у на женское отделение; палата была отдельная, изолятор,
лежавшую там больную легко можно было перевести в общую палату





. Вл. Ил. сначала очень запротестовал и не хотел оставаться в больнице "из-за пустяков". Пришлось уговаривать, указывать, что после кокаина может появиться и тошнота, и рвота, может быть головная боль и нам удобнее будет его наблюдать. Вл. Ил. долго не соглашался на наши уговоры, последней каплей, кажется, были мои слова: "я даже для вас, Вл. Ил., палату на женском отделении приготовил". Вл. Ил. рассмеялся, сказал "ну вас" и остался.
   Это неожиданное помещение в больницу, конечно, наделало много  хлопот
не нам, больничным, а, главным образом,  охране  и  обеспокоило  Надежду
Константиновну и Марию Ильиничну, которые и звонили ко мне и потом прие-
хали. Мар. Ил. беспокоилась, накормят ли Вл. Ил. Я  успокоил,  сказавши,
что и позаботимся со всех сторон, и покормим, и напоим.
   Вл. Ил., как всякий больной, поступающий в больницу, был проведен  по
всем бумагам, была написана история болезни, которую  заполнил  Вл.  Ив.
Соколов, главный доктор. Вл. Ил.  беспрекословно  подчинился  больничным
порядкам, очень любезно принял д-ра Соколова, отвечал на все его  вопро-
сы, дал себя выслушать и выстукать. Из этой истории болезни позволю  от-
метить только последние строчки: "Со стороны  нервной  системы  -  общая
нервозность, иногда плохой сон, головные боли. Специалистами констатиро-
вана неврастения на почве переутомления". Часов в 7 вечера  мой  сынишка
сильно порезал себе ногу, пришлось пойти с ним в корпус  и  наложить  на
рану швы и повязку. Я зашел к Вл. Ил., рассказал ему об этом  случае,  и
потом он каждый день спрашивал у меня, как нога моего сына, пока у  него
не зажило. Эта внимательность к другим - одна из черточек характера  Вл.
Ил. Вл. Ил. чувствовал себя прекрасно, на вопрос мой, не нужно ли  чего,
ответил, показывая на тов. Беленького, который стоял в дверях:  "Скажите
ему, чтобы они не очень волновались и больных бы не стесняли".  Часов  в
11 вечера, когда я зашел вновь в корпус, Вл. Ил.  уже  спал.  На  другой
день утром приехал Борхардт, сделали перевязку и в 1 часу Вл. Ил.  уехал
домой. С Борхардтом вместе сделали еще одну перевязку, он уехал, и  рану
повели уже я с моим помощником д-ром А. Дм. Очкиным, с нами всегда езди-
ла и моя операционная фельдшерица К. М. Грешнова. Заживление ранки,  ко-
торое велось на тампоне, длилось недели 2 1/2, ранка заживала совершенно
гладко; несколько дней из-за этой ранки Вл. Ил. пробыл в Кремле и  потом
приезжал на перевязки из Горок. Каждый раз Вл. Ил. пенял на то, что  нам
приходится из-за этих перевязок много терять времени, и все хотел ездить
на перевязки в больницу. Приходилось уверять, что мы это делаем с полной
готовностью и что для  нас  будет  гораздо  спокойнее  перевязывать  его
здесь, а не в больнице. Несколько раз Вл. Ил. оставлял нас пить чай, ра-
душно угощал, беседуя на самые различные темы. Рана уже зажила, была под
корочкой; чтобы снять совсем повязку, нужно было посмотреть через  день,
через 2 - так и договорились.
   Через 2 дня меня вызывают часа в 3 с конференции в больнице к телефо-
ну. У телефона Вл. Ил.: "Вы что делаете?" - спрашивает он. "Сижу на  за-
седании, потом пойду домой". - "А скоро ли?" - "Минут  через  15-20".  -
"Хорошо, минут через 20 я к вам приеду". Я хотел было запротестовать, но
он положил трубку.
