вольствием. Но кому?
   - Мне.
   - Кто вы?
   - Я вождь. Меня послал царь Сикомо.
   - Знаете, любезный, уж я лучше заплачу самому господину Сикомо.
   Посланец казался несколько растерянным, но скоро освоился и сказал:
   - Мой брат даст мне синий костюм, красную рубашку и шляпу с пером.
   - У меня нет никакого старья, милый вы мой. Зайдите как-нибудь в другой
раз.
   - Мой брат даст мне ружье и порох...
   - Ваш брат - раз уж  на  то  пошло  -  даст  вам  монету  в  сто  су  и
благословение, если вы  хотите.  Что  касается  всего  остального,  то  мы
поговорим с Сикомо.
   - Но, чтобы проводить вас к Сикомо, мне нужен синий костюм.
   - Мы это знаем: рубашка, шляпа с пером и  так  далее.  Но  мы  надеемся
обойтись без ваших услуг, так что я не вижу, почему я должен дать вам  все
эти вещи.  Наконец,  есть  еще  одна  важная  причина,  заставляющая  меня
отказать вам: у меня попросту нет этих вещей.
   - То есть как  это?  -  воскликнул  вождь  с  раздражением  балованного
ребенка. - Белый путешествует без фургона?
   - Совершенно верно.
   - И белый не имеет вещей, которые он мог бы обменять на слоновую кость?
   - Как видите.
   - Однако зачем же вы сюда приехали?
   - А мы просто прогуливаемся. Для укрепления здоровья.
   - У всех белых есть фургоны,  и  все  белые  покупают  слоновую  кость.
Почему вы этого не делаете? Кто вы?
   - Ну, знаете, любезный, вы все-таки чудак.  Уж  не  собираетесь  ли  вы
потребовать у меня документы? Я вам буду благодарен,  если  вы  прекратите
этот допрос. Он уже начинает мне надоедать. И еще: раньше вы еле  лопотали
на  каком-то  почти  непонятном  английском  языке,  а  теперь  вы   вдруг
заговорили слишком правильно для жителя этой дикой страны. Вы, быть может,
умеете также читать? Тогда я вам сообщаю, что мое имя записано  у  меня  в
паспорте, а этот важный документ служит мне в  настоящий  момент  пыжом  и
лежит у меня в ружье. Если вам угодно его прочитать, я к вашим услугам.
   Посланец царя Сикомо опустил голову. Он был совершенно сбит с толку.
   - Я и мои воины, мы проводим наших белых братьев к Сикомо.
   -  Ваши  белые  братья  обойдутся   без   вас   и   пойдут,   куда   им
заблагорассудится.
   Тем временем Альбер де Вильрож сделал знак Жозефу.  Тот  ушел  и  через
минуту вернулся, ведя лошадей под уздцы.
   Европейцы вскочили в седла и приказали черным слугам следовать за ними.
   - Мои братья не найдут ни чем питаться, ни на чем переправляться  через
реки, - все еще настаивал вождь.
   И так как круг сужался, то Александр, Альбер и  Жозеф  быстро  зарядили
свои карабины  на  случай  неожиданного  нападения.  Щелканье  затворов  и
решительный  вид  трех  европейцев  подействовали  мгновенно.  Ряды  сразу
разомкнулись, копья и ружья опустились.
   Александр, уже готовый дать шпоры  своему  коню,  стал  искать  глазами
проповедника, чтобы попрощаться с ним, но его преподобие исчез.
   - Вперед! - зычным голосом скомандовал Шони.
   И  трое  всадников,  сопровождаемые  двумя  слугами,  скакавшими,   как
антилопы, тронулись в путь, и совершенно  беспрепятственно:  никто  им  не
помешал.
   - Или я сильно ошибаюсь, - сказал Альбер де Вильрож, - или вся эта орда
не больше, чем сброд самых отъявленных грабителей. Во всяком  случае,  раз
мы отказались от их услуг, они объявят нам  войну.  Довольно  скверно  для
начала. Как по-твоему?
   - Ну вот еще! - возразил Александр. - Если они начнут на нас  наседать,
мы  их  перещелкаем  одного  за  другим,  вот  и  все...  А  что  касается
проповедника, пусть сам устраивается как умеет.
   А проповедник устроился очень  хорошо.  Почтительно  окруженный  своими
недавними  преследователями,  он   с   великолепным   аппетитом   уписывал
недоеденную кабанью  тушу  и,  оказывая  честь  жаркому,  завел  с  вождем
оживленный разговор,  свидетельствовавший  об  их  довольно-таки  странной
близости.
