амерений по отношению к Саудовской Аравии,  с  которой
он связан договором о взаимном ненападении.
   Ни уверения Саддама, ни якобы  начавшийся  вывод  иракских  войск  из
Кувейта не произвели  впечатления  на  администрацию  США.  Наоборот,  в
чрезвычайном телевизионном обращении к американскому народу ранним утром
8 августа президент Буш объявил о своем решении согласиться  на  просьбу
Саудовской  Аравии  и  отправить   американские   войска   в   пустынное
королевство, чтобы защитить  его  от  близящегося  иракского  нападения.
Обозвав Хусейна "агрессивным диктатором, опасным для своих соседей", Буш
определил  четыре  основных  принципа   своей   политики:   немедленное,
безоговорочное  и  полное  удаление  Ирака  из  Кувейта;  восстановление
законного  кувейтского   правительства;   обеспечение   безопасности   и
стабильности в Заливе и защита американских граждан за рубежом.
   Намерение Америки предпринять самые решительные действия  и  заняться
восстановлением  довоенного   положения   заставило   Саддама   сместить
стратегию. Немедленный вывод войск из Кувейта уже не имел смысла.  Вывод
после установления "либерального режима" в Кувейте, который обеспечил бы
экономические и стратегические  интересы  Ирака  -  это  было  одно,  но
безоговорочный отход под давлением Америки был бы признанием слабости  и
поражением, которого Саддам не мог себе позволить. Потерять лицо в такой
ответственный момент, особенно под влиянием "неверной" западной державы,
было бы полной самодискредитацией. И что  было  еще  хуже  для  Хусейна,
кувейтцы отнюдь  не  выступили  поголовно,  чтобы  приветствовать  своих
самозванных освободителей. Несмотря  на  мгновенный  разгром  кувейтской
армии,  вооруженное  сопротивление  продолжалось  по  всему  эмирату.  С
практической точки зрения, это сопротивление было  всего  лишь  досадной
неприятностью для мощного иракского  контингента.  Но  его  политические
последствия были далеко идущими, ибо для Хусейна  это  был  безошибочный
сигнал, что его марионеточный режим не имеет никакого шанса  удержаться,
кроме как на иракских штыках. При этих обстоятельствах - росте народного
сопротивления в Кувейте и растущем международном экономическом и военном
давлении, иракский президент понимал, что у него не было другого  выхода
кроме эскалации. Окапываясь и укрепляя свои  позиции,  8  августа  Совет
Революционного Командования объявил о  слиянии  Ирака  и  Кувейта.  Если
Саддам с самого начала и намеревался аннексировать Кувейт, то на это  не
было никаких указаний в  государственных  информационных  источниках  во
время вторжения. Совсем наоборот. Свержение правящей династии в  Кувейте
освещалось как местное восстание, а интервенция Ирака  -  как  временная
мера, вопрос дней или, в крайнем случае, недель; мера была  нацелена  на
поддержку нового  "либерального  режима"  и  направлена  против  внешней
агрессии.  Действительно,  "сателлизация"  Кувейта,  в  противовес   его
официальному вхождению в Ирак, была очень выгодна для Саддама,  так  как
она дала  бы  ему  все,  что  ему  нужно  было  от  Кувейта,  без  риска
иностранной интервенции или  прямой  аннексии.  А  официальная  аннексия
всегда может подождать до  позднего,  более  подходящего  случая,  когда
первоначальная буря утихнет.
   Но  события  развивались  так,  что  Саддаму  пришлось   переписывать
сценарий.
   Уже с 7 августа наметилась перемена  настроения  в  иракской  прессе.
Интервенция уже не называлась краткосрочным мероприятием.  Вместо  этого
доказывалось,  что  "Кувейт   является   частью   иракской   территории,
отделенной в прошлом от страны. Иракцы  и  кувейтцы  дотоле  были  одной
семьей,  объединенной  общей  участью".  Через  день   сообщалось,   что
временное правительство в Кувейте "обратилось к  своим  родственникам  в
Ираке - храбрым мужам Кадисии, честным, щедрым,  благородным  хранителям
восточных врат арабской родины, во главе которых -  доблестный  арабский
воитель, вождь героического похода, наш великий президент, маршал Саддам
Хусейн - подтвердить возвращение сынов в их семью, возвращение Кувейта к
великому Ираку,  их  родине".  Естественно,  СРК  согласился  8  августа
"вернуть часть и ветвь - Кувейт - к вековечному корню, Ираку". Через три
недели, 28 августа,  Кувейт  официально  стал  девятнадцатой  провинцией
Ирака.