   Действительно, минут через 20, Вл. Ил. приехал и прошел прямо ко  мне
в кабинет. Я стал было ему говорить, зачем он беспокоился, ведь я  бы  к
нему приехал. "Я, Владимир Николаевич, сейчас ровно ничего не  делал,  а
вы работали; нечего об этом толковать". Снял  я  коллобийную  повязку  и
сказал, что можно оставаться без повязки. "Ну, вот и хорошо,  а  то  вся
эта ерунда мне очень надоела". Потом Вл. Ил. стал спрашивать  меня,  как
бы ему поблагодарить мою фельдшерицу и не нужно ли чего д-ру  Очкину.  Я
сказал, что фельдшерица моя очень издергалась нервами, у нее есть девоч-
ка-воспитанница, которая перенесла только-что какую-то детскую инфекцию,
и было бы очень хорошо им поехать в Крым, в санаторию. Вл.  Ил.  записал
себе это в книжку и сказал, что он об этом скажет Семашко. Про д-ра  Оч-
кина я ничего не мог сказать, сказал только, что у него жена хворает.  Я
стал спрашивать Вл. Ил., как он вообще себя чувствует. Вл. Ил.  ответил,
что в общем ничего, только вот головные боли по временам, иногда сон не-
важный, настроение плохое. Я стал убеждать Вл. Ил., что  ему  необходимо
хорошенько поотдохнуть, бросить на время всякие дела, пожить просто рас-
тительной жизнью. А он на это мне в ответ: "вам, тов. Розанов,  самим-то
надо отдохнуть, вид у вас тоже скверный, поезжайте за границу, я вам это
устрою". Я поблагодарил его, но сказал, что в Германию ехать - не отдох-
нешь, так как невольно побежишь по клиникам, да по больницам, если ехать
отдыхать, то разве только на рижское взморье". - "Ну, и поезжайте"  (Вл.
Ил., действительно, дал возможность мне отдохнуть в Риге, а моя фельдше-
рица с'ездила в Крым). Я сказал спасибо Вл. Ил. и опять к нему с  угово-
рами. Вл. Ил. тепло поблагодарил меня за лечение и сказал, что он о себе
"все-таки" думает и старается отдыхать, что за этим особенно смотрит Ма-
рия Ильинична; сказал, что его беспокоит больше не свое здоровье, а здо-
ровье Надежды Константиновны, которая, кажется, стала мало слушаться Фе-
дора Александровича (д-ра Гетье), и просил сказать Гетье, чтобы он с ней
был понастойчивее, а то она всегда говорит, что "ей хорошо". А я  в  от-
вет: "так же, как вы". Он засмеялся и, пожимая руку, проговорил:  "рабо-
тать, работать нужно".
   Расстался Вл. Ил. со мной в полном благополучии и поехал в  Горки,  а
недели через 3, 25 мая утром, часов в 10, звонит ко мне по телефону  Ма-
рия Ильинична и с тревогой в голосе просит поскорее к ним приехать,  го-
воря, что "Володе что-то плохо, какие-то боли в  животе,  рвота".  Скоро
подали автомобиль, заехали в Кремль, а оттуда уже на двух машинах отпра-
вились в Горки, забравши из аптеки все необходимое и для ин'екций и раз-
личные медикаменты. Поехали Н. А. Семашко, д-р Л. Г. Левин, брат Вл. Ил.
Дмитрий Ильич, тов. Беленький и еще кто-то.
   Вл. Ил. в это время жил в маленьком домике наверху; большой  дом  еще
отделывался. Раньше нас из Химок приехал уже Федор Ал. Гетье и  осмотрел
Вл. Ил.; сначала, по словам окружающих, можно было подумать, что заболе-
вание просто гастрическое, хотели связать его с рыбой, якобы  не  совсем
свежей, которую Вл. Ил. с'ел накануне, хотя все другие ели, но ни с  кем
ничего не случилось. Ночью Вл. Ил. спал плохо, долго сидел в  саду,  гу-
лял. Фед. Ал. передал, что у Вл. Ил. рвота уже кончилась, болит  голова,
но скверно то, что у него имеются явления пареза  правых  конечностей  и
некоторые непорядки со стороны органа речи. Было назначено соответствую-
щее лечение, главным образом, покой. Решено было вызвать на консультацию
невропатолога, насколько помню, проф. В. В. Крамера. И так, в этот  день
грозный призрак тяжкой болезни впервые выявился, впервые смерть  опреде-
ленно погрозила своим пальцем. Все это,  конечно,  поняли;  близкие  по-
чувствовали, а мы, врачи, осознали. Одно дело разобраться в точной диаг-
ностике, поставить топическую диагностику, определить  природу,  причину
страдания, другое дело - сразу схватить, что дело  грозное,  и  вряд  ли
одолимое - это всегда тяжело врачу. Я не невропатолог, но опыт в  мозго-
вой хирургии большой; невольно мысль заработала в определенном, хирурги-
ческом направлении, все-таки порой наиболее верном при терапии некоторых
мозговых страданий. Но какие диагностики я ни  прикидывал,  хирургии  не
было места для вмешательства, а это было грустно,  не  потому,  конечно,
что я хирург, а оттого, что я знал: борьба у невропатологов будет успеш-
на только в том случае, если имеется специфическое заболевание.  Рассчи-
тывать же на это не было никаких оснований. У  меня  давнишняя  привычка
спрашивать каждого больного про то, были ли у него  какие-либо  специфи-
ческие заболевания, или нет. Леча Влад. Ил. я, конечно, его тоже об этом
спрашивал. Влад. Ил. всегда относился ко мне с полным доверием, тем  бо-
лее у него не могло быть мысли, что я нарушу это доверие. Болезнь  могла
длиться недели, дни, годы, но грядущее рисовалось далеко  не  радостное.
