Луи Буссенар.
   Похитители бриллиантов

   -----------------------------------------------------------------------
   Пер. с фр. - В.Финк.
   Изд. "Беларусь", Минск, 1982
   OCR & spellcheck by HarryFan, 26 July 2000
   -----------------------------------------------------------------------




         * ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ОПАСНЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ ТРЕХ ФРАНЦУЗОВ В ЮЖНОЙ АФРИКЕ * 


        1

   Алмазный прииск. - Алмазная лихорадка.  -  Нельсонс-Фонтейн.  -  Жертвы
краха. - Альбер де Вильрож и его друг Александр Шони. - Последствия  одной
дуэли на пистолетах. - Сокровища  королей  Южной  Африки.  -  В  неведомую
страну. - Загадочное убийство.

   В Нельсонс-Фонтейне, на алмазном прииске, было в этот день более  шумно
и оживленно, чем когда бы то ни было. Искатели алмазов, среди которых были
люди всех рас, всех цветов кожи, всегда работали не  покладая  рук,  но  в
этот день они  находились  в  состоянии  какого-то  бешеного  исступления.
Впрочем, внимательный наблюдатель догадался бы, в чем дело.
   Неприветливая местность, голые скалы и множество  зияющих  глубоких  ям
делали прииск скорей похожим на каменоломни. Мельчайшая пыль, подымавшаяся
над разрытой землей,  образовала  густые  тучи;  временами  она  заслоняла
солнце. Свежему человеку сразу бросалось в глаза бесконечное  переплетение
металлических тросов, соединявших дно каждой ямы с поверхностью земли.  По
тросам, на блоках, беспрерывно подымались наверх  вместительные  мешки  из
бычьей кожи, наполненные песком. Небольшое приспособление, похожее на  те,
какими пользуются в парижских пригородах огородники, подает ведро  наверх,
едва оно наполняется, и мчит его обратно, как только оно опорожнено.
   Вся  местность  напоминала  огромную  шахматную  доску,  каждая  клетка
которой имеет десять квадратных метров. Клетки нарезаны в богатой алмазами
земле. На дне глубоких ям с усердием муравьев  работают  оборванные  люди.
Они роют, копают и просевают размельченную землю.  Их  черные,  белые  или
желтые лица покрыты грязью, пылью и потом.  Кожаный  мешок  бежит  наверх.
Возможно, в нем лежит целое состояние.
   Вот блок перестает визжать. Содержимое мешка высыпается на стол.  Белый
хозяин судорожной рукой разбрасывает землю по столу, а сам смотрит жадными
глазами, не сверкнет ли драгоценное зерно.
   Обследованную землю потом ссыпают на тачки и увозят по узким тропинкам,
которые  правильными  линиями  прорезают  весь  прииск.  Нельзя   смотреть
спокойно, как  беспечно  люди  толкают  тачки  по  самому  краю  пропасти:
достаточно одного неловкого движения, чтобы оступиться и полететь вниз. Но
что значат довольно-таки нередкие несчастные случаи в глазах  этих  людей,
охваченных алмазной лихорадкой! Время от  времени  происходит  обвал,  или
обрывается камень, или падает вниз тачка. Раздается крик ужаса и  боли,  и
когда  кожаное  ведро  снова  поднимется  на  поверхность,  в  нем   лежит
изуродованное человеческое тело.  Какое  это  имеет  значение?  Главное  -
алмазы! Гибель человека - происшествие незначительное.
   Вот какой-то поляк нашел  алмаз  в  сорок  каратов.  Сейчас  же  маклер
предлагает ему пятьсот фунтов стерлингов. Но счастливчик требует тысячу, и
маклер уходит, только пожимая плечами.
   Вот ирландец. У него вид человека,  измученного  нуждой  и  непосильным
трудом. Внезапно он подскакивает, точно в приступе  умопомешательства.  Он
кричит,  воет,  мечется  из  стороны  в  сторону  и  разражается   потоком
ругательств на своем гортанном кельтском языке:
   - Арра! Арра! Бедарра! Братья мои, я умираю! Я  задыхаюсь  от  радости!
Арра! Мои дети будут богаты!.. А я смогу пить  виски!  Алмаз  в  семьдесят
пять каратов! Это пять тысяч фунтов стерлингов.
   Новость  мигом  облетает  весь  прииск,  и   лихорадочное   исступление
возрастает, хотя это уже как будто и невозможно.
