был  частью  Басры  и,
следовательно, принадлежит Ираку. Он зашел так далеко, что  намекнул  на
возможность использовать вооруженные силы, чтобы выправить "историческую
несправедливость",  сопровождая  свою  угрозу  размещением  войск  вдоль
совместной границы. Встревоженные кувейтцы быстро попросили  Британию  о
военной  помощи.  1  июля  1961  года  британские  войска  высадились  в
крошечном эмирате, а британские морские силы патрулировали Залив.  Арабы
тоже помогали, хотя и медленнее: в сентябре, после долгих и  напряженных
переговоров, Лига арабских государств неохотно  согласилась  на  просьбу
Кувейта и  послала  многонациональные  силы,  состоящие  из  саудовских,
египетских, иорданских и суданских войск. У Ирака испортились  отношения
с  Лигой  арабских  государств.  В  декабре  Багдад   заявил,   что   он
"пересмотрит"  дипломатические   отношения   со   всеми   государствами,
признающими Кувейт. Таким образом, по мере того как все больше и  больше
стран признавали Кувейт,  множество  арабских  послов  из  разных  стран
возвращалось домой.
   В  1961  году,  после  распада  Объединенной   Арабской   Республики,
египетские и сирийские войска, теперь принадлежащие разным странам, ушли
из Кувейта. Остальной арабский  контингент  оставался  до  февраля  1963
года, когда Касем был свергнут первым баасистским  переворотом.  К  тому
времени стало ясно, что агрессивная политика по отношению к  Кувейту  не
принесла Ираку ничего, кроме  возрастающей  изоляции  в  арабском  мире.
Поэтому баасистский режим спешно сменил тактику и в  октябре  1963  года
признал независимость Кувейта. Говорят, что эта уступка была  сделана  в
ответ на крупную финансовую ссуду Ираку.
   Второй баасистский  режим  был  не  так  добр  к  кувейтцам,  как  их
предшественник. В 1969  году  Багдад  попросил,  чтобы  Кувейт  разрешил
иракским войскам расположиться на кувейтской стороне общей  границы  для
защиты иракской береговой линии от грозящей иранской атаки. Несмотря  на
уклончивую реакцию Кувейта, Ирак расположил войска на узкой полосе вдоль
границы. Поставив Кувейт перед свершившимся  фактом,  Ирак  послал  туда
делегацию,  чтобы  получить  официальное  согласие  правительства.  Хотя
разрешение дано не было, иракские войска,  усиленные  весной  1973  года
добавочным  контингентом,  вопреки  желанию   Кувейта,   оставались   на
кувейтской территории почти десять  лет  якобы  для  отражения  иранской
угрозы. Всякий раз,  когда  Кувейт  требовал  ухода  этих  войск,  Ирак,
притворяясь непонимающим, отклонял требование по той причине, что войска
нельзя убрать до тех пор, пока не установлена постоянная граница.  Когда
Кувейт  попытался  достигнуть  соглашения  относительно   окончательного
статуса границы, Ирак дал понять,  что  признает  существующие  границы,
только если острова Варби и Бубиян будут или переданы Ираку,  или  сданы
ему в аренду.
   Наращивая давление на Кувейт,  Саддам,  несомненно,  руководствовался
традиционными иракскими мотивами относительно этой страны,  такими  как,
националистические   устремления,   жажда    огромного    богатства    и
геостратегических преимуществ. В то же время его действия поддерживались
чувством  глубокого  беспокойства,  продиктованного   все   возрастающей
иранской угрозой.
   Хотя Ирак и Иран никогда друг друга не любили -  вражда  между  этими
странами может быть  прослежена  до  "вековой  борьбы  между  персами  и
арабами за господство в Заливе и в  богатой  долине  Тигра  и  Ефрата  к
северу от него", - до конца  1960-х  годов  отношения  между  ними  были
совершенно  корректными.  Обе  страны  были  обременены  внутренними   и
внешними трудностями, и у них не было ни желания, ни энергии на взаимные
враждебные действия. Поэтому периоды сближения  и  сотрудничества  между
Ираном и Ираком в XX веке были  более  частыми,  чем  периоды  вражды  и
антагонизма. В конце  1920-х  и  в  начале  1930-х  годов  Ирак  и  Иран
сотрудничали при подавлении национальных  восстаний,  например,  мятежей
курдского меньшинства в обеих странах. В 1937 году  они  разрешили  свой
спор о стратегически важном водном пути Шатт-эль-Араб,  отделяющем  Ирак
от Ирана, и в том же году  заключили  региональный  пакт  об  обороне  и
безопасности (Саадабадский пакт) вместе с Турцией и Афганистаном. В 1955
году обе страны вместе с Британией, Турцией  и  Пакистаном  заключили  с
подачи Запада Багдадский пакт о региональной обороне и,  за  исключением
отдельных коротких кризисов, поддерживали  рабочие  отношения  до  конца
1960 годов.