   Каковы бы ни были  первоначальные  планы  Саддама,  он  понимал,  что
оккупацией Кувейта он значительно повысил  ставки  для  всех  сторон,  и
после этого для него было фактически невозможно безоговорочно отступить.
Чего  он  надеялся  достигнуть  этой  балансировкой?  Очевидно,  убедить
международную коалицию  в  необратимости  ситуации,  чтобы  ослабить  ее
решимость противостоять иракской агрессии.
   Так как война  никак  не  могла  ему  помочь,  а  влекла  необратимые
последствия для него и  его  режима,  Саддам  лез  из  кожи  вон,  чтобы
запугать коалицию, расписывая ужасы предстоящей войны.
   - Лучше смерть, чем унижение и подчинение иноземцу,  -  вещал  он.  -
Иракский народ способен бороться  до  победного  конца,  который  угоден
Аллаху, и кровь наших мучеников испепелит вас.
   Эта угроза была распространена различными  приспешниками  Саддама,  в
основном, министром информации Латифом Нуссейфом Джасемом.
   - Если сейчас с невиданной силой разразится пожар, -  угрожал  он,  -
пламя достигнет небес,  и  искры  разлетятся  во  всех  направлениях.  В
пустыне будут громоздиться горы трупов.
   По его мнению, Запад никак не мог бы выиграть эту войну:
   - Для нас смерть - это честь. Мы станем мучениками. Что касается  их,
то им воевать не за что... Я хотел бы воспользоваться этой возможностью,
- мрачно заключал он, - чтобы предупредить  иностранных  и  американских
летчиков, что они, возможно, будут  уничтожены,  поскольку  их  самолеты
будут сбиты.
   И чтобы подтвердить серьезность этих угроз, химические бомбы  открыто
загружались в иракские самолеты и выгружались из них, кроме  того,  была
объявлена широкая мобилизация резервистов и прилагались огромные усилия,
чтобы превратить Кувейт в неприступную военную крепость.
   Эти   приготовления   сопровождались   общенародными   мероприятиями,
направленными на укрепление боевого духа иракцев для  второй  гигантской
военной кампании за одно десятилетие.
   "Иракцы готовы есть землю, но не  склонят  головы  перед  вероломными
оккупантами", - с чувством возгласил Хусейн. И все же он  делал  все  от
него зависящее, чтобы не доводить своих подданных до  крайней  нужды.  В
личном призыве к иракским женщинам "перестроить  хозяйственную  жизнь  в
семье" Саддам просил их тратиться только на самое необходимое и следить,
чтобы "количество пищи  в  кастрюле  и  на  столе  удовлетворяло  только
насущные потребности". Через два месяца, когда его решение ввести  нормы
на бензин и машинное масло вызвало  широкое  недовольство,  он  отступил
через несколько дней, уволив своего нефтяного министра на том основании,
что тот не правильно его информировал. Как  и  во  время  ирано-иракской
войны, Хусейн пытался уберечь свой внутренний фронт от лишений войны, то
есть защитить свою политическую базу от внутренних угроз.
   Чтобы обеспечить непрерывное снабжение основными продуктами  питания,
Саддам прибегнул к своей традиционной  технике  "кнута  и  пряника".  11
августа он постановил, что накопление  продуктов  в  коммерческих  целях
будет   считаться   "преступлением   и   актом   саботажа,   подрывающим
национальную  и  панарабскую  безопасность"  и,   следовательно,   будет
караться смертью. Через месяц  СРК  решил  экспроприировать  без  всякой
компенсации   частные    сельскохозяйственные    земли,    которые    не
обрабатывались "в соответствии с запланированной интенсивностью".  В  то
же время власти начали выдавать населению продовольственные карточки  на
основные продукты питания.
