доме  маркиза дель  Валье,  потомка Эрнана  Кортеса.  Здесь  муниципальные
власти давали пышный бал.
     Сверкало и переливалось море алмазов, кружев, парчи и цветов, а в его
волнах мелькали прелестные лица,  горящие глаза,  чарующие улыбки. Веселые
молодые  голоса  сливались с  нежными звуками музыки,  и,  словно  далекий
аккомпанемент, раздавался звон хрусталя и серебра.
     На  празднестве,  не зная соперников,  царил Индиано.  Гордая осанка,
роскошный  наряд,   украшенный  невиданными  драгоценностями,  -  а  кроме
прочего,  отсутствие дона Энрике Руиса де Мендилуэты, - все способствовало
его успеху. К нему одному устремлялись пылкие взгляды и брошенные украдкой
признания.
     Доньи Аны не было видно,  и  этим объяснялось отсутствие дона Энрике,
но почему же не пришла она? Никто не знал, и все спрашивали об этом друг у
друга.
     В  четверть двенадцатого дон Диего взглянул на  усыпанные брильянтами
часы и шепнул Эстраде:
     - Пожалуй, пора.
     Эстрада пожал ему руку и незаметно выскользнул из залы.
     С этой минуты Индиано больше не танцевал. Скрывая волнение, он бродил
по залам, тайком поглядывая в окна, выходившие на главную площадь и начало
улицы Икстапалапа.  Так прошло более часа.  В тот момент,  когда дон Диего
тысячный раз посмотрел в окно, кто-то, тронул его за руку. Оглянувшись, он
увидел Эстраду.
     - Удалось? - спросил дон Диего.
     - Мне надо поговорить с тобой, - ответил Эстрада. - Выйдем отсюда.
     Они прошли по галерее в небольшой уединенный покой.
     - Говори же! - нетерпеливо воскликнул дон Диего.
     - Видишь ли, дело серьезное; я совершил безумство, но не раскаиваюсь.
     - Дон Энрике мертв?
     - Нет.
     - Тогда что же?
     - Слушай:  стоя на углу, я поджидал удобного момента, как вдруг из их
разговора понял, что дама собирается бежать со своим воздыхателем.
     - Вероломная!
     - Он должен был ждать на том же месте,  а она выйти из дверей дома. И
тут меня осенило:  я оставил четверку моих молодцов стеречь дона Энрике, а
с  остальными двумя  встал  у  входа.  Немного  погодя  мы  услыхали,  как
поворачивается ключ, дама выскользнула, и дверь снова захлопнулась.
     - Дальше...
     - Мы  схватили донью Ану,  едва  успевшую вскрикнуть,  мои  помощники
завернули ее в плащ,  взяли на руки и,  следуя за мной,  в одно мгновение,
никем не  замеченные,  перенесли ее  ко мне домой,  где она и  находится в
полном твоем распоряжении.
     - Какое безумие!
     - Безумие или нет,  но дело сделано. Если хочешь - она твоя, если нет
- оставь ее мне. Она мне нравится и немало помучила меня в свое время.
     - А если тебя изобличат?
     - Каким образом?  В  моем доме нет  никого,  кроме меня и  слуг.  Мои
подручные -  люди  верные,  в  самом крайнем случае я  заплачу собственной
головой,  а  ради такой славной девчонки стоит уйти немного раньше из этой
юдоли слез.
     - Что же делал дон Энрике?
     - Дрался на шпагах с четырьмя моими молодцами.
     - Чем же все кончилось?
     - Ничем.  Когда я  вернулся туда,  один из них ждал меня и рассказал,
что на помощь к  возлюбленному выскочили люди из дома доньи Аны,  мои люди
разбежались и все остались целы и невредимы.
     - Отлично.  Теперь  идем  отсюда,  чтобы  не  возбуждать  подозрений.
Следует сейчас же пустить слух,  что донья Ана бежала из дому неизвестно с
кем.   Да  постарайся,  чтобы  все  заметили  твое  присутствие  на  балу,
осторожность необходима.
     - А как быть с плененной голубкой?
     - Она  твоя,  ты  захватил ее  как  военную добычу.  Делай с  ней что
хочешь, я не люблю ее.
     - Мне повезло. Хотел бы я уже быть дома.
     - Нет, нет, будь осторожен. Не уходи с бала до самого рассвета.
     Молодые люди  вернулись в  залу,  и  через полчаса все  гости знали о
побеге  доньи  Аны.  Эстрада  веселился за  десятерых и  обращал  на  себя
всеобщее внимание.