   Вот кто-то другой, менее впечатлительный, чем ирландец, явно сдерживает
лихорадочную дрожь. Его движения замедляются. Несмотря на все свое видимое
хладнокровие, он чем-то озабочен. Потом он делает  нечто  странное.  Босой
ногой, пальцы которой у него не менее ловки, чем пальцы рук,  он  пытается
нащупать некий камешек. Он его заметил своим  наметанным  глазом  и  сразу
оценил: это алмаз, еще не отделившийся от породы.
   На минуту человек приостанавливает работу, делает вид, будто удаляет из
ноги занозу, хватает свой камешек и быстро прячет его во рту.
   Но это заметил надсмотрщик, от которого  ничего  не  укроешь.  Мига  не
прошло, а он уже на дне  ямы.  Он  хватает  человека  за  глотку  и  сразу
обрушивает ему на голову могучий кулак.
   - Открой рот, мерзавец, или я тебя повешу!
   Но вор лежит в обмороке. Надсмотрщик достает из кармана  складной  нож,
раскрывает его, просовывает клинок между судорожно  сжатыми  зубами  вора,
нажимает и с победоносным видом извлекает камешек.
   - Подымите мне этого мерзавца наверх. Пусть ему  всыпят  двадцать  пять
кнутов для первого раза!
   Но такие истории, подтверждающие богатство прииска, только разжигают  у
людей жадность, и поиски продолжаются все с тем же неутомимым усердием.
   Алмазы  были  обнаружены  в  Нельсонс-Фонтейне   сравнительно   недавно
несколькими старателями, пришедшими из Тойтс-Пена. Расположенный на 24ь30'
восточной долготы по  Гринвичу  и  27ь40'  южной  широты,  на  самом  краю
Грикаленд-Уэста   [Грикаленд-Уэст   -   территория   в    Южно-Африканской
Республике, на севере Капской  провинции]  и  примерно  в  ста  семидесяти
километрах от Оранжевой реки, Нельсонс-Фонтейн еще недавно был  совершенно
неизвестен. Теперь же, как утверждают, ему предстоит  сделаться  одним  из
самых богатых приисков во всей английской Калекой колонии.  Однако  крайне
плохое оборудование и полное отсутствие каких бы то ни было удобств делают
пребывание здесь мало завидным. Если бы  не  надежда  быстро  разбогатеть,
люди вряд ли могли оставаться хотя бы несколько часов в этих душных  ямах,
да еще при сорокаградусном зное. Воды здесь нет. Ведро стоит франк и  даже
франк семьдесят пять. В лагере  до  отвращения  грязно.  Живут  в  жалких,
раскачивающихся на ветру хижинах и изодранных в клочья палатках. Но власти
все же заботятся о безопасности работающих и  об  оздоровлении  местности.
Каждый вор - а их здесь много, -  если  его  не  приговорили  к  наказанию
кнутом, должен отбыть несколько дней принудительных работ.  Наказание  это
налагается часто и заключается в уборке лагеря. Приговоренные работают под
наблюдением полицейского, который ходит за ними с заряженным револьвером в
руке.
   Однако похоже, что чем больше вывозят тряпья, лохмотьев, коробок из-под
консервов, старых сапог и поломанных лопат и кирок, тем  больше  их  вновь
оказывается через каких-нибудь несколько часов. Люди пришли сюда в поисках
богатства и нисколько не думают  о  самых  элементарных  законах  гигиены.
Режут скотину, а потроха и  кости  бросают  прямо  перед  палаткой;  потом
приходят негры, китайцы или собаки, хватают все эти отбросы и с  жадностью
их поедают. Остатки валяются по всему лагерю.
   Ни горловые, ни глазные болезни, ни  злокачественные  язвы,  ни  нарывы
никого здесь не пугают, никто не думает о  своем  здоровье.  У  иного  уже
припрятано где-нибудь в земле, под палаткой, целое состояние, а  он  ходит
босой, в лохмотьях и питается сухарями, которые макает  в  местную  водку.
Для этих одержимых весь смысл жизни выражен  в  одном  слове:  алмаз.  Оно
сверкает и гипнотизирует.
   Поэтому ничего нет удивительного в  том,  что  прибытие  новых  четырех
человек, хотя и не совсем обычного вида, прошло здесь почти  незамеченным.
Это два европейца и два негра. Все  они,  особенно  европейцы,  внешне  не
имели ничего общего с приисковой публикой. Главой небольшой группы казался
среднего  роста,  худощавый,  коротко  остриженный  смуглый  человек   лет
тридцати, с  пылающими  глазами  и  черной  бородой.  Правильные  черты  и
подвижность лица выдавали его южное происхождение. Было в нем, кроме того,
нечто особое, породистое.  Его  снаряжение  и  весь  вид  показывали,  что
человек этот весьма и весьма заботится об удобствах, которыми здесь обычно
пренебрегают.