   Его   преподобие   явно    пользовался    влиянием    среди    недавних
преследователей, что не совсем обычно для жертвы.
   Не была ли вся эта комедия лишь прологом кровавой трагедии?



        4

   Чернокожие требуют плату за проход через их территорию. - О французских
исследователях. - Не имея  ничего  другого,  три  француза  хотят  платить
припасами. - Голод среди туземцев. - Рядом с хищниками. - Стадо слонов.  -
В чем опасность охоты  на  слонов.  -  Ужасное  положение.  -  Под  ногами
толстокожего. - Волнение Жозефа отражается на его речи. - Раненые гиганты.
- Лошадь под Александром пугается, на Александра наступает слон.

   Всякий скажет, что затея наших трех путников была безумием. Не  столько
из-за намерения найти клад, самое наличие которого еще могло быть отнесено
к  царству  химеры,  сколько  из-за   почти   непреодолимых   препятствий,
создаваемых и природой, и людьми.
   Весело,  с  чисто  французской  беззаботностью  отправиться  на  поиски
драгоценных камней, зарытых неизвестно где на  этом  огромном  континенте,
без  проводника,  не  имея  ничего,  кроме  компаса  и  грубого   чертежа,
нанесенного на тряпку, да и  то  по  указаниям  невежественного  кафра,  -
конечно, такая затея может принести много бурных переживании,  но  главная
цель  рискует  остаться  недостижимой,  -  верней,  она  не   может   быть
достигнута.
   Во все времена и у всех народов  исследователи,  поставив  перед  собой
цель, пускай даже химерическую, все же иногда  успевали  сделать  памятные
открытия. Однако люди, жаждущие неизвестного, верящие легенде об Эльдорадо
[легендарная страна  между  Ориноко  и  Амазонкой,  которую  якобы  открыл
Орельяно, сподвижник Писарро, и которая, по его предположению, была богата
золотом], все эти изобретатели философского камня и открыватели  Северного
полюса всегда располагали тем, что им бывало нужно для работ.
   А наши три француза пустились в глубину незнакомой страны без припасов,
с оружием, которое, как хорошо  знают  охотники,  всегда  может  выйти  из
строя, и с лошадьми, которых муха  цеце,  этот  бич  Южной  Африки,  может
уничтожить в несколько часов. Как правильно заметил вождь чернокожих,  они
не имели фургона, этого дома на колесах, где путешественник  всегда  может
укрыться в непогоду и где, что весьма существенно, он может возить  всякий
хлам, которым расплачивается за проезд.
   Между тем надо отметить,  что  многие  африканские  царьки  чрезвычайно
ревниво относятся к неприкосновенности своих владений.  Не  то  чтобы  они
были так уж свирепы  (я  говорю  главным  образом  о  тех,  которых  можно
встретить между экватором и крайним югом) и чтобы они вообще  отказывались
пускать к себе путешественников, но за разрешение пересечь  их  территорию
они требуют плату, и нередко довольно высокую.
   Сколько исследователей застревало на долгие  месяцы,  едва  вступив  во
владения этих наивных и алчных тиранов! Сам  знаменитый  Ливингстон  бывал
вынужден, исчерпав  аргументы  и  материальные  возможности,  менять  свои
маршруты  и,   преодолевая   новые   большие   трудности,   обходить   эти
негостеприимные земли. Только  один  Стенли  сумел  противопоставить  силу
этому налогу на транзит. Но Стекли, который завалил трупами весь свой путь
от Занзибара до Конго, весьма и весьма подорвал  дело  мирного  завоевания
Экваториальной Африки.
   Он поступил плохо с точки зрения гуманности. Наука  имеет  неотъемлемые
права, но и права гуманности непререкаемы, и  не  может  быть  антагонизма
между гуманностью и наукой.
