новить, занимались ли они морским разбоем.
Вокруг таких судов обычно выставляли стражу, но торговать им разрешалось.
     В столице Новой Испании ходили самые невероятные слухи  об  отваге  и
жестокости  пиратов.  Многие  семьи,  покинув  побережье,  искали в Мехико
приюта и спокойной жизни;  они рассказывали настоящие легенды  о  смелости
морских разбойников,  которые,  по их словам,  имели даже иной облик,  чем
прочие люди.
     Среди  беглецов,  добравшихся до  Мехико,  находился и  дон  Диего де
Альварес,  Индиано, которому удалось чудом спастись от неминуемой гибели и
бежать из  Портобело вместе с  маленькой дочкой.  Но  он  потерял там свою
супругу донью Марину,  убитую, по его словам, одним из пиратов, пытавшихся
овладеть ею.
     Дон  Диего уже  не  был тем беззаботным и  тщеславным щеголем,  как в
былые времена.  Он стал печален, молчалив, вел скромную, замкнутую жизнь и
посещал только вице-короля,  который был в  свое время его посаженым отцом
на свадьбе, да архиепископа Мехико, с которым его связывала тесная дружба.
     Молодые женщины, ранее знававшие дона Диего, поражались происшедшей в
нем перемене;  они попытались снова вовлечь его в  блестящее общество,  но
все их усилия потерпели неудачу, дон Диего оставался по-прежнему нелюдим.
     Однако тот,  кто вздумал бы следить за доном Диего,  заметил бы, что,
кроме вице-короля и архиепископа, он изредка наведывается в уединенный дом
близ монастыря Иисуса и Марии; там обитала таинственная дама, возбуждавшая
любопытство своих соседей, которым никак не удавалось разузнать, кто она и
откуда.
     Ни окна, ни балконы в доме никогда не открывались, входная дверь была
постоянно на  замке;  ее  отпирали  лишь  затем,  чтобы  пропустить старую
рабыню-негритянку, а та была не словоохотлива.
     Дом  стоял прямо против церкви Иисуса и  Марии,  и  соседям,  имевшим
привычку подниматься с зарей, случалось наблюдать, как на рассвете из дома
выходила дама под  густой черной вуалью;  она пересекала улицу,  входила в
церковь,  слушала  первую  мессу  и  затем  снова  запиралась  в  доме  до
следующего дня.
     Непроницаемая тайна,  которая окутывала незнакомку, не давала соседям
покоя.  Желая что-либо выведать о ней,  они пускались на всяческие уловки.
Однажды дверь дома забыли запереть, и проходивший мимо мальчуган отважился
шагнуть за таинственный порог,  но вскоре он выбежал оттуда и с испуганным
видом сообщил, что дом пуст.
     Днем там никто не бывал,  и  только изредка -  обычно это случалось в
пятницу  -   ровно  в  одиннадцать  часов  вечера  неясный  черный  силуэт
приближался к дверям, которые бесшумно перед ним открывались. Но еще никто
и  никогда не видел,  как пришелец покидал дом,  из чего соседи заключили,
что он был не кем иным,  как неприкаянной душой. Загадочное жилище внушало
суеверный страх,  и  набожные женщины,  проходя  мимо  него,  осеняли себя
крестом.
     Как-то в пятницу,  едва раздался первый удар, возвещавший одиннадцать
часов  ночи,  на  улице Иисуса и  Марии появился со  стороны главной улицы
человек,  закутанный в черный плащ, в простом черном сомбреро без пера. Он
шел не спеша и очутился перед дверью загадочного жилища раньше,  чем умолк
бой часов.
     Дверь отворилась,  пропустила пришельца и  тотчас же снова закрылась.
Служанка со светильником в руке проводила гостя по узкой лестнице наверх в
скромно убранный покой, где на столе горели две восковые свечи.
     Там пришельца поджидала молодая,  красивая дама,  одетая с вызывающим
кокетством.
     Проводив ночного гостя до порога, служанка удалилась.
     - Храни вас бог, сеньора, - проговорил гость.
     - В добрый час привел вас господь,  дон Диего,  - ответила с чарующей
улыбкой дама.
     Дон Диего,  ибо это был он,  положил сомбреро на стул и  молча уселся
рядом.  Долго без  единого слова смотрела на  него  дама,  потом,  подойдя
ближе, взяла его руку и прижала к своей груди.
     - Вы все по-прежнему печальны, сеньор... - прошептала она.
     - О да, донья Ана. Тягостные и мрачные воспоминания навеки сохранятся
в моем сердце.
