нет  никаких  точных  измерительных   приборов.
Во-вторых, туша лежит на боку. Не вижу, что ты тут сможешь предпринять.
   - А у меня на карабине, на прицеле, нанесены сантиметры,  так  что  мне
нетрудно отметить дециметр на куске кожи. А затем я перенесу этот дециметр
на ремень и сделаю на нем десять делений. Вот тебе и метр.
   - Ладно. Единицу измерения ты придумал неплохо. Но это еще не разрешает
всех трудностей.
   - Не торопись. Я измеряю длину окружности одной ноги слона.  Получается
метр и девяносто сантиметров.  Помножить  на  два.  Получается  три  метра
восемьдесят. Это и есть рост слона.
   - Да быть не может!
   - Совершенно  точно.  Этот  способ  проверил  знаменитый  исследователь
доктор Ливингстон и считает его безошибочным.  Но,  конечно,  он  применим
только ко взрослым слонам.
   - Браво, дорогой Александр! Ты молодец!
   Затем он обратился к вождю бечуанов, который был  немало  заинтересован
его измерениями:
   - А  теперь,  приятель,  приготовь  нам  свое  жаркое.  Ибо  если  твои
соплеменники уже наелись, то у нас животы все еще подводит.
   Бечуан не столько понял слова, сколько догадался, о чем говорил  белый,
и показал, что несколько ломтей хобота жарятся у него на медленном огне.
   - Вот и отлично! И спасибо за внимание. Если вкус соответствует запаху,
то блюдо должно получиться восхитительное. Александр, Жозеф! За стол!..  А
хобот и  в  самом  деле  восхитительное  блюдо!  -  заметил  Альбер  через
несколько минут. - Сейчас, когда наши тревоги миновали и это мясо  вливает
в меня свежие силы, мне становится неловко оттого, что я поддался  дурному
настроению.
   - Еще бы! О чем тужить? Тебе даже не  пришлось  купаться,  и  все  твои
ранки засыхают сами собой. Через два дня  все  пройдет!  Но  лицо  у  тебя
такое, точно ты дрался с двадцатью злыми кошками.
   - Ты прав, не стоит тужить! Тем более что для  начала  дела  наши  идут
неплохо.
   - Теперь у нас,  как  и  у  наших  спутников,  имеется  изрядный  запас
продовольствия.
   - Я говорю о другом. Я говорю о слоновой кости.
   - Верно! Я и не подумал!
   - Тогда слушай меня, бескорыстный ты человек!  Тебе  известно,  сколько
примерно весят бивни твоего слона?
   - Думаю, килограммов сто.
   - Самое меньшее. А почем слоновая кость, ты знаешь?
   - Пятнадцать франков кило, если мне не изменяет память.
   - Совершенно верно. Сто раз  пятнадцать  -  это  полторы  тысячи,  если
только  верно,  что  арифметика  -  наука   точная.   Стало   быть,   одна
остроконечная цилиндрическая пуля, помещенная между ухом  и  глазом  этого
честного толстокожего принесла тебе полторы тысячи франков.
   - Здорово! Главное, какой удивительно  точный  арифметический  подсчет.
Однако позволь мне заметить...
   - Я слушаю...
   - Ты забываешь перевозку.
   - Я как раз об этом и хотел сказать. Челюсть  второго  слона,  которого
так аккуратно распорол носорог, представляет не меньшее количество  товара
и, стало быть, не меньшую денежную ценность. А что  касается  того  слона,
которого подбил Жозеф, то его мы  еще,  пожалуй,  тоже  найдем,  и  о  нем
поговорим отдельно. Во всяком случае, сегодняшнее  утро  принесло  нам  не
меньше трех тысяч франков чистого дохода.
   - Но опять-таки перевозка этого громоздкого товара...
   - Это касается наших лошадей.  Мы  на  них  аккуратно  навьючим  четыре
бивня. На ближайшей станции мы оставим бивни на хранение и  потребуем  их,
когда будем возвращаться. А уж тогда одно из двух: либо  мы  найдем  клад,
который ищем, и тогда мы эти бивни подарим начальнику станции. Или  же  мы
будем возвращаться с пустыми руками. В этом последнем случае мы где-нибудь
приобретем фургон и быков и увезем свой товар, не  считая  всего  прочего,
что нам удастся собрать.
   - Что ж, неплохо. А припасы на обратный путь?