   Это мирное сосуществование неожиданно закончилось к концу 60-х. Из-за
ряда событий - объявления Британией намерения ликвидировать военные базы
к  востоку  от  Суэца,  уменьшения   прямой   советской   угрозы   после
значительного улучшения  иранско-советских  отношений  с  начала  1960-х
годов и увеличения доходов от нефти - иранский шах Мухаммед Реза Пехлеви
вступил на честолюбивую тропу,  ведущую  к  статусу  Ирана  как  ведущей
державы в Заливе. Чтобы  оправдать  эту  политику,  шах  утверждал,  что
ответственность за соблюдение безопасности в Заливе лежит  исключительно
на местных государствах и  что  посторонним  державам  нельзя  разрешать
вмешиваться в дела региона.  Он  считал,  что  Иран,  как  крупнейшая  и
мощнейшая   держава   Залива,   имеет    моральные,    исторические    и
геополитические обязательства по сохранению стабильности в этом регионе,
необходимые не только для блага региона, но и всего мира.
   Представление шаха об Иране как "наставнике Залива" - обычная тема  в
его заявлениях  70-х  годов  -  проявилась  во  впечатляющем  увеличении
военной мощи, что превратило Иран в  самую  сильную  страну  Персидского
залива. Это новое  могущество  было  проиллюстрировано  серией  иранских
действий, продемонстрировавших и странам Залива, и великим державам,  за
кем же именно остается последнее слово в регионе. Эти действия включали,
среди всего прочего, оккупацию 30 ноября 1971 года стратегически  важных
островов Абу Муса и Больших и Малых  Танбов  около  Ормузского  пролива,
которые  в  то  время  принадлежали  соответственно  эмиратам  Шарджа  и
Рас-эль-Хайма. Действием того же рода была иранская интервенция в Оман с
1972 по 1976 гг. по просьбе султана Кабуза  для  подавления  радикальных
повстанцев  дхофари,  которые  действовали  вдоль  оманской  границы   с
марксистским Южным Йеменом (и поддержанных последним).
   Для вновь образованного режима Баас в Ираке иранское честолюбие  было
совсем некстати, оно  подрывало  его  собственную  способность  удержать
власть. Никто не понимал этого лучше,  чем  Хусейн,  главный  архитектор
партии и борец за ее политическое выживание. Он знал, что Баас неизбежно
будет первой жертвой стремления Ирана  к  гегемонии  в  регионе  по  той
простой причине, что как бы слаб ни был Ирак по сравнению  с  его  более
крупным соседом, он составлял единственное возможное препятствие на пути
Ирана к военному превосходству; остальные государства  арабского  Залива
были слишком слабы, чтобы шах считал их препятствием для своих планов по
установлению иранской гегемонии.
   И Саддам не ошибался. 19 апреля 1969 года Иран  односторонне  отменил
договор с Ираком о правилах  навигации  в  Шатт-эль-Араб,  фарватере,  -
который простирается от слияния Тигра и Евфрата до Персидского залива  и
десятилетиями был предметом разногласий между Ираном и Ираком. По  этому
соглашению, граница между двумя странами устанавливалась  по  восточному
берегу реки в низшей точке отлива. Это давало Ираку  контроль  над  всем
фарватером, за исключением пространства около иранских городов Абадана и
Хорремшехра, где  граница  устанавливалась  по  средней  линии  прилива.
Другим преимуществом, получаемым Ираком по соглашению, было условие, что
корабли, проплывающие по Шатту, должны были иметь  иракских  лоцманов  и
плыть под иракским флагом,  за  исключением  той  площади,  где  граница
устанавливалась по средней линии.
