расширения  партийной
милиции,  Народной  армии.  Учрежденная  в  конце   1950-х   годов   как
полувоенная  организация,   милиция   (называемая   тогда   Национальной
гвардией) сыграла ключевую роль в свержении Касема и в поддержке первого
баасистского режима. В конце 1960-х гг. она была реорганизована Саддамом
Хусейном  в  часть  созданного  им   аппарата   безопасности.   Хотя   и
преобразованная в более упорядоченную военную силу  с  середины  1970-х,
Народная армия  никогда  не  подчинялась  вооруженным  силам.  Она  была
основной помощницей  партии  в  деле  сплочения  масс  вокруг  режима  и
подавления действительной  и  потенциальной  оппозиции.  Народная  армия
имеет собственную систему набора и обучения, членам милиции  старательно
внушаются определенные идеи в ходе ежегодного двухмесячного курса учебы.
Чтобы привлечь в милицию добровольцев, работодатели получают от  властей
возмещение за утечку работников, а студенты освобождаются от занятий.
   Не прошло и года после того как Саддам  захватил  абсолютную  власть,
как Народная армия выросла более чем  вдвое:  со  100  000  до  250  000
человек. Во время ирано-иракской войны  она  стала  внушительной  силой,
численностью около миллиона человек, использующей тяжелые  вооружения  и
участвующей в некоторых военных операциях. Но Народная  армия  вовсе  не
сравнялась с регулярной армией, превосходящей ее и по вооружению,  и  по
квалификации. И все же, отобрав у  последней  монополию  над  средствами
насилия  в  государстве,  она  максимально  гарантировала   режиму   его
безопасность.
   Таким образом, благодаря постоянным усилиям, Хусейн создал  послушное
и глубоко политизированное военное руководство, тщательно "просеянное" и
продвигаемое по лестнице чинов на основе личной верности и родства, а не
профессионального  опыта.  Стало  быть,  когда  в  сентябре  1980   года
разразилась ирано-иракская война, военные оказались не храбрее политиков
и не возражали ни против  бессмысленной  стратегии  Хусейна,  ни  против
самого хода военных операций.
   Впервые  недовольство  армии  суперцентрализованным   контролем   над
боевыми действиями проявилось летом 1982 года, когда  Ирак  уже  защищал
свою собственную территорию против массированных атак  Ирана.  Хотя  эта
слабая критика не означала  сколько-нибудь  организованной  оппозиции  в
армейских рядах, Хусейн не стал рисковать. Около 300  офицеров  высокого
ранга были казнены вместе с небольшим числом партийных деятелей;  многие
были уволены. Говорили,  что  Хусейн  лично  казнил  офицера,  отдавшего
приказ о тактическом отступлении. Рассказывали, что несчастного  офицера
бросили  перед  верховным  главнокомандующим,  а  тот  спокойно  вытащил
пистолет и выстрелил ему в голову. Слухи об этом  решительном  поступке,
происшедшем примерно тогда же, когда,  по  слухам,  Хусейн  убил  своего
министра здравоохранения, стали для  военных  недвусмысленным  сигналом.
Несогласие было равносильно самоубийству.
   Но Саддам отлично понимал, что опора  исключительно  на  один  террор
может деморализовать военных и  подорвать  успешное  продолжение  войны,
поэтому  он  попытался  завоевать  сердца  офицерского   корпуса   рядом
приманок. В награду за профессиональную компетентность он лично раздавал
военным многочисленные медали и награды. Те, кто  отличился  в  битве  и
завоевал три медали, становились членами почетного "клуба друзей Саддама
Хусейна". Это престижное членство  включало  многие  материальные  блага
кроме   обширного   земельного   участка,   который   даровался   любому
награжденному.
   Чтобы  продемонстрировать  свое  единство  с  вооруженными  силами  и
подчеркнуть свое активное  участие  в  военных  операциях,  Саддам  стал
регулярно ездить на фронт, и такие поездки  всячески  прославлялись.  Со
своей  стороны,  средства  массовой  информации  стали  уделять  большее
внимание  военному  руководству,  и   создавалась   видимость   принятия
коллегиальных решений высшего командования и политического руководства.
   Этот брак по расчету между Саддамом и его генералами  продолжался  до
1986 года, когда он был  омрачен  впечатляющей  серией  иранских  побед.
Публичный характер неудач Ирака - особенно  падение  полуострова  Фао  в
феврале 1986 года, где Ирак потерял 10 000 солдат за одну неделю, и  эту
потерю не удалось компенсировать взятием иранского города Мехрана четыре
месяца спустя - привел  к  взаимным  обвинениям  между  Саддамом  и  его
ведущими генералами. Впервые за всю свою  карьеру  Саддам  столкнулся  с
чем-то напоминающим открытый мятеж. Когда иранская армия стояла у  ворот
Басры, военное руководство сделало попытку  заставить  Хусейна  выиграть
войну, вопреки его политическим расчетам. Они не требовали  политической
власти. Они не попытались сместить лидера, который разделял, запугивал и
уничтожал их почти два десятилетия. Они хотели только свободы  действия,
дабы  воевать  так,  как  они  считали   нужным,   и   при   минимальном
вмешательстве политических властей.