Конечно, могло быть что-либо наследственное, или перенесенное незаметно,
но это было мало вероятно.
   10 марта 1923 г. вечером ко мне позвонил Вл. А. Обух  и  сказал,  что
меня просят принять участие в постоянных дежурствах у Владимира  Ильича,
которому плохо; на другой день мне о том же позвонил т. Сталин и сказал,
что он и его товарищи, зная, что Вл. Ил. ко мне относится очень  хорошо,
просят, чтобы я уделял этому дежурству возможно больше времени.
   Я увидел Влад. Ильича 11 числа и нашел его в очень тяжелом состоянии:
высокая температура, полный паралич правых конечностей, афазии. Несмотря
на затемненное сознание, Вл. Ил. узнал меня, он не только несколько  раз
пожал мне руку своей здоровой рукой, но, видно довольный моим  приходом,
стал гладить мою руку.  Начался  длительный,  трудный  уход  за  тяжелым
больным.
   Тяжесть ухода усиливалась тем, что Вл. Ил. не говорил. Весь  лексикон
его был только несколько слов. Иногда совершенно неожиданно  выскакивали
слова: "Ллойд-Джордж", "конференция", "невозможность" и  некоторые  дру-
гие. Этим своим обиходным словам Вл. Ил. старался дать  тот  или  другой
смысл, помогал жестами,  интонацией.  Жестикуляция  порой  бывала  очень
энергичная, настойчивая, но понимали Вл. Ил. далеко  не  всегда,  и  это
доставляло ему не только большие огорчения, но и вызывало порой, особен-
но в первые 3-4 месяца, припадки возбуждения. Вл. Ил. гнал от себя тогда
всех врачей, сестер и санитаров. В такие периоды психика Вл.  Ил.  была,
конечно, резко затемнена, и эти периоды были бесконечно тяжелыми  и  для
Надежды Константиновны, и для Марии Ильиничны, и для всех нас. Вся забо-
та о внешнем уходе лежала на Марии Ильиничне и, когда она спала,  никому
не известно. Кроме Над. Конст., Марии Ил., дежурящих врачей и  ухаживаю-
щего персонала, к которому должен быть причислен и Петр Петрович Покалл,
к Влад. Ильичу никого не допускали. Влад. Ильич видимо  постоянно  тяго-
тился консультациями и всегда после них был далеко не в  духе,  особенно
когда консультанты были иностранцы. Из иностранцев Вл. Ил. хорошо прини-
мал проф. Ферстера, который, надо отдать справедливость,  сам  относился
всегда к Влад. Ил. с большой сердечностью. Но с осени Вл. Ил. и Ферстера
перестал принимать, сильно раздражаясь, если даже случайно  увидит  его,
так что проф. Ферстеру, в конце концов, пришлось принимать участие в ле-
чении, руководствуясь только сведениями от окружающих Влад. Ильича лиц.
   Свежий воздух, уход, хорошее питание делали свое дело, и Вл. Ил. пос-
тепенно поправлялся, полнел. Явилась возможность учиться  речи.  Гуляли,
пользовались каждым днем, когда можно было поехать в сад, в парк. Созна-
ние полное. Влад. Ил. усмехался на шутки. Искали грибы,  что  Влад.  Ил.
делал с большим удовольствием, много смеялся над моим  неуменьем  искать
грибы, подтрунивал надо мной, когда я проходил мимо грибов,  которые  он
сам видел далеко издали.
   Дело шло хорошо, уроки речи давали некоторые определенные результаты,
нога крепла и настолько, что можно было надеть легкий фиксирующий  стопу
аппарат. Вл. Ил., чувствуя себя окрепшим,  все  больше  стеснялся  услуг
ухаживающих, сводя их до минимума. Он  настоятельно  захотел  обедать  и
ужинать со всеми, иногда протестовал против диэтного стола и всегда про-
тестовал против всяких лекарств, охотно принимая только хинин,  при  чем
всегда смеялся, когда мы говорили ему, как это он так спокойно проглаты-
вает такую горечь, даже не морщась.
