люции.
Заключил и спас революцию.
   Когда одни, видя нашу разруху и некоторую нашу неприспособленность  к
большой организационно-государственной работе, падали духом, он во  всех
своих речах и статьях непрестанно твердил: "Народ сумеет  устроить  свою
судьбу; через ряд ошибок и, быть может, жестоких испытаний он встанет на
верный путь, лишь бы осталась в его руках  политическая  власть".  И  он
опять был прав. Мы не только разрушили старую государственную машину, но
успели покрыть страну сетью наших учреждений. Они несовершенны. Это вер-
но. Но они уже начинают работать, и время быстро исправит все недочеты и
даст народной власти нужный опыт.
   Когда одна часть пролетариата с беззаветным энтузиазмом  сражалась  с
разными бандами контр-революции, а другая,  обуреваемая  мелкобуржуазной
стихией анархичности, наследственной болезни старого мира, ушла в  удов-
летворение своих эгоистических личных интересов, он решительно и  громко
заявил, что если будет падать производительность труда, если мы не  при-
ложим все, как один, наши усилия к тому, чтобы как-нибудь  наладить  на-
родное хозяйство, нас ждет крах, нас ждет ярмо империализма и, быть  мо-
жет, даже монархия. Он напомнил, что с новыми правами на пролетариат ло-
жатся новые обязанности.
   Когда советская власть настолько укрепилась в нашей стране, что внут-
ри ее не оказалось достаточных контр-революционных сил, чтобы произвести
государственный переворот, враги революции, начиная с эсеров и меньшеви-
ков и кончая явными монархистами, открыто прибегли к помощи  англо-фран-
цузских, чехо-словацких и японско-американских банд. Положение  казалось
безнадежным. Приходилось думать на первых порах не столько о новом госу-
дарственном строительстве, сколько о самозащите. Казалось, пройдет один,
другой месяц, и замкнутая в железное кольцо советская  власть  неминуемо
должна будет пасть под натиском регулярной, вымуштрованной армии  озлоб-
ленных и обманутых солдат. Он, полный хладнокровия, заявил: "Агония  ох-
ватила Запад, война кончится не обычным миром,  заключенным  дипломатами
воюющих стран, а разразится европейская  гражданская  война,  мир  будет
заключен самим революционным народом. Мы победим". И это не была револю-
ционная фраза для поддержания настроения. Велика была в нем  сила  убеж-
денности. Она передавалась другим; она сплачивала нас в жестокой  борьбе
с нашими врагами.
   Будучи самым крайним при определении характера нашей революции и сто-
ящих перед ней задач, он никогда не впадал ни в  революционную  фразу  и
жест, ни в самообман, ни в разочарование и безнадежность. Он всегда свою
политическую линию строго определял соотношением сил, - сначала с силами
нашей контр-революции, а потом и международной, когда она, боясь за свое
существование, двинулась против советской власти. Это он  сумел  открыто
сказать в письме к американским рабочим, что если нужно будет в  интере-
сах защиты революции заключить союз с немцами, то он пойдет  и  на  это.
Максималист по своим стремлениям, он был всегда реалистом, а не мечтате-
лем-фантазером в повседневной работе, почему некоторые,  по  недоразуме-
нию, стали считать его даже правым крылом в партии. Он был самым деловым
человеком нашей революции.
   Велики заслуги тов. Ленина и перед Интернационалом. Когда разразилась
мировая война, он первый поднял протест против охватившего международную
социал-демократию социал-патриотизма и шовинизма. В Циммервальде и  Кин-
тале он не сделал ни одного колебания в сторону какого-либо соглашения с
теми, кто выдвинул лозунг национального единения. Свою линию он вел  не-
уклонно до последнего своего выступления.
   Наши враги, направляя свой подло-злодейский выстрел  в  тов.  Ленина,
знали, что они поражают революцию в самое сердце, что они снимают с пос-
та человека, железная воля которого и упорство в  борьбе  разбивали  все
натиски и козни врага.
   Их преступный замысел не удался. Тов. Ленин жив; и мы уже знаем,  что
в близком будущем он снова вернется к своим великим  обязанностям  вождя
социалистической революции на страх буржуазному миру. Он  жив,  и  пусть
наши враги знают, что в борьбе с ними мы будем беспощадны.
   Полные великого негодования против наймитов контр-революции, вместе с
пролетариатом всего мира мы говорим:




   РЕЗОЛЮЦИИ КОНФЕРЕНЦИИ.

