом лице старика,  и,
после мгновенного колебания, он, рыдая, бросился на шею к дону Энрике.
     - Мальчик!  -  закричал он. - Сеньорито! Это вы!.. Ах, какая радость,
какая радость! Мальчик мой, какая радость!
     - Полно,  старина, - успокаивал его растроганный дон Энрике, - полно,
умерь свою радость,  еще  кто-нибудь из  прохожих увидит нас.  Послушай-ка
лучше, мне надо о многом поговорить с тобой.
     - Я просто глазам своим не верю, сеньорито, - повторял старик.
     - Ну, успокойся и послушай, что я тебе скажу. У нас мало времени.
     - Что прикажете, дорогой сеньор? Я на коленях буду служить вам.
     - Вот что,  мне нужно незамеченным войти в дом и до поры  до  времени
укрыться где-нибудь от посторонних взглядов.
     - Это легче легкого, сеньорито: я вас проведу в вашу прежнюю спальню,
помните?
     - Да. А кто там теперь спит?
     - Никто,  сеньорито,  никто. Ваш отец велел ничего не трогать в вашей
комнате до сегодняшнего дня,  когда все наследство должно будет  достаться
новому господину;  а я каждый день прибираю там,  чищу ваши вещи,  платье,
оружие, словно вы там по-прежнему живете.
     - Спасибо, дружище!
     - Так  что,  ежели желаете,  можете надеть ваш  лучший камзол,  он  в
полном порядке.  Только ваши лошади состарились, как и я. А все-таки никто
их из конюшни не выводит.
     - Так идем же, - сказал дон Энрике, воодушевленный добрыми вестями.
     - Я  пройду вперед и  открою вам  вход с  улицы,  чтобы никто вас  не
заметил.
     - Отлично... А в котором часу назначено венчание?
     - Капеллана ждут в девять.
     - Ну, так ступай, открой нам дверь.
     Старик с  проворством юноши бегом вернулся к дому и поспешил отворить
дверь, которая вела прямо в покои дона Энрике.
     Подойдя к  своему прежнему жилищу,  дон Энрике побледнел,  сердце его
забилось сильнее.  Дон  Диего  молча следовал за  ним.  Пабло ожидал их  в
прихожей. Друзья вошли, никем не замеченные.
     Все комнаты на половине дона Энрике сохранились в  том виде,  в каком
он их оставил; на всем лежала печать самого тщательного ухода. Обстановка,
оружие, платье - все содержалось в образцовом порядке.
     Сердце дона Энрике сжалось, он с трудом преодолел волнение.
     - Ну,  вот мы и дома, - сказал он дону Диего. - А как, по-вашему, нам
следует поступить дальше?
     - Я думаю,  не пойти ли мне сообщить  обо  всем  вице-королю.  С  его
стороны  было  бы так великодушно поддержать вас своим присутствием в этом
трудном деле...
     - Боюсь, что он откажет.
     - Как знать?  Во всяком случае, я попытаюсь. Бракосочетание состоится
не  раньше  девяти  утра,   я   успею  пойти  во  дворец  и  поговорить  с
вице-королем. Согласны?
     - С условием, что вы верн