     Меж  тем  бедная  донья  Ана,  ничего не  понимая,  сидела взаперти в
комнате совершенно неизвестного ей дома.  Дон Энрике думал,  что донья Ана
его обманула.  Донья Ана была уверена,  что это похищение -  дело рук дона
Энрике.
     Никто из них не вспомнил об Индиано.


                                    IX

                             ДОБРОМ ИЛИ СИЛОЙ

     Дом  дона  Кристобаля  де  Эстрады  стоял  позади  монастыря  святого
Франциска.  Эстрада не считался богатым человеком, но обладал достаточными
средствами,  чтобы жить  в  Мехико без  всяких забот.  У  него не  было ни
родителей,  ни  близких родственников,  и  он  проживал доходы  от  своего
имущества,  не зная других занятий,  кроме любовных похождений и танцев на
балах.  Хотя его уже и не называли юношей,  он все же был во цвете лет,  и
девицы на выданье считали брак с ним приличной партией.
     Дон  Кристобаль никогда  не  участвовал в  скандальных происшествиях,
случавшихся чуть  ли  не  каждый  день  в  столице колонии,  и  потому был
спокоен,  что на него не падет подозрение в похищении доньи Аны.  Утешаясь
этой мыслью,  Эстрада мечтал о  своей пленнице и  нетерпеливо поглядывал в
окна,  подстерегая первые лучи утренней зари. Разгоряченное воображение то
и  дело обращалось к  запертой в  его доме женщине,  которая могла затмить
всех собравшихся здесь красавиц.  Но  вот  взошла заря,  и  сердце Эстрады
забилось еще  сильнее.  Последние гости начали расходиться.  Эстрада вышел
вместе  с  ними  на  улицу,  распростился  при  первом  удобном  случае  и
стремительно зашагал к  своему дому.  Он  постучал в  запертую дверь.  Ему
открыли,  и, вытащив из кармана ключ, он бросился вверх по лестнице. Донья
Ана,  измученная тревожными мыслями,  дремала в  кресле.  Шум  открывшейся
двери  разбудил  ее.  Тусклый  утренний  свет  проникал в  комнату  сквозь
забранное толстой решеткой окно.
     Донья  Ана  повернула глаза  к  двери,  ожидая увидеть дона  Энрике и
собираясь  встретить его  -  смотря  по  обстоятельствам -  притворным или
подлинным гневом. Но неожиданно перед ней появился дон Кристобаль, и донья
Ана замерла, теряясь в догадках.
     - Да хранит вас бог, прекрасная сеньора, - сказал Эстрада.
     Донья Ана не ответила.
     - Поговорите же со мной, красавица, - продолжал Эстрада. - Боюсь, что
вам не удалось отдохнуть. Это помещение недостойно вас, но, что поделаешь,
я  не  успел подготовить вам  должный прием.  Поверьте,  дальше все  будет
по-другому.
     - Кабальеро,   -   высокомерно  произнесла  донья  Ана,   -  извольте
объяснить, что все это значит? Где я?
     - Нет  ничего  проще.  Вы  находитесь в  моем  доме,  в  доме  вашего
покорного слуги, Кристобаля де Эстрады, с сегодняшнего дня - в вашем доме.
     - Дон Энрике велел привести меня сюда?..
     - Простите, дон Энрике не имеет к этому никакого отношения.
     - Объясните же мне эту загадку.
     - С  величайшим удовольствием,  ибо  теперь мне терять больше нечего.
Ночью я увидел, как вы вышли из своего дома, несомненно собираясь бежать с
доном Энрике.  И  тут  я  подумал:  сам  бог посылает мне эту добычу;  чем
оставлять ее маврам,  путь лучше достанется христианам.  Я захватил вас, и
вот вы со мной и в моей власти.
     - Но это недостойно настоящего кабальеро!
     - Донья Ана,  я  хочу обратиться к  вашей памяти.  Я  вас  увидел,  я
полюбил вас,  вы подали мне надежду. Больше того, в иные дни вы давали мне
понять,  -  как,  впрочем, еще многим, - что любите меня. Но вскоре другой
завладел вашим вниманием,  и вы обо мне забыли.  Напрасно я просил, рыдал,
умолял; напрасно дни и ночи бродил вокруг вашего дома. Все было кончено, я
умер для вас... А это разве достойно дамы?
     - Дон Кристобаль! Вы избрали подлую месть!
     - Сеньора,  клянусь вам,  я не думал о мести.  Вы встретились на моем
пути,  что же,  по-вашему,  оставалось мне делать? Нужно обладать каменным
сердцем,  чтобы  не  воспользоваться  таким  случаем.  Вы - в моей власти.
