- Никогда.  Я  только опасаюсь,  что  в  минуту отчаяния вы  обратите
против себя это страшное оружие.
     - Вы правы, - сказала донья Марина и кинула кинжал в волны.
     - Что вы сделали! - воскликнул дон Энрике.
     - Кто знает,  пожалуй,  я  не выдержала бы испытания и покончила бы с
собой.  А  я  хочу жить,  жить.  У  меня должно хватить сил,  а  если я не
выдержу, значит, борьба оказалась неравной. Но я не покончу с собой, нет.
     - Положитесь на  провидение,  донья Марина,  оно  даст вам  силы,  и,
наконец, доверьтесь мне, я буду вашей поддержкой.
     - Бог свидетель вашего обещания!
     - И я исполню его.
     Подошедший в этот момент Хуан Дарьен прервал их разговор.
     - Будь я  проклят,  если вам  не  знакомы все женщины этой страны,  -
сказал он.  -  Вы  с  таким  жаром ведете беседу,  словно вас  связывают с
сеньорой необыкновенно важные дела.
     - Эта дама, - ответил дон Энрике, - супруга моего близкого друга, вот
почему я принимаю в ней участие.
     - Совершенно верно, - подтвердила донья Марина, несколько успокоенная
после разговора с доном Энрике, - сеньор - друг моего мужа.
     - Я хочу добиться ее освобождения,  -  сказал дон Энрике, - и надеюсь
на вашу дружескую помощь.
     - Боюсь, что тут вы потерпите поражение: сердце адмирала основательно
село на мель или,  вернее,  пошло ко дну из-за этих черных глаз. Не так-то
просто снова поднять его на воду.
     - Но мы все же попытаемся, правда? - сказал Энрике.
     - Что ж, я готов, но ежели адмирал ляжет в дрейф и даст бортовой залп
по нашей посудине, мы как пить дать пойдем ко дну...
     - Кто знает,  может,  он  уже позабыл о  сеньоре,  раз до  сих пор не
удосужился за ней прислать.
     - И не надейтесь, вот увидите, скоро он сам за ней явится.
     - Надеюсь на бога и на вашу помощь.
     Флотилии предстояло подойти к  берегу,  чтобы получить контрибуцию от
губернатора Панамы.
     Объясним,  почему испанский губернатор посылал пирату так  называемую
военную дань.
     Когда  Морган  овладел городом Портобело,  он  отрядил в  Панаму двух
пленных,  наказав им собрать выкуп в сто тысяч реалов,  в противном случае
пират грозился сжечь Панаму дотла.
     Узнав  о  высадке  пиратов,  губернатор  Панамы  немедля  выступил  с
войсками в поход; он надеялся, что гарнизон отстоит крепость, а его помощь
сведется к преследованию и разгрому отступающего противника;  вместо этого
люди Моргана преградили ему путь в горном ущелье.
     Разъяренный губернатор пригрозил пирату беспощадной войной,  но пират
лишь посмеялся над его угрозами и продолжал настаивать на уплате ста тысяч
реалов, которые по тем временам назывались <военной данью>.
     Торговцы и  землевладельцы сложились,  чтобы  откупиться от  Моргана.
Деньги договорились вручить пиратам на побережье.
     Дул  попутный  ветер,  и  вскоре  после  полудня  пиратская  флотилия
достигла назначенного места; посланцы адмирала подошли на шлюпке к берегу,
чтобы получить обещанный выкуп.
     Тем временем Морган на  другой шлюпке отправился на <Венеру> за своей
пленницей.
     Донья Марина решила проявить на  первых порах покорность.  Для победы
над пиратом надо было вооружиться не только силой духа,  но и хитростью. В
ее положении,  кроме мужества, требовалась осмотрительность, от обороны ей
предстояло со временем перейти к наступлению.
     Она задумала, не прибегая к крайностям, приобрести власть над сердцем
этого человека,  а чтобы добиться такой власти,  нужно было внушить ему то
глубокое  и чистое чувство,  ту истинную любовь,  которая возвышает душу и
торжествует над плотским вожделением.
     Удастся  ли  ей  победить?  Сердце  подсказывало,  что  такая  победа
возможна,  но  разум напоминал,  что она решительно ничего не  знает ни  о
прежней жизни пирата, ни об его нраве. Донья Марина захотела очистить душу
пирата,  подготовить ее к жертве,  зажечь в ней пламя той высокой страсти,
которая  приводит  к  самоотречению;   она  задумала  очистительным  огнем
облагородить  сердце  Моргана,   превратить  его   греховные  намерения  в
добродетельные.