   - Наши славные бечуаны  показывают  нам,  как  это  делается.  Они  уже
отдохнули, и смотри, как они заботливо разрезают остатки  мяса  на  тонкие
ломтики. Ты догадываешься, зачем? Они развесят это  мясо  на  деревьях  на
самом солнцепеке и будут держать до полной просушки. Это то, что в здешних
местах называется "бельтонг". Они сделают то же самое со вторым  слоном  и
таким образом надолго обеспечат себя пищей. А теперь  мы  здесь  устроимся
самым удобным образом. Уж положись на  меня.  Скоро  ночь,  а  мы  здорово
устали. Наши бечуаны разведут костры, чтобы отогнать диких зверей, которых
несомненно привлекут запахи бойни. Мы расположимся неподалеку от  ямки,  в
которой тушатся слоновьи ноги. Это будет нам на завтра. А  пока  -  спать!
Пусть благотворный сон принесет нам отдых после трудного дня.
   Однако этому столь естественному пожеланию не суждено было сбыться.  Не
прошло и трех часов с той минуты, как глубокая тишина объяла лагерь, как в
перелеске, в нескольких шагах от спящих, раздался страшный шум.  Европейцы
и туземцы вскочили, схватились за оружие и заняли оборонительные  позиции.
Стреноженные лошади стали беспокоиться и пытались порвать свои путы.
   Шум все усиливался,  и  трое  друзей  выбивались  из  сил,  чтобы  хоть
как-нибудь прекратить переполох.



        6

   Четыре  разбойника.  -  Подвиги   Альбера   де   Вильрожа   запечатлены
неизгладимыми письменами на лицах Похитителей бриллиантов. - В заброшенном
шалаше.  -  Полугиппопотамы-полубизоны.  -  Его  преподобие.  -  Угасающая
отрасль промышленности. - Любовь и ненависть африканского бандита. - Воры,
пьяницы и картежники. - Еще о сокровищах кафрских королей. - План  Клааса.
- Письмо и газетная заметка. - Сплетение интриг. - Человек, которому нужен
труп!

   - Пусть меня возьмут черти и пусть они свернут шеи  всем  нам,  если  я
хотя бы теперь не избавлюсь от этого француза!
   - Брат мой Клаас, мне кажется, вы опять тешите себя несбыточной мечтой.
   - Чума на вашу голову, Корнелис! Вы мне всегда и во всем противоречите!
У вас какая-то мания...
   - Ладно! Только что вы пожелали видеть когти Вельзевула  на  моей  шее,
теперь  вы  призываете  на  мою  голову   чуму.   Брат   мой   Клаас,   вы
заговариваетесь.
   - У брата Клааса потемнело в глазах.
   - Вы хотите сказать, Питер, - покраснело: он видел кровь.
   - Оставьте меня в покое! Что я вам, бабенка какая-нибудь? Для меня  что
человека зарезать, что цыпленка - одно и то же.
   - Я понимаю, зарезать  кафра  или  готтентота...  Но  европейца  -  это
все-таки, знаете, другое дело.
   - Подумаешь! Я заколол его так же  спокойно,  как  его  собаку.  Больше
того: у собаки все-таки были клыки, она могла  защищаться.  А  хозяин  был
совсем как баран...
   - Тогда я не понимаю, почему вы волнуетесь. Я вас никогда  не  видел  в
таком состоянии. Вы меня удивляете и даже тревожите.
   - Меня взволновала встреча с французом, пропади он пропадом!
   - Надо было, в таком случае, обойтись с ним  так,  как  вы  обошлись  с
торговцем.
   - Да ведь вы знаете, что он какой-то демон. Он силен и  ловок,  как  ни
один из нас.
   - Ну, уж это положим! Я вас не понимаю! Этот сумасброд  вызвал  вас  на
дуэль, а вы  были  достаточно  глупы,  чтобы  пойти  стреляться  с  ним  и
промахнуться. Вдобавок вы едва не ухлопали отца той  молодой  особы,  руки
которой добивались! А теперь вы сплетаете вашему сопернику венок из  мирта
и лавра и считаете, что он стоит выше таких храбрецов, как мы? Да  никогда
я с этим не соглашусь! Просто вы слепец!
   - Ладно! Будет вам! Раскаркались! Он,  однако,  не  очень-то  испугался
всех нас вместе взятых, и  у  вас  еще  остались  достаточно  убедительные
доказательства на лицах.  Взять  хотя  бы  тебя,  Корнелис.  Ты,  конечно,
задавака, а все-таки он всадил тебе револьверную пулю прямо в глаз...
   - Выстрел был  меткий,  не  спорю.  Но  что  из  итого?  Я  с  ним  еще
расплачусь...
   - А вы, Питер? Почему бы вам не пойти попросить его, чтобы он  еще  раз
сломал свою саблю о наш череп?