Неужто вы думаете,  что человек,  завладевший такой прекрасной дамой,  как
вы, может легко отказаться от нее? При чем же тут месть? Я поступил бы так
же, даже если бы нас ничто не связывало.
     - Другими словами, вы решили не выпускать меня отсюда?
     - А это уж зависит от вашего поведения.
     - Как это понять?
     - Очень  просто.  Согласны вы  быть  моей?  Тогда вы  можете свободно
уходить и возвращаться...
     - Дон Кристобаль!
     - К чему обманывать друг друга?  Я решил,  что добром или силой, а вы
будете моей.
     - Никогда!
     - Выслушайте меня  и  будьте благоразумны.  Однажды вы  сказали,  что
любите меня.
     - Я солгала.
     - Нет, тогда вы меня любили.
     - Пусть так. И что же из того?
     - А то, что вам будет не так уж неприятно принадлежать мне.
     - После вашего низкого поступка?
     - В этом обвиняйте не меня, а судьбу.
     - И  вы  полагаете,   что  я  соглашусь  быть  чьей  бы  то  ни  было
возлюбленной?
     - А кем вы собирались быть для дона Энрике?
     - Супругой!
     Эстрада весело расхохотался.
     - И для этого вы бежали с ним? Полно, не будьте ребенком! Вы стали бы
его  возлюбленной и,  если вам этого так уж  хочется,  сможете стать ею  и
теперь,  потому что  ради  такой женщины,  как  вы,  охотно забывают былые
грехи.
     - Вы от меня ничего не добьетесь!
     - Подумайте хорошенько.  Вы -  в  моей власти,  никто не может помочь
вам, хотя вас и ищут повсюду. На меня не падет и тени подозрения, я принял
все меры предосторожности.  Соглашайтесь,  вы знаете,  что я люблю вас. Вы
можете быть счастливы со мной.  Сопротивление бесполезно,  все равно конец
будет один...  Разрешите прислать вам завтрак? Простите, что за разговором
я позабыл об этом.
     - Я ничего не хочу, - сказала донья Ана.
     - Полно,  уж  не хотите ли вы уморить себя голодом,  как принцесса из
сказки.
     Донья Ана,  несмотря на весь свой гнев,  улыбнулась.  В конце концов,
этот человек ей был не так уж противен.
     Всякая другая женщина, попав в такое положение, пришла бы в отчаяние.
Но донья Ана привыкла к дерзким  ухаживаниям  столичных  молодых  людей  и
достаточно  наслышалась от приятельниц об их любовных приключениях,  чтобы
не отнестись к ночному  происшествию  столь  трагично,  как  отнеслась  бы
какая-нибудь наивная простушка. Если говорить правду, донья Ана начала без
особого неудовольствия мириться со  своей  судьбой.  Волновала  ее  только
мысль, что же могло приключиться с доном Энрике?
     От  Эстрады не  укрылось все,  что  проиходило в  сердце пленницы.  С
каждой минутой он чувствовал себя тверже,  победа казалась ему не столь уж
трудной и  далекой,  и он понял,  что благодаря случайности может добиться
того, чего никогда не добился бы любовью и постоянством.
     - Донья Ана,  -  сказал он,  -  я пойду распоряжусь, чтобы вам подали
завтрак  и  приготовили  лучшее  помещение.   Здесь  вам  неудобно,  а  вы
нуждаетесь в отдыхе, ведь ночь вам выпала беспокойная.
     Донья Ана взглянула на  него,  не отвечая.  Но в  этом взгляде уже не
было вражды. <Как знать, - подумала она, - быть может, мягкостью я добьюсь
свободы>.
     Дон Кристобаль вышел,  и  вскоре два раба принесли донье Ане завтрак.
Она несколько раз пробовала с ними заговорить,  но не получала ответа.  То
ли они были немые, то ли получили строгий наказ молчать.
     Прошел час, и снова появился дон Кристобаль.
     - Сеньора,   -   сказал  он,  -  предназначенные  вам  покои  готовы.
Соблаговолите следовать за мной.
     Они  прошли через  ряд  комнат,  поднялись по  лестнице,  свернули по
узкому коридору и попали в просторный покой.
     - Здесь вы можете отдохнуть, - сказал Эстрада.
     Донья Ана огляделась.  В глубине комнаты она увидела окно,  но,  увы,
оно было расположено слишком высоко и забрано частой решеткой.
     Эстрада понял ее мысль.