   Дело, повторяю, шло настолько хорошо, что я с спокойной совестью  уе-
хал на август месяц в отпуск. В середине августа от Марии Ильиничны  по-
лучил письмо, тоже совершенно успокоительное, где она  писала,  что  де-
журства врачей уже не нужны, что идут усиленные занятия по упражнению  в
речи, от которых Влад. Ил. приходилось даже удерживать. В сентябре приш-
лось прекратить и дежурства сестер милосердия, которых Влад. Ил.  видимо
просто стал стесняться.
   Упражнения в речи, а потом и в письме легли всецело на Надежду  Конс-
тантиновну, которая с громадным терпением и любовью вся  отдалась  этому
делу, и это ученье происходило всегда в полном уединении. Врачи,  специ-
ально приглашенные для этого, не пользовались вниманием Вл. Ил.; он  по-
том просто не допускал их до себя, приходя в  сильное  раздражение,  так
что они руководили этими  занятиями,  давая  специальные  указания  Над.
Конст. Все как-будто шло хорошо, так что против всякой врачебной  логики
у меня невольно закрадывалась обывательская мысль: а вдруг все наладится
и Вл. Ил. хоть и не в полном об'еме, а станет все-таки работником.



   П. Керженцев.

   П. Керженцев. Новое о Ленине. Ленинский сборник. I. Стр. 252. Ленинс-
кий сборник II. Стр. 520. Под редакцией Л. Б. Каменева. Издание Институ-
та Ленина при ЦК РКП.

   Ленинские сборники, выпускаемые Институтом Ленина, представляют собою
совершенно исключительное явление на нашем книжном рынке по ценности со-
держащихся в них материалов, по любовной тщательности редактирования, по
безукоризненной технической внешности.
   О первом Ленинском сборнике, вышедшем весной, в нашей печати было уже
не мало заметок и статей, поэтому мы можем ограничиться здесь лишь  нес-
колькими замечаниями. Центральное место сборника занимают письма  Ленина
к Горькому, относящиеся к периоду 1908 - 1913 гг., и документы, касающи-
еся зарождения "Искры". Среди последних особенное значение имеет заметка
Ленина "Как чуть не потухла "Искра"". В ней мы находим не  только  инте-
ресные подробности о подготовке издания "Искры", но и исключительно дра-
матические замечания Ленина об отношениях с Плехановым. В этих перегово-
рах Плеханов держал себя в высшей степени заносчиво,  неискренне  и  при
всяком случае давал понять свое превосходство. Это создало резкий  пере-
лом в отношениях между Лениным и Плехановым. Ленин пишет: "Никогда,  ни-
когда в моей жизни я не относился ни к одному человеку с таким искренним
уважением и почтением, veneration, ни перед кем я не держал себя с таким
"смирением" - и никогда не испытывал такого грубого "пинка". Мы оба (Ле-
нин и Потресов) были до этого момента влюблены в Плеханова и, как  люби-
мому человеку, прощали ему все, закрывали глаза на все недостатки,  уве-
ряли себя всеми силами, что этих недостатков нет, что это - мелочи,  что
обращают внимание на эти мелочи только люди, недостаточно ценящие  прин-
ципы... Младшие товарищи "ухаживали" за старшими из  громадной  любви  к
нему, - а он вдруг вносит в эту любовь атмосферу интриги и заставляет их
почувствовать себя не младшими братьями, а дурачками, которых  водят  за
нос, пешками, которые можно двигать по произволу, а то так даже неумелы-
ми streber'ами (карьеристами), которых надо посильнее припугнуть и  при-
давить. И влюбленная юность получает от  предмета  своей  любви  горькое
наставление: надо ко всем людям относиться "без сентиментальности", надо
держать камень за пазухой" (Ленинск. сборн., стр. 39 - 41).
   В таких словах, полных глубокой горечи, Ленин описывал те недоразуме-
ния и столкновения со "стариками", благодаря которым чуть не разрушилось
начавшееся дело: создание социал-демократической газеты.
