Но  признайтесь,  что вы счастливы и  что я  доставила вам радости,
которых вы до сих пор не знали.
     - Возможно, дочь моя.
     - Послушайте,  сеньор,  допустим,  я  согласилась  бы   стать   вашей
возлюбленной.  Что  получилось  бы из этого?  Еще одна женщина среди сотни
других,  которые доставили вам наслаждение,  презренная женщина,  быстро и
навсегда  позабытая  вами  после  минутного  опьянения.  А теперь разве вы
забудете меня? Разве смешаете мое имя с именами множества других женщин? И
разве  мои  проклятья  и  слезы  не  присоединились  бы к горестным стонам
множества других женщин, к их слезам, которые по ночам тревожат ваш сон? С
опустошенным сердцем вы равнодушно высадили бы меня где-нибудь на Кубе или
Ямайке.  А я,  я была бы навсегда погибшей женщиной,  и мне не осталось бы
иного  выхода,  как  предложить  себя  вашим морякам.  Да,  я сделалась бы
проституткой,  и,  если бы смерть не сжалилась надо мной в молодости,  мне
пришлось  бы на закате жизни нищенствовать,  чтобы добыть себе пропитание.
Моя дочь не знала бы своей несчастной матери и  тоже  проклинала  бы  вас.
Ведь верно?
     - Верно,  -  согласился  пират,  помрачнев;  ему  вспомнились  другие
женщины, которых по его вине постигла эта жалкая участь.
     - А  вместо всего этого я вас люблю и благословляю,  как моего отца и
спасителя; моя дочь станет вашей внучкой; сердце ваше переполнено чувством
нежности,  доселе  вам  незнакомой;  вы  испытываете  блаженное  и  чистое
счастье,  которое нельзя купить ни за какие сокровища земные,  - его может
дать душе лишь добрый поступок. Не правда ли, вы довольны собой?
     - Да, дочь моя, да.
     - Одной  возлюбленной  меньше,   сеньор,   вот  и  все.  Правда,  она
показалась вам сперва прекрасной, но, овладев ею, вы быстро пресытились бы
доступной любовью. Взамен этого вы приобрели целую семью.
     - Что верно, то верно, - подтвердил растроганный Морган.
     Он уже, казалось, примирился с ролью нежного отца Марины.
     Меж тем дону Энрике лишь редко,  да  и  то  издалека удавалось видеть
молодую женщину;  но он знал, что она весела и довольна, а кроме того, она
не  призывала его на помощь,  и  юноша мог предположить одно из двух:  или
пират отказался от своих любовных притязаний,  или же Марина удовлетворила
их и счастлива.
     Сборы  пиратов  были  закончены,  флотилия готовилась выйти  в  море.
Адмирал доверил дону  Энрике  командование <Отважным>;  Хуан  Дарьен  стал
вице-адмиралом.
     Как-то утром, перед тем как сняться с якоря, дону Энрике понадобилось
взойти  на  флагман,  чтобы  повидаться с  Морганом.  Пирата на  судне  не
оказалось; сидя одна на палубе, донья Марина смотрела вдаль.
     Дон Энрике подошел к ней.
     - О,  дон Энрике!  -  обрадовалась молодая женщина.  -  Я вас как раз
хотела видеть.
     - Я очень рад,  что невольно угадал ваше желание, сеньора. Чем я могу
быть вам полезен?
     - О, я просто хотела рассказать вам, что одержала победу и счастлива.
     - Вы, счастливы, сеньора?
     - Да.  У адмирала большое,  благородное сердце;  он не только пощадил
меня,  но даже дал мне надежду,  что когда мы подойдем к материку, я смогу
вернуться к мужу и дочери.
     - Сеньора, вы творите чудеса. Поздравляю вас. Для меня это был вопрос
чести, я только сожалею, что ничем не мог помочь вам.
     - Напротив,  вы очень помогли мне,  - мысль, что поблизости находится
человек, который принимает во мне участие, придала мне мужества.
     - Так или иначе,  сеньора, я еще раз подтверждаю свое обещание помочь
вам.
     - Я рассчитываю на вас и в доказательство хочу сообщить вам мой план.
Мы будем плыть на разных кораблях, не так ли?
     - Да, сеньора.
     - Вы на каком идете?
     - Я  командую <Отважным>,  отсюда его хорошо видно.  Мы  его отбили у
испанцев; приглядитесь к нему - на носу у него лев с короной.
     - Я  запомню.  Так  вот,  слушайте:  во  время  плавания постарайтесь
держаться поближе к нам и знайте:  если я взмахну белым платком, значит, у
меня все благополучно, красным - значит, я в опасности, а черным - значит,
я в беде.