   - Дурак! Я потому и сержусь на вас, что у вас была  полная  возможность
свести с ним все счеты, а вы...
   - Вы, по-видимому, забыли, - возразил тот, кого называли Клаасом, - как
великолепно он вел отступление. Три недели подряд он разгадывал  все  наши
хитрости, обходил все наши ловушки и умел не попадаться нам на  глаза.  Он
как будто  знает  местность  лучше  нас.  И  когда  он  наконец  соизволил
попасться, дело кончилось тем, что двое из нас остались на месте. А с  ним
еще была женщина, которую ему надо было оберегать. Я вас  уверяю,  это  не
человек, а демон!
   - А нельзя ли узнать, как вам удалось избавиться от него?
   - Конечно!  Я  затем  и  пригласил  вас  в  эту  собачью  будку,  чтобы
рассказать вам все, что я сделал и каковы мои дальнейшие планы.
   - Говорите, мы вас слушаем.
   - Хорошо. Только вы, ваши преподобие, сходите осмотрите местность,  нет
ли какой-нибудь опасности. Благо у вас глаза кошки и чуткий  слух  горного
козла. А я тем временем прополощу себе глотку и соберусь с мыслями.
   Четвертый субъект, до сих пор  хранивший  молчание,  встал  и  удалился
неслышными шагами хищника, выходящего на охоту.
   Еще стояла  глухая  ночь.  До  рассвета  было  не  меньше  двух  часов.
Помещение,  в  котором  происходило  описываемое  нами  совещание,  вполне
заслуживало нелестного  названия  собачьей  будки,  данного  ему  Клаасом.
Несколько плохо  сколоченных  досок,  щели  между  которыми  были  кое-как
заткнуты смесью глины с просяной соломой,  и  полусгнившие  листья  вместо
крыши - вот и все. Мебель соответствующая. Постелью служила груда листьев;
вместо стульев - бычьи черепа с рогами, заменявшими  подлокотники;  вместо
стола - не очищенный от коры пень, на котором  слезилась  сальная  свечка.
Три огромных длинноствольных ружья  с  тяжелыми  прикладами  прислонены  к
стене. Нетрудно узнать в них те почтенные голландские  ружья,  которые  не
изменили своего вида  за  полтораста  лет.  В  Трансваале  и  в  Оранжевой
республике колонисты передают их из рода в род  и  пользуются  ими  еще  и
поныне [роман написан в 1883 году], несмотря на все достижения современной
техники.
   Единственное  изменение,  которое  привнесли  эти  отчаянные  рутинеры,
заключается в курковой системе. Да и на это потребовался упорный труд двух
поколений. Конечно, этот старый железный лом не может  выдержать  никакого
сравнения  с  современным  карабином,  однако  в  руках  таких  прекрасных
стрелков, как буры, он все еще представляет весьма грозную  опасность.  На
столе стояли большие бычьи рога с кап-бренди, на полу  валялись  сумки,  в
каждой из которых можно было бы поместить трехмесячного теленка, как зайца
в ягдташе.
   Эти громадные ружья и  эти  рога,  вмещающие  достаточно  водки,  чтобы
напоить целый взвод, вполне соответствовали росту и телосложению хозяев. В
хижине находились три гиганта в возрасте от девятнадцати до тридцати  пяти
лет. Помесь бизона с гиппопотамом. Шесть футов  роста.  Длинные,  круглые,
толстые,  тяжелые,  неотесанные  туловища,  к   которым   прикреплены   до
безобразия могучие конечности, делали их похожими на людей другой породы и
другого века. Лица, обожженные горячим африканским солнцем, не  имели  той
бледности,  которая  свойственна  креолам  Гвианы  и   Больших   Малайских
островов. Это широкие простоватые лица с правильными  чертами,  и  все  же
есть в них грубость и жестокость, свойственные крупным толстокожим.
   Все трое носят одинаковые куртки и штаны из желтоватой кожи. Это платье
исцарапано колючками и покрыто пятнами  жира  и  крови  -  крови  людей  и
животных. Все три  гиганта  поразительно  похожи  друг  на  Друга.  Однако
благодаря некоторым неизгладимым особым приметам, которые  имеют  двое  из
них, спутать их невозможно. Эти  особые  приметы  -  последствия  страшной
борьбы, на которую намекал субъект, называемый Клаасом.
   Корнелис - кривой. Вместо левого глаза у него страшный, лилового  цвета
шрам, по-видимому полученный от выстрела в упор из мушкета.