   Шлем из сердцевины алоэ с назатыльником из белой материи защищал его от
зноя. Куртка с поясом и множеством карманов свидетельствовала, что человек
привык к дальним путешествиям. Бархатные брюки оливкового цвета, собранные
в колене, засунуты в большие сапоги. Широкий нож, который  мог  служить  и
тесаком, висел у  него  на  поясе;  у  него  был,  кроме  того,  громадный
патронташ и двуствольное ружье крупного калибра. Наконец, из двух карманов
выглядывали две цепочки: в одном лежали часы, в другом - никелевый компас.
   Второй европеец был одет точно так же и имел такое  же  снаряжение.  Но
этим исчерпывалось все сходство между  ними,  хотя  они  и  были  примерно
одного возраста и, по-видимому,  оба  южане  и  одной  национальности.  Но
первый носил свое дорожное платье с  каким-то  изяществом,  а  второй  был
простоват. Самый  поверхностный  наблюдатель  заметил  бы  это  с  первого
взгляда. Короче говоря, сразу было видно, что  один  из  них  -  слуга,  а
второй - господин.
   Что касается двух чернокожих, то вид у них был весьма своеобразный.
   Заслуживает описания их одежда. На  одном  были  только  штаны,  другой
носил только сорочку. Обе вещи были грязны и  поношены,  говоря  точней  -
изодраны в лохмотья. Одеяние того из двух негров, который  носил  сорочку,
дополнялось фетровой шляпой, которая не имела верха и потому не прикрывала
его густой, взлохмаченной шевелюры. На бедре у него - там,  где  камергеры
носят золотой ключ, - болтался нож, а в ушах - латунные серьги,  к  каждой
из которых был подвешен кусок агата величиной с абрикос.
   Что касается счастливого обладателя  штанов,  то  он  носил  на  голове
донышко  плетеной  корзинки,  которое  украсил  небольшой  банкой   из-под
анчоусов. В мочку правого уха он продел свою трубку, а в левом  ухе  мочка
была растянута картонной ружейной гильзой.
   Оба  негра  были  в  восторге  от  своих  нарядов  и   посматривали   с
высокомерием на чернокожих приисковых  рабочих,  которым  судьба  в  такой
роскоши отказала.
   Я забыл отметить, что они  носили  каждый  по  огромному  двуствольному
карабину - из тех, какими в Африке пользуются для охоты на крупного зверя.
   Оба европейца проходят медленным шагом и смотрят по сторонам,  очевидно
ища кого-то или что-то.
   В конце концов они обращаются к полисмену. Тот, вежливо ответив  на  их
приветствие, приглашает их следовать за ним  и  приводит  к  яме,  на  дне
которой работает человек шесть.
   - Это здесь, господа, - кланяясь, говорит полицейский.
   Молодой человек  подходит  к  самому  краю,  стараясь  хоть  что-нибудь
увидеть сквозь густую пыль, поднимающуюся из глубины.  Несколько  камешков
обрывается у него из-под ног. Землекопов, поглощенных работой на дне  ямы,
это заставляет взглянуть наверх. Один из них  испускает  крик,  в  котором
радость перемешана с изумлением. По шаткой лесенке он спешит выбраться  на
поверхность и, нисколько не смущаясь грязи, которая  покрывает  его  лицо,
руки и одежду, бросается прямо в объятия элегантному молодому джентльмену.
   - Альбер!.. Альбер де Вильрож!.. Друг мой!..
   - Александр!.. Дорогой Александр! -  восклицает  взволнованным  голосом
новоприбывший. - Наконец-то я тебя нашел!
   - Ты здесь! В этом аду! Рядом со мной!.. Какое чудо при вело тебя сюда?
Какой счастливый случай?
   - И не чудо и не случай. Я отвечу тебе, как  Цезарь  после  победы  над
сыном Митридата: я пришел, я искал, я нашел.
   - Славный ты мой Альбер! Ты все такой же весельчак!  Значит,  ты  искал
меня?
   - И весьма усердно.
   - Для чего же именно?
   - Во-первых, для того, чтобы тебя повидать. А затем, чтобы помочь  тебе
вернуть состояние, верней - для того, чтобы мы оба  могли  вернуть  каждый
свое состояние...
   - Оба? Да неужели ты тоже...
   - Разорился дотла.
   - Каким образом?
