еркнуть серьезность своих намерений, в январе 1989 года Хусейн
созвал совместное заседание СРК и РУ, которое  утвердило  предложения  о
политических реформах и  образовало  особую  комиссию,  чтобы  составить
рабочий проект новой конституции.
   В апреле 1989 года иракцы пошли к избирательным урнам  в  третий  раз
после 1980 года,  чтобы  выбрать  новое  Национальное  собрание.  Как  и
раньше, в страну пригласили массу западных журналистов, чтобы они воочию
могли наблюдать расцвет "демократических преобразований". В то же  время
арабская пресса готовилась к пропагандистской  кампании  Саддама  весьма
экстравагантным способом: к примеру, как сообщалось, ведущие издатели  в
Египте  получили  "новенькие,  с  иголочки  красные,  белые,  голубые  и
светло-коричневые "Мерседесы-Бенц-230""... Менее важные фигуры  получили
"Тойоты". Всячески обыгрывалось то, что небаасисты имели право выдвигать
свои   кандидатуры   и   что   половина   делегатов   определились   как
"независимые".  Однако  власти  "забыли"  заявить,  что  в  выборах   не
разрешалось   участвовать   людям,   "представляющим    опасность    для
государства".
   Последовали и другие знаки политического  послабления.  В  Багдадском
университете устроили "Стену свободы", где, как предполагалось, студенты
могли  высказывать  свое  недовольство.  Государственные  газеты   стали
публиковать довольно много жалоб  на  трудности  повседневной  жизни,  в
частности, на высокие цены  и  мелкие  случаи  коррупции.  Это,  в  свою
очередь, дало возможность министру информации и культуры Латифу Нуссейфу
аль-Джасему  гордо  заявить,  что  в  Ираке  нет  цензуры.   Никого   не
спрашивают,  о  чем  он  намерен  написать.   Единственные   ограничения
относятся к вопросам национальной безопасности.
   Показная "демократизация" иракской политики мотивировалась не  только
внутренними политическими соображениями. И  ее  главной  целью  не  было
создание политической инфраструктуры для  либерализации  экономики.  Она
была  равным  образом  направлена  на  Запад,  чтобы   поднять   рейтинг
соблюдения прав человека в Ираке, особенно ввиду публичного  негодования
относительно зверств против курдов, проводимых в это время.
   Как и в 1975 году, курды стали основной жертвой новых взаимоотношений
между Ираком и Ираном. С устранением иранской угрозы его  личной  власти
Хусейн обрушился на курдов с  невиданной  кровожадностью.  Казалось,  он
решил поставить "окончательную точку" на борьбе курдов за  независимость
и уничтожить всякие попытки их сопротивления. Не прошло и  двух  месяцев
после окончания  войны,  как  приблизительно  на  65  курдских  деревень
обрушились химические атаки. От "смертельного ветра" погибло не менее  5
000 человек, а 100 000 бежали к турецкой и иранской границам.  Те,  кому
повезло, перешли через границу, и их временно приютили  местные  власти.
Те, кому не повезло, были захвачены иракцами и  разделены  на  мужчин  и
женщин: женщин послали в лагеря  для  интернированных  в  Курдистане,  а
мужчины "исчезли", то есть, скорее всего,  были  ликвидированы.  За  год
число курдских беженцев в Турции и Иране возросло до 250 000, тогда  как
примерно такое же количество  было  насильственно  "перемещено"  либо  в
курдские концлагеря в западной  пустыне,  либо  на  специальные  хутора,
построенные Саддамом в западном Курдистане.
   Тяжкая  судьба  курдов  вызывала  международную  волну  общественного
сочувствия и острую критику Хусейна. Американский Конгресс  выступил  за
санкции против Багдада, тогда как Европарламент осудил  Ирак  и  призвал
сообщество  запретить  любые  поставки  оружия  в  эту  страну.  Даниэль
Миттеран,  жена  французского  президента,  после   посещения   курдских
беженцев в Турции опубликовала эмоциональное обращение в защиту курдов.
   Хусейн был удивлен и раздражен  размахом  международного  возмущения.