   ПРИВЕТСТВИЕ Т. Н. ЛЕНИНА ПРЕЗИДИУМУ КОНФЕРЕНЦИИ.

   Дорогие товарищи! От души благодарю вас за добрые пожелания и в  свою
очередь желаю вам наилучших успехов в ваших работах.
   Одно из главных условий победы социалистической революции есть усвое-
ние рабочим классом и проведение в жизнь господства этого класса на вре-
мя перехода от капитализма к социализму. Господство авангарда всех  тру-
дящихся и эксплоатируемых, т.-е. пролетариата, необходимо на  это  пере-
ходное время для полного уничтожения классов, для подавления сопротивле-
ния эксплоататоров, для объединения всей массы трудящихся и эксплоатиру-
емых, забитой, задавленной, распыленной  капитализмом  вокруг  городских
рабочих в теснейшем союзе с ними.
   Все наши успехи вызваны тем, что рабочие поняли это и взялись за  уп-
равление государством через свои Советы.
   Но рабочие недостаточно еще поняли это и часто бывают чрезмерно робки
в деле выдвигания рабочих для управления государством.
   Боритесь за это, товарищи! Пусть пролетарские культ.-просв. организа-
ции помогут этому. В этом - залог дальнейших успехов и окончательной по-
беды социалистической революции.
   С приветом В. Ульянов (Ленин).




   О. Брик.

   БРЮСОВ ПРОТИВ ЛЕНИНА.