   В письмах к Горькому мы находим богатый материал по истории партии  и
борьбы Ленина против богоискательства и ликвидаторства. Здесь Ленин тер-
пеливо разъясняет  плохо  разбирающемуся  в  политике  Горькому  позицию
большевиков. Он указывает ему, например,  что  рабочее  движение  учится
постановке социал-демократической работы лишь  путем  полного  отрицания
ликвидаторства и отзовизма и добавляет: "Только...  Троцкий  воображает,
что можно это отрицание обойти, что это лишнее, что рабочих это не каса-
ется, что вопросы ликвидаторства и отзовизма ставятся не жизнью,  а  пе-
чатью злых полемистов" (Ленинск. сборник, I, стр. 109).
   В письме 32-м (ноябрь 1913 г.) Ленин резко выступает против заявления
Горького о том, что богоискательство нужно на-время отложить, что  богов
не ищут, а создают. Ленин пишет:
   "Вы против "богоискательства" только  "на-время"!!  Выходит,  что  вы
против "богоискательства" только ради замены его богостроительством!!
   "Ну, разве это не ужасно, что у вас выходит такая штука?
   "Богоискательство отличается  от  богостроительства  или  богосозида-
тельства или боготворчества и т. п. ничуть не больше,  чем  желтый  чорт
отличается от чорта синего"... И вы, зная "хрупкость  и  жалостную  шат-
кость" русской: (почему русской? а итальянская лучше?)  мещанской  души,
смущаете эту душу ядом, наиболее сладеньким и наиболее прикрытым  леден-
цами и всякими раскрашенными бумажками!!
   "Право, это ужасно.
   "Довольно уже самооплеваний, заменяющих у нас самокритику".
   "А богостроительство - не есть ли это худший вид самооплевания?  Вся-
кий человек, занимающийся строительством бога или даже только  допускаю-
щий такое строительство, оплевывает себя худшим образом, занимаясь вмес-
то "деяний" как раз самосозерцанием, самолюбованием, при  чем  "созерца-
ет"-то такой человек самые грязные, тупые, холопские черты или  черточки
своего "я", обожествляемые "богостроительством".
   "С точки зрения не личной, а общественной,  всякое  богостроительство
есть именно любовное самосозерцание  тупого  мещанства,  хрупкой  обыва-
тельщины, мечтательного "самооплевания" филистеров и мелких буржуа, "от-
чаявшихся и уставших" (как вы изволили очень верно сказать  про  душу  -
только не "русскую", надо  бы  говорить,  а  мещанскую,  ибо  еврейская,
итальянская, английская - все один чорт, везде паршивое мещанство одина-
ково гнусно,  а  "демократическое  мещанство",  занятое  идейным  трупо-
ложством, сугубо гнусно (Ленинск. сборник, I, стр. 145 - 146).
   Во втором сборнике мы находим прежде всего богатейший материал по вы-
работке программы нашей партии перед II Съездом. Здесь впервые опублико-
ваны различные проекты программ, написанные Лениным и Плехановым.
   Во-вторых, мы находим несколько десятков писем Ленина периода  войны,
адресованных т.т. Шляпникову и Коллонтай, характеризующих позицию Ленина
в период войны и в самом начале революции.
   Наконец, здесь же воспроизведены все ленинские "Письма издалека", на-
писанные для "Правды" (до "Правды" дошло лишь одно) и ряд других матери-
алов и заметок, касающихся марта - апреля 1917 г.
   Мы знаем, что еще в 1895 - 1896 г.г. Ленин написал  проект  программы
нашей партии. В 1899 - 1900 перед самым отъездом  за  границу  он  снова
возвращался к этой теме, продолжая разрабатывать пункты программы и сос-
тавляя подробные комментарии к ней.
   Редакция "Искры", подготовляя II Съезд,  считала  своей  обязанностью
заблаговременно выработать и программу для партии. Первоначально в осно-
ву обсуждения был положен плехановский проект программы. Ленин,  убедив-
шись в неприемлемости для  себя  первоначального  варианта  плехановской
программы, в 1902 г. набросал свой проект. Большинство редакции, однако,
высказалось за плехановский вариант, и, в конце концов, он был утвержден
в качестве официального проекта, предложенного Съезду, с внесением в не-
го, однако, ряда поправок и изменений.
   Между ленинским и плехановским проектами имелись существенные  разли-
чия. Ленин хотел иметь программу "политически борющейся  партии",  прог-
рамму  пролетариата,  борющегося  против  "весьма  реальных  проявлений,
весьма определенного капитализма".
   Плехановский проект по всему своему типу был  скорее  программой  для
учащихся, напоминал экономический учебник, посвященный капитализму вооб-
ще. Плехановская программа все время сбивалась на  комментар