Отвергнув эту критику как "сионистский заговор" с целью дискредитировать
Ирак после его "славной победы" над Ираном, он запустил пропагандистскую
кампанию, преподнося перемещение курдов в качестве гуманного  акта.  "На
протяжении всей современной истории многие государства переселяли  часть
своего населения с определенных  площадей  по  гражданским  или  военным
мотивам, - говорилось в иракском ответе. - Почему же в таком случае  мир
сосредоточился на Ираке?" Более того, доказывал он,  перемещение  курдов
было чисто гуманным актом: "Ирак очищает приграничную  полосу  от  всего
населения, включая курдов, а также  другого  населения,  чтобы  защитить
людей от угрозы иранского обстрела".
   Независимо  от  того,  произвели  ли  сомнительные  объяснения  Ирака
какое-либо впечатление на предполагаемую аудиторию, Саддам с облегчением
вздохнул, когда понял, что  моральное  осуждение  не  будет  подкреплено
политическими действиями.  В  Соединенных  Штатах  инициатива  Конгресса
относительно санкций против Ирака  была  похоронена  администрацией.  Во
Франции в то же время, когда мадам Миттеран с  таким  чувством  защищала
курдов,  десятки  деловых  людей  добивались  выгодных   контрактов   на
международной ярмарке военного оборудования в Багдаде. А в то время  как
тогдашний британский министр иностранных дел сэр Джеффри Хау  критиковал
обращение Ирака с курдами, министр торговли  Тони  Ньютон  удвоил  Ираку
кредиты по британскому экспорту со 175 миллионов Долларов в 1988 году до
340 миллионов в  1989.  Ирак  легко  уклонился  от  просьбы  Соединенных
Штатов, поданной вместе с Великобританией, Западной Германией и Японией,
о том. чтобы Генеральный  секретарь  ООН  послал  особую  группу,  чтобы
узнать, как на самом деле обстоят дела в  Курдистане.  Такая  же  судьба
ожидала другую попытку Запада осудить Ирак  в  комиссии  ООН  по  правам
человека за использование химического  оружия  против  курдов.  В  конце
концов,  желая  смягчить  конфронтацию  с   Ираком,   западные   державы
удовлетворились тем, что Хусейн дал  слово  не  использовать  химическое
оружие  в  будущем,  отказавшись  от  созыва  Совета  Безопасности   для
обсуждения  проблемы.  Стало  ясно,  что  крупные  финансовые   интересы
преобладают над моральными соображениями.
   Еще одним важным доводом, приводимым Хусейном в  свою  пользу  против
обвинений Запада, было то, что он будто  бы  продолжая  сотрудничать  со
своими соседями. Он не только не вернулся к своим довоенным  филиппикам,
но расширил свои контакты с умеренными арабами в попытке создать с  ними
единый  блок,  который  противостоял  бы  гегемонии  Ирана,  помогал  бы
палестинскому делу и оказывал давление на  Сирию.  Эта  цель  увенчалась
успехом  -  в  феврале  1989  года   был   образован   Совет   Арабского
Сотрудничества (САС), включающий  Египет,  Северный  Йемен,  Иорданию  и
Ирак. Хотя причина создания нового блока была  экономической,  с  самого
начала было ясно, что он  будет  заниматься  политическими  вопросами  и
служить орудием, пусть и в умеренных  рамках,  для  утверждения  влияния
Саддама в регионе. Через месяц после официального визита в Багдад короля
Саудовской Аравии Фахта был заключен двусторонний пакт о ненападении.
   Вместе с президентом Египта  Мубараком  Хусейн  сыграл  также  важную
роль, способствуя историческому решению ООП о признании права Израиля на
существование в ноябре и декабре 1988 года: если  бы  не  их  готовность
защитить ООП от гнева Сирии, политическая маневренность палестинцев была
бы серьезно ограничена. Однако, как и в прошлом, отношение Хусейна к ООП
диктовалось не столько  сочувствием  делу  Палестины,  сколько  желанием
получить лучшую позицию для заключения сделок по сравнению с ненавистным
ему сирийским президентом Хафезом Асадом.