     - И ничто не в силах вернуть вам счастье?
     - Ах, думаю, ничто!
     - Даже безграничная любовь женщины?
     Дон  Диего  поднял голову и  грустно взглянул на  донью Ану,  которая
потупилась и вспыхнула.
     - Донья Ана,  -  проговорил он печально,  -  вы думаете, что разбитое
сердце способно полюбить вновь?
     - Сеньор,  любовь была  бы  единственным верным бальзамом для  вашего
мучительного недуга, только любовь может залечить смертельную рану.
     - Донья Ана,  я  уже не впервые слышу от вас эти слова и принимаю их,
как признание в любви. Может быть, и я готов был бы полюбить вас, но между
нами стоит образ Марины,  и новое чувство не смеет родиться...  Что,  если
Марина жива...
     - Жива или умерла,  для вас она погибла. Достойная женщина согласится
скорее умереть,  чем ответить на  любовь пирата.  Если же  донья Марина из
страха стала любовницей одного из  них,  разве она  не  потеряна для  вас?
Разве вы  не  предпочли бы  увидеть ее  мертвой в  гробу,  чем  живой,  но
обесчещенной ласками Моргана, дона Энрике или?..
     - Молчите,  донья Ана, молчите! - воскликнул дон Диего. - Ни слова об
этом.  Для всех,  решительно для всех донья Марина перестала существовать,
ибо я не смог бы долее нести бремя жизни,  если бы кто-либо узнал, что моя
жена стала возлюбленной пирата.
     - Вы правы, дон Диего, это должно навсегда остаться тайной, о которой
знают лишь двое;  но между собой мы можем говорить о ней,  ведь это значит
говорить о вашей и моей судьбе, о ваших горестях и о моих надеждах.
     - Но  поймите,  говоря об  этом,  вы  бередите мои  раны и  отдаляете
исполнение ваших надежд.
     - Знайте,  дон Диего,  я хочу, чтобы вы постепенно привыкли видеть во
мне  женщину,  которая  вас  безгранично любит,  понимает  ваше  сердце  и
надеется заслужить ответное чувство.  Но,  возможно,  вы  не находите меня
достаточно красивой, чтобы привлечь ваши взоры?
     Тут донья Ана постаралась,  будто ненароком, показать дону Диего свою
округлую шею и прекрасные плечи.
     Дон Диего,  не отрываясь,  как зачарованный смотрел на донью Ану:  ее
манящая красота,  огненные глаза, подернутые влагой, свежий коралловый рот
с полуоткрытыми губами, за которыми поблескивали два ряда жемчужных зубов,
могли поколебать добродетель даже не столь молодого и пылкого мужчины, как
Индиано.
     - Донья Ана,  -  ответил он  взволнованно,  привлекая к  себе молодую
женщину,  -  вы не только красивы,  вы чарующе прекрасны, я вам это уже не
раз повторял.  Вся кровь вскипает во мне, когда я смотрю на вас, мои глаза
ищут ответного взгляда,  руки просятся обнять ваш стан, губы жаждут вашего
поцелуя.
     - Так что же вы так холодны со мной, почему не прижмете меня к груди,
не поцелуете?  Уж не обманываете ли вы меня, дон Диего? Возможно ли, чтобы
вас пугало то,  что не пугает слабую женщину?  Я вас люблю,  я ваша, так к
чему эта нерешительность?
     - Донья Ана, я больше не в силах таиться от вас, я открою перед вами,
как перед богом,  мое сердце и душу, без притворства, ничего не скрывая. И
если моя исповедь причинит вам боль, простите меня, донья Ана, и помните -
вы сами заставили меня открыться вам.  Ведь вы мой авгел-искуситель.  Я не
могу долее противиться вашим чарам.
     - Так  говорите  же,  сеньор,  говорите,  откройте передо  мной  ваше
сердце, я буду вашей утешительницей.
     Донья Ана подошла еще ближе и  так низко нагнулась к дону Диего,  что
он ощутил се дыхание.  Одна рука дона Диего по-прежнему покоилась на плече
молодой женщины, другая лежала пленницей в ее ладонях.
     В  этот  миг  донья  Ана  была  неотразима;  завороженный ее  черными
глазами,  дон Диего чувствовал себя беззащитным,  как колибри перед взором
удава.