   Теперь, когда Иран решил, что он больше не связан  старым  договором,
он отказался платить Ираку пошлину и подчиняться требованию,  чтобы  все
суда в Шатт  плыли  под  иракским  флагом.  В  ответ  Ирак  заявил,  что
односторонний отказ Ирана от договора 1937  года  -  вопиющее  нарушение
международного  права.  Подчеркивая,  что  весь  Шатт-эль-Араб  является
неотъемлемой частью Ирака и единственным выходом страны в Залив,  Багдад
пригрозил,  что  не  разрешит   иранским   судам   использовать   водное
пространство, если они не согласятся с требованиями относительно  флага.
Полностью игнорируя это предупреждение, 24  апреля  1969  года  иранский
торговый  корабль  в  сопровождении  военного  флота  и  под  прикрытием
истребителей прошел по спорным водам и не заплатил  пошлины  Ираку,  как
предусматривал договор 1937 года. Ирак не остановил иранский корабль, но
очень скоро обе страны разместили войска вдоль Шатта.
   Саддам был глубоко обеспокоен действиями Ирана.
   -  В  последней  четверти  XX  века  никому  не  позволено   нарушать
международные договоры, - сказал он,  по  иронии  судьбы  подрывая  свои
собственные недавние аргументы в пользу иракского вторжения в Кувейт.  -
Тот аргумент, что этот договор был заключен при господстве  империализма
и, следовательно, должен быть отменен, не  выдерживает  критики.  Вторая
мировая  война  поставила  условия,  которые  могут  кому-то  показаться
несправедливыми, но они стали политической реальностью.  Изменение  этих
условий может привести человечество к третьей мировой войне.
   О глубине беспокойства Саддама говорила также высылка  приблизительно
10 000 иранцев из Ирака, а также возобновление старых  притязаний  Ирака
на  иранский  район  Хузистан  (по-арабски  Арабистан)   и   образование
Народного фронта за освобождение Арабистана. На этой территории  жили  и
персы, и арабы; арабы в Хузистане получили независимость от  персидского
шаха в 1857 году, но в начале XX столетия Хузистан был снова присоединен
к Персии. Тем не менее, сепаратистские арабские чувства  не  утихали,  а
временами  разжигались  панарабскими  лидерами,  такими  как  Насер  или
сирийская Баас. Когда Саддам начал разыгрывать эту  карту,  двусторонние
отношения между Ираном и Ираком вскоре испортились окончательно.
   Каким бы важным ни был  вопрос  о  Шатт-эль-Араб,  он  не  был  самым
тревожным аспектом имперских притязаний Тегерана относительно Ирака.
   Если бы шах  ограничился  только  этим,  Баас  могла  бы  неохотно  и
уступить. Однако, к раздражению Саддама, Иран не ограничил свои действия
вопросом о Шатте, но вновь нашел давний способ  дестабилизации  Ирака  -
курдскую проблему.
   Благодаря истории и географии, курдский вопрос  был  одной  из  самых
болезненных  проблем  в  Ираке  XX  века.   Особая   этническая   группа
индоевропейского происхождения и мусульманской, в  основном  суннитской,
веры, курдское сообщество в Ираке составляет приблизительно 20 процентов
населения и проживает в северной  части  страны.  После  первой  мировой
войны, когда великие державы перекраивали Ближний Восток  после  падения
Оттоманской империи, курдам  обещали  автономию  по  Севрскому  договору
(1920) с правом на полную независимость, но через три года курды поняли,
что  их  обманули:  Лозаннский  договор  между  Турцией  и   победившими
союзниками ничего не обещал курдам, кроме терпимости к нацменьшинствам .
   С тех пор курды стали одним из самых крупных обделенных нацменьшинств
на Ближнем Востоке. Трудность их ситуации заключалась еще и в  том,  что
они были рассеяны по четырем странам Ближнего Востока  -  Ираку,  Ирану,
Турции  и  Сирии  (в  Советском  Союзе  тоже  было  небольшое   курдское
меньшинство), - и каждая  страна  кровно  заинтересована  в  том,  чтобы
подавить национальные устремления курдов. Положение  курдов  еще  больше
осложняется тем, что их сообщество говорит на разных языках,  разбросано
по разным кланам и племенам, что мешает созданию  курдского  единства  и
облегчает их угнетение соответствующими государствами.