     - Подошла шлюпка адмирала,  -  сказал дон Энрике, - как прикажете мне
поступить, сеньора? Желаете ли вы, чтобы я поговорил с ним?
     - Нет,  дон Энрике,  - спокойно ответила донья Марина, - предоставьте
все мне,  у меня есть план.  Что бы вы ни услыхали,  ничему не верьте и не
сомневайтесь во  мне.  Не судите по внешним обстоятельствам,  не покидайте
меня,  будьте настороже.  Если услышите,  что против меня замышляется зло,
сообщите мне.  Вот и все. Когда мне понадобится ваша помощь, я позову вас;
а пока сделайте вид,  будто моя участь вам совсем безразлична. Но главное,
еще раз прошу, - не доверяйтесь видимости и не судите меня по ней.
     Морган был  уже  на  борту <Венеры> и  в  сопровождении Хуана Дарьена
направлялся к Марине.
     Молодая женщина сняла с себя все драгоценности,  которыми ее украсили
в ту злополучную ночь, и постаралась придать своему наряду как можно более
простой и скромный вид.
     - Бог да хранит вас,  красавица, - сказал Морган, протягивая ей руку,
- я  пришел,  чтобы проводить вас  на  мой  корабль,  где  вы  будете жить
королевой.
     - Сеньор,  - ответила донья Марина, - близ вас я могу быть лишь вашей
рабыней.  Я  ваша пленница,  ваша военная добыча,  располагайте же мною по
своей прихоти;  если желаете,  можете бросить меня за  борт,  как негодный
груз, - я целиком в вашей власти.
     Морган  с   восхищением  внимал  словам  доньи  Марины;   ее  красота
заворожила его,  кроткий и нежный голос, исполненный печальной покорности,
пробудил в его сердце неведомое дотоле чувство.
     Еще  ни  к  одной  женщине в  мире  пират  не  испытывал этой  робкой
почтительности,  которая не  позволяла ему ни  обнять ее,  ни приказать ей
следовать за ним.
     Такое  явление можно  наблюдать часто:  самый  суровый и  беспощадный
человек,  чье  закаленное сердце бесстрашно встретит любую опасность,  чье
мужество не дрогнет даже перед смертельной угрозой, легче других поддается
очарованию  и   власти  любви.   Близ  слабой  женщины  он  вдруг  робеет,
превращается в безвольного ребенка.
     Донья Марина разгадала,  что происходит в душе пирата, но не захотела
воспользоваться своим мгновенным торжеством,  таившим в  себе  тем  больше
опасности, чем покорнее казался адмирал в эту минуту.
     - Приказывайте,  сеньор,  -  сказала она,  -  я готова, как послушная
рабыня, последовать за вами.
     - Следуйте за мной,  сеньора,  -  ответил Морган, - но не как рабыня,
нет, а как моя владычица и королева.
     Пираты,   приспешники   Моргана,   почтительно  стояли   в   стороне,
предоставляя адмиралу на  свободе беседовать с  его  пленницей;  когда  же
донья Марина встала и оперлась на руку адмирала,  все приблизились. Морган
бережно подвел донью Марину к трапу и помог ей спуститься в шлюпку.
     Дон Энрике украдкой наблюдал за  всем происходившим.  Проводив шлюпку
долгим взглядом, он беззвучно прошептал:
     - Кто разгадает сердце женщины?
     Поднявшись на флагман, донья Марина призвала к себе на помощь небо:
     - Господи, не оставь меня своим милосердием!


                                   XIV

                                 ПОЕДИНОК

     Донья Марина произвела на Моргана чарующее впечатление; каждое слово,
каждое движение молодой женщины таило в себе особую прелесть, он больше ни
о чем не думал, только о ней, и чувствовал себя ее счастливым обладателем.
     Человеку непреклонной,  железной воли  в  голову  не  приходило,  что
хрупкая женщина задумала отстоять себя одна, своими слабыми силами, на том
самом корабле,  где  слово адмирала было законом для  всех,  где  под  его
взглядом, бывало, бледнели испытанные судьбой искатели приключений.
     Меньше всего  Морган ожидал встретить сопротивление со  стороны доньи
Марины,  но  именно за  эту мысль,  как за спасительный якорь,  ухватилась
молодая женщина.
     Морган и донья Марина поднялись на флагман.
     Стоял  тихий день,  легкий ветер веял  над  океаном,  освежая знойный
берег своим ласковым дыханием. Солнце закатилось за горы, окрасив пылающим
отблеском облака на горизонте.