     - Хорошо,  я  постараюсь идти так,  чтобы каждый день получать от вас
вести. В знак того, что я вижу вас и понял ваше сообщение, я взмахну белым
платком.
     - Прекрасно. А теперь ступайте, сейчас здесь будет адмирал.
     Морган в  самом деле приближался.  Дон Энрике отошел,  но пират успел
заметить, что Энрике ведет оживленный разговор с доньей Мариной.
     Ревнивое  подозрение необычайно легко  вспыхивает в  сердце  мужчины,
вступившего в зрелый возраст;  потеряв уверенность в собственных силах, он
боится,  что любимая женщина найдет себе по сердцу более молодого, и готов
в  каждом  юноше  видеть  своего  счастливого соперника.  Он  не  верит  в
прочность своей победы,  полагая, что женщина согласилась принадлежать ему
то ли из страха, то ли из расчета, а втайне любит другого.
     Змея  ревности ужалила сердце  Моргана.  Однако ему  удалось сдержать
себя. Скрывая, что происходит у него в душе, он с улыбкой обратился к дону
Энрике:
     - Здорово, молодой капитан! Все ли у вас готово?
     - Все,  -  ответил дон Энрике, - моему кораблю не придется завидовать
другим судам.
     - Значит, вы довольны?
     - Даже больше, чем вы можете предположить.
     Если человек встревожен, если им безраздельно владеет одна назойливая
мысль,  всякое случайно оброненное слово приобретает в  его  глазах особое
значение. Когда дон Энрике сказал: <Больше, чем вы можете предположить>, -
Морган вздрогнул.
     - Меня это радует, - ответил он, стараясь сохранить спокойствие, - вы
знаете, как я вас люблю.
     - Знаю, сеньор, вы для меня отец.
     - Как? - помрачнев, воскликнул пират, и в памяти его мгновенно возник
недавний разговор с доньей Мариной.
     - Это значит, сеньор, что вы благоволите ко мне, как отец.
     - Не стоит говорить об этом, - ответил, спохватившись, Морган.
     - Прошу прощения, если мои слова задели вас, но я вам так признателен
за ваше доброе отношение. Однако мне пора, ведь мы скоро выходим в море.
     - Да, ступайте.
     Дон  Энрике повернулся,  чтобы уйти,  но  адмирал его  окликнул.  Ему
захотелось посмотреть на  лица  юноши  и  доньи  Марины,  когда они  будут
говорить друг с другом в его присутствии.
     - Слушаю сеньор, - сказал, возвращаясь, дон Энрике.
     - Я хочу познакомить вас с одной молодой женщиной,  если только вы не
были с ней знакомы ранее.
     - Мне кажется, я говорил вам, что познакомился с ней в Мексике.
     <Они знают друг друга и обманывают меня>,  -  подумал Морган, а вслух
произнес:
     - Так вам тем более следует подойти к  ней.  Я  ее люблю больше,  чем
родную дочь.
     Они направились к донье Марине.  Ни Марина, ни Энрике не подозревали,
что происходит в эту минуту в душе адмирала.
     - Сеньора,  -  сказал Морган, - этот юноша, который был знаком с вами
еще в Мексике, желает с вами проститься.
     Донья Марина церемонно поклонилась, дон Энрике учтиво произнес:
     - Припадаю к вашим стопам,  сеньора.  - Потом протянул руку пирату. -
Прощайте, сеньор.
     - Прощайте, Антонио, - ответил Морган, пожимая руку юноше.
     Спускаясь по трапу в шлюпку, дон Энрике подумал:
     <Адмирал сегодня печален. Может быть, получены плохие вести?>
     А Морган меж тем говорил себе:
     <Притворщики!  Как  все  ловко  разыграно!  Не  слишком  ли  холодное
прощанье для двух старых знакомых?  Они задумали обмануть меня;  но трудно
провести старого морского волка!..  Я буду следить за ними. И тогда - горе
им!>
     Дул попутный ветер,  и  адмирал отдал приказ выйти в  море.  В первый
вечер плаванья Морган не  заметил ничего особенного,  хотя ни на минуту не
спускал глаз  с  доньи  Марины.  Молодая женщина была  по-прежнему весела,
общительна, и мрачные мысли пирата понемногу рассеялись.
     В конце концов он решил,  что ошибся, и стал упрекать себя в излишней
подозрительности;  чтобы загладить свою невольную вину, он удвоил внимание
к Марине.
