эматоторакс. Приходилось учитывать и своеобразный, счастливый ход пули,
которая, пройдя шею слева направо,  сейчас  же  непосредственно  впереди
позвоночника, между ним и глоткой, не поранила больших сосудов шеи.  Ук-
лонись эта пуля на один миллиметр в ту  или  другую  сторону,  Владимира
Ильича, конечно, уже не было бы в живых. Военный опыт после годов  войны
у нас, у хирургов, был очень большой,  и  было  ясно,  что  если  только
больной справится с шоком, то непосредственная  опасность  миновала,  но
оставалась другая опасность, это опасность инфекции, которая всегда м





огла быть внесена в организм пулей. Эту опасность предотвратить мы уже не могли, мы могли ее только предполагать и бояться, так как она была бы грозной: страшно было и за плевральную полость и за пулевой канал на шее, который пронизал, очевидно, в нескольких местах шейную клетчатку, да еще такую клетчатку, как заглоточную. Все эти тревоги и опасения были высказаны мною, равно как и другими врачами. Соответственные мероприятия были выработаны очень легко: абсолютный покой, все внимание на сердечную деятельность, руку временно приходилось забыть, для нее только легкая контентивная повязка, чтобы трущиеся при невольном движении отломки костей не доставляли раненому ненужных страданий. Я с удовольствием согласился и поддерживал предложение Вл. А. Обуха пригласить вечером на новую консультацию д-ра Николая Николаевича Мамонова, большого терапевта, талантливого и удивительного мастера в подходе к больному. Такой врач нам, хирургам, был нужен, чтобы детальнее следить за изменениями в плевре и в легком. Вопрос о том, нужно или нет вынимать засевшие пули, без малейших колебаний был сразу решен отрицательно.
После консультации длинное и долгое обсуждение официального бюллетеня о состоянии здоровья Вл. Ил. Приходилось тщательно и очень внимательно обдумывать каждое слово, каждую запятую: ведь нужно было опубликовать перед народом и миром горькую правду, исход был неизвестен, но это нужно было сказать так, чтобы осталась надежда.
   После этого опять пошли к Вл. Ил. Около него сидела Надежда  Констан-
тиновна. Вл. Ил. лежал спокойно, снова наша настойчивая просьба не шеве-
литься, не разговаривать. На это - улыбка и слова: "ничего, ничего,  хо-
рошо, со всяким революционером это может случиться". А пульса все нет  и
нет. Вечером снова консультация и так каждый день, утром и вечером, пока
дело не наладилось, т.-е. 4-5 недель.
   Пульс восстановился только через 2-е суток, т.-е. стал  таковым,  что
его можно было назвать удовлетворительным. Через четыре дня общее состо-
яние настолько улучшилось, что позволительно было подумать о том,  чтобы
приняться за правильное лечение перебитой руки.
   Опасность инфекции как будто миновала, и могучая натура Вл. Ил. стала
быстро справляться с громадным кровоизлиянием  в  плевру.  Выпот  быстро
всасывался, сердце возвращалось к нормальному положению, дышать больному
становилось все легче и легче, а нам, врачам, становилось все труднее  и
труднее: дело в том, что как только Вл. Ил. стал чувствовать себя лучше,
как только у него поокреп голос, заставить его быть спокойным, заставить
его не шевелиться, не разговаривать, заставить  его  поверить  нам,  что
опасность еще не миновала, - представлялось совершенно  невозможным:  он
хотел и работать, и быть в курсе всех дел. На наши  приставания:  всегда
улыбка, всегда очень милая, но совершенно откровенная, т.-е. "я вам  ве-
рю, верю, что вы говорите по совести, но"... Вот это-то "но" и заставля-
ло нас быть благодарными переломанной руке. Рука была повешена на  вытя-
жение и тем самым волей-неволей приковывала Вл. Ил. к постели.  Сращение
руки шло прекрасно, и недели через 3  появилась  уже  настолько  хорошая
спайка, что удерживать Вл. Ил. в постели не представлялось  нужным,  так
как вытягивающий груз можно было хорошо приспособить и при  вертикальном
положении больного.
