ную в море.  Она  несется  по  бушующим  волнам,  а  в  ней
записка, а в записке - быть может,  последняя  воля  моряка,  потерпевшего
крушение. Священная вещь - такая  записка.  Не  был  ли  я  и  сам  спасен
благодаря такой бутылке? Правда, моими спасителями  оказались  отъявленные
негодяи и я прошел у них школу и сам стал не  лучше...  Но  что  из  того?
Раньше чем стать бандитом, я  все-таки  был  честным  моряком...  Конечно,
бывают дни, когда  разница  между  добром  и  злом  не  так  ощутима...  А
по-моему, эта записка написана француженкой. Сама подпись говорит об этом.
Французы не раз  оказывали  мне  услуги  в  жизни,  за  которые  я  их  не
поблагодарил... Только потому, что случая не было... Ибо хоть я и совершил
в жизни кое-какие злодейства, но неблагодарным я никогда не был. А  вот  и
благоприятный случай... Тем более, что в делах сейчас застой и в настоящее
время я не больше занят, чем адмирал в отставке... Итак, жребий брошен.  Я
пускаюсь на поиски этих двух женщин. Никто никогда,  впрочем,  не  узнает,
что Сэм Смит разыграл Дон-Кихота. Вот  следы  фургона,  из  которого  было
выброшено это послание, полное отчаяния... Вперед!..
   Опередим на несколько километров грабителя, который на  время  забросил
свое преступное ремесло, и  догоним  фургон,  медленно  влекомый  усталыми
быками...
   Это тот самый фургон, который  через  несколько  часов  после  убийства
мистера Смитсона Клаас застал в  покинутом  краале,  на  одном  из  правых
притоков Брек-ривер.
   Белый дикарь, нечувствительный к палящему зною, тяжело  шагает  впереди
фургона, рядом с козлами. Его широкополая шляпа, нахлобученная  на  глаза,
позволяет  видеть  только  белокурую,  скорей  рыжеватую   бороду,   точно
приклеенную к кирпичного цвета лицу. Рука сжимает непомерной длины чамбок,
который время от  времени  взвивается  с  головокружительной  быстротой  в
воздух и с  треском,  похожим  на  пистолетный  выстрел,  обрушивается  на
исхудалые спины быков.
   Клаас кажется озабоченным. Он все повторяет обрывки фраз,  изобличающих
тайную тревогу и глубокое недовольство.
   - Чертово ремесло! - ворчит он. - Вот уже два  месяца,  как  я  караулю
двух голубок, которые только о том и мечтают, как  бы  вырваться  из  этой
тюрьмы на колесах. Дни идут за днями, а я не  вижу,  когда  это  кончится.
Корнелис и Питер, видимо, себе и в ус не дуют. Они распоряжаются мной, как
если бы я не был главой семьи. Они уже давно извещены, что  дело  удалось,
что у меня в руках женщина, которая знает, где  закопан  клад.  Но  вместо
того  чтобы  примчаться  самим,  они  назначают  мне  встречу  у  водопада
Виктория. Какого черта они там делают? Говорят, там найдены новые прииски.
Но при чем тут мы? Разве это дело для таких бизонов, как мы, - работать на
приисках?  И  наконец,  мне  просто  скучно.  Я  думал,  эта  бабенка  мне
достанется легко и будет ходить по струнке... Не тут-то  было!..  Это  она
мной повелевает, как рабом. Да еще вряд ли говорила бы она с  рабом  таким
презрительным тоном. А я околдован. Я  даже  не  смею  возражать.  Я  едва
позволяю себе взглянуть на  нее.  И  как  только  она  уставится  на  меня
глазами, точно пистолет наводит, я мгновенно удираю, и мне  хочется  выть,
как воет шакал, увидевший льва... Глаза у нее сверкают, как сталь,  и  мне
делается прямо-таки больно. А та, вторая, еврейка!  Лучше  бы  мне  велели
приручить черную пантеру! Как это в Европе мужчины все-таки умеют  подойти
к подобным созданиям?! Глядеть не на что - пигалица,  тростничок,  а  ведь
вот берет такого мужчину, как я, и делает с ним что  хочет!  Нет,  с  этим
надо покончить!.. Но как?.. Эй, сударыня, спрячьте голову!
   - Вы, кажется, смеете мне приказывать? -  отозвался  тотчас  мелодичный
женский голос, в котором, однако, слышалась непреклонная твердость.
   - Нет... Я не приказываю, - защищался бур. - Я прошу...
   - Мне все равно. Уж не хотите ли вы, чтобы мы задохнулись в фургоне?