     На следующий день, повинуясь команде капитана, <Отважный> подошел так
близко к  флагману,  что  можно  было  переговариваться с  одного судна на
другое.  Дул свежий ветер,  небо было ясное,  отчетливо различались фигуры
людей на палубе.
     Морган  задумчиво курил  и  смотрел  на  Марину,  сидевшую невдалеке.
Молодая женщина, погруженная в свои мысли, не замечала Моргана.
     Внезапно адмирал увидел,  как Марина, подняв голову, устремила взгляд
по направлению <Отважного>;  подозрение вспыхнуло в нем с прежней силой, и
он, отойдя, стал украдкой наблюдать, что будет дальше.
     Марина  огляделась  вокруг  и,  решив,  что  поблизости  никого  нет,
взмахнула  белым  платком.   Морган  так  и   впился  горящим  взглядом  в
<Отважного>:  в ответ дон Энрике -  пират узнал его -  тоже взмахнул белым
платком.  Итак,  они  договорились,  это,  несомненно,  был  сигнал или по
крайней мере приветствие.
     Кровь бросилась в голову адмиралу, в глазах потемнело, в ушах загудел
ураган; он покачнулся и, чтобы не упасть, ухватился за борт.
     Им овладело неодолимое желание с ножом броситься на Марину,  заколоть
ее,  кинуть ее  труп в  море и,  открыв огонь против <Отважного>,  пустить
корабль ко дну со всей его командой;  а потом поджечь порох в трюме своего
флагмана и взорвать его на воздух.
     В  один миг  Морган превратился в  разъяренного тигра,  способного на
любую  жестокость.   Но  тело  не  пришло  на  помощь  кровавым  замыслам:
потрясение оказалось настолько сильным, что он не смог с ним справиться, и
после первой безумной вспышки его  охватила слабость,  глаза затуманились,
мысли в голове помутились, он уронил голову на грудь и разрыдался.
     Каменное сердце  дрогнуло,  гнев  и  ярость  уступили место  простому
человеческому горю,  боль  оказалась сильнее,  чем  жажда мести,  и  слезы
хлынули из глаз пирата,  спасительные слезы, облегчающие душу в те минуты,
когда она переполнена нестерпимым страданием или безграничной радостью.  В
такой миг  даже самый сильный человек может умереть или лишиться рассудка,
если у него отнять способность плакать.
     Долго еще  жгучие слезы струились по  обветренному лицу  адмирала,  в
голове не осталось ни одной светлой мысли,  сердце было опустошено,  мечты
разбиты.
     Наконец,  он гордо вскинул голову, вытер слезы и, тряхнув гривой, как
лев, почуявший врага, грозно прорычал:
     - А я поверил ей! Она обманывала меня, презренная женщина играла моим
сердцем.  Но я  поступлю с ней,  как поступал с другими.  Лишь бы мои люди
ничего не узнали - то-то была бы для них потеха...
     Потом, приняв спокойный вид, он подошел к донье Марине.
     Молодая женщина рассеянно смотрела, как волны бьются о борт корабля.
     - Марина, - тихо окликнул ее пират.
     - Я вас слушаю, отец мой, - спокойно сказала Марина.
     - Мне надо поговорить с тобой.
     - Я всегда рада вас слушать.
     - Знаешь, - начал пират, оглядывая ее жадным взором, - знаешь, я не в
силах сдержать данное тебе слово.
     - Какое слово?
     - Относиться к тебе, как к дочери.
     - Боже мой,  но почему?!  -  воскликнула,  бледнея,  молодая женщина,
взволнованная необычным видом адмирала.
     - Почему? - переспросил Морган, и глаза его загорелись. - Потому, что
твоя красота сводит меня с ума, потому, что я не могу дольше владеть собой
и, наконец, я ревную.
     - Ревнуете? Но к кому же?
     - Ни к кому и ко всем. Я ревную тебя при одной мысли, что вместо меня
другой может завладеть твоей любовью.  Тогда мне уже будет поздно каяться,
что я по собственной вине потерял тебя. Лежа в объятиях другого, ты будешь
расточать ему свои ласки и вместе с ним смеяться над моей глупостью.
     - Но,  сеньор,  чего  вы  можете  достичь,  раз  моя  любовь  еще  не
принадлежит вам?