   Вл. Ильич нас, врачей, меня в частности, всегда встречал очень радуш-
но и приветливо, хотя неоднократно высказывал свое неудовольствие, очень
искренно и горячо, что нас заставляют навещать его 2 раза в день,  отры-
вая нас от других больных. Я ему на это всегда отвечал: "Вл.  Ил.,  ведь
вы тоже больной и больной серьезный, со всех сторон". Раз он мне за  это
"со всех сторон" и ответил довольно сердито: "а разве от  "этих  сторон"
болезнь течет иначе? все ведь это товарищи  пристают".  Я  ему  на  это:
"обязательно, Вл. Ил., иначе, все равно, как у врачей:  до  7-го  колена
болезни текут всегда как-то шиворот навыворот". Вл.  Ил.  рассмеялся  и,
сказавши: "Вас не переспоришь", со смехом стал  снимать  сорочку,  чтобы
проделать скучную процедуру выстукивания и выслушивания легкого.
   Выражаясь нашим врачебным языком, можно сказать,  что  случай  протек
изумительно гладко: выпот в плевру рассосался бесследно, легкое  распра-
вилось совершенно. Я не помню, чтобы тогда мы отмечали что-либо  особен-
ное в смысле склероза, склероз был соответственный возрасту. Спайка руки
шла прекрасно, были только небольшие боли по тракту лучевого нерва,  не-
большие, очевидно, зависящие от ушиба этого нерва одним из отломков сло-
манной кости. На руку был сделан протезным заводом легкий, с'емный кожа-
ный протез с шинками, с'емный, чтобы можно было сделать  массаж,  и  Вл.
Ил., по настоянию всех врачей, уехал на несколько недель в деревню.  Уе-
хать было необходимо, так как здесь, в Кремле, Вл. Ил. все-таки занимал-
ся, а отдохнуть и набраться сил после тяжелейшего ранения было нужно.  В
конце сентября Вл. Ил. приехал показаться нам, лечащим врачам, т.-е.  В.
М. Минцу, Н. Н. Мамонову и мне. Вл. Ил. выглядел прекрасно: бодрый, све-
жий, со стороны легких и сердца - полная норма, рука срослась прекрасно,
так что протез свободно можно было бросить; жалоба только одна: неприят-
ные, порой болевые ощущения в большом и указательном пальцах больной ру-
ки - результат указанного выше ушиба лучевого нерва. На этой  консульта-
ции было решено, что д-ру Мамонову делать больше нечего, а мы,  хирурги,
увидимся еще раз недели через 1 1/2 - 2. Вл.  Ил.  во  время  этой  кон-
сультации долго болтал с нами,  расспрашивал  меня  про  нашу  больницу,
обеспокоился тем, что у нас уже начались затруднения с отоплением корпу-
сов, что-то записал себе на бумажке, при этом долго  смеялся  тому,  что
нигде у себя в комнате не мог найти какой-либо  бумажки,  говоря:  "вот,
что значит быть председателем". На мой вопрос: беспокоят ли его пули, из
которых одна на шее прощупывалась очень легко и  отчетливо,  он  ответил
отрицательно и при этом, смеясь, сказал: "а вынимать мы с вами их  будем
в 1920 году, когда с Вильсоном справимся".
   На последней консультации, когда мы распрощались с Вл. Ил., произошел
один маленький эпизод, который хорошо выявляет удивительную деликатность
и чуткость Вл. Ил. От Ц. К. ко мне несколько раз обращались с вопросом о
гонораре за лечение Вл. Ил. Говорил об этом и Вл. А.  Обух,  которого  я
очень просил, чтобы этот вопрос о деньгах не поднимался.
   Я эти разговоры передал, конечно, коллегам Минцу и Мамонову; нам  ка-
залось совершенно невозможным представлять какой-то счет Вл. Ил., выздо-
ровление которого мы буквально сами переболели.