   Должен ли я напомнить об уничтожении жителей Тасмании,  об  истреблении
австралийцев, о массовых расстрелах населения Капской колонии, о вымирании
краснокожих на Дальнем Западе? Почему мне не привести прославленные  имена
французских  исследователей,  которые  вдохновляются  только  благородными
примерами и  взяли  себе  за  правило  человеколюбивый  девиз:  "Мягкость,
убеждение"? Я имею в виду отважного  Жана  Дюпюи,  открывшего  на  Дальнем
Востоке путь, который тридцать лет искали англичане, и  мирно  покорившего
десять миллионов тонкинцев; я говорю о добром  Солейе  с  нежным  профилем
апостола, - его память чтут даже разбойники Сахары; об энергичном  Брю  де
Сен-Поль-Лиа, который утвердился на Суматре  и  завоевал  дружбу  свирепых
малайцев; о  Баполе,  счастливом  исследователе  Фута-Джалона;  об  ученом
Дезире Шарне, который  вывез  из  Мексики  целую  древнюю  цивилизацию;  о
храбром Бразза, которому мы  обязаны  колонией  в  Габоне;  о  неподкупном
правителе Шессе, который дал нам Таити; об Альфреде Марше и  Ашиле  Рафре,
которые  обогатили  наши  естественноисторические  коллекции;  об   аббате
Дебезе, скончавшемся в трудах на берегу Танганьики,  и  несчастном  Крево,
который стал жертвой, потому что но пожелал быть палачом. Они себя пели не
как завоеватели, они не  появлялись  вместе  с  многочисленными  и  хорошо
вооруженными войсками; они не привозили в колонии продукты  цивилизации  в
виде разрывных  пуль.  Они  подвигались  как  подлинные  посланцы  мира  и
прогресса [автор впадает в шовинизм: Франция завоевывала  свои  колонии  и
хозяйничала в них не  менее  бесчеловечно,  чем  другие  капиталистические
державы]. Если они и пали жертвами своей преданности науке, то, по крайней
мере, они ее не опозорили. И даже наоборот, ибо  для  великих  идей  кровь
мучеников - лишь благотворная роса.


   Что касается предприятия наших героев, то, даже не будучи бескорыстным,
оно, однако, не лишено смелости и не ограждено от  опасностей.  Вильрож  и
Шони хотели бы продвигаться  быстро  и  без  лишних  приключений  пересечь
область,  ревниво  охраняемую  от  белых.  Трудность   удваивается,   если
вспомнить, что у них нет ничего с собой. Но Альбер  де  Вильрож  при  всей
своей внешней беспечности был весьма наблюдателен; к тому же он был знаком
с трудами тех, кто изучал здешние места до него. На основании всего  этого
он нашел верный, как ему казалось, способ улаживать всякие трудности.
   - Видишь ли, - сказал он Александру, - сейчас самый разгар  засушливого
времени года...
   - Это нетрудно заметить, - признал Шони. - Трава стала как трут, листья
пересохли, а лошади поднимают препротивную пыль.
   - Вот и отлично!
   - А мне и в голову не приходило, что это отлично.
   - Сейчас увидишь. Добрые люди, которые живут  в  этом  солнечном  краю,
никогда не читали нашего  дорогого  Лафонтена  и  не  знают  его  милой  и
поучительной басни "Стрекоза и Муравей".
   - Допустим.
   - Они не позаботились отложить запасы на нынешнее бедственное время.  У
них, просто говоря, жрать нечего, и они сейчас пляшут на голодный желудок.
   - Мы можем плясать вместе с ними. Этакую "кадриль пустого брюха"!
   - Ну, что ты! Имея ружья? Неужели ты не смог бы  всадить  пулю  в  глаз
слону или подстрелить хотя бы простую антилопу с расстояния в сто метров?
   - Допустим.
   - Вот видишь! Выходит, что мы явились сюда как спасители  этих  бедняг!
Мы охотимся и наваливаем им целые горы битого мяса. За прохождение  по  их
земле мы платим натурой. Не я буду,  если  у  них  окажутся  неблагодарные
желудки. Твое мнение?
   - Мысль блестящая!
   - Значит, ты со мной согласен?  Я  даже  думаю,  что  нам  не  придется
надолго откладывать наше намерение. Видишь эту движущуюся черную линию под
холмом? Это негры...
   - Вижу, - сказал Шони, подымаясь на стременах.
   Три  француза  дали  шпоры  своим  лошадям  и  помчались   галопом   по
направлению к холму.
   А негры, которые там  находились,  имели  самый  жалкий  вид.  Их  было
человек сто, в том числе женщины и дети. Исхудалые, изможденные,  кожа  да
кости, они все казались больными какой-то страшной и странной болезнью.
   Увидев европейцев, они стали испускать крики радости. Быстро  образовав
круг, они простерлись на земле и стали подносить руки ко рту и  к  животу,
то есть делали тот  выразительный  жест,  который  во  всех  странах  мира
означает: я голоден.
   - Ах, бедняги! -  воскликнул  Альбер,  на  которого  зрелище  произвело
тяжкое впечатление. - Да они чуть живы! Они умирают!..