   В ноябре 1905 года в N 12 газеты "Новая Жизнь" была  помещена  статья
Ленина "Партийная организация и партийная литература".
   Считая, что в условиях достигнутой относительной свободы слова,  пар-
тийная социал-демократическая литература, бывшая доселе нелегальной, мо-
жет, хотя бы на 9/10 стать легальной, - Ленин ставит в своей статье воп-
рос о взаимоотношении этой легальной партийной  литературы  с  партийной
организацией.
   Положение нелегальной печати было просто. "Вся нелегальная печать бы-
ла партийна, издавалась организациями, велась группами,  связанными  так
или иначе с группами практических работников партии".
   Связь была непосредственная и теснейшая.
   При переходе на легальное положенье, при массовом росте социал-демок-
ратической литературы связь эта ослабевает и возникает опасность  отрыва
социал-демократического партийного литературного дела от практической  и
организационной работы партии.
   Поэтому Ленин говорит: "литературное дело должно стать частью  общеп-
ролетарского дела, "колесиком и винтиком" единого великого социал-демок-
ратического механизма, приводимого в движение всем сознательным авангар-
дом всего рабочего класса... Для пролетариата литературное дело не может
быть орудием наживы лиц или групп, оно не может  быть  вообще  индивиду-
альным делом, независимым от общего пролетарского дела".
   Ленин предвидит возраженья и оговаривает:  "Спору  нет,  литературное
дело всего меньше поддается механическому равнению, нивеллированию, гос-
подству большинства над меньшинством. Спору нет, в этом деле  безусловно
необходимо обеспечивание большого простора личной инициативе,  индивиду-
альным склонностям, простора мысли и фантазии, форме и  содержанию.  Все
это бесспорно, но все это доказывает лишь  то,  что  литературная  часть
партийного дела пролетариата не может  быть  шаблонно  отождествляема  с
другими частями партийного дела пролетариата. Все это отнюдь не опровер-
гает того, чуждого и странного для буржуазии и буржуазной демократии по-
ложения, что литературное дело должно непременно и обязательно стать не-
разрывно связанной с остальными  частями  частью  социал-демократической
партийной работы".
   Но "пылкие сторонники свободы" могут не удовлетвориться этой  оговор-
кой и возопят: "Как? Вы хотите подчинения коллективности такого тонкого,
индивидуального дела, как литературное творчество... Вы отрицаете  абсо-
лютную свободу абсолютного индивидуального идейного творчества".
   На это Ленин отвечает, что, во-первых, "речь идет о партийной литера-
туре и ее подчинении партийному контролю", и если "я обязан тебе  предс-
тавить во имя свободы слова, полное право кричать, врать  и  писать  что
угодно", то "ты обязан мне, во имя свободы  союзов,  предоставить  право
заключать или расторгать союз с людьми, говорящими то-то и то-то".
   А, во-вторых, "речи об абсолютной свободе - одно лицемерие... Свобода
буржуазного писателя, художника, актрисы есть лишь замаскированная  (или
лицемерно маскируемая) зависимость от денежного мешка,  от  подкупа,  от
содержанья".
   "И мы, социалисты, разоблачаем это лицемерие, срываем  фальшивые  вы-
вески, - не для того, чтобы получить неклассовую литературу и  искусство
(это будет возможно лишь в социалистическом  внеклассовом  обществе),  а
для того, чтобы лицемерно-свободной, а на деле связанной  с  буржуазией,
литературе противопоставить действительно свободную, открыто связанную с
пролетариатом литературу".
   Но "пылкие сторонники свободы" остались неудовлетворенными  и  решили
всемерно протестовать против Ленинского пониманья действительно  свобод-
ной литературы. Выразителем этого протеста явился Валерий Брюсов, помес-
тивший в очередном номере (N 11 за 1905  год)  журнала  "Весы"  ответную
статью - "Свобода слова".
   Процитировав Ленинские слова о подчинении литературного дела  партий-
ному контролю, Брюсов восклицает: "Вот,  по  крайней  мере,  откровенные
признанья. Г-ну Ленину нельзя отказать в смелости: он  идет  до  крайних
выводов из своей мысли; но меньше всего в его словах  истинной  любви  к
свободе".
   Брюсов не понимает, почему называет Ленин литературу,  "открыто  свя-
занную с пролетариатом" - "действительно свободной". Чем  она  свободней
буржуазной?
   По Брюсову: "обе литературы не свободны. Одна тайно связана с буржуа-
зией, другая открыто с пролетариатом. Преимущество второй можно видеть в
более откровенном признании своего рабства, а не  в  большей  свободе...
Если мы и согласимся, что общепролетарское дело - дело  справедливое,  а
денежный мешок - нечто постыдное, разве это изменит степень зависимости.
Раб мудрого Платона всетаки был рабом, а не свободным человеком".
   Цензурный устав, вводимый в социал-демократической партии,  мало  чем
отличается от старого царского устава.
   "Утверждаются основоположения  социал-демократической  доктрины,  как
заповеди, против которых не позволены (членам партии)  никакие  возраже-
ния".
   "Есть слова, которые воспрещено говорить. Есть  взгляды,  высказывать
которые воспрещено... Членам соц.-демокр. партии дозволяется лишь крити-
ка частных случаев, отдельных сторон доктрины, но они не могут критичес-
ки относиться к самым устоям доктрины".
   "Отсюда", заключает Брюсов, "один шаг до заявления халифа Омара: кни-
ги содержащие то же, что Коран, лишние, содержащие иное, - вредны".
   Но какое, казалось бы, дело Брюсову и прочим "пылким сторонникам сво-
боды", какие уставы вводит у себя социал-демократическая партия?  Каждый
добровольный союз людей в праве устраиваться так, как ему  заблагорассу-