   Вл. Ил. решил этот вопрос сам деликатно и великолепно.  На  последней
консультации были только я и В. М. Минц. Осмотрели, побеседовали  немно-
го, попросили его некоторое время массировать руку, указывали ему на не-
обходимость беречься и позаботиться о том, чтобы в квартире было  потеп-
лее. Здесь Вл. Ил. нас насмешил и сам посмеялся: "Вы говорите  -  потеп-
лее, велел себе электрическую печку поставить, - поставили, а оказывает-
ся это против декрета; вот как быть? - придется все-таки оставить...  по
предписанию врачей". Хотим проститься (я не помню, кто с нами здесь  еще
был, кажется Мария Ильинична), - Вл. Ил. встает как-то  немного  смущен-
ный, и говорит: "на минутку", зовет в спальню. Протягивает  одной  рукой
конверт В. М. Минцу, а другой - мне. И,  буквально  конфузясь,  говорит:
"Это - за лечение, я глубоко вам благодарен, вы так много на меня трати-
ли времени". Мы с Минцем оба смешались на несколько секунд  и  держались
за конверты, которые оставались в руках у Вл. Ил. Выйдя из этого замеша-
тельства, я, наконец, сказал: "Владимир Ильич,  может  быть,  можно  без
этого, - поверьте, мы рады, что вы выздоровели, искренно рады  и  благо-
дарны за то, что вы выздоровели". Минц, тоже волнуясь, сказал  что-то  в
этом роде. Вл. Ил. немного прищурился на  меня,  поглядел  как-то  прис-
тально, бросил конверты, кажется, на постель,  подошел  почти  вплотную,
крепко, крепко пожал руку, взял меня рукой за плечо  и,  волнуясь  очень
заметно, произнес: "Бросим это, спасибо, еще раз благодарю".  Сказал  он
это так хорошо и искренно, что мне тоже хорошо стало. Он проводил нас до
двери, еще раз пожал мне не руку, а плечо и сказал: "если что-либо нужно
будет - скажите". Приехавши домой, я сейчас же позвонил Вл. А. Обуху,  о
том, что у меня гора с плеч свалилась, рассказал ему всю сценку  и  ска-
зал, что теперь вопрос о гонораре,  мне  кажется,  ликвидирован  оконча-
тельно. Больше никакого разговора ни с кем о гонораре не было.
   Нам, работникам Солдатенковской больницы, которая стоит за  2  версты
от заставы, зима 1918 и 1919 г.г. была очень трудна - и холодно,  и  го-
лодно. Рядом с больницей расположен был так называемый  Петровский  ого-
род. Получить этот огород для нужд коллектива служащих было крайне жела-
тельно, так как он был бы большим подспорьем, особенно, в смысле снабже-
ния картофелем.  Начались  хлопоты,  т.-е.  бесконечное  хождение  наших
представителей по различным учреждениям, но все без толку.
   Наконец, я совместно с представителями нашей больницы и Октябрьской -
написал прошение Вл. Ил., которое и передал ему через Надежду Константи-
новну д-р Ф. А. Гетье (лечивший в это время Над. Конст. и часто бывавший
у Лениных). Вл. Ил. не только быстро помог нам получить  этот  огород  в
наше общее пользование, но и потом не забывал про него все годы,  звонил
ко мне по телефону, спрашивал как идут дела, не нужно  ли  чего  еще,  и
много раз присылал самокатчиков с коротенькими записочками, вроде такой:
"тов. Розанов, как дела на огороде, что нужно?", или так: "тов. Розанов,
будет ли урожай, сколько придется на каждого? Привет". Мы все, Солдатен-
ковские, были ему  бесконечно  благодарны  за  эту  заботу.  Приходилось
только удивляться, как он среди груды работы умудрялся не забывать такой
песчинки, как наш огород.
   Когда я оперировал т. Сталина, который лежал у меня в  больнице,  Вл.
Ил. ежедневно два раза, утром и вечером, звонил ко мне по телефону и  не
только справлялся о его здоровье, а требовал самого тщательного и обсто-
ятельного доклада. Операция тов. Сталину была очень тяжелая: помимо уда-
ления аппендикса пришлось сделать широкую резекцию слепой кишки и за ис-
ход ручаться было трудно. Вл. Ил. видно очень беспокоился и сказал  мне:
"Если что, звоните мне во всякое время дня и ночи". Когда на 4-й или 5-й
день после операции всякая опасность миновала и я сказал ему об этом,  у
него видно от души вырвалось: "Вот спасибо-то, но я все-таки каждый день
буду звонить к вам". Навещая тов. Сталина у него,  уже  на  квартире,  я
как-то встретил там Вл. Ил. Встретил он меня самым приветливым  образом,
отозвал в сторону, опять расспросил, что было со Сталиным; я сказал, что
его необходимо отправить куда-нибудь отдохнуть и поправиться после тяже-
лой операции, на это он: "вот и я говорю то же самое,  а  он  упирается,
ну, да я устрою, только не в санаторию, сейчас только говорят,  что  они
хороши, а еще ничего хорошего нет". Я говорю: "Да  пусть  едет  прямо  в
родные горы". Вл. Ил.: "Вот и правильно, да подальше, чтобы никто к нему
не приставал, надо об этом позаботиться". А сам бледный,  желтый,  уста-
лый. "Вл. Ил., вам бы самим-то отдохнуть не мешало". - "Нет, нет, я сов-
сем здоров, - засмеялся, пожал руку и почти убежал, а на пороге обернул-
ся и сказал, - правда, правда, здоров, скоро по тетеревам".