   - Еще бы! - подтвердил Александр. - Вот теперь-то  и  надо  взяться  за
охоту и дать им возможность пообедать, пока не  поздно.  Я  только  боюсь,
дичи здесь мало. Что за несчастная страна!  Земля  растрескалась,  родники
иссякли...
   Один из этих несчастных знал несколько слов по-английски.  Дополняя  их
жестами, он объяснил, что все они  являются  последними  из  оставшихся  в
живых жителей некогда цветущей деревни. Между ними и их соседями  возникла
ссора, обе стороны взялись за оружие. Была отчаянная борьба, они оказались
разбиты, неприятель унес весь их  урожаи  и  сжег  деревню.  В  довершение
несчастья стоит засушливая погода. Никаких источников  существования.  Они
скитаются по лесам в поисках корней,  ягод,  диких  фруктов,  черепах  или
насекомых. Из-под просохшего слоя земли они выковыривают лягушек,  которые
там прячутся до наступления дождей. Жалкое пропитание! Многие  погибли  от
голода. Их стрелы и копья не годятся для охоты за крупным зверем,  который
водится неподалеку. К тому же враги расположились на берегу речки, как раз
в том месте, куда приходят на водопой слоны  и  носороги  и  где  плещутся
бегемоты. Они не могут найти хотя бы птичьи гнезда. Обычно  они  доставали
неоперившихся птенцов и зажаривали их живыми, потому что  окрепшие  птенцы
улетают далеко и за ними  невозможно  охотиться,  не  имея  ничего,  кроме
"ноббери" - суковатой  палки,  которую  они  бросают,  правда,  с  большой
ловкостью.
   Слова "слон", "носорог", "бегемот" пробудили  в  наших  трех  французах
охотничью страсть. Свалить такое  огромное  толстокожее,  совершить  такой
ловкий и смелый поступок, осуществить эту  мечту  всякого  цивилизованного
Немврода [Немврод - легендарный царь Халдеи, страстный  охотник;  его  имя
стало нарицательным для обозначения охотников]  и  вместе  с  тем  сделать
доброе дело - вот  вам  двойной  соблазн,  и  они  даже  не  подумали  ему
сопротивляться.
   Переводчик вызвался служить им проводником. Они согласились с  понятной
радостью и отправились немедленно, оставив черным  слугам  гладкоствольные
охотничьи ружья и захватив крупнокалиберные карабины.
   После довольно  трудного  перехода,  длившегося  не  меньше  часа,  они
добрались до почти совершенно высохшей  реки,  куда  обычно  приходили  на
водопой крупные звери. Здесь кончается пустыня и  лес  подымается  высокой
зеленой стеной. Нечего и думать о том,  чтобы  пробраться  в  эти  заросли
верхом. Лошадей  стреножили  и  оставили.  Проводник  советовал  соблюдать
абсолютную тишину. Скоро на водопой придут слоны. Они  придут  непременно.
Видно сразу по свежим следам, что они сюда ходят. Охотники легли на землю,
за деревьями, зарядили карабины и стали ждать.
   Не успели они, однако,  приготовиться,  как  издалека  послышался  шум,
похожий  на  грохот  приближающегося  поезда.  Сходство  усилилось  еще  и
благодаря  размеренному  покашливанию,  напоминавшему  пыхтение  паровоза.
Нетрудно было разобрать,  что  шум  идет  со  стороны  чащи,  из  глубоких
проломов, ведущих к реке.
   Альбер де Вильрож лежал ближе других. Он приподнялся на локтях и увидел
в пятидесяти метрах от себя огромного  слона.  Александр,  расположившийся
вправо от своего друга, вскоре увидел на полянке еще  восемь  слонов.  Они
шли гуськом. По их огромной величине, по могучим  бивням  Александр  узнал
самцов. Девятый слои, чуть поменьше, замыкал шествие.  Это  была  беззубая
самка. Таких буры зовут "earl cop" - "голая голова".
   Смелые  охотники  зачарованы.  Они  любуются  гигантами.  Слоны  шагают
медленно и торжественно, сотрясая землю и ломая  заросли  с  непреодолимой
силой снаряда. Выйдя к спуску,  ведущему  к  воде,  они  имели  совершенно
фантастический вид.
   Александр выжидал удобной минуты, чтобы выстрелить. Плотно прижавшись к
земле, согнув локти под прямым углом и крепко держа карабин в руках, как в
сошках, он прицелился в третьего слона, выбирая точку между ухом и глазом.