дится.
   Брюсов и говорит: "разумеется,  пока  несогласным  с  такой  тиранией
представляется возможность перейти в другие партии".
   Однако, - и в этом все дело, - "как у каждого солдата  в  ранце  есть
маршальский  жезл,  так  каждая  политическая   партия   мечтает   стать
единственной в стране, отождествить себя с народом. Более,  чем  другая,
надеется на это партия социал-демократическая. Таким образом угроза изг-
нанья из партии является в сущности угрозой извержением из народа".
   Может случиться, что пролетариат захватит государственную  власть,  -
тогда социал-демократический устав станет уставом  всенародным.  Надо  в
предвиденьи этого "катастрофического" случая заранее обеспечить  себе  и
себе подобным свободу творчества, свободу слова.
   "В нашем представлении", указывает Брюсов, "свобода слова  неразрывно
связана со свободой суждения и с уважением к чужому  убеждению".  Потому
что, - "для нас дороже всего свобода исканий, хотя бы она и привела  нас
к крушению всех наших верований и идеалов".
   Ленин утверждает, что вся буржуазная литература в рабстве  у  буржуа-
зии. Брюсов протестует:
   "Повидимому, г. Ленин судит по тем образчикам писателей - ремесленни-
ков, которых, он, быть может, встречал в редакциях либеральных журналов.
Ему должно узнать, что рядом встала целая школа, вырасло новое, иное по-
коление писателей-художников... Для этих писателей - поверьте, г. Ленин,
- склад буржуазного общества более ненавистен, чем вам... Всю свою зада-
чу они поставили в том, чтобы и в буржуазном обществе добиться "абсолют-
ной" свободы творчества".
   Брюсов подразумевает, повидимому, писателей символистов и расценивает
их, как подлинных борцов за свободу в отличие от Ленина, который намере-
вается только сменить одну тиранию на другую.
   Поэтому, обращаясь к Ленину, Брюсов считает своим долгом заявить:
   "Пока вы и ваши идете  походом  против  существующего  "неправого"  и
"некрасивого" строя, <мы> готовы быть с вами, мы ваши союзники.  Но  как
только вы заносите руку на самую свободу убеждений, так тотчас мы  поки-
даем ваши знамена. "Коран социал-демократии" столь же чужд  нам,  как  и
"Коран самодержавия". И поскольку вы требуете веры  в  готовые  формулы,
поскольку вы считаете, что истины уже нечего искать, ибо она у вас, - вы
- враги прогресса, вы - наши враги".
   И добавляет:
   "У социалдемократической доктрины нет более опасного врага,  как  те,
которые восстают против столь любезной ей идеи "архе".  Вот  почему  мы,
искатели абсолютной свободы считаемся у социал-демократов такими же вра-
гами, как буржуазия. И, конечно, если бы осуществилась жизнь  социально-
го, внеклассового, будто бы истинно "свободного" общества, мы  оказались
бы в ней такими же отверженцами, каковы мы в обществе буржуазном".
   История переубедила Брюсова. Октябрьский переворот, тот самый,  кото-
рого с таким ужасом ждали "пылкие сторонники свободы", увлек его в  ряды
Ленинской партии. Брюсов понял, почему Ленин называл  открытую  связь  с
пролетариатом подлинной свободой. Он честно признался  в  своих  ошибках
1905 года.
   Но мысли, высказанные тогда Брюсовым, не умерли. Они живы. До сих пор
еще. В Советской России. И наряду с другими микробами буржуазного  инди-
видуализма - заражают мозги даже молодых пролетарских литераторов.
   Начинаются мечты о "свободе творчества". Отсюда культ Есенина.  Пусть
"свобода в кабаке",  хулиганская  свобода,  пусть  свобода  добровольной
смерти, - все равно, - какая ни на есть, - а "свобода".
   Это большая опасность. О ней стоит поговорить всерьез.
   Нельзя отмахнуться: - "буржуазный пережиток". Да, - буржуазный  пере-
житок. Но чем об'яснить, что этот буржуазный  пережиток  оказался  таким
живучим, таким активным, что даже белую горячку сумел возвести в  символ
вожделенной свободы.
   Причин две. Первая, основная - это общие условия нашего на 90% мелко-
буржуазного мещанского бытия.
   Ленин это обстоятельство учел: "мы не скажем, разумеется о том, чтобы
преобразование литературного дела, испакощенного  азиатской  цензурой  и
европейской буржуазией, могло произойти сразу. Мы далеки от мысли пропо-
ведывать какую-нибудь единообразную  систему  или  решение  задачи  нес-
колькими постановлениями... Перед нами трудная и  новая,  но  великая  и
благодарная задача".
   Задача трудная. Сразу дело не делается. Этим об'ясняется, почему бур-
жуазный пережиток еще не изжит. - Но если еще не изжит, - значит изжива-
ется, постепенно отмирает? - Нет. - Иногда укрепляется, а кой-где и уси-
ливается. Следовательно, есть еще какая-то причина, помимо инерции наше-
го мелко-буржуазного бытия, затрудняющая борьбу с этим буржуазным  пере-
житком.
   Причина эта - неумелость, так часто характеризующая у нас организацию
пролетарского литературного дела. Нередко делается, как раз то, чего де-
лать с литературой нельзя, - то, что Ленин счел нужным специально огово-
рить.
   У нас встречаются и "механическое равнение, и нивеллирование, и стес-
нение личной инициативы, и схематизм, и шаблонное отождествление", и бе-
зусловная вера во всемогущество циркуляров и постановлений.
   Вот почему не только пресловутое "возрождение" буржуазной литературы,
но и наша собственная вина порождают упадочные мечтания о свободе слова,
о творческой инициативе и грустные размышления о "рабе мудрого Платона".
   Даже в пролетарской литературной среде ("Перевал") воскресают  разго-
ворчики Брюсова 1905 года; не добитый  буржуазный  пережиток  оживает  и
грозит разрушить начатое строительство подлинно  свободной  пролетарской
литературы.