   - Но ведь посмотрите, как солнце жарит! Это опасно. Я боюсь за вас.
   - Какое вам дело до меня?
   - Как - какое мне дело? Вы хотите знать, какое мне дело?
   - Нет. Я хочу воздуха.
   - Сударыня,  сейчас  это  невозможно.  Сейчас,  в  полдень,  на  солнце
смертельно опасно. А ваша жизнь мне слишком дорога...
   Взрыв презрительного смеха прервал тираду  Клааса,  и  лицо  его  стало
пунцовым от гнева, быть может, от стыда.
   - Моя  жизнь!..  Ха-ха!  Как  вы  это  хорошо  сказали,  мастер  Клаас!
Признайтесь лучше,  что  вы  надеетесь  получить  за  меня  выкуп  в  виде
сокровища кафрских королей.
   - Что верно, то верно, сударыня. Я жаден, как дикарь. Но жадность -  но
единственная моя страсть. Вблизи вас я понял,  что  могут  быть  и  другие
страсти. И более сильные...
   - Молчите, мужлан!
   - Ну, знаете, это уж чересчур, в конце концов! И наконец, пусть так.  Я
мужлан. До сих пор я был покорен, как собака. Я  хотел  быть  джентльменом
вроде ваших европейских паяцев, а теперь кончено!  Теперь  говорит  грубое
животное, которому ничто сопротивляться не может.
   Крик ужаса раздался внутри фургона:
   - Анна, сестра моя, что  вы  наделали?  Вы  до  сих  пор  укрощали  это
чудовище своим спокойствием, а теперь вы его вывели из себя!..
   - Не бойтесь ничего, Эстер, дитя мое. Раньше или позже, но  это  должно
было случиться. Чем раньше, тем лучше! Вы готовы?
   - На все готова, дорогая Анна. Вы это знаете.
   - Тогда предоставьте мне действовать...
   Клаас вне себя от бешенства бросил на землю свой чамбок и пронзительным
криком остановил быков. Он побежал к задней двери фургона и достиг ее в ту
минуту, когда обе женщины умолкли.
   Он ожидал, что дверь окажется на запоре, и решил навалиться на нее всей
своей тяжестью. Но засовы, на которые она  была  закрыта  изнутри,  быстро
упали, оставляя проход широко открытым.
   Если бы Клаас встретил  препятствие,  его  ярость  разгорелась  бы  еще
больше, его силы удесятерились бы. Но  это  подобие  безоговорочной  сдачи
ошеломило его. Он остановился как вкопанный. Будучи осторожен, как  всякий
дикарь, он почуял ловушку и оглядел фургон  беспокойным  и  подозрительным
взглядом.
   Обе женщины, великолепные в своем мужестве и неустрашимости,  стояли  в
темном проеме дверей, освещенные яркими лучами солнца.  Эстер  была  менее
решительна и опиралась на плечо Анны  де  Вильрож,  нежное  лицо  которой,
искаженное негодованием и непоколебимой решимостью, стало неузнаваемым.
   - Потрудитесь войти, мастер Клаас, - сказала она с ироническим смехом.
   Этот смех хлестнул бура, как удар кнутом, и  совсем  уж  выбил  его  из
колеи: Клаас рассчитывал, что женщины испугаются,  что  они  будут  робки.
Однако его колебания были непродолжительны. Он зашел слишком далеко, чтобы
сразу отступить. Кроме того, гнев нарастал в  нем  медленно,  как  у  всех
животных с холодной кровью, и мог падать тоже только медленно.
   - Ладно! - сказал он глухим голосом. - Я повинуюсь вам. Но,  черт  меня
возьми, хорошо будет смеяться тот, кто будет смеяться последним!
   - Я должна, однако, предупредить вас, мастер Клаас, что  вы  не  уйдете
слишком далеко и что эта наша встреча будет последней... к счастью.
   - Это  мы  посмотрим,  -  ответил  Клаас,  поднимаясь  на  ступеньку  и
собираясь пройти в фургон.
   Госпожа де Вильрож отступила на шаг,  и  тогда  Клаас  увидел  стоявший
позади нее бочонок вместимостью литров в двадцать.  Она  протянула  правую
руку, и в руке что-то сверкнуло.
   Бандит затрясся, но вскоре замер.
   - Что ж это? - бесстрашно сказала молодая женщина. -  Вы  остановились?
Уж лучше признайтесь, что вам страшно взорваться вместе с нами!..
   - Да... сударыня... мне страшно... признаю это.  Мне  страшно  за  вас,
потому что я хочу, чтобы вы жили.