     - Донья Ана,  -  взволнованно произнес он,  - я полюбил вас с первого
взгляда,  вы  это  знаете.  Когда дон Энрике отнял у  меня вашу любовь,  я
возненавидел его,  стал его смертельным врагом.  Узнав, что дон Кристобаль
де  Эстрада  похитил вас,  я  решил  больше  никогда не  видеться с  вами,
чувствуя,  что эта встреча может оказаться для меня роковой, - ведь стоило
вам сказать одно лишь слово,  и  я  упал бы  к  вашим ногам или умер бы от
отчаяния.  Я не знал, какого рода отношения существовали между вами и моим
соперником, возможно, вы любили его по-настоящему, а может быть, вы только
из  каприза и  желания выйти замуж предпочли его  мне.  В  порыве досады и
оскорбленного самолюбия,  не  желая  признаться  дону  Кристобалю  в  моей
позорной слабости,  я  навсегда похоронил надежду увидеть вас и  завоевать
вашу любовь. Вы слушаете меня, сеньора?
     - Да, сеньор, слушаю. Продолжайте же, продолжайте.
     - Конечно,  я мог бы просить вашей руки, но я полюбил Марину и дал ей
слово.  Едва ли вы поймете,  как можно любить одновременно двух женщин. Но
это было именно так. Я любил Марину, и я любил вас, мной владели сразу два
глубоких и сильных чувства,  но сколь различны они были!  Марину  я  любил
нежной,  спокойной любовью, не знавшей ни страхов, ни терзаний, моя любовь
к ней была как ручей,  мирно журчащий в цветущей  долине,  как  зеркальная
гладь  озера  среди  камышовых зарослей.  Вас я любил с бешеной,  яростной
страстью.  Моя любовь к вам походила на неистовый поток,  стремящийся вниз
среди  хаоса  скал  и  ущелий,  на  бурное море,  разбивающее об утес свои
кипящие волны.  Рядом с вами мне казалось,  что я больше  всего  на  свете
люблю  вас;  но стоило мне увидеть Марину,  как я о вас и не вспоминал.  А
когда я оставался один,  вы  обе  как  живые  вставали  передо  мной:  два
чувства,  соединенные  в моем сердце злым духом мне на погибель,  вступали
между собой в борьбу,  и тогда - ах, донья Ана! Я не в силах передать вам,
что  тогда  происходило со мной.  Мысль,  что я могу потерять одну из вас,
сводила меня с ума;  я понимал,  что мне придется,  связав свою  судьбу  с
одной,  забыть  другую,  и  приходил в отчаяние.  Судьба разрубила роковой
узел:  вы соединили свою жизнь с Кристобалем де Эстрадой,  я - с  Мариной.
Борьба  закончилась,  но  тайная  боль  продолжала  точить  мое сердце.  Я
представлял вас в объятиях другого и терзался ревностью, я был уверен, что
вы забыли меня.  Если бы я знал, что вы несчастливы и вспоминаете обо мне,
я меньше страдал бы.  Но знать, что вы счастливы в объятиях другого... Вам
известно, чем все это кончилось. Теперь вы понимаете меня, донья Ана?
     - О да,  дон Диего! - воскликнула донья Ана, сияя улыбкой. - Понимаю,
ведь мое сердце испытало такую же борьбу. Я любила вас, но из гордости, из
самолюбия,  чтобы увидеть у своих ног человека, который, как мне казалось,
пренебрег мной, я ответила на любовь дона Энрике. Мать одобрила мой выбор,
она  всегда мечтала о  блестящей партии для  своей  дочери.  Дерзость дона
Кристобаля разрушила мои планы, и я, покинутая вами, утратив надежду стать
женой дона Энрике,  который никогда не женился бы на мне после всего,  что
произошло,  я согласилась стать возлюбленной дона Кристобаля и последовала
за ним в далекие края. Там, с виду спокойная, я жила, снедаемая горестными
воспоминаниями,   близ  вас,   не  смея  увидеться  с  вами,  единственным
человеком, пробудившим в моей душе неугасимые мечты. Ваш образ преследовал
меня,  а мне приходилось притворяться веселой и счастливой. Но вот я снова
встретила дона Энрике, на один миг мое чувство к нему ожило, но вскоре оно
превратилось в  ненависть.  Да,  этот  человек стал  мне  ненавистен...  Я
встретила  вас,   мы  жили  под  одним  кровом,  вместе  совершили  долгое
путешествие,  и...  я полюбила вас,  полюбила сильнее,  чем когда бы то ни
было,  ведь среди всех невзгод жизни я еще никого по-настоящему не любила.
Я чувствовала потребность любить,  но никого не любила.  Мое сердце всегда
стремилось принадлежать лишь одному,  и  я  остановилась на  вас,  сеньор.