   Альбер, как человек более горячий, вспомнил поучительные слова  доктора
Ливингстона: "Пусть тот, кто собирается стрелять  слонов,  станет  посреди
железнодорожной колеи, пусть он слушает свисток и  убежит  не  раньше  чем
поезд будет в двух-трех шагах от него. Тогда он будет знать, позволяет  ли
ему его нервная система идти на слона".
   И в самом деле, нетрудно понять, как опасно тягаться  с  этим  огромным
животным, которое  бегает,  как  лошадь  в  галопе,  и  не  знает  никаких
препятствий. Этот гигант  прорывается  сквозь  заросли,  опрокидывает  или
ломает все, что ему попадается на пути,  вырывает  хоботом  из  земли  или
растаптывает ногой, след которой имеет до двух метров в  окружности,  все,
что может  служить  защитой  его  врагу,  и  ко  всей  этой  грозной  мощи
присоединяет ужасный рев.
   Каталонец увидел, что все  описания,  которые  он  читал  у  знаменитых
охотников, справедливы. Ни Ловайян, ни Андерсон, ни Вальберг, ни  Болдуин,
ни Делегорт ничего не преувеличивают.
   Позиция, которую занимал Жозеф, была крайне неудобна для  стрельбы.  Он
находился как раз против первого слона,  но  видел  только  его  голову  и
массивные, колонноподобные ноги. Если бы он хоть мог видеть грудь!  Нечего
и думать о том, чтобы свалить слона, попав ему в череп, - это  все  равно,
что пытаться пробить стальную броню.
   Стадо уже на берегу. Река едва ли имела метров  двадцать  в  ширину.  У
вожака выражение добродушное и одновременно хитроватое. Он с  любопытством
оглядывает оба берега, затем, моргнув своими маленькими глазками,  глубоко
втягивает воздух. Хобот выпрямляется и вытягивается  в  сторону  охотника,
который видит огромную пасть с отвислой нижней губой и два  монументальных
бивня. Слон как будто встревожен. Он медленно оборачивается к  своим,  как
бы говоря им: "Внимание!" Альберу мешал пень, и он не мог использовать это
движение слона. Со своей стороны, Александр не мог понять  причины  такого
промедления Альбера и нетерпеливо бормотал про себя: "Какого же  черта  он
не стреляет?"
   Секунды  начинают  казаться  часами.  Слоны  несколько   успокаиваются.
Подгоняемые жаждой, они решительно входят в воду, разбрасывая вокруг  себя
сверкающие брызги, немедленно начинают зачерпывать воду хоботом,  поливать
себе бока и резвиться как обычно.
   Два оглушительных выстрела, а через полсекунды и  третий  прокатываются
над лесом, как отдаленный гром, и немедленно вслед за ними - крик ярости и
боли.  Это  вопит  слон.  Кто  однажды  слышал  этот  вопль  при  подобных
обстоятельствах, никогда его не забудет. Один из гигантов, точно сраженный
молнией, застывает  на  какое-то  мгновение  и  затем  валится  в  ужасных
судорогах.
   Это выстрелил так  мастерски  Александр.  Как  человек  осторожный,  он
сохранил неподвижность и  сберег  свой  второй  заряд.  Обезумевшие  слоны
убегают, храпя от ярости и ужаса, и исчезают в зарослях  баугиний.  Однако
убегают не все: два из них тяжело ранены.
   Жозеф выстрелил одновременно со своим господином. Он стрелял  в  слона,
который смотрел прямо на него. Не надеясь попасть в грудь, он выстрелил  в
переднюю ногу. Он не  мог  сделать  ничего  лучшего.  Животное  продолжало
вопить и, хромая, пустилось вдогонку стаду. Сейчас можно  будет  пойти  по
его кровавому следу.
   Альберу не повезло, и положение его стало чрезвычайно серьезным,  почти
безнадежным. Полагаясь на пробойную силу конической пули восьмого калибра,
которую вытолкнули из ствола пятнадцать граммов мелкого пороха, он стрелял
в предплечье. Рана должна была быть смертельной. Но, на свою беду,  Альбер
не учел огромной живучести животного, которое невозможно свалить с первого
выстрела. Слон заметил стрелка и  ринулся  туда,  где  еще  не  развеялось
облачко дыма. Альбер попытался уложить его вторым  выстрелом,  но  раненое
животное передвигалось с быстротой, которую  ярость  только  усиливала,  и
охотник промахнулся. Не успел он вскинуть ружье, как  страшн