   - Вы отлично видите, что мы решились на все и  теперь  мы  ваших  угроз
больше не боимся. Еще вчера мы всего могли ждать от вашей животной ярости.
Я обезумела от страха  и  написала:  "Придите  на  помощь  двум  женщинам,
которые не могут найти убежища даже в смерти".  Но  сегодня...  сегодня  у
меня есть оружие... Этот револьвер я случайно нашла в ящике, на который вы
не обратили внимания, и я могу разрядить его в этот бочонок с порохом. Это
ваш бочонок, должно быть. Так вот, мастер Клаас, мы вас не боимся.  Можете
войти, можете выйти, как вам будет угодно...
   - Вы писали? - сказал бур.
   Эти слова госпожи де Вильрож обеспокоили его больше, чем все ее угрозы.
   - Я буду снисходительна и отвечу вам. Да, вчера я своей кровью написала
последний призыв. Я написала его на страничке книги и выбросила  книгу  на
дорогу. Я сделала это в надежде, что книгу найдет какой-нибудь  человек  с
сердцем и придет нам на помощь. Хотя вы и держите нас в заточении,  я  все
же заметила на дороге много следов, и это меня убедило, что мы находимся в
местности все-таки обжитой. Да вот смотрите! Ведь это не обман зрения.  Вы
можете не хуже нас увидеть вдали облако  пыли.  Кто-то  скачет  верхом  на
лошади. Берегитесь, мастер Клаас! Быть может, это и есть мститель.
   Бур зарычал от бешенства. Он выскочил, резко хлопнул дверью и  бросился
к передку фургона, где лежало его длинное однозарядное ружье.
   - Гром и молния! - воскликнул он. - Теперь я,  по  крайней  мере,  буду
иметь дело с мужчиной. И если он не ответит мне за все, то пусть уж  лучше
меня заберут черти.
   Госпожа де Вильрож не ошибалась. Не  прошло  и  нескольких  минут,  как
всадник стал виден совершенно отчетливо.  Будучи  человеком  осторожным  и
рассчитывая  на  плохой  прием,  он  соскочил  на  землю  на   расстоянии,
недостижимом для ружейного выстрела,  и  медленно  направился  к  фургону,
шагая позади  своей  лошади,  которая  служила  ему  живым  укрытием.  Эта
предосторожность спасла ему жизнь, ибо взбешенный  Клаас  поджидал  его  с
ружьем в руках и несомненно выстрелил бы, не вступая ни в какие разговоры.
Прибавим, что Клаас был искусный стрелок. Для Него было  пустяком  попасть
на расстоянии ста метров в донышко бутылки. Но и незнакомец  отлично  знал
хитрости драчунов-буров. Поэтому он держался позади лошади так, что бур не
мог прицелиться, и только мысленно осыпал его проклятиями, хотя и воздавал
должное его умению маскироваться.
   - Здорово! Молодец! - ворчал Клаас, как  игрушку  держа  в  руках  свое
огромное ружье. - Все-таки приятно нарваться.  на  такого  противника.  Но
ничего, дружище, скоро ты покажешься. И пусть я только  увижу,  куда  тебе
всадить кусочек свинца, как ты его получишь.
   Расстояние сокращалось.
   В брезенте, которым был покрыт фургон, имелась  небольшая  дырочка,  и,
прильнув к ней, обе молодые женщины, задыхаясь  от  волнения,  следили  за
нарастанием событий.
   Анна догадывалась, что незнакомец нашел брошенную  ею  книгу,  ибо  он,
видимо, знал, с кем ему придется иметь дело. Иначе он не принимал  бы  мер
предосторожности. Анна уже  пожалела,  что  в  минуту  отчаяния  совершила
поступок, который теперь подвергал смертельной опасности жизнь незнакомого
человека.
   Застыв от ужаса, она ждала выстрела и свиста пули, но, к ее  изумлению,
Клаас воскликнул что-то самым веселым голосом. Дело в том,  что  он  узнал
огромного коня незнакомца.
   - Черт возьми, да ведь это пегая лошадка моего Корнелиса! Второй  такой
нет во всем Ваале. Шевелись же, чудак ты этакий! Нечего прятаться. Это  я,
Клаас...
   Незнакомец ускорил шаг и вскоре был совсем  близко.  А  Клаас  отставил
ружье и улыбался во весь рот, ширине которого мог бы позавидовать кайман.
   Но его радость и веселье были  кратковременны.  Клаас  оцепенел,  когда
незнакомец стал виден во весь рост.
   Вместо  своего  тяжеловесного  увальня-брата  Клаас   увидел   человека
высокого роста  и  могучего  сложения,  но  изящного,  тонкие  черты  лица
которого не имели ничего общего со скотской физиономией Корнелиса.