Именно  вас  я  полюбила так,  как  прежде  вы  любили  меня,  -  горячей,
страстной, безумной любовью...
     - Но между нами, донья Ана, стоит память о Марине...
     - Дон  Диего,  есть  чувства,  которые не  знают преград.  Забудьте о
Марине;  бесчестие или смерть навеки убрали ее  с  вашего пути.  Ее больше
нет. Ничто не существует для вас и для меня, кроме нашей любви...
     - Вы  говорите,  наша любовь...  Но в  тот день,  когда о  ней станет
известно,  как перенести мне толки о  том,  что вы  были возлюбленной дона
Кристобаля де Эстрады?
     - Но  ведь об этом решительно никто не знает;  я  же буду утверждать,
что именно вы  похитили меня из дома моей матери,  а  я  согласилась стать
вашей возлюбленной, несмотря на то, что вы были женаты...
     - Как, вы способны?.. - воскликнул дон Диего.
     - Для вас я способна на все,  меня не пугают ни толки,  ни бесчестие,
потому что я люблю вас.  Я боготворю вас,  дон Диего,  я хочу принадлежать
вам, и пусть меня поразит небесный гнев.
     Склонившись над доном Диего, молодая женшина, поцеловала его в губы.
     - Нет,  Ана,  -  воскликнул он, охваченный жарким трепетом, - наш час
еще не настал! .
     И, не медля долее, он как безумный выбежал из ее дома.
     - Дон Диего!  Дон Диего! - простонала ему вслед Ана, потом в отчаянии
уронила голову, и слезы брызнули из ее глаз.


                                    II

                          СРЕДИ СТАРЫХ ЗНАКОМЫХ

     Умирая, старый граф де Торре-Леаль завещал титул и родовое наследство
своему  старшему сыну  дону  Энрике,  о  судьбе  которого ничего  не  было
известно;  в  случае если  в  назначенный графом срок его  старший сын  не
вернется домой,  титул и все состояние графа должны перейти к его младшему
сыну от брака с доньей Гуадалупе, сестрой дона Хусто. Управление графством
временно возлагалось на вдову графа.  Это было именно то,  о чем мечтал ее
брат дон Хусто.
     К  этому  времени в  Мехико переселилась с  острова Эспаньола богатая
семья  -  знакомый нам  дон  Педро Хуан  де  Борика с  супругой,  сеньорой
Магдаленой, и Хулией.
     Красота Хулии, которую прозвали <маленькой француженкой>, свела с ума
всех юношей из лучших семейств города,  но никто не мог похвастаться,  что
достиг  хоть  малейшей надежды на  успех.  Молодая девушка,  озабоченная и
печальная, рассеянно принимала все знаки поклонения.
     Дону Педро Хуану де Борика, занимавшемуся торговыми делами, случилось
как-то познакомиться с доном Хусто; постепенно они сблизились, и дон Хусто
на правах друга вошел в дом сеньоры Магдалены.
     Дон Хусто был вдовцом с завидным положением;  юная Хулия приглянулась
ему, и он решил, что девушка с Эспаньолы создана для него.
     За согласием на брак,  по его мнению,  следовало обратиться к Борике,
как главе семьи.  И вот,  оставшись однажды наедине со своим новым другом,
дон Хусто взял на себя смелость попытать счастья.  Впрочем, в успехе он не
сомневался.
     - Друг  мой  дон  Педро Хуан,  -  начал он,  -  ваша  дочь  настоящая
жемчужина.
     - Девушка недурна собой,  -  равнодушно ответил дон Педро Хуан, - это
моя падчерица.
     - Она не только хороша собой, но обладает высокими достоинствами, как
я мог убедиться.
     - Верно.
     - Счастлив тот, кто назовет ее своей супругой.
     - Пожалуй...
     - Знаете что?
     - Что?
     - Эта девушка заставляет меня подумать о втором браке.
     - Вот как?
     - Если вы даете мне свое согласие, я осмелюсь сделать ей предложение.
     - Мы  пока еще не  думаем выдавать ее  замуж,  -  ответил Педро Хуан,
бледнея.
     - А   я   полагаю,   пора  уже  об   этом  подумать,   особенно  если
представляется хорошая партия.
     - Как я вам уже сказал, мы об этом не думаем.
     - Сделайте одолжение выслушать меня.
     - Бесполезно говорить об  этом.  Кроме того,  надо  спросить согласия
девушки и ее матери,  -  как вам известно, Хулия дочь моей жены от первого
брака.