   Помню хорошо еще одну встречу с Вл. Ил. Лежал у меня в  больнице  Гр.
Як. Сокольников. Доставили его ко мне в довольно тяжелом состоянии, боли
в правой почке и правой ноге, повышенная температура. Приходилось делать
довольно сложные исследования. Тов.  Сокольников  налаживался  медленно,
был слаб; через несколько дней он обращается ко мне с просьбой разрешить
ему принять комиссию, которая приедет к нему сегодня, чтобы переговорить
о каких-то важных государственных делах. Я запротестовал, но он  настаи-
вал, говоря, что это необходимо, что приедет и Вл.  Ил.  Пришлось  усту-
пить. Вл. Ил. скоро приехал, с ним еще несколько человек. Я встретил Вл.
Ил. и сказал ему, что боюсь за Сокольникова, что эта  комиссия  принесет
ему вред. Вл. Ил. на это: "да уж очень нужно срочно, а он  хорошо  знает
Туркестан", при этом он приложил палец к губам. "Давайте Вл. Ил. по  ча-
сам - 30 минут, а потом я к вам приду". Устроил я их для беседы в  лабо-
ратории. Ровно через 1/2 часа вошел я к ним; смотрю, Г.  Я.  Сокольников
сидит совершенно бледный. Вл. Ил. вынул часы, положил их перед  собой  и
сказал: "точно через 5 минут". И действительно ровно через 5 минут бесе-
да была закончена. Вл. Ил. отвел меня в сторону, подробно расспросил про
болезнь Сокольникова, потом спросил, как у нас идет работа в больнице, и
на прощанье сказал: "Ну, а огород-то как?" - "Кряхтит", ответил я.  "По-
чему так?" - "Да хозяев уж очень много, все совещаемся". Вл.  Ил.  улыб-
нулся и сказал: "У нас все еще так, много совещаемся;  ну,  если  нужно,
позвоните. А у вас здесь очень чисто и хорошо, как-то и на  больницу  не
похоже. Ну, простите, я, небось, оторвал вас от работы, ведь  опять  ре-
зать пойдете? Идите, идите, не провожайте, до  свидания".  Пошел,  потом
сейчас же вернулся и спросил: "А Сокольникова-то  скоро  выпустите?".  Я
ответил, что и сам не знаю.
   После этого я и Вл. Ил. увидались 21 апреля 1922 года. Накануне вече-
ром мне позвонил Ник. Ал. Семашко и сказал, что он  просит  меня  завтра
поехать к Вл. Ильичу: приезжает проф. Борхардт из Берлина для консульта-
ции, так как нужно удалить пули у Вл. Ил.  Я  ужасно  удивился  этому  и
спросил: "почему?". Ник. Ал. рассказал мне, что Вл. Ил. последнее  время
стал страдать головными болями, была консультация  с  проф.  Клемперером
(большой германский профессор, терапевт). Клемперер высказал предположе-
ние и, очевидно, довольно определенно, что эти боли зависят от оставших-
ся в организме Вл. Ил. пуль, якобы, вызывающих своим свинцом отравление.
Мысль эта мне, как хирургу,  перевидавшему  тысячи  раненых,  показалась
прямо странной, что я и сказал Николаю Александровичу. Ник. Ал. со  мной
соглашался, но все-таки на консультацию нужно было ехать.
   Консультация была интересная. Я заехал за Борхардтом, и мы  вместе  с
ним поехали в Кремль. С нами поехала еще женщина-врач, фамилии не помню,
на которую была возложена обязанность  быть  переводчицей.  Нас  провели
прямо в кабинет Вл. Ил., который сейчас же вышел  к  нам,  поздоровался,
переводчице сказал, что она нам не нужна: "сами сговоримся", и пригласил
нас к себе на квартиру. Здесь кратко, но очень обстоятельно он рассказал
нам о своих головных болях и о консультации с Клемперером. Когда Вл. Ил.