   У Питера на голове, от  бровей  до  темени,  тоже  великолепный  рубец,
проложенный, как пробор, посередине  головы  и  делящий  шевелюру  на  две
абсолютно симметричные части. Вид этого рубца наводит на  мысль  о  добром
клинке и твердой  руке,  но  также  и  о  черепной  коробке,  не  боящейся
испытаний.
   Несколько  слов,  оброненных  Клаасом  в  минуту  дурного   настроения,
заставляют предположить, что к этим двум  шедеврам  пластической  хирургии
причастен Альбер де Вильрож. Все трое сидят молча:  они  ждут  возвращения
своего разведчика. Внезапно  и  одновременно,  с  точностью  в  движениях,
которая восхитила бы прусского капрала, они хватают рога, откупоривают их,
высоко поднимают и льют себе прямо в глотку, глухо урча, как урчат  звери,
утоляющие жажду.
   Их товарищ появился в  эту  минуту  как  из-под  земли.  Его  появление
казалось чудом. Несмотря на всю обостренную чуткость этих  детей  природы,
ни один не слышал его приближения.
   - Эге, ваше преподобие! - громко смеясь, воскликнул кривой Корнелис.  -
Откуда вы взялись? Правда, у меня всего один глаз, но он видит  хорошо,  а
уж слух у меня лучше, чем у любого кафра...
   Гримаса, которая могла бы сойти за улыбку, прорезала  на  секунду  лицо
вошедшего, затем оно снова превратилось в непроницаемую и  мрачную  маску.
Этот  человек  представлял  поразительный   контраст   со   своими   тремя
товарищами. Если в них можно было с первого же взгляда узнать буров, то  у
этого все черты выдавали уроженца метрополии.
   Он был так худ и тощ, что в холодную погоду у него, должно быть, мерзли
кости. Он походил на глисту и вряд ли весил  больше  ста  фунтов.  Помятый
сюртук и штаны орехового цвета лишь подчеркивали его страшную худобу.
   Это облачение казалось тем более странным и смешным в  здешних  местах,
что его дополнял высокий цилиндр. Но уж зато всякая охота шутить пропадала
при виде его стальных серых глаз, мрачно смотрящих из  двух  дырочек,  его
безбородого лица, изрезанного морщинами, его застывшего  оскала.  Закрытый
рот, как будто лишенный губ, изобличал холодную и неумолимую жестокость, а
большие  волосатые  уши  придавали  этой   унылой   физиономии   выражение
одновременно и зловещее и комичное.
   Ничего не ответив Корнелису, он щелкнул пальцами.  Звук  был  похож  на
треск кастаньет.
   - Ничего, - сказал он  тихо,  как  бы  приглушенным  голосом,  -  можно
говорить. На прииске Нельсонс-Фонтейн все спокойно. У  нас  еще  два  часа
впереди до рассвета. Больше чем нам нужно.
   - Нас никто не слышит?
   - Ну вот еще! - беспечно ответил тот. - Какой же  это  черт  продерется
сюда через три ряда колючих кустов,  которые  охраняют  нашу  хижину?  Кто
найдет проход, по которому вы сами с трудом пробрались?  И  наконец,  кому
придет в голову, что бедный священник встречается с тремя самыми  опасными
бандитами? Не будем тратить время попусту. Говорите,  Клаас.  Опишите  нам
всю вашу  экспедицию,  не  пропустите  ничего.  Я  хочу  все  знать.  Наша
безопасность и охрана нашего будущего богатства требуют доверия.
   - Золотые слова, ваше преподобие! Перехожу к делу. Не стоит,  я  думаю,
повторять вам, что мы не имеем средств. Вы знаете не хуже меня,  что  дела
идут  из  рук  вон  плохо  и  что  нашему  маленькому  предприятию  грозит
безработица, и на довольно неопределенный срок. Не то чтобы алмазов  стали
добывать  меньше,  -  напротив.  Но  искатели  стали  осторожны.   Маклеры
вооружены  до  зубов  и  в  одиночку  не  ходят,  а  полицейские   удвоили
бдительность. Все боятся, товар вывозится под необычайной охраной. О  том,
чтобы захватить эти волшебные камешки силой, и думать нечего. Точно так же
нечего думать и о том, чтобы как-нибудь  хитростью  пробраться  на  склад:
тебя схватят тотчас же и предадут суду Линча без промедления.
   - Клаас, брат мой, вы говорите, как с амвона!