   Наряду с этими суровыми  мерами,  иракским  фермерам  предложили  ряд
стимулов,  побуждающих  их  к  активизации  производства.  Они  включали
освобождение крестьян от военной службы в Народной армии  и  в  резерве,
разрешение обрабатывать некоторые государственные земли, скидки на  цену
семян и удобрения и повышение цен на пшеницу, рис и ячмень, закупаемых у
фермеров.    Были    запущены    кампании,    поощряющие    рациональное
природопользование и  рост  производства,  проводились  соревнования  по
разработке эрзац-продуктов. В соответствии  с  убеждением  Саддама,  что
будущее  -  это  молодежь,  верховный  вождь  лично  проповедовал  детям
достоинства экономии:
   - Мои горячо любимые дети Ирака, я знаю, что  вы  любите  сладости...
Однако недостаток или отсутствие сладостей менее пагубно, чем  то,  чего
хочет Буш. Буш хочет превратить вас в рабов после того, как он превратит
в рабов ваших отцов и матерей. Позор ему и позор тем, кто стоит  за  ним
со склоненными головами и бесстыдными лицами.
   Как и в ирано-иракской войне, усилия сплотить массы вокруг  режима  в
основном опирались на Саддама.  Таким  образом,  кризис  вокруг  Кувейта
изображался как прямое продолжение  "Кадисии  Саддама",  только  в  роли
злодеев американцы заменили персов. И так же как персы на своем  тяжелом
опыте познали силу "веры иракцев в  свои  права  и  их  верность  своему
достоинству", так и "новые оккупанты" получат незабываемый  исторический
урок: "Да будет проклят бесстыжий империалист (т.е. президент  Буш).  Мы
высоко возносим Саддама Хусейна как наш меч, стяг и вождя, потому что он
сказал "нет". Он сказал это своими действиями, программой, способностями
и отвагой. Мы возобновляем нашу клятву верности, потому что он  один  из
нас и разговаривает нашим языком, думами, стремлениями  и  желаниями.  И
поэтому все арабы, мусульмане  и  все  бедные  и  честные  люди  в  мире
благодарно твердят его имя".
   На самом ли деле "все честные люди в мире произносили  его  имя"  или
нет,  Саддам  проявлял  крайнюю  чувствительность  к  своему  имиджу  на
протяжении  всего  кризиса,  нанося  резкие  ответные  удары  на   любое
высказывание, ставящее под сомнение его  прямоту.  Когда  президент  Буш
доказывал,  что  иракский  лидер  дважды  обманул  Соединенные  Штаты  -
вторгнувшись в Кувейт и пообещав вывести войска через несколько дней,  -
иракская пресса тотчас заклеймила его как лжеца, пытающегося  "подпевать
шайке мелких агентов, которую он собрал  вокруг  себя".  Премьер-министр
Британии Маргарет Тэтчер получила еще более строгий выговор за ее личный
выпад против Саддама, ее называли "старой ведьмой"  с  "резким  собачьим
голосом" , которая ведет себя "эгоистично и бесчеловечно".  Когда  Запад
пригрозил, что Саддам и руководство Ирака могут быть отданы под  суд  за
военные  преступления,  если  что-нибудь  случится  с  захваченными  ими
заложниками, иракская Ассоциация адвокатов начала организовывать военный
трибунал,  чтобы  судить  президента  Джорджа  Буша  за   его   "ужасные
преступления  против  человечности",  включая   его   (так   называемое)
вторжение  в  Гренаду  и  его  "оккупацию  Неджда  и  Хиджаза  (то  есть
Саудовской Аравии)".
   Гораздо более суровому обращению подвергся президент Египта  Мубарак.
Обвинив Саддама в том, что он солгал ему, обещая не вторгаться в Кувейт,
он получил презрительное личное  письмо  от  иракского  руководителя,  в
котором  Саддам  восхвалял  свои  собственные  достоинства  и   всячески
высмеивал египетского президента. Как это Мубарак, выходец из безвестной
египетской семьи, "которая не  имела  никакого  отношения  к  принцам  и
королям, правившим Египтом до Июльской революции 1952 года", осмеливался
порочить Саддама - "потомка  Мухаммедовых  курайшитов  (племени  пророка
Мухаммеда),   семья   которого   восходит   к   нашему    господину    и
отцу-основателю, Хусейну, сына Али Ибн Али-Талиба"?