сказал, что Клемперер посоветовал удалить пули, так как они своим  свин-
цом вызывают отравление, вызывают головные боли, Борхардт сначала сделал
удивленные глаза и у него вырвалось unmoglich  (невозможно),  но  потом,
как бы спохватившись, вероятно, для того, чтобы  не  уронить  авторитета
своего берлинского коллеги, стал говорить о каких-то новых исследованиях
в этом направлении. Я определенно сказал, что эти пули абсолютно не  по-
винны в головных болях, что это невозможно, так как пули обросли плотной
соединительной тканью, через которую в организм ничего не проникает. Пу-
ля, лежавшая на шее, над правым грудино-ключичным сочленением,  прощупы-
валась легко, удаление ее представлялось делом не трудным и против  уда-
ления ее я не возражал, но категорически восстал против удаления пули из
области левого плеча: пуля эта лежала глубоко, поиски ее были бы затруд-
нительны; она так же, как и первая, совершенно не беспокоила Вл. Ил.,  и
эта операция доставила бы совершенно ненужную боль. Вл. Ил. согласился с
этим и сказал: "ну, одну-то давайте удалим, чтобы ко мне не приставали и
чтобы никому не думалось". Сговорились на другой день проверить  положе-
ние пуль по Рентгену в Институте акад. Лазарева. При рентгеноскопии пули
были видны прекрасно, они немного сместились, сравнительно с тем, что мы
видели на рентгенограммах после ранения. Сделали рентгеновские снимки  в
различных направлениях. После этого Вл. Ил. пошел с П. П. Лазаревым  ос-
матривать Физический Институт, но осмотр этот не  удался,  так  как  Вл.
Ил., дойдя до комнаты, где у П. П. Лазарев собраны материалы по  Курской
аномалии, заставил П. П. познакомить его с этими материалами самым  под-
робным образом. Вл. Ил. слушал очень внимательно, о  многом  переспраши-
вал, видно, что он углубился в вопрос. Уезжая, Вл. Ил. сказал, чтобы  П.
П. Лазарев продолжал держать его в курсе дела. Об операции было условле-
но делать ее у меня завтра 23 апреля и что Вл. Ил. приедет в 12 часов. Я
предложил Борхардту приехать ко мне в больницу к 11 часам,  думая  пока-
зать ему до операции хирургические отделения, но проф.  Борхардт  просил
разрешения приехать в 10 1/2 час. Я, конечно, не возражал, думая, что он
хочет поподробнее посмотреть нашу больницу. Борхардт приехал и  притащил
с собой громаднейший, тяжелый  чемодан  со  всякими  инструментами,  чем
премного удивил и меня, и всех моих ассистентов. Инструментов для опера-
ции требовалось самый пустяк:  несколько  кровеостанавливающих  зажимов,
пинцет, зонд, ножницы, да скальпель, - вот и все, а он притащил их целую
гору. Я успокоил его, что у нас есть  все,  все  приготовлено,  готов  и
раствор новокаина, есть и перчатки, и так как до приезда Вл. Ил. остава-
лось еще 1 1/2 часа, предложил ему познакомиться с хирургическим  корпу-
сом. Он видно волновался и сказал, что хочет начать готовиться к  опера-
ции. После этого Борхардт стал говорить, чтобы оперировал я, а он  будет
ассистировать, я ему на это ответил, что оперировать должен он,  а  я  с
удовольствием ему поассистирую. Борхардт еще несколько раз повторял  это
свое предложение, что он будет помогать при операции. Так я и до сих пор
не знаю, зачем он это говорил, - думаю, из галантности. О самой операции
Владимир Ильич потом как-то на перевязке сказал мне и  д-ру  Очкину:  "я
думал, что вся эта процедура будет гораздо скорее; я бы сдавил так -  да
и разрезал, пуля и выскочила бы; а то это все для парада было". Пришлось
невольно рассмеяться и почти согласиться с ним. Вл. Ил. приехал точно  в
12 час., с ним тов. Беленький и еще кто-то из охраны. Приехал  и  Н.  А.
Семашко. В операционную вошел, конечно, только Ник. Ал., который спросил
меня "кто же будет оперировать?". Я ему ответил:  "немец,  конечно,  для
чего же он приехал?". Ник. Ал. согласился с этим. Операция прошла вполне
благополучно, Вл. Ил. видно совершенно не  волновался,  во  время  самой
операции только чуть-чуть морщился. Я был уверен, что операция будет ам-
булаторная и Вл. Ил. через 1/2 часа, после операции, пойдет домой.  Бор-
хардт категорически  запротестовал  против  этого  и  потребовал,  чтобы
больной остался в больнице, хотя бы на сутки. Я не возражал против  это-
го, конечно, так как стационарное наблюдение всегда гораздо покойнее. Но
куда мне было положить такого пациента, как  Владимир  Ильич?  Отделение
было переполнено, но - кем? Я знал, чем каждый из них болен,  но  совер-
шенно не представлял себе, что может быть на уме у моих больных. Посове-
товавшись с главным доктором Вл. Ил. Соколовым, мы решили  положить  Вл.
Ил. в 44-ю палат