     - Марина, на что мне твоя любовь, раз ты будешь моей и я смогу делать
с тобой все,  что захочу. Не все ли мне равно, отдашься ли ты мне из любви
или из  страха,  будешь ли ты принадлежать мне по доброй воле или уступишь
силе.  Лишь  бы  ты  стала моей.  А  когда придет день и  ты  покинешь мой
корабль,  тебе  уж  не  удастся  посмеяться  надо  мной.  Пресытившись,  я
расстанусь с  тобой и  снова почувствую себя свободным.  А теперь,  пойми,
неутоленное желание сжигает меня. Хватит этой пытки, понимаешь? Такова моя
воля,  и  она свершится,  я  привык к  покорности,  и  горе тебе,  если ты
вздумаешь противиться моей воле!
     Пират  был  вне  себя.  Грудь  его  бурно вздымалась.  Гнев,  любовь,
желание,  ревность - все привычные мятежные страсти бушевали в его сердце,
отражались в искаженных чертах лица, трепетали в голосе.
     - Сеньор,  -  прошептала перепуганная Марина,  -  а  радость души,  а
любовь духовная?..
     - Молчи,  не  говори мне об этом.  Я  понял,  что вечная борьба между
телом и  духом -  сущий ад.  Такая любовь не  дает  ничего,  кроме горьких
сомнений и отчаяния,  она сжигает человека, на медленном огне иссушает его
сердце. Нет, нет, я не желаю тебя слушать, твои слова - обман, колдовство,
отрава. Я чувствую, как пламя пожирает мои внутренности, я должен погасить
его наслаждением.  Ты будешь моей,  как были моими все другие женщины,  ты
должна успокоить жар, возбужденный твоей красотой.
     - Сеньор, ради бога!
     - Слышишь,  отныне ты моя,  я больше не желаю мучиться.  Ты будешь...
моей возлюбленной, пока не надоешь мне.
     - Никогда! - с яростным мужеством воскликнула Марина. - Никогда!
     - Никогда,  змея?  Никогда?  Уж не думаешь ли ты,  что, ужалив меня в
сердце, отравив его своим ядом, ты выскользнешь из моих рук?
     - Тысячу раз предпочитаю умереть, чем быть твоей хоть на один миг.
     - Это мы еще увидим,  высокомерная индианка.  Я сумею превратить тебя
из гордой орлицы в кроткую голубку. Я тебя заставлю на коленях приползти и
умолять меня о любви и ласке.  Ты так настрадаешься, что моя любовь станет
для  тебя  желаннее рая.  А  потом,  когда я  упьюсь твоей красотой и  мне
приглянется другая женщина,  я  брошу тебя на  первом же острове,  который
встретится на  нашем пути,  и  ты  слезами омоешь свою вину,  свой обман и
непокорность.
     - Лучше смерть, презренный человек! - воскликнула донья Марина, гордо
закинув свою прекрасную голову и гневно сверкая глазами.  -  Лучше смерть.
Если тебе удавалось подчинять твоим низким страстям других женщин, значит,
они малодушно страшились смерти.  Но  я,  я  навсегда освобожусь от твоего
ненавистного присутствия...
     С  этими  словами донья  Марина рванулась вперед,  чтобы  броситься в
море;  но,  прежде чем ей удалось осуществить свое намерение, могучая рука
пирата остановила ее.
     Завязалась  яростная  борьба,  адмирал  с  трудом  удерживал  молодую
женщину, - отчаяние удесятерило ее силы.
     Морган кликнул на помощь двух матросов.
     - Связать и бросить ее в трюм, - приказал рассвирепевший адмирал.
     Не прошло и двух минут, как приказ его был выполнен.


                                   XVI

                                ИСПЫТАНИЕ

     С этого дня сердце Моргана ожесточилось. Запертая в грязном трюме, не
видя никого,  кроме матроса,  приносившего ей ломоть хлеба и  кружку воды,
лишенная свежего воздуха и света,  несчастная Марина стойко переносила все
страдания.
     Трюм кишел огромными крысами,  которые чуть ли  не  из рук вырывали у
нее скудную пищу,  кусали ее,  рвали на  ней одежду.  Невозможно было даже
уснуть;  стоило ей  прилечь,  как омерзительные животные нападали на  нее,
пробегали по  ее  лицу  и  своими холодными лапами приводили в  содрогание
бедную узницу. Зловонный воздух трюма был для нее не меньшей пыткой.
     Так  прошла неделя,  а  Морган ни  разу не  появился в  этой плавучей
тюрьме, которая была в тысячу раз ужаснее любой темницы на суше.
     Наконец наступил день,  когда  адмирал решил  проведать свою  жертву.
Полагая, что страдания сломили ее, он спустился вниз.