     Влюбленный пират впервые чувствовал себя поэтом.  Моряк, для которого
тучи,  солнце и  небо  были  всего лишь  вестниками надвигающейся бури или
благоприятного  ветра,  вдруг  увидел  несказанную  красоту  перламутровых
облаков и темневших на горизонте горных вершин.
     Стоя рядом с доньей Мариной, он не решался с ней заговорить; наконец,
сделав огромное усилие и  преодолев робость,  которая была ему  внове,  он
обратился к донье Марине. Она молча слушала его.
     - Сеньора,  -  начал Морган,  -  можете ли вы объяснить,  что со мной
происходит?  Стоило мне увидеть вас, и меня точно огнем обожгло. С тех пор
как вы со мной, все вокруг стало таким прекрасным. Таких женщин, как вы, я
еще не встречал в жизни.  Ваши глаза сводят меня с ума. Стоит мне нечаянно
коснуться вашей руки,  как меня охватывает странная дрожь.  Я  хочу обнять
вас  и  не  решаюсь,  робею перед вами,  как мальчик.  Толкуют,  будто вы,
женщины Нового Света,  владеете приворотными средствами,  они помогают вам
привлекать мужчин; вы порабощаете волю, сердце, внушаете страсть, убиваете
своей любовью.  Уж  не околдовали ли вы меня в  самом деле?  Почему я  так
внезапно полюбил вас и  так нерешителен с  вами?  Почему я испытываю к вам
то, что мне не доводилось испытывать ни к одной женщине?
     - Сеньор, женщины на моей родине вызывают любовь мужчин блеском своих
темных глаз и пламенным взором, но больше всего своей любовью; наша любовь
сильна, как любовь девственной могучей природы; но наши мужчины тоже любят
нас так,  как не умеют любить ни в одной стране, вот отчего они получают в
любви высшее наслаждение:  они ждут,  пока душа женщины не  будет охвачена
истинной страстью, не смешивая желание с любовью, ибо у нас на родине душа
сочетается с  душой не ради минутного забвения и не за тем,  чтобы утолить
мгновенное желание,  но  для того,  чтобы создать вечные и  нерушимые узы,
которые крепнут с  каждым  днем  все  больше и  больше.  Нам  не  надо  ни
колдовства, ни амулетов; нам нужна лишь любовь, настоящая любовь.
     - Сеньора, - ответил Морган, - прекрасные женщины всех стран всходили
на  мой корабль,  чтобы подарить меня своей любовью,  но я  еще никогда не
чувствовал к ним такого влечения, как к вам. Если вы и впрямь не прибегали
к колдовству, то чем объяснить мое чувство к вам?
     - Адмирал! - воскликнула донья Марина. - Верите ли вы в бога?
     Морган был  ошеломлен таким неожиданным вопросом,  который,  казалось
ему, совсем не вязался с их беседой.
     - Скажите, - настаивала донья Марина, - верите ли вы в бога?
     - В бога?
     - Да,  во всемогущего творца,  который поднимает и успокаивает бури в
морских просторах,  проникает своим оком в  недра земли и в тайники нашего
сердца. Верите ли вы в бога?
     - Да разве моряк,  живущий среди волн, ветров и бурь, может не верить
в бога? Конечно, верю, сеньора, но почему вы об этом спрашиваете?
     - Я  вас спрашиваю,  ибо бог и только бог мог внушить вам уважение ко
мне и обуздать страсть,  сжигающую ваше сердце.  Тот, кто с высоты взирает
на все мои беды, посеял в вашей душе семена моего спасения.
     - Вы хотите этим сказать,  сеньора,  что никогда не полюбите меня?  И
никогда по доброй воле не будете моей?
     - Я хочу этим сказать,  сеньор,  что вы можете познать счастье,  лишь
заслужив мое ответное чувство, а не бросив меня к своим ногам, как рабыню,
купленную на  невольничьем рынке;  это  значит,  что  вы  должны нежностью
завоевать мое  сердце  и  не  искать во  мне  забавы для  вашей  мгновенно
вспыхнувшей страсти;  это значит,  что вы  должны поднять меня до  любви к
вам,  а  не  унизить,  превратив меня из женщины в  рабыню;  это означает,
наконец,  что  вы  впервые в  жизни испытаете ту  высшую духовную радость,
которой вы доселе не знали,  ту возвышенную любовь,  которая все очищает и
заставляет отказаться от оскверняющего душу сластолюбия.
     - А вы полюбите меня этой любовью?