   В случае Ирака курдский сепаратизм особенно неудобен для центрального
правительства. Он угрожает хрупкому иракскому  фракционному  построению,
поднимая вопрос о распадении всей страны на  три  разных  образования  -
курдское, шиитское и суннитское. Это, в свою очередь, превратило бы Ирак
в нечто нежизнеспособное, учитывая, что примерно две трети нефтедобычи и
нефтезапасов страны приходится на территорию, заселенную преимущественно
курдами, и  плодородные  земли  Курдистана  составляют  главную  житницу
Ирака.
   Из-за веских соображений центральное правительство в  Багдаде  всегда
настаивало на том, что Курдистан должен оставаться  неотъемлемой  частью
Ирака. Курды же, защищенные гористой местностью, которая делает  военные
действия в этом районе особенно трудными, не прекращали борьбы,  которая
с разной степенью интенсивности продолжается  до  нынешних  времен.  Они
просили пропорционального представительства  в  официальных  учреждениях
Ирака, включая кабинет, парламент и армию, и требовали  пропорциональной
доли от экономических ресурсов страны. Все это  не  было  выполнено,  не
говоря уж об их притязаниях на автономию Курдистана.
   Когда в феврале 1963 гола был установлен  первый  баасистский  режим,
курды быстро представили ему далеко идущий план  автономного  региона  в
Курдистане. План был тут же  отклонен,  и  летом  Баас  начала  жестокую
военную кампанию в Курдистане. Это оказалось серьезной ошибкой.  Военные
операции безрезультатно тянулись несколько месяцев, вбив еще один гвоздь
в гроб первого баасистского режима. Борьба в Курдистане продолжалась все
60-е гг., и ко времени возвращения Баас  к  власти  в  1968  году  дело,
казалось,  шло  к  гражданской  войне.  Партизаны   повредили   нефтяные
установки в Киркуке, нанеся серьезный материальный ущерб и  выразительно
напомнив центральному правительству, как высоки  ставки.  Режим  ответил
тем, что послал почти всю иракскую армию (четыре из  шести  дивизий)  на
север  Ирака.  Последовали  беспощадные  акции,  при  которых  армия  не
останавливалась перед массовыми нападениями на беззащитных жителей. Одно
из самых известных  зверств  произошло  в  курдской  деревушке  Дакан  в
августе 1969 года и было описано в "Бюллетене курдских новостей":
   "Дети и  женщины  деревни  укрылись  в  одной  из  пещер  поблизости,
спасаясь от бомбежки и артиллерийского обстрела.
   Офицеры и наемники сожгли деревню и собрались около входа  в  пещеру.
Они принесли дров, облили их бензином и подожгли. Обезумевшие женщины  и
дети исступленно кричали. Во всех,  кто  приближался  к  входу,  солдаты
стреляли, так что никто не мог спастись. В пещере были сожжены 67 женщин
и детей".
   Саддам с большой озабоченностью следил за событиями в Курдистане.  Он
помнил о  том,  как  пагубно  отразилась  курдская  проблема  на  судьбе
предыдущего  баасистского  режима,  и  опасался,  что  слишком   большое
внимание к ней снова поставит под  угрозу  правление  Баас  и,  что  еще
важнее, подорвет  положение  самого  Саддама  в  партии.  Он  знал,  что
подавление всеобщего курдского восстания  потребует  постоянных  военных
усилий,  учитывая  активную  иранскую  поддержку,   которая,   по   всей
вероятности, будет  оказана  курдским  мятежникам.  Было  очевидно,  что
экономические  издержки  такой  гражданской  войны  будут   непомерными,
особенно если курды станут вредить нефтяной промышленности, что было  им
вполне по силам, как показал их набег на нефтяные разработки в  Киркуке.
Он ясно понимал, что если Ирак увязнет в Курдистане, это сыграет на руку
Ирану и даст ему возможность навязать Ираку свою  волю  по  целому  ряду
вопросов, особенно  по  части  навигационных  правил  в  Шатт-эль-Арабе,
единственном выходе Ирака к Заливу.