     За эти несколько дней платье молодой женщины превратилось в лохмотья;
грязные волосы были всклокочены, лицо побледнело и осунулось, помутившийся
взор горел мрачным огнем.
     Чувство жалости шевельнулось в  сердце пирата,  когда он с  фонарем в
руке вошел в трюм.  Донья Марина при виде его забилась в угол,  ей стало и
страшно и стыдно.
     - Надеюсь, ты раскаялась в своем упорстве, не так ли?
     Донья Марина не отвечала.
     - Говори,  -  продолжал Морган, - говори, ты раскаялась? Хочешь выйти
отсюда?
     Молчание вместо ответа.
     - Не  бойся,  подойди.  Ты  меня больше не привлекаешь,  за неделю от
твоей красоты не  осталось и  следа.  Повстречайся ты  мне такой с  самого
начала, я не взглянул бы на тебя. Но хоть один день, а ты будешь моей, для
меня это  вопрос чести,  самолюбия;  пусть никто не  посмеет сказать,  что
Морган-пират не добился своей цели. Поразмысли, Марина, и согласись. Всего
один день,  и я отпущу тебя на волю, осыпав золотом. А нет, так останешься
в трюме,  пока не сгниешь,  пока тебя не выкинут за борт. Вместе с тобой я
похороню на дне океана тайну своего поражения. Говори, будешь моей?
     - Никогда,  чудовище!  Ступай отсюда прочь, дай мне спокойно умереть,
не отравляй своим видом моих последних дней; я горжусь тем, что никогда не
была и  не буду твоей,  умру,  проклиная твое имя,  и до самой смерти тебя
будет грызть досада, что ты так и не овладел мной.
     - Марина! Марина! Не искушай моего терпения, берегись моего гнева.
     - Твоего гнева?  Ты мне не страшен, я презираю тебя. Думаешь, я боюсь
смерти?  Ошибаешься,  пират, гнусный насильник, разбойник, еретик! Убей же
меня,  убей!  Пускай  твои  трусливые приспешники боятся тебя,  пускай они
трепещут и  бледнеют перед тобой,  не  смея  взглянуть в  глаза смерти.  Я
презираю тебя и бросаю тебе вызов,  слышишь! Бросаю тебе вызов, презренный
пират!
     Адмирал выхватил нож и  кинулся на Марину,  а  та бросилась навстречу
и подставила клинку свою  обнаженную грудь.  Огромным усилием воли адмирал
овладел собой и отступил.
     - Видишь, видишь! - воскликнула донья Марина, вне себя. - Ты дрожишь,
ты не решаешься убить меня. Ведь ты умеешь убивать только трусов, таких же
трусов, как ты сам... Ударь меня ножом, я не боюсь тебя, я тебя презираю.
     Пират зарычал и,  не  в  силах долее владеть собой,  кинулся прочь из
трюма; вдогонку ему раздался громкий смех Марины.
     В  мрачном молчании пират вышел на палубу;  пережитая сцена произвела
на него тягостное впечатление.
     В  тот же день в  трюме появились два матроса;  без единого слова они
вывели донью Марину наверх и заперли в каюте.
     Морган испугался,  что  его  жертва погибнет в  трюме прежде,  чем он
удовлетворит свою прихоть.  Нет,  он не желал ее смерти, он жаждал, утолив
свой каприз, прогнать ее прочь со своих глаз. Вернется ли она потом к мужу
или погибнет на дне океана -  не все ли ему равно, лишь бы одержать победу
над строптивицей.
     Между тем после приступа ярости и отчаяния в сердце Марины проснулось
страстное желание бороться против  судьбы  и  сохранить жизнь.  Она  вдруг
поверила  в   свое  спасение.   Только  крайность  заставит  ее  пойти  на
самоубийство.
     Смерть -  последнее и  верное прибежище.  Если  она  потеряет надежду
спасти свою честь, она доведет пирата до бешенства и умрет от его руки или
бросится в море. А пока надо бороться, да, бороться и сохранить жизнь ради
дочери,  -  ведь  она  чувствовала в  себе достаточно мужества и  сил  для
борьбы.
     Покидая  Ямайку,  Морган  получил от  англичан значительную подмогу в
виде  корабля  с  тридцатью  шестью  пушками;   губернатор  острова  желал
обеспечить пирату  успешное  вторжение  в  испанские владения  на  Большой
Земле.
     Капитан английского корабля, голландец по имени Бинкес, был давнишний
друг Моргана.  Они  вместе выросли.  Бинкес был единственным человеком,  с
которым Морган мог  поделиться своим горем.  Он  рассказал другу все,  что
произошло между ним и дон