   - Да все тот же крах. Сначала ты все потерял, а потом оказалось, что  и
я остался без гроша.
   - Ах ты, бедняга!
   - Спасибо за сочувствие... Но мы начинаем привлекать внимание всех этих
джентльменов. Я не люблю, чтобы на меня  слишком  заглядывались.  Давай-ка
отойдем в сторону. У тебя тут  есть  где-нибудь  свои  угол?  Какая-нибудь
дыра, какой-нибудь насест?
   - Вот именно, ты правильно сказал: дыра и насест. Идем!
   - Еще одно слово. Я должен тебе представить  моего  спутника.  Ты  уже,
впрочем, слыхал о нем. Это мой молочный брат Жозеф, сын нашего фермера  из
Вильрожа.
   - Ах, значит, это и есть Пупон?
   - Совершенно верно. Пупон  -  по-нашему,  по-каталонски  -  Жозеф...  А
теперь идем.
   Тот, которого звали Александром, шел впереди и вел своих  спутников  по
узким тропинкам между ямами к палаткам, белевшим в полукилометре от  места
работ.
   Александру Шони примерно года тридцать два. Он полная противоположность
своему другу. Большие голубые глаза, светлые волосы, длинные усы,  высокий
рост и атлетическое сложение  делают  его  похожим  на  первых  обитателей
древней Галлии - тип,  почти  совершенно  исчезнувший.  Сходство  особенно
сильно в моральном смысле, ибо Александр Шони наделен не  только  живостью
наших предков, но также их душевной прямотой и храбростью.
   - Вот она, моя дыра, - сказал он, раздвигая полог палатки. -  А  вот  и
насест. - При этих словах он показал на две бычьи шкуры; они были натянуты
на рамы, которые стояли на вбитых в землю кольях.
   - Обстановка простая и дешевая, - весело заметил Альбер.
   - Пустяки: тысяча франков наличными!
   - Ах, черт! А дела-то хоть идут?..
   - Как сказать... За эти  шесть  месяцев  я  с  трудом  сводил  концы  с
концами. К счастью, недели две  назад  мне  удалось  найти  ямку,  которая
принесла мне тысяч десять. В общем, не бог весть что.
   - Зато я принес тебе богатство.
   - То есть как это?
   - Расскажу в двух словах. Ты знаешь, что за последние годы  я  бывал  в
Париже лишь изредка. Мной овладел демон скитаний. Недаром я  каталонец.  Я
охотился на львов в Абиссинии, я был  на  Суматре  и  в  Конго.  Внезапно,
находясь в Измаилии, я получаю от моего поверенного письмо  с  извещением,
что все мое состояние ухнуло в результате знаменитого финансового краха. Я
мигом помчался в Париж, распродал свои имения,  расплатился  с  долгами  и
очень скоро оказался без гроша за душой. Единственным  ощутимым  для  меня
результатом этой операции было то, что я смог оценить лживость  поговорки:
"Заплатить долги - значит разбогатеть". Конечно, я расплатился,  по  я  не
имею ни гроша, в то время как другие ничего  не  заплатили  и  теперь  они
богаты, как свиноторговцы.
   - Да ведь и со мной было то же самое! Мне пришлось продать все,  что  я
имел, вплоть до моего маленького имения Бель-Эр. Я с трудом сохранил две с
половиной тысячи дохода для моей бедной матери.
   - Мне удалось удержать ферму  в  Вильроже,  и  она  аккуратно  приносит
триста франков чистого убытка в год. Так что ты видишь, как процветают мои
дела! Но жить-то ведь  надо.  А  меня  не  привлекает  чиновничья  служба.
По-моему, место консула или жалованье супрефекта не более  заманчивы,  чем
высокопочетная, но низко оплачиваемая должность ночного сторожа.  Тогда  у
Анны возникла гениальная мысль...
   - У Анны? Кто это Анна?
   - Черт возьми, моя жена! Ведь я женился! Ты ничего не знаешь? Это целая
история. Мы познакомились полтора года назад, и как раз недалеко отсюда  -
в Трансваале. Она дочь методистского проповедника. Друг  мой,  это  ангел,
жемчужина! Некий  господин  Вандер...  не  вспомню  точно  его  фамилии...
словом, один бур, сущий белый дикарь, у которого сто квадратных миль своей
земли, добивался ее руки. Анна видеть его не могла. Мы с  ним  дрались  на
пистолетах. Мой нынешний  тесть  был  его  секундантом.  Проповедник!  Бур
ужасно смутился и стрелял в меня как-то так неловко, что пуля  прострелила
ухо  достопочтенному  слуге   божию...   Эта   неловкость   погубила   все
матримониальные расчеты моего противника. Так что спустя неделю счастливым
супругом мисс Анны Смитсон стал я!..