     - Бесполезно искать выхода,  пока я сам не укажу его,  - сказал он. -
Это окно выходит на высокие стены монастыря.  Монахи не придут на ваш зов,
да  и  у  вас слишком хороший вкус,  чтобы сменять меня на  одного из них.
Отдыхайте и  подумайте над  тем,  что я  сказал:  моя -  добром или силой.
Больше я не произнесу ни слова.
     - Ваша дерзость начинает мне нравиться.  Пожалуй, вы скоро покажетесь
мне достойным любви.
     - Дай-то  бог.  Это  избавит вас  от  неприятностей,  а  мне принесет
счастье. Отдыхайте.
     И дон Кристобаль, выйдя из комнаты, запер тяжелую дверь на ключ.
     - Пусть  решает бог!  -  воскликнула донья Ана  и  одетая бросилась в
постель. Вскоре она спокойно спала.
     Донья  Фернанда потратила немало  сил,  чтобы  отыскать убежище доньи
Аны.  Однако все  поиски оказались тщетными,  и  в  конце концов достойная
сеньора решила,  что  похитителем был дон Энрике.  Таинственный ночной бой
она сочла чистой комедией,  полагая,  что юноша разгадал расставленную ему
ловушку и, как говорится в народе, отплатил с лихвой.
     Дон  Энрике,  со  своей  стороны,  тоже  пытался раскрыть тайну,  но,
убедившись в  тщете  своих попыток,  вообразил,  будто похищение разыграно
нарочно,  а свидание назначено с тем, чтобы заманить его в засаду и убить.
Поверив,  что донья Ана действовала заодно с Индиано,  он решил забыть эту
женщину и ждать разгадки событий от будущего.
     Дон  Энрике без  труда покорился судьбе;  сердце его  уже было занято
таинственной красавицей с улицы Такуба.  Стремясь рассеять мрачные мысли и
снова увидеть прекрасную даму,  дон Энрике прогуливался по тем местам, где
впервые увидел незнакомку, подолгу стоял перед домом, расспрашивал соседей
и в конце концов выведал ее имя и звание.
     Впрочем,  узнать ему  удалось немного:  женщина эта  недавно приехала
издалека,  откуда именно -  неизвестно,  очевидно,  она очень богата,  все
слуги у  нее индейцы и  не говорят по-кастильски,  поэтому у них ничего не
выспросишь,  а  главное,  эта дама ведет столь замкнутый образ жизни,  что
соседи  впервые увидели юную  красавицу лишь  в  день  святого Ипполита на
балконе дома.  Дон  Энрике был  близок к  отчаянию,  дни проходили один за
другим, а прекрасная незнакомка словно испарилась.
     Донья Ана не появлялась в  обществе,  история с похищением постепенно
забывалась, и никто больше не говорил о ней.
     А  вот в  доме дона Кристобаля де Эстрады произошли перемены.  Теперь
это уже не было жилище холостяка,  и  в городе стало известно,  что хозяин
дома зажил семейной жизнью. Правда, сеньору могли видеть только доверенные
служанки. Донья Ана больше не была пленницей, а Эстрада отказался от балов
и прогулок. Друзья говорили, что он вступил на праведный путь.
     Но только один Индиано был посвящен в тайну всех этих перемен.


                                    Х

                             ЖАЛОБА МОНАХИНЬ

     Хотя дон Энрике и  не был виновен в похищении доньи Аны,  его имя так
часто поминалось во всех разговорах,  вызванных ночным происшествием,  что
не  было в  Мехико человека,  который не  считал бы  его  виновником этого
скандала.
     Слава  дона  Энрике как  соблазнителя женщин росла с  каждым днем,  а
вместе с  ней  росло  негодование отцов семейств и  добропорядочных людей,
которые объявили чуть не  крестовый поход против бедного юноши и  ратовали
за то, чтобы его не принимали в семейных домах и остерегались, как злодея.
Вполне понятно,  что  все  эти толки дошли до  монастыря Иисуса и  Марии и
ввергли в тревогу мать настоятельницу, чем не преминул воспользоваться дон
Хусто.
     Выждав несколько дней,  чтобы сделать свой приход еще более желанным,
он появился однажды вечером в монастыре,  попросил разрешения поговорить с
настоятельницей и был немедленно принят.
     - Ах,  братец!  - едва завидев его, воскликнула настоятельница. - Сам
господь бог  посылает вас,  ведь мы  уже  было собирались пригласить вас к
себе.