   - Негодяй! - зарычал Клаас, охваченный  бешенством.  -  У  тебя  лошадь
моего брата... Значит, ты его убил?! Умри же!..
   И  с  ловкостью,  какой  даже  и  ожидать  нельзя  было  от   человека,
наделенного телосложением гиппопотама, он бросился к незнакомцу, приставил
ему свое ружье прямо к груди и спустил курок.
   Раздался сухой треск, но загорелся только фитилек: произошла осечка.
   Яростные крики  послышались  в  это  время  издали:  с  противоположной
стороны  дороги  скакали  верховые.  Они  охватывали   фургон   угрожающим
полукругом, крича:
   - Смерть Сэму Смиту! Смерть! Смерть вору!..
   Сэм Смит - читатель давно его узнал - и бровью  не  пошевелил.  Горькая
улыбка пробежала по его лицу,  только  когда  он  услышал  яростные  крики
приближавшихся всадников. Затем, видя, что его вот-вот окружат,  он  одним
прыжком вскочил в седло и скрылся, как вихрь, бормоча:
   - Не легко бывает сделать доброе дело. В кои веки пришла мне  в  голову
такая фантазия, и я едва не заплатил за нее слишком дорого.
   Увидев, что рухнула единственная надежда на спасение, Анна  побледнела.
Ее заставили обернуться душераздирающие рыдания подруги.
   - Не надо, не надо, девочка! Мужайся!
   - Ах... этот человек... Да ведь это он!
   - Кто?
   - Француз, который продал свой участок моему отцу... Это он сделал меня
сиротой. Он убийца!..



        8

   Клаас - человек ловкий, его дела идут хорошо. - Одни в пустыне. - Клаас
меняет тактику.  -  Страшные  последствия  пустякового  случая.  -  О  чем
свистела змея пикаколу. - Посланец буров. - Кайман - Пожиратель  людей.  -
Проломанная Башка и Одноглазый Бизон.  -  "Обман!  Все  обман!"  -  Кайман
возвращается к водопаду. - Свидание белого дикаря с дикарем черным.

   Читатель   помнит   совещание   бандитов   в   шалаше   неподалеку   от
Нельсонс-Фонтейна и гнусную комедию, которую тогда задумал Клаас.  Бандиты
пронюхали о существовании сокровищ кафрских королей и решили во что бы  то
ни стало завладеть  ими.  Но  они  не  знали,  где  именно  эти  сокровища
находятся. Поэтому они разработали дьявольский план,  который  должен  был
привести их к цели без всяких трудностей.
   На первый взгляд план казался страшно сложным,  а  в  сущности  он  был
очень  прост,  если  принять  во  внимание  ловкость  и  энергию   опасной
бандитской четверки.
   Прежде всего надо было использовать кратковременное пребывание  Альбера
де Вильрожа на прииске, чтобы возбудить против него подозрение  и  сделать
невозможным его пребывание не только в Нельсонс-Фонтейне,  но  и  на  всей
территории английской колонии. Убийство торговца, совершенное за несколько
часов до внезапного отъезда  Альбера  и  Александра,  продажа  Александром
своего участка этому торговцу и разные догадки  и  слухи,  довольно  ловко
пущенные доверенными людьми четырех бандитов, - все это  обеспечило  успех
первой части бандитского замысла.
   В виновности французов были убеждены не только незадачливый полицейский
мастер Виль, но и большая часть населения прииска.
   Далее трем бурам и их достойному сообщнику надо было как  можно  скорей
подсунуть французам своего человека, который сопровождал бы их, как  тень,
вплоть  до  таинственного  места,  где  хранились  вожделенные  сокровища.
Читатель видел, как ловко справился преподобный с этой деликатной задачей:
он сумел расположить к себе трех бесстрашных путешественников и  если  еще
не вошел у них в полное доверие, то, во всяком случае,  был  принят  и  их
среду.
   Наконец, уже известно, что Клаас питал еще и бешеную страсть к  госпоже
де Вильрож, руки которой он добивался.
   Мысль  о  сокровищах  владела  Клаасом,  как   наваждение.   Однако   и
воспоминание о молодой англичанке тоже было неизгладимо.
   Ему хотелось во что бы то ни стало увидеть ее снова, оторвать от  мужа,
сделать так, чтобы муж исчез, чтобы его не стало, а  затем  разбогатеть  и
увести молодую женщину в свои крааль. Он был самоуверен и  не  сомневался,
что сумеет утешить женщину, которую ему хотелось поскорей увидеть  вдовой.