   Влад. Бонч-Бруевич.

   ЧТО ЧИТАЛ ВЛАДИМИР ИЛЬИЧ ЛЕНИН В 1919 Г.

   Хотя Владимир Ильич в послесловии в книжке "Государство и  революция"
заявил, что "революцию приятнее делать, чем изучать", но на самом деле в
вихре событий он невероятно много читал, много писал, много  литературно
работал. И если я, входя в кабинет Председателя Совета Народных Комисса-
ров, заставал Владимира Ильича у правого окна, заложившего руки за спину
под пиджак, или державшего большие пальцы обеих рук в  прорезях  жилета,
устремленно смотрящего вдаль на Кремлевскую площадь, нередко так глубоко
задумавшегося, что он не слыхал шаги входящего, то я наверно  знал,  что
надо готовить бумагу, что вскоре Владимир Ильич засядет  за  писание,  и
что тогда мелкий, ровный почерк испещрит множество листов, которые  надо
будет из  всех  сил  торопиться  переписывать  для  проверки  Владимиром
Ильичем всего написанного. И так не хотелось в эти часы его глубокой ду-
мы беспокоить повседневной работой, той  необходимой,  важной  и  нужной
прозой жизни, которая сосредотачивалась в то время в  Управлении  Делами
Совнаркома.
   Когда Владимир Ильич начинал писать, то он писал  запоем,  почти  без
помарок, очевидно едва успевая рукой записать то, что он ранее до  мело-
чей продумывал, что творил во время самого процесса писания. И когда  он
был особенно увлечен работой, как, например, при написании его известно-
го памфлета "Ренегат Каутский и пролетарская революция", когда  он  бук-
вально пылал гневом, тогда Владимир Ильич прекратил все дела по работе в
Совнаркоме, запирался в кабинете и целые дни до поздней ночи  писал  это
изумительное по силе произведение последних лет  его  литературной  дея-
тельности.
   Трудно нам, рядовым работникам, представить себе всю силу и мощь, ге-
ниальных восприятий, разобраться во всей глубокой и скрупулезной лабора-
торной работе, которая проводится такими редко встречающимися  всеоб'ем-
лющими умами, к которым принадлежал ум Владимира Ильича. И нам, желающим
знать все из жизни и деятельности нашего действительно незабвенного вож-
дя, приходится по капельке собирать решительно  все,  что  характеризует
духовный облик великого мыслителя, борца и революционера мысли и дела.
   В июне 1919 г. в поисках за указанием  всей  общественной  литературы
вышедшей в 1918 г. и в 1919 г., которая мне была нужна для некоторых мо-
их работ, я наткнулся на "Книжную Летопись" в издании "Книжной  Палаты",
продолжавшуюся издаваться соединенными номерами и в эти тяжелые годы.  В
них я нашел многое, что искал. Я тотчас же приобрел номера этого журнала
для Владимира Ильича и передал их ему. Владимир Ильич сейчас же  занялся
их просмотром и выразил удивление, что несмотря на царившую всюду разру-
ху, особенно тяжело отзывавшуюся на писчебумажной и полиграфической про-
мышленности, издано так много разнообразных и хороших книг.
   Просматривая номера "Книжной Летописи", Владимир Ильич отмечал на по-
лях все, чем он заинтересовался и как всегда, так и здесь  проявил  свою
склонность к систематизации и порядку. Помимо того, что он чертой и  но-
табенами химическим карандашом отметил на полях все кн