   - Очень хорошо! - прервал его Александр, смеясь во все горло. -  Однако
перейдем к гениальной мысли твоей жены.
   - Очень просто. Ты, быть может, знаешь или не знаешь, что  уже  в  1750
году, в ту  эпоху,  когда  Грикаленд  принадлежал  голландцам,  миссионеры
составили карту, в которой указывалось,  что  эти  земли,  едва  известные
белым, содержат алмазы. И действительно, установлено, что коронны, кафры и
бушмены пользуются алмазами если не для украшения, то как  орудием  труда.
Эти дикари говорят, что их  предки  уходили  в  Грикаленд  за  алмазами  и
пользовались ими для обработки жерновов.
   - И ты все это узнал? О, кладезь мудрости!..
   - Не я, а моя жена. За какой-нибудь час она рассказала мне  об  алмазах
гораздо больше, чем наш лицейский преподаватель за три года. Из всего, что
он нам вдалбливал, я помню только, что, вопреки некоторым мнениям, алмаз -
это чистый углерод, что он кристалл и имеет  форму  куба,  восьмигранника,
десятигранника и так далее и так далее. Всему  этому  я  охотно  верю.  Но
Анна, видишь ли, родилась в здешних местах, в  фургоне,  когда  ее  папаша
проповедовал евангелие дикарям. Она говорит на четырех  или  пяти  местных
наречиях, и, можешь мне поверить, в ее устах эти странные звуки кажутся не
менее певучими, чем трели соловья.
   - Здорово! - воскликнул Александр.
   - Она пережила немало приключений, и, между прочим, ей довелось  спасти
от мучительной смерти одного кафра, по имени Лакми. А ты прекрасно знаешь,
что чернокожие - народ благодарный. Лакми привязался к дому пастора.  Этот
дом стоял на колесах и находился  в  постоянных  разъездах.  За  несколько
месяцев до моей женитьбы этот  бедняга  Лакми  умер  от  чахотки.  Он  был
потомком могущественного вождя какого-то племени. Умирая, он принес в  дар
своему доброму ангелу, своей благодетельнице, огромное количество алмазов,
единственным и законным владельцем которых он был. Точней говоря, это куча
камней, которые предназначались  для  обработки  жерновов,  -  килограммов
двадцать. И все это припрятано  в  одном  местечке,  куда  мы  с  тобой  и
отправимся сию же минуту, без всякого промедления. В Капштадте французский
консул сказал мне, что ты находишься здесь, на Нельсонс-фонтейне. Тогда  я
подумал, что надо поделиться моим богатством с тобой. Ты всегда  был  моим
лучшим другом, и тебя постигла та же беда, что и меня. Поэтому  я  считаю,
что будет вполне естественно, если ты разделишь со мной мою удачу. За этим
я сюда и прибыл, дорогой мой Александр. Вот и все.
   Александр задумчиво молчал. Его друг заговорил снова:
   - Ты онемел? Ты не говоришь: "Едем поскорей"? Ты не торопишься  продать
свою гнусную яму и эту рваную  палатку,  которая  кишит  всякими  мерзкими
насекомыми? Или ты мне не веришь?
   - Верю, верю, но...
   - Что "но"? У меня есть карта местности. Правда, плохонькая.  Но  мы  с
тобой не робкого десятка, мы не пропадем и с такой картой. Ее составил  по
указаниям покойного Лакми  мой  тесть,  пастор  Смитсон.  Он  ее  начертил
раствором пороха на платке. Это будет наша  путеводная  нить,  и  она  нам
поможет найти клад. У  меня  есть  доброе  предчувствие.  Поверь  мне,  ты
выкупишь свой Бель-Эр, а я построю в Вильроже замок из красного гранита, с
восемью сарацинскими башнями и с террасой над  обрывом...  Да  что  это  с
тобой?
   Александр вскочил, точно его подбросило пружиной. Он схватил револьвер,
висевший на колышке, и быстро вышел.
   - Тихо! - сказал он шепотом. - Нас подслушивают!
   Нетвердой походкой пьяного мимо проходил человек огромного роста.
   - Ничего! - сказал Александр Шони, вернувшись  в  палатку.  -  Какой-то
пьяный. Он едва не свалился на палатку.
   - Одобряю твою осторожность. Подобные тайны не следует выбалтывать так,
чтобы слышал всякий и ка