Он рассчитывал стать ее мужем.
   Но в то время как  Альбер  де  Вильрож  отправился  на  берега  Замбези
отыскивать закопанные там сокровища, его жена  оставалась  в  Кейптауне  и
жила там со своим отцом. Трудно было заставить ее покинуть это убежище,  и
вряд ли можно было завлечь Анну в  дикие  моста,  где  со  легко  было  бы
похитить.
   И  в   этом   деле   мерзавцу   Клаасу   тоже   помогла   его   дерзкая
изобретательность. Влюбленность и жадность сделали его тонким дипломатом -
что, на первый взгляд, казалось несовместимым с его грубой внешностью, - и
он нашел верный способ вытащить Анну из дому.
   Надо было только заставить ее  поверить,  что  Альбер  тяжело  ранен  и
умоляет   приехать.   Эта   выдумка   должна   была   показаться    вполне
правдоподобной, если принять во  внимание  бурный  темперамент  Альбера  и
бесчисленные опасности, с которыми была сопряжена его жизнь в  этих  диких
местах.  Его  преподобие,  который  был  единственным  грамотным  во  всей
компании, немедленно написал записку. А  сам  Клаас,  после  длительной  и
безостановочной бешеной скачки, доставил ее в Кейптаун.
   Госпожа де Вильрож, потрясенная зловещим посланием, выехала  немедленно
вместе со  своим  отцом.  Клаас  следовал  за  обоими  этими  беззащитными
существами по пятам в  ожидании  благоприятной  минуты,  когда  без  труда
сможет их похитить.
   Читатель помнит, как произошло это похищение: им  заканчивается  первая
часть нашего романа.
   Клаас любил эффекты. Он нанял целую шайку бродяг, приказал  им  напасть
на карету, в которой ехали Анна де  Вильрож  и  ее  отец,  сделать  это  с
большим шумом, убить лошадей, а в случае малейшего  сопротивления  уложить
также  форейтора  и  кучера.  Было   условлено,   что   тут,   как   некий
ангел-спаситель, появится он, Клаас. Он прогонит разбойников  и  освободит
рыдающую красавицу, совсем как герой романа.
   Бандитов все это симулированное нападение забавляло,  как  любительский
спектакль, но они сделали  свое  дело  с  неслыханной  грубостью.  Комедия
завершилась драмой, и берега Брек-ривер окрасились кровью трех убитых.
   Но Анна оказалась во власти своего похитителя.
   Этот неотесанный мужлан всячески пытался ее утешить, а чудесный  случаи
захотел, чтобы в Пемпин-краале он нашел Эстер, дочь того самого  торговца,
которого он заколол, чтобы было  в  чем  обвинить  Альбера  и  Александра.
Общность жестокой судьбы объединила молодых женщин. Эстер  возвращалась  в
Кейптаун. С  сердечностью  родной  сестры  она  предложила  место  Анне  и
согласилась повернуть обратно, чтобы доставить ее в Нельсонс-Фонтейн.
   Нечего и говорить, что Клаас, наконец-то захвативший Анну в свои  руки,
и не подумал направиться в Нельсонс-Фонтейн. Однако он был слишком  хитер,
чтобы выдать свои намерения.  Он  предпочел  сохранить  роль  благодетеля,
спасителя. Правда, он пытался ухаживать и  быть  любезным,  но  делал  это
неловко, неуклюже. Впрочем, его грубая неотесанность и  отсутствие  какого
бы то ни было воспитания заставляли Анну относиться к нему снисходительно.
   Госпожа де Вильрож жила во власти смертельной тревоги и  находила,  что
время тянется страшно медленно. Быки еле двигались,  хотя,  казалось,  бур
всячески их понукал. Молодая женщина полагала, что он уже забыл  про  свое
неудачное сватовство,  и  смотрела  на  него  только  как  на  услужливого
спутника, который ради нее не щадит ни своего времени, ни труда.
   Сначала Клаас намеревался отвезти своих пленниц на  земельный  участок,
который он арендовал вместе со своими братьями.  Он  имел  в  виду  обойти
Нельсонс-Фонтейн слева и повернуть прямо на восток, когда некий  посланец,
направленный  к  нему  Корнелисом  по  поручению  преподобного,   приказал
повернуть во что бы то ни стало  и  без  всякого  промедления  к  водопаду
Виктория.
   Его преподобие не терял связи с ними. Через кочевников, которые шли  по
следам   европейцев,   он   довольно   часто   извещал   буров   о   своем
местонахождении. Клаас понял,  что  приближается  реши