   - Тише! - резко оборвал оратор. - Не сбивайте  меня,  иначе  я  потеряю
нить. Дело в том, что мы сами виноваты. Мы забыли меру. Не  так  ли,  ваше
преподобие? Если бы не вы, мы бы уже давно болтались на хорошо  намыленных
пеньковых веревках. Но вы, старый мошенник, вы - наше  провидение.  Только
благодаря вам знали мы день  за  днем,  час  за  часом,  что  делается  на
прииске. Это вы указывали нам, какие дела можно сделать  и  когда  именно.
Вам помогало ваше звание священнослужителя,  которое  вы  себе  так  смело
присвоили. К тому же вы выполняли ваши духовные функции с такой ловкостью,
что ни один черт  не  узнал  бы  в  этом  слуге  божьем  одного  из  самых
отъявленных мерзавцев Западной Европы.
   - Потом! - перебил его преподобие, внутренне польщенный этим признанием
его заслуг.
   - Просто я хотел отдать дань почтения тому, кто руководил нами  до  сих
пор и чьи удачно выполненные замыслы принесли нам благосостояние...
   - Увы, оно непрочно, это  благосостояние!  Не  будь  вы  самые  горькие
пьяницы и самые отчаянные картежники во всей колонии, вы  бы  теперь  были
богаты, как лорды...
   - А вы? Если бы вы не соединяли в вашей  священной  особе  все  пороки,
какие вы приписываете нам, и еще много других, вы бы теперь были не бедней
самого губернатора.
   - Что ж делать,  -  возразил  его  преподобие,  -  человек  -  создание
несовершенное. Потому-то мы и остались без гроша и без видов на будущее.
   - А у меня есть план! Вы уже знаете, что я  прибыл  из  Кейптауна,  где
договорился относительно результатов нашей последней операции.  Гроши.  Но
случай привел меня в гостиницу, где остановился мистер Смитсон с дочерью и
зятем. Не могу описать, какое впечатление произвела на меня  эта  женщина!
Она является мне во сне. Сильное  впечатление  произвел  на  меня  и  этот
человек, этот француз де Вильрож. Я ненавижу его больше, чем кого бы то ни
было на свете. Ах, с каким удовольствием пошарил бы я кинжалом  у  него  в
груди!
   - Клаас, брат мой, вы мельчаете.
   - Скоро вы увидите, мельчаю ли я  и  настолько  ли  меня  ослепили  две
страсти - любовь  и  ненависть,  -  чтобы  я  забыл  интересы  Похитителей
бриллиантов. Ни мистер Смитсон, ни его родные даже не подозревали,  что  я
нахожусь рядом с ними. А я сумел следить за каждым  их  шагом,  я  жил  их
жизнью, я проник в их тайны. Я, грубиян, белый дикарь, который  как  будто
только на то и годится, чтобы выследить гиппопотама, я чувствовал  себя  в
большом городе так же привольно, как в здешних пустынях.
   - Наконец-то! Слава богу!
   - Так вот: они тоже остались без средств. И ни на  что  они  сейчас  не
рассчитывают, кроме одной сумасшедшей идеи, в которую никто  на  свете  не
поверит, а я верю.
   - Говорите, Клаас! - перебили заинтересованные слушатели.
   - Вы слыхали легенду о неисчислимых  сокровищах  кафрских  королей,  об
этой груде алмазов, припрятанных где-то на Замбези, недалеко от порогов?
   - Бедняга тронулся умом, - перебил его преподобие, - а мы теряем  время
на то, чтобы выслушивать глупую болтовню.
   Клаас пожал плечами, пропустил себе в глотку  изрядную  струю  пойла  и
весьма холодно продолжал говорить:
   - Тайну о сокровищах им выдал кафр Лакми. Вы знавали  этого  чудака.  Я
держал его над жаровней и пропекал ему пятки, но ничего  не  мог  из  него
вытянуть. А у них есть карта местности, это я знаю наверняка. И они твердо
уверены, что найдут этот клад. До такой степени, что  сам  этот  проклятый
Вильрож лично отправился на поиски. Я не выпускал его из виду и  незаметно
проводил до Нельсонс-Фонтейна, где он был вчера вечером. Я слышал, как  он
там говорил с одним французом. Вильрож взял его в компаньоны. Я даже  чуть
было не получил  пулю  от  этого  компаньона,  когда  подслушивал,  о  чем
говорили в палатке. Если бы у меня была хоть крупица сомнения,  достаточно
было того, что я услышал, чтобы оно рассеялось. Самый  факт  существования
клада абсолютно неоспорим, и я уверен, что они его найдут.
   - Ну что ж, дело ясное. Надо следовать за  ними,  а  потом,  когда  они
найдут клад, надо будет освободить  их  от  этой  тяжести.  Самые  простые
способы всегда самые верные.
   Клаас с