   Может быть, самой яркой  иллюстрацией  этого  "мятежного"  настроения
является часто повторяемый рассказ о стычке Хусейна зимой 1986  года  со
своим родственником и тестем сына,  генералом  Махером  Абдель  Рашидом.
Согласно этому рассказу, Рашиду приказано было явиться  в  Багдад  после
того, как ему не удалось вытеснить иранские войска с полуострова Фао,  и
он откровенно признался в  интервью  кувейтской  прессе,  что  потери  с
иракской стороны были тяжелыми. Хорошо понимая, что означал этот приказ,
офицеры Рашида передали Хусейну предупреждение, что они  оставят  фронт,
если что-нибудь  случится  с  их  командующим.  Прибыв  в  президентский
дворец, Рашид получил награду от расплывшегося в улыбке Хусейна, который
отложил свою месть до более подходящего момента.
   Непреклонная решимость офицеров противостоять Саддаму спасла Ирак  от
катастрофы. Под угрозой военного поражения Хусейн нехотя  уступил  своим
генералам (хотя немедленно многих уволил). Его уступка привела  к  серии
военных  успехов  Ирака,  что  закончилось  Тегеранским  соглашением   о
прекращении огня после восьми лет войны.
   Все же, в ретроспективе, можно увидеть,  что,  по  всей  вероятности,
генералы упустили возможность разделаться с Хусейном  в  один  из  самых
неудачных  моментов  его  карьеры.  Не  факт,  что  им  бы  удалось  его
свергнуть; но это  был  их  лучший  шанс  за  двадцать  предыдущих  лет.
Вынужденный уступить, Хусейн быстро принялся  пожинать  плоды  победы  и
стирать  все  следы   своей   "нерешительности".   Победы   Ирака   были
представлены как еще один результат его великого руководства, тогда  как
те, кто на самом деле добились успеха, прежде всего  -  генералы  Абдель
Рашид  и  Фахри,  исчезли  с  горизонта,   а   возможно,   были   просто
ликвидированы.
   С  концом  ирано-иракской  войны  летом  1988  года  отношения  между
Хусейном и армией вступили в новую стадию. Общее в армии мнение военных,
что если избегать всякого намека на политическую деятельность,  то  есть
надежда  уцелеть  при  режиме  Саддама,  была   подорвана   репрессиями,
направленными против героев войны с Ираном. И  все  же  уступки  Хусейна
военным во время войны доказали, что даже он способен порою дрогнуть.
   По мере укрепления тоталитарного  режима  Саддам  Хусейн  все  больше
превращался в современного "эмира", для которого единовластие -  главная
ценность. Охрана диктатора  состояла  из  девяти  полков.  Рядом  с  ним
постоянно находились двадцать пять человек. Когда Саддам Хусейн  покидал
свой дворец, то предварительно выезжало несколько машин-"ловушек", чтобы
дезориентировать возможных террористов.
   Рассказывали, что Хусейн никогда не проводит в одном здании две  ночи
подряд. Над его дворцом,  занимающим  целый  квартал,  запрещены  полеты
самолетов. Во дворце соблюдается неизменный ритуал. С 5 часов до 6 часов
10 минут президент в бедуинском одеянии прогуливается по саду. Когда  он
возвращается  с  прогулки,  вертолет  доставляет  ему  завтрак:  бутылку
верблюжьего молока, надоенного  в  стаде  из  двухсот  белых  верблюдов,
подаренных ему саудовским королем Фахдом. В  6  часов  55  минут  Саддам
Хусейн надевает бронежилет и отправляется в свой кабинет во дворце.  Там
он запирается и может  работать  с  бумагами  по  десять  часов  подряд.
Вечером в десять часов он обычно проводит совещания.
   Бывший телохранитель диктатора, чудом бежавший в сентябре 1990 года в
Турцию и фигурирующий в европейских средствах  массовой  информации  под
псевдонимом Карим, рассказывал  о  нравах,  царящих  при  дворе  Саддама
Хусейна.
   Однажды он посетил штаб-квартиру багдадской охранки. В конце коридора
были камеры для арестантов:
   "Я  увидел  девушку  всю  в  грязи  и  во  вшах,  на  шестом   месяце
беременности,  запертую  в  узкой  камере  без  окна  и  освещения.  Она
молилась.  Ее  отец  был  политическим  оппозиционером.  Ее   насиловали
тюремщики, а по пятницам, в свой выходной, ее забирали офицеры, отмывали
и забавлялись. Ей было 17 лет".