   Даже сына Саддама Удэя привлекли к кампании по возвеличиванию  образа
его  отца.  В  статье,  напечатанной  в  органе   министерства   обороны
"Аль-Кадисия" "Другое лицо Саддама  Хусейна",  он  пытался  опровергнуть
инсинуации,  что  мотивом  вторжения  в  Кувейт  было  желание   Саддама
прибавить кувейтские богатства к своей отощавшей казне.  Саддам  никогда
"не любил денег, и  его  раздражало,  когда  люди  о  них  говорили",  -
доказывал он. "В двух  случаях  Саддам  пожертвовал  свое  президентское
жалованье и даже продал своих овец,  чтобы  помочь  построить  надгробия
своей покойной матери  и  покойному  основателю  партии  Баас  -  Мишелю
Афляку. Иракцы изумились бы, если б узнали,  как  он  щедр  к  вдовам  и
сиротам, семьям мучеников и беднякам". По словам Удэя, Саддам никого  не
боялся, кроме Аллаха и народа; ничто не делало его  таким  счастливым  и
таким уверенным, как забота о своем народе и сознание,  "что  народ  его
твердо поддерживает".
   - Когда мы вернулись со своего короткого  паломничества  в  Мекку,  -
откровенничал он, - мы рассказали Саддаму Хусейну о дворцах и  владениях
саудовских  королей  и  принцев,  как  нам  об  этом  рассказывали  сами
саудовцы. Потом мы шутили по этому поводу и сказали  ему:  "Люди  должны
называть тебя не арабским рыцарем, но бедняком  Саддамом  Хусейном".  Он
ответил: "Когда я вижу, как процветает Ирак и мой народ, я чувствую себя
богачом".
   Удэй был прав в одном. Его отец думал об  экономическом  благополучии
иракского народа долгими бессонными ночами, особенно  после  восьми  лет
неурядиц, хотя бы только потому, что  недовольство  народа  представляло
угрозу его режиму. Именно отчаянная нужда в денежных средствах  толкнула
его к вторжению в Кувейт, и теперь, из-за Кувейта, он вынужден был снова
просить своих подданных терпеть экономические трудности. К  счастью  для
иракского лидера, появление на пороге нового врага,  империалистического
Запада, дало ему столь необходимую передышку. До вторжения в Кувейт  ему
нужно было выдать  обещанное  экономическое  чудо  незамедлительно.  Как
только  Ирак  снова  оказался  в  чрезвычайном  положении,  Хусейн   мог
прибегнуть к своему излюбленному приему - свалить  вину  за  последствия
своей  агрессии  на  жертву  и  попросить  своих  подданных  перетерпеть
трудности настоящего ради лучезарного будущего.
   Экономическое возрождение по Саддаму после  ирано-иракской  войны  не
состоялось именно из-за международной осады. Впрочем,  его  политические
требования к Тегерану так и не  были  выполнены.  Можно  вспомнить,  что
отсутствие прогресса в достижении  прочного  соглашения  с  Ираном  было
крупным препятствием для возвращения  Ирака  к  нормальной  жизни  после
войны и, следовательно, основной заботой Саддама. И все же до 2  августа
он практически ничего не мог с этим поделать. Он никак не мог признаться
своему народу, что он втянул его в восьмилетнюю  кровавую  войну  только
для того, чтобы спасти свой режим. Не мог он признаться  и  в  том,  что
фактически война была проиграна. Поэтому руки у него были связаны; он не
мог идти на уступки Ирану, не  огласив  полного  провала  своей  "второй
Кадисии".
   Все эти затруднительные обстоятельства были полностью устранены после
оккупации Кувейта. Для того чтобы действенно сопротивляться мощной  силе
Соединенных Штатов и  их  лакеев,  доказывал  Саддам,  Ирак  должен  был
освободиться от всяких других препятствий, даже кое-что за это заплатив.
   14 августа  Саддам  передал  послание  президенту  Ирана  Али  Акбару
Хашеми-Рафсанджани,  предлагая,  чтобы  две   страны   приняли   условия
Алжирского соглашения 1975 года, согласились на обмен  военнопленными  и
вывели  свои  войска  из  соответствующих   оккупированных   территорий.
Удивленный Рафсанджани немедленно воспользовался этой возможностью, и 18
августа начался обмен военнопленными.
   Принимая  во  внимание  унизительные  обстоятельства,   при   которых
Алжирское соглашение было заключено, и тот  факт,  что  отказ  от  этого
соглашения был основным требованием Ирака к Ирану после  вторжения  1980
года,  мирные  предложения  Хусейна  были  ошеломляющими.  В  письме   к
Рафсанджани всего за три дня до вторжения в Кувейт он все еще настаивал,
что  суверенитет  над  Шатт-эль-Арабом  должен  "принадлежать  Ираку  по
законному историческому праву".