     - Конечно,  конечно,  но  прежде  всего  необходимо  заручиться вашим
согласием; а потом я уж беру на себя уговорить донью Магдалену и завоевать
сердце девушки.
     - Повторяю, сеньор дон Хусто, мы еще об этом не думаем...
     - А я вам повторяю, что рано или поздно придется об этом подумать.
     - Но до этого еще далеко, - резко ответил бывший живодер.
     Дон Хусто понял,  что его предложение не одобрено,  и  решил поискать
другого пути.  <Может, сеньора Магдалена окажется сговорчивее, - сказал он
про себя, - поговорим с нею>.
     И он тут же переменил тему разговора.
     Вскоре  дону  Хусто  представился случай оказаться наедине с  матерью
Хулии, и он не упустил его.
     - Сеньора,  -  начал он, - на матери лежит серьезная забота о будущем
детей, особенно когда в доме имеется дочь.
     - Да и  эта забота не дает матери покоя в  последние дни ее жизни,  -
ответила сеньора Магдалена.
     - По счастью, вам еще далеко до последних дней.
     - Почему вы так думаете?
     - В вашем возрасте,  сеньора,  и с вашим завидным здоровьем вы можете
спокойно  жить  в   полной  уверенности,   что   будущность  вашей  дочери
обеспечена.
     - Как знать, сеньор.
     - Что вы, сеньора! Хулия красивая девушка с прекрасными качествами, к
тому же вы дали ей блестящее воспитание. Хулии цены нет.
     - Благодарю вас, вы слишком к ней милостивы.
     - Она  этого  вполне  заслуживает,  сеньора.  Почтенный,  разумный  и
богатый человек будет счастлив назвать Хулию своей супругой.
     - О, таких партий немного.
     С  давних  пор  существует привычка жаловаться на  то,  что  мужчины,
подходящие для священного союза, встречаются якобы крайне редко. Между тем
во все времена браки заключались и продолжают и нынче заключаться.  Девицы
любят твердить, что среди нынешних мужчин не найти хороших и верных мужей,
и  претворяются,  будто по собственной воле,  а  не за недостатком женихов
остаются в старых девах.  Все вокруг делают вид, что верят этим сказкам, в
глубине же души готовы биться об заклад,  что любому покупателю удастся по
сходной цене приобрести сокровище.
     Словом,  одна  половина рода человеческого успешно обманывает другую.
Невинный  обман  продолжает  существовать из  поколения  в  поколение,  он
переходит по наследству от отцов к детям,  отцы неизменно стараются и сами
поверить, и детям внушить, будто таково истинное положение вещей.
     Эта явная ложь не вводит людей в заблуждение, но и никого не смущает.
Так,  женщина,  желая  себя  украсить,  румянит щеки  и,  все  любуются ее
прекрасным цветом лица,  отлично зная,  что  дело не  обошлось без  помощи
румян.
     Дон  Хусто,  не  утруждая  себя  философскими рассуждениями подобного
рода,  начал непосредственно с  того,  с чего начали мы,  то есть с брака,
решив, что для достижения цели надо прежде всего ввести в заблуждение мать
девушки.
     - Ах,  сеньора!  -  воскликнул он.  - Найти выгодную партию для вашей
Хулии весьма просто,  -  ведь кроме ее личных прекрасных качеств,  имеется
еще одно немаловажное обстоятельство.
     - Какое же, сеньор дон Хусто?
     - Ее семья, сеньора.
     - Ее семья?
     - Вот именно.  Когда мы,  мужчины, собираемся соединить свою судьбу с
девушкой,  мы больше всего задумываемся над тем,  в какую семью мы входим,
могла ли эта семья преподать достойный пример нашей будущей супруге,  ну и
прочее. Вы понимаете меня, сеньора?
     - Да, сеньор.
     - Так  вот,  ваша дочь располагает еще  тем  преимуществом,  что  вы,
сеньора,  - поверьте, я вам не льщу, - что вы одна из самых уважаемых дам,
которых я когда-либо знал.
     - Но, сеньор...
     - Я почел бы за счастье принадлежать к вашему семейству, сеньора.
     - Много чести для нас, сеньор.
     - Поверьте,  сеньора,  я  был  бы  бесконечно счастлив,  если  бы  вы
разрешили мне просить руки вашей дочери.
     - Но, сеньор дон Хусто, вы ее так мало знаете...
     - Вполне достаточно,  сеньора.  Я  свободен,  богат,  еще не стар.  В
Мехико вы можете справиться обо мне и о моих