     - Да простит мне ваше преподобие, что я не явился раньше. Я был занят
в доме сестры моей,  графини;  ее супругу,  сеньору графу,  выпали тяжелые
дни.
     - Уж не захворал ли наш благодетель?
     - Душа у него болит, матушка, душа.
     - Почему же?
     - Да   уж  ваше  преподобие  может  вообразить,   какие  неприятности
доставляет семье дон Энрике, которому господь не судил быть хорошим сыном.
     - Такова воля божия,  братец.  Бедный сеньор граф! Мы уже наслышаны о
его  печалях и  неустанно молим  за  него  господа в  наших  недостойных и
грешных молитвах.
     - О,  он безутешен.  И у такого хорошего, добродетельного, почтенного
человека,  известного своим  милосердием,  такой,  да  простит  меня  бог,
беспутный буян-сын.
     - Главное, огласка, братец. Огласка хуже греха.
     - Пресвятая дева Мария,  помоги сеньору графу!  Изволите видеть, ваше
преподобие,  каждый несет свой крест,  но, если сравнить нашу долю с долей
ближнего,  мы  должны еще благодарить бога за  то,  что крест наш не столь
тяжек.
     - Благословен господь во веки веков!
     - Аминь.
     - А  как  же  полагает  сеньор  граф  поступить со  своим  сыном?  Не
подумайте,  братец,  что я  спрашиваю вас о  том из праздного любопытства,
избави бог.  Но  буйство этого  юноши,  да  наставит его  господь на  путь
истинный, с каждым днем все больше омрачает добрую славу нашего монастыря,
недостойной настоятельницей коего я являюсь.
     - Сеньор  граф  ничего  с   ним   не   может  поделать.   Власти  его
недостаточно, чтобы пресечь зло.
     - Но кто же способен пресечь его?
     - Полагаю, матушка, что только его светлость вице-король.
     - То  же полагают и  наши отцы капелланы.  Но они не желали бы сами к
нему обращаться.
     - Нетрудно будет добиться желаемого другим путем.
     - Вот за этим-то я и ждала вас, братец. Посоветуйте, как быть?
     - Прежде  всего,  заручившись  согласием  прелатов,  ваше  преподобие
напишет прошение сеньору вице-королю.  В  этом прошении вы  пожалуетесь на
то,  что  доброе имя вашей святой обители страдает от  бесчинств человека,
сестра которого находится в вашем монастыре.
     - Понимаю, понимаю.
     - Далее ваше преподобие передаст это прошение мне,  а я отнесу его во
дворец сеньору вице-королю.
     - Очень хорошо.
     - Затем ваше преподобие позаботится о  том,  чтобы сеньор архиепископ
посодействовал быстрейшему вручению вашей жалобы.
     - А потом?
     - А потом его светлость довершит все остальное.
     - И что же, вы думаете, он сделает?
     - Полагаю,  он  может изгнать из  своих владений этого буяна или же в
наказание отправить его в Испанию под стражей.
     - И нет никакой опасности, что при этом прольется кровь?
     - Никакой.
     - В  таком случае я  выполню все  ваши  советы,  братец.  А  то  отец
капеллан сказал, что его сан запрещает ему вмешиваться в дела правосудия в
тех случаях, когда может пролиться человеческая кровь.
     - Ваше преподобие может действовать совершенно спокойно;  о том, чего
боятся отцы капелланы, и речи нет.
     - Слава богу!  Тогда через три дня вы  получите нужное послание.  Жду
вас ровно через три дня.
     - Я буду точен.
     Дон  Хусто  откланялся,  а  настоятельница немедля велела  пригласить
отцов капелланов.
     В те времена Новой Испанией правил дон Себастиан де Толедо, маркиз де
Мансера.  Он вступил на пост вице-короля 15 октября 1664 года и  привез  с
собой в колонию свою супругу донью Леонору де Каррето.
     Вице-король согласился принять дона  Хусто через пять  дней после его
разговора с монахиней. Дон Хусто явился с крайне подобострастным видом.
     Маркиз де Мансера -  по отзывам хронистов того времени, человек умный
и  проницательный -  пригласил дона  Хусто  сесть  и  принялся изучать его
физиономию, пытаясь определить характер этого человека.
     - Да простит меня ваша светлость, - начал дон Хусто, - что я отвлекаю
вас от ваших высоких и сложных обязанностей,  но меня понудило к тому дело
столь  деликатного  свойства,   что  я  посмел,  быть  может,  с  излишней
настойчивостью домогаться свидания с вами.
     - Можете изложить мне ваше дело, - ответил вице-король, - ведь затем