   Во время Ливанской войны, в которой Израиль сражался против Палестины
и Сирии,  отношения  между  сирийцами  и  палестинцами  испортились  как
никогда.  Летом  1983  года  Ясира  Арафата  выслали  из  Дамаска,  ясно
демонстрируя негодование Сирии против его лидерства. Асад  спровоцировал
вооруженный  мятеж  против  власти  Арафата  со   стороны   просирийских
элементов внутри  "аль-Фатах",  основного  составляющего  звена  ООП.  К
ноябрю 1983 года мятежникам удалось  вытеснить  сторонников  Арафата  из
долины Ливана в Триполи; через месяц  произошла  унизительная  эвакуация
войск ООП из Ливана - вторая за тот же год, хотя на этот раз из Триполи,
а не из Бейрута, и скорее под давлением Сирии, а не Израиля.
   Раскол между Сирией  и  ООП  был  для  иракского  президента  скрытым
благом, и он  не  преминул  воспользоваться  этой  трещиной  в  арабском
единстве, чтобы расширить свою поддержку  палестинскому  делу.  Так,  не
прошло и десяти лет после проведенного с его подачи покушения Абу Нидаля
на жизнь израильского посла в Лондоне, которое привело к войне в  Ливане
и самому крупному военному поражению ООП после "Черного  сентября",  как
Хусейн объявил себя главным "защитником" палестинской организации.
   Жгучее  желание  наказать  Асада  за  его  "предательскую"   роль   в
ирано-иракской  войне  проявилось  и  в  других   направлениях,   помимо
палестинского. Хотя Хусейн сразу после окончания иранской войны публично
пообещал не вмешиваться во внутренние дела других  арабских  стран,  его
правая рука, Таха Ясен Рамадан, разъяснил, что к Сирии это не относится.
   - Разве не пришло время, - задал он риторический вопрос, - избавиться
от Хафеза Асада и его бандитов в интересах арабской нации?
   Действительно,  осенью  1988  года  началось   интенсивное   иракское
вмешательство в ливанскую гражданскую войну в форме финансовой и военной
поддержки  генералу  Мишелю  Ауну,   самопровозглашенному   маронитскому
президенту,  объявившему  "освободительную   войну",   направленную   на
изгнание сирийцев из Ливана.
   Всевозрастающее вмешательство в Ливане привело к развитию молчаливого
сотрудничества с Израилем.  Ибо  так  же,  как  вражда  между  Сирией  и
Израилем подняла репутацию Хусейна в  ущерб  Асаду,  так  и  разногласия
между  Ираком  и  Сирией  способствовали   безопасности   Израиля.   Это
сотрудничество в основном выражалось в том, что Израиль воздерживался от
перехвата иракского оружия христианам, несмотря на полную возможность  с
помощью  израильского  флота  сделать   это.   Сообщалось   также,   что
израильский порт Хайфа использовался Ираком как перевалочный  пункт  для
поставки танков и тяжелых вооружений генералу Ауну. В ноябре  1988  года
Хусейн объявил о своей готовности  даже  сотрудничать  с  Израилем  ради
"освобождения Ливана от сирийской оккупации",  хотя  это  далеко  идущее
заявление (которое, впрочем, вскоре было  отозвано)  прошло  практически
незамеченным.
   Ни усилия Хусейна внутри страны, ни его международные уловки не могли
скрыть того, что Ирак сильно пострадал  от  войны.  Экономика  его  была
разрушена.  Стоимость  восстановления  оценивалась  в   230   миллиардов
долларов. Даже если оптимистически (а  не  реалистически)  предположить,
что  каждый  доллар,   полученный   за   нефть,   будет   направлен   на
реконструкцию, на восстановительные работы потребовалось  бы  почти  два
десятилетия. Дело же обстояло  так,  что  через  год  после  прекращения
военных действий 18-миллиардные доходы Ирака от нефти были  недостаточны
даже для покрытия текущих расходов: гражданский импорт приближался к  12
миллиардам (из которых 3 миллиарда шли на продукты  питания)  ,  военный
импорт превышал 5 миллиардов,  возврат  долга  составлял  5  миллиардов,
расходы на иностранных рабочих доходили до  одного  миллиарда,  так  что
режиму нужно было бы еще 10 миллиардов в год, чтобы уравновесить текущий
дефицит, прежде чем он мог бы приняться за сизифов труд восстановления.