     - Возможно.  У вас большое благородное сердце, слава о ваших подвигах
гремит повсюду,  и,  если бы вы,  сеньор,  полюбили меня так,  как я  того
желаю, я боготворила бы вас.
     - Я  не  знаю большего счастья!  -  воскликнул Морган,  обнимая донью
Марину и пытаясь поцеловать ее.
     - Вы хотите,  чтобы это случилось так скоро?  -  спросила она,  мягко
освобождаясь из его объятий.  -  Могу ли я так скоро полюбить вас? Могу ли
по  доброй воле,  из любви согласиться принадлежать вам?  О,  повремените,
повремените!  Овладейте сперва моим  сердцем,  зажгите пламя любви в  моей
душе.   Поверьте,  наслаждение,  ожидающее  вас,  вознаградит  вас  за  ту
небольшую жертву, которой я требую.
     - Но,  сеньора,  моя душа пылает,  мое сердце рвется из груди, каждая
минута мне кажется вечностью, я страдаю...
     - Тогда  приказывайте.  Я  ваша раба,  ваша покорная пленница.  Но не
ищите во мне женщину,  в упоении любви отвечающую на ваши ласки; не ждите,
что  наши  души  сольются  воедино;  не  надейтесь  услышать  из  моих уст
волшебные слова нежности;  не ждите,  что я назову вас <моя любовь>,  <моя
радость>,  нет!  Я  готова на эту муку,  но вы не услышите от вашей жертвы
ничего, кроме горького стона и мольбы к богу покарать жестокого палача. Вы
найдете во мне униженную, оскорбленную, растоптанную женщину, проклинающую
и ненавидящую вас всеми силами своей  души  за  то,  что  вы  овладели  ею
силой... Выбирайте, сеньор, вы - господин, я - раба.
     - Сеньора!  -  воскликнул Морган, поднимаясь. - Вы не раба. Я не могу
спокойно слушать эти слова,  которых мне еще никто не говорил.  Вы открыли
передо мной небо,  так неужто я  сам закрою перед собой его врата?  Я буду
ждать и сделаю все, чтобы завоевать вас. Вы полюбите меня?
     - Научитесь терпению, сеньор, если желаете найти во мне женщину, а не
рабыню.
     Тут к борту флагмана подошла шлюпка, вернувшаяся с берега.
     - Сеньора, - сказал Морган, - я покидаю вас с надеждой завоевать ваше
сердце.
     - Храни вас бог. Я чувствую, что могу всей душой полюбить вас.
     Донья Марина с достоинством протянула пирату руку, и тот, почтительно
поцеловав кончики ее пальцев, удалился, взволнованный.
     - Боже,  благодарю тебя!  -  сказала донья  Марина,  поднимая глаза к
небу. - Еще раз благодарю тебя. Ты не покинул меня.
     Флотилия снова вышла в  море,  унося с  собой богатую <военную дань>.
Пираты держали курс на Ямайку, но по пути зашли на Кубу.
     Морган с  каждым днем все больше влюблялся в  донью Марину,  и каждый
день  молодой женщине приходилось снова и  снова давать бой  пирату.  Этот
человек,  не знавший в жизни ни помех,  ни преград, тщетно добивался любви
индианки;  случалось,  на  него находили приступы ярости,  и  тогда он был
способен на  все,  лишь бы  покончить с  той  ролью,  которую навязала ему
молодая женщина.  Но  одно  слово,  один ласковый взгляд доньи Марины -  и
мятежное сердце пирата снова смирялось.
     Морган чувствовал себя пленным львом, попавшим в шелковые сети.
     По  счастью для Марины,  прибытие кораблей сперва на  Кубу,  потом на
Ямайку,  раздел  добычи  между  участниками осады  Портобело,  расплата  с
английскими купцами на  Ямайке и  новые  планы нападения на  Маракайбо так
сильно занимали адмирала, что у него едва хватало времени на любовь.
     Когда  в  промежутках между неотложными делами Морган спешил к  своей
прекрасной пленнице,  он  неизменно встречал такой ласковый и  дружелюбный
прием, что чувствовал себя обезоруженным.
     В свободные минуты Морган взволнованно слушал проникновенные рассказы
молодой женщины о пережитых ею бедах,  о родине и детстве,  и,  бывало,  с
отеческой нежностью ласково гладил ее руки.
     Так понемногу пират привыкал видеть в  Марине свою дочь.  Однажды при
прощании она почтительно поцеловала руку пирата и тихонько шепнула:
     - Покойной ночи, мой отец!