   Саддам стоял перед еще более сложной дилеммой,  так  как  перспектива
решительной военной победы над курдскими повстанцами ему вовсе  не  была
выгодна. Не он руководил военными  операциями,  а  стало  быть,  не  ему
принадлежали  бы  лавры  победы.  Скорее  от  нее  выгадало  бы  военное
руководство в целом и особенно его заклятый враг, министр обороны Хардан
аль-Тикрити, который, кстати,  настаивал  на  военном  решении  курдской
проблемы.  Но  политическим  интересам  Саддама  больше   соответствовал
военный пат в Курдистане, так как это дискредитировало бы Хардана. И все
же такое развитие событий могло бы привести к мрачным  последствиям  для
режима Баас, так что вред  от  него  намного  перевешивал  потенциальную
личную выгоду.
   Для  Саддама  единственным  способом  найти  квадратуру  круга   было
отыскать мирное решение курдской  проблемы,  за  что  он  и  принялся  с
обычным  для  него  целенаправленным  упорством.  Сначала  он  попытался
подорвать  единство   курдского   лагеря,   вступив   в   переговоры   с
интеллектуальной  ("современной")   фракцией   курдского   национального
движения, возглавляемой Джалалом Талабани и Ибрагимом  Ахмедом.  Но  эта
политика дала осечку. Группировка Талабани-Ахмеда была слишком мелкой  и
слабой, чтобы как-то влиять  на  события.  А  главная  группа  курдского
сопротивления,  руководимая  муллой  Мустафой  эль-Барзани,  возмущенная
исключением ее из политического процесса,  усилила  свою  борьбу  против
режима. Поняв, что без  Барзани  курдскую  проблему  не  решить,  Хусейн
осенью 1969 года вступил в  тайные  переговоры  с  курдским  лидером.  В
течение  последующих  месяцев  он  неустанно  трудился,  чтобы   достичь
соглашения, и пошел даже на то,  что  отправился  на  север  для  личной
встречи с Барзани. 11 марта его усилия  завершились  соглашением  из  15
пунктов, которое содержало далеко идущие уступки  курдам  и,  что  самое
важное,   впервые   признавало   курдов   самостоятельным   национальным
образованием с вытекающим отсюда их правом на автономию. Другие  уступки
включали признание их  культурных,  языковых  и  административных  прав,
назначение  одного  из  курдов   вице-президентом   Ирака   и   усиление
представительства курдов в руководящих структурах государства.
   Правда, Мартовский  манифест,  как  стали  называть  это  соглашение,
включал несколько  важных  завоеваний  для  центрального  правительства,
таких как обязательство Барзани разорвать отношения с Ираном и  включить
свои партизанские отряды в иракскую армию. Но, несмотря на  эти  выгоды,
все   же   манифест   со   своими   существенными    уступками    курдам
свидетельствовал о серьезной озабоченности  Хусейна.  Ему  был  жизненно
необходим период стабильности внутри страны, чтобы направить свои усилия
на отражение возрастающего давления Ирана  и  укрепить  свои  позиции  в
борьбе с военной группировкой. Поэтому неудивительно, что Саддам  сделал
все, чтобы представить соглашение как выдающийся успех. Был провозглашен
трехдневный праздник мира,  и  весь  Ирак  слышал,  что  их  заместитель
председателя  СРК  славит  манифест  как  "во  всех  отношениях   равный
Революции 17 июля".
   Это старательное взращивание национальной эйфории было  предназначено
для предотвращения критики со стороны его оппонентов в партии,  которые,
как понимал Саддам,  неизбежно  будут  нападать  на  соглашение  как  на
"капитуляцию"  перед  курдами.  Определенно  не  могли  усилить  позицию
Хусейна и в партии, и в  общественном  мнении  давние  связи  Барзани  с
Израилем (а как же защита палестинцев, панарабизм?). Раздутый  энтузиазм
Саддама был также связан с его  желанием  усыпить  бдительность  курдов,
подписавших соглашение. Он заключил манифест в момент  уязвимости  Баас,
но не собирался соблюдать его в изменившихся обстоятельствах. И все  же,
поскольку ему нужна  была  лояльность  курдов,  пока  он  укреплял  свою
политическую власть, Хусейн,  по-прежнему  прагматик  и  приспособленец,
соблюдал  соглашение  лишь  частично.   После   мартовского   соглашения
последовал  ряд  показных  у