   И снова  Иран  оказался  решающим  фактором  в  политической  карьере
Саддама. В 1975 году он загнал  себя  в  угол  и  поэтому  был  вынужден
сделать самую крупную уступку в своей  карьере  с  тем,  чтобы  получить
жизненно важную передышку для решения серьезнейшей курдской проблемы.  В
1980 году, когда доброе расположение Тегерана  нельзя  было  купить,  он
решил воевать, чтобы отразить непримиримую  враждебность  революционного
режима. В 1990 он вынужден был ублаготворить своего  мощного  восточного
соседа, чтобы развязать себе руки для предстоящего броска на юг.
   Усердно налаживая отношения  с  Ираном,  Саддам  оборачивался  совсем
другим ликом к прочим соседям Ирака, пытаясь  с  самого  начала  придать
кризису в Заливе "сионистский" оттенок. Связав свою кувейтскую  авантюру
с  палестинской  проблемой,  он  надеялся  изобразить  себя   защитником
панарабского дела, таким  образом  устраняя  возможную  оппозицию  своим
действиям в Кувейте в арабском мире.  Если  "возвращение  Кувейта  своей
родине"  было  первым  шагом  к  "освобождению  Иерусалима",   как   мог
какой-нибудь арабский лидер против этого возражать? Агрессор превращался
в освободителя и в героя. Обеспечивалась благодарность арабского мира  в
форме щедрых финансовых вливаний в пустую арабскую казну.
   Аннексия Кувейта, таким образом, изображалась как "цель, близкая всем
арабам, при помощи которой мы всесторонне, навечно  и  коренным  образом
исправим то, что колониализм навязал нашей стране".  Как  только  первые
американские подразделения прибыли в Саудовскую  Аравию,  Саддам  быстро
выдумал,  что  в  конфликте  участвует  Израиль.  Он  доказывал,  что  в
королевстве размещены израильские летчики и  войска  и  что  Соединенные
Штаты и Израиль "поделили  между  собой  агрессивные  акции".  По  этому
плану, доказывал он, "Израиль перекрасил  свои  самолеты  и  снабдил  их
американскими опознавательными знаками. Некоторым  из  летчиков  заранее
дали американские имена и удостоверения личности, чтобы избежать прямого
военного выступления Ирака против Израиля".
   - Однако, - предупреждал Хусейн, - Ирак бдителен, и  его  не  обманут
американские знаки на сионистских истребителях... На враждебные действия
Израиля он ответит тем же. Обвинения Израилю и непрерывные угрозы в  его
адрес стали постоянной темой в заявлениях Саддама  на  протяжении  всего
кризиса.
   12  августа,  в  первом  официальном  провозглашении  своей   "мирной
инициативы",  Саддам  изложил  свой  оптимальный   сценарий   разрешения
кризиса. Он связал кувейтский вопрос с палестинской проблемой, предложив
всеобъемлющее решение для "всех аспектов, связанных с оккупацией  или  с
тем, что называется оккупацией" во всем регионе. По  его  мнению,  такое
решение должно было  включать  "немедленное  и  безоговорочное  удаление
Израиля с  оккупированных  арабских  территорий  в  Палестине,  Сирии  и
Ливане, уход Сирии из Ливана и взаимный вывод войск Ирака  и  Ирана".  И
только после того, как  все  эти  проблемы  будут  решены,  можно  будет
достигнуть "соглашения о ситуации  в  Кувейте",  "принимая  во  внимание
исторические права Ирака на  эту  землю  и  выбор  кувейтского  народа".
Материальные интересы Ирака стали всего лишь частью великого  морального
крестового похода, предпринятого Саддамом от имени всего арабского мира.
   Если бы это предложение было принято, а тем более выполнено,  оно  бы
являло собой блестящее  достижение  Саддама.  Одним  махом  он  стал  бы
архитектором нового порядка на Ближнем Востоке и защитником палестинцев,
разрубил бы тугой узел на  иранском  фронте,  свел  бы  на  нет  15  лет
сирийских усилий в Ливане и стал бы бесспорным  всеарабским  лидером,  а
арабский  мир,  особенно  богатые