     Морган быстро заглянул в  глаза  доньи Марины -  они  были  влажны от
слез.
     - Ваш отец? Вы называете меня отцом?
     - Да,  сеньор,  и простите,  если я этим словом задела вас. Но вы так
добры ко мне,  так ласково и благородно ко мне относитесь,  что я привыкла
видеть в  вас  моего  защитника и  отца,  мою  опору во  всех  бедах.  Это
оскорбляет вас?
     - Нисколько,  дочь моя!  -  растроганно ответил адмирал. - Нисколько!
Сам не понимаю,  что со мной творится.  Я  полюбил вас с первого взгляда и
мечтал  насладиться  полным  счастьем,  как  с  одной  из  многих  женщин,
встречавшихся на моем пути.  Но вот вы заговорили со мной,  и  в моей душе
родилось желание  завоевать ваше  сердце.  Шли  дни,  и  страсть сменилась
жалостью к вам,  такой хрупкой и одинокой.  Мне стало жаль вас,  Марина, я
понял, что вы боитесь меня, и вместо страсти появилась нежность. Я все еще
люблю вас,  моя плоть возмущается против моего духа,  но я  уже достаточно
владею  собой,   чтобы  почитать  вас.  Вы  назвали  меня  вашим  отцом  и
обезоружили меня.  Донья Марина, вы будете для меня дочерью, я обещаю вам.
Голубка,  ищущая спасения под орлиным крылом,  ты нашла верный приют! Ради
тебя  у  меня  достанет сил  стать  благородным и  великодушным.  Но  будь
осторожна в своих словах и поступках,  ведь если я снова воспламенюсь, мне
не удастся больше овладеть собой и тогда - горе тебе!
     С  возгласом  радости  донья  Марина  склонилась  к  ногам  адмирала,
растроганно повторяя:
     - Отец мой! Отец мой!


                                    XV

                              РЕВНОСТЬ ЛЬВА

     С  этого дня жизнь доньи Марины на  корабле стала легче,  отношения с
Морганом теснее и проще.
     Она  рассказала ему,  что в  Портобело у  нее осталась дочь,  что муж
тяжело переносит их разлуку и,  может,  еще надеется увидеться с женой,  а
может быть, считает ее навсегда для себя потерянной.
     - Ты очень любишь свою дочурку? - спросил Морган.
     - Сеньор,  - ответила Марина, - я не в силах передать вам, как велика
материнская  любовь  и  как  крепки  священные  узы,  связывающие  мать  с
ребенком.  Ах, когда вы увидите мою Леонору, - а я надеюсь, что такой день
настанет, - вы глазам своим не поверите - до того она мила и хороша собой!
Я так ясно вижу ее рядом с нами! Я научу ее называть вас дедушкой, ведь вы
мне настоящий отец;  она взберется к  вам на колени,  станет играть эфесом
вашей шпаги,  цепочкой ваших часов, будет дергать вас за усы, за бороду. Я
велю ей не приставать к  вам,  а вы станете меня бранить,  -  ведь в конце
концов вы полюбите малышку больше,  чем меня,  вы разрешите ей делать все,
что  ей  вздумается,  и  будете смеяться,  глядя на  прелестного невинного
ребенка.
     Пират растроганно усмехался:  ему рисовалась картина неведомых дотоле
радостей.  Он был еще молод,  но в его сердце,  отданном во власть бурных,
жгучих  страстей,  порой  закрадывалась тоска  по  мирным  утехам  зрелого
возраста.
     Морган никогда не  знал семьи;  неожиданная мысль о  дочери и  внучке
пришлась ему по душе.  Он живо представлял себе все,  о чем говорила донья
Марина.
     - А ты думаешь, девчурка крепко полюбит меня?
     - Да Леонора полюбит вас больше, чем папу с мамой! Она будет хохотать
и бить в ладоши,  слушая,  как ворчит старый моряк, перед которым трепещут
его матросы,  и  ни  чуточки не  будет бояться своего милого дедушку.  Ну,
скажите -  моя  маленькая внучка,  -  весело  произнесла Марина и  ласково
дернула пирата за бороду, словно он и в самом деле был ее родным отцом.
     Морган поцеловал ее точеную руку и сказал:
     - Ладно,  -  моя внучка. Право, ты делаешь со мной все, что захочешь;
мы начали с  того,  что я  добивался твоей любви,  а  кончили тем,  что ты
превратила меня в  своего отца и в дедушку своей дочери,  и вообще делаешь
со мной все, что тебе вздумается.
     -