   Особенно  беспокоил  Хусейна  внешний  долг  Ирака  в  80  миллиардов
долларов, так как отсрочки платежей и последующее нежелание  иностранных
компаний и правительств продлевать дальнейшие кредиты вели к  тому,  что
восстановление  экономики,  от  которой  зависело  политическое  будущее
Хусейна, приходилось откладывать. Пытаясь решить  эту  проблему,  Хусейн
использовал разнообразную тактику: он вел дела со своими кредиторами  по
отдельности, сталкивая их друг с другом и добиваясь того,  чтоб  они  не
выступали совместно. Он также обещал, что те, кто будет несговорчивей  с
отсрочками,  получат  контракты  первыми.  Чтобы  сократить  расходы   и
обеспечить работой первых  демобилизованных  солдат,  возвращавшихся  на
рынок труда, Хусейн начал  вытеснять  из  Ирака  два  миллиона  приезжих
рабочих, в основном египтян, и понижал суммы,  дозволенные  для  отсылки
домой. Но и эти меры не помогали - ноша не уменьшалась.
   Столь  же  плачевны  были  и   внутренние   экономические   проблемы.
Интенсивные меры по приватизации, проводимые Хусейном  с  последних  лет
войны, оказались не панацеей, скорее наоборот -  они  приводили  к  явно
отрицательному результату. Радужные надежды в различных  слоях  общества
не оправдались: инфляция росла, так что Саддаму пришлось  снова  вводить
контроль за ценами и искать новых козлов  отпущения:  весной  1989  года
якобы за некомпетентность были смещены министр финансов Хикмат  Михайлиф
и исполняющий обязанности министра  сельского  хозяйства  Абдалла  Бадер
Дамук.

   Однако, эти  меры  существенно  не  изменили  иракских  экономических
неурядиц. Правда состояла в том, что при Саддаме Хусейне у  приватизации
никаких шансов не было. Пока  основные  рычаги  экономической  власти  -
нефтяная промышленность, составляющая  95  процентов  доходов  Ирака,  -
оставались в  руках  государства,  не  было  жизнеспособной  основы  для
создания  значительного  частного  сектора.  Более  того,  принимая   во
внимание репрессивный характер  режима  и  его  периодические  судороги,
предприниматели не доверяли системе и, следовательно, пытались сократить
риск, вкладывая в будущее расширение лишь минимум необходимого и пытаясь
урвать как можно больше прибыли в кратчайшие  сроки.  Казалось,  Хусейн,
как  и  китайцы,  считает,   что   экономическая   либерализация   может
осуществляться без реальной политической перестройки.  В  обоих  случаях
разочарование лидеров оказалось мучительным для подданных. В  Китае  оно
приняло форму побоища на площади Тяньаньмэнь, в  Ираке  стало  одной  из
важнейших причин вторжения Саддама Хусейна в Кувейт.
   Диктатор не  мог  похвастаться  перед  своим  народом  и  выдающимися
успехами на международном фронте: совсем  наоборот.  Помимо  образования
САС, который поднял его престиж в арабском мире,  региональная  политика
Хусейна увяла. Столкновение с Сирией, которое он спровоцировал в Ливане,
не принесло результатов, поскольку никем не поддерживаемый  генерал  Аун
никак  не  продвигался  к  провозглашенной  цели  "освободить  Ливан  от
сирийской оккупации". Более того, на арабском саммите в Касабланке в мае
1989 года Хусейн пережил публичное унижение,  когда  его  предложение  о
замене  сирийского  военного  присутствия  в  Ливане  настоящими  силами
Арабской  лиги  было  отвергнуто  в  результате  мощного   сопротивления
президента Хафеза Асада.
   Что еще более важно, Хусейну не удалось добиться хотя  бы  ничтожного
прогресса  по  самому  важному  вопросу  внешней  политики   -   мирному
соглашению с Ираном. Если Ирак на самом деле выиграл войну, как  уверяли
его народ, тогда плоды победы должны быть официально  закреплены  и  мир
официально заключен.  Тогда  65  000  иракских  военнопленных  могли  бы
вернуться  домой  вместе  с  сотнями  тысяч  демобилизованных  солдат  и
офицеров. Жизнь вошла бы в нормальное  русло.  И  тогда  можно  было  бы
начать по-настоящему восстановление.
   Но ничего подобного не произошло. Мирные переговоры под эгидой ООН  в
Женеве быстро зашли в тупик, так как  Иран  не  хотел  вести  переговоры
непосредственно  с  Ираком;  последовательные  иракские   инициативы   с
традиционным использованием кнута и пряника ни к  чему  не  привели.  Не
видя иных перспектив, Хусейн вынужден был  не  забывать  о  пушках.  Его
внушительная армия оставалась в  основном  под  ружьем,  что  обходилось
опустошенной иракской казне в  копеечку.  Не  менее  тревожными  были  и
социальные последствия. Было растрачено целое  поколение:  сотни  тысяч:
молодых призывников, которым было 18, когда началась война, к  ее  концу
были уже 26-летними и все еще в армейской форме. У них  не  было  личной
жизни: они не могли учиться, не могли  работать  и  не  могли  жениться.
Теперь,  когда  война  была  "выиграна",  они   начали   сомневаться   в
необходимости своего дальнейшего пребывания  в  армии.  Попытка  Хусейна
как-то решить  эту  острую  социальную  проблему  при  помощи  частичной
демобилизации в 1989 году дала осечку, так  как  пошатнувшаяся  иракская
экономика не могла поглотить столь огромное  количество  молодых  людей,
вливавшихся на рынок труда.
   Тогда к 1990 году Хусейн, вероятно, начал подозревать, что  окончание
войны, возможно, было не светом в конце туннеля, но  скорее  туннелем  в
конце света.  Конечно,  характер  угрозы  его  режиму  коренным  образом
изменился. Муллы в Тегеране больше не требовали его свержения, во всяком
случае, в  обозримом  будущем.  Вместо  этого  он  столкнулся  с  вполне
реальным риском конфронтации с собственным народом, если ему не  удастся
преподнести ему обещанные плоды "исторической  победы".  Таким  образом,
быстрый экономический прорыв стал для Саддама вопросом жизни и смерти.
   На бумаге излечение иракской  экономики  было  поразительно  простым:
решительное сокращение расходов и существенное  увеличение  доходов.  На
практике, однако, достижение этих целей оказалось более трудной задачей,
которая потребовала серьезной опоры на дипломатию принуждения. Хусейн не
уклонился от  такой  необходимости,  тем  более,  что  речь  шла  о  его
политической судьбе. Во время войны он уже оказывал давление на страны в
Заливе - Саудовскую Аравию и Кувейт, - чтобы они аннулировали свои займы
Ираку. Он говорил, что война не была  частным  делом  Ирака,  а  защитой
восточного  фланга  арабского  мира   от   исламского   фундаментализма.
Поскольку страны Залива никто не попросил расплачиваться реками крови за
свою безопасность, ибо за них это делал Ирак, они не могли рассчитывать,
что героическая борьба Ирака им ни во что не обойдется.
   Это давление значительно усилилось в послевоенный период. На  встрече
глав государств Совета Арабского Сотрудничества в Аммане в феврале  1990
года, отмечая  первую  годовщину  организации,  Саддам  попросил  короля
Иордании Хусейна и президента Египта Мубарака поставить страны Залива  в
известность, что Ирак не только оставался непреклонным по поводу полного
моратория на его долги военных лет, но и крайне нуждается в  немедленном
вливании  добавочных  финансовых  ресурсов  -  примерно  30   миллиардов
долларов.
   - Пусть правительства в Заливе знают, - добавил он, - что если они не
дадут мне денег, я знаю, как их получить другим способом.
   Эта скрытая угроза  сопровождалась  иракскими  военными  маневрами  в
нейтральной зоне около кувейтской  границы.  Сообщение  было  немедленно
передано иорданским монархом в Саудовскую Аравию.
   Через  два  месяца  президенту  Мубараку   представилась   еще   одна
возможность из первых уст узнать, как Хусейну  нужны  деньги.  Во  время
визита в  Багдад  в  начале  апреля  ему  еще  раз  прочитали  мораль  о
прискорбном   уклонении   государств   Залива   от   своей   панарабской
ответственности. На этот  раз,  однако,  Хусейн  постарался  подчеркнуть
более общий характер своей обиды. Отрицая свое желание  получить  выгоду
от "экономических  или  финансовых  возможностей  арабских  государств",
несмотря на "особые экономические обстоятельства в развитии  Ирака",  он
доказывал, что ирано-иракская  война  могла  бы  закончиться  раньше,  а
может, и вообще не начаться, если бы страны Залива  щедрее  поддерживали
Ирак. И, иллюстрируя природу такой возможно