   В другом помещении тюрьмы он увидел бассейн,  окруженный  оградой  из
кованого железа. Карим рассказывает:
   "Над  заполнявшей  его  прозрачной  жидкостью  стоял  пар.  Это  была
кислота. Я увидел  останки,  плавающие  на  поверхности.  Сопровождающий
офицер сказал: "Этого растворили  два  часа  назад".  Он  объяснил,  что
сначала в кислоту погружали руки и  ноги  приговоренного,  а  потом  уже
бросали его целиком в бассейн".
   Карим рассказывал, что по мере того  как  он  знакомился  с  изнанкой
режима, им все более овладевала навязчивая идея убить  Саддама  Хусейна.
Однажды он дежурил перед палаткой диктатора,  установленной  в  пустыне.
Когда Саддам  вышел  из  нее  рано  утром  в  бедуинском  наряде  и  без
бронежилета, Карим стиснул свой автомат. "Это было 28 мая 1988 года в  7
часов утра. Саддам стоял передо мной совершенно  беззащитный.  Но  я  не
решился и очень об этом жалею".
   Репрессивная система, созданная диктатором,  наверное,  может  давать
сбои.  Но  главные  его  орудия  власти  -  партия  Баас  и  ее   служба
безопасности - эффективны и безжалостны. Годы, прошедшие после  войны  в
Заливе, свидетельствуют, что власть Саддама Хусейна прочна и незыблема.

Глава десятая
На прицеле - Кувейт

   Для аятоллы Хомейни прекращение войны с Ираком было равносильно кубку
с ядом. Но для Саддама Хусейна это был кубок с эликсиром жизни. В  итоге
он сумел  целым  и  почти  невредимым  выйти  из  восьмилетней  войны  с
фанатичным врагом, открыто требовавшим его  головы.  Иран  был  серьезно
ослаблен. Военный же потенциал Ирака стал более мощным, чем до войны.  В
Тегеране власти готовились к  усилению  социального  недовольства,  хоть
как-то сдерживающегося в годы войны. В Багдаде миллионы людей  танцевали
на улицах и славили вождя.
   Между тем, всевластию Саддама Хусейна вновь возникла угроза. В  среде
иракских офицеров зрел заговор. На январь 1989 года был намечен  военный
парад в честь победы, но диктатор все  время  его  откладывал,  опасаясь
покушения. За 25 дней до парада он приказал запереть всю бронетехнику на
стоянках. Машины были пронумерованы, с орудий  сняты  ударники.  В  день
парада вдоль  всей  трассы  были  установлены  заслоны.  Саддам  Хусейн,
стоящий на трибуне, был  облачен  в  бронежилет  и  меховую  шапку,  под
которой находилась каска из твердого пластика.
   Когда начался парад, к колонне бронетехники пристроился танк  Т-72  с
заряженной  пушкой.  Внутри  сидели  семь  человек  с  гранатометами   и
гранатами.  Танк  сумел  миновать  заслоны.  Да  президентской   трибуны
оставалось всего пятьдесят метров, однако надо было подойти ближе, чтобы
попасть наверняка, На  военной  базе  за  городом  одиннадцать  офицеров
ожидали сигнала, чтобы двинуть войска и захватить власть.
   - Что это за машина без номера? - закричал вдруг  в  свой  передатчик
один из офицеров-телохранителей. Танк был окружен несколькими  десятками
телохранителей    Хусейна.    Вскоре    были    казнены     девятнадцать
офицеров-заговорщиков.
   Что ж, у Хусейна не было иллюзий, он понимал,  что  после  праздников
наступит похмелье, что счет ему со стороны военных будет предъявлен.  Он
знал,  что  даже  в  самом  репрессивном  полицейском  государстве  есть
пределы, до которых люди в  силах  выносить  лишения.  Иранской  угрозы,
основного фактора, цементирующего  иракское  общество  во  время  войны,
больше не  существовало.  Требовалось  новое  эффективное  средство  для
поддержания всеобщего энтузиазма и любви  к  Саддаму.  Он  понимал,  что
война, может быть, и закончилась, но внутренняя битва за сердца  иракцев
только  начинается.  Стратегия  Хусейна  в  его  дальнейшей  борьбе   за
политическое выживание с головой выдает его  сугубо  корыстный  интерес.
Если бы он представил своим подданным трезвый анализ ситуации,  объяснил
последствия  прекращения  войны  и   призвал   к   всенародному   усилию
восстановить ущерб, нанесенный "безжалостными персами", тогда еще  можно
было бы надежно связать чувства народа  с  правительственной  политикой.
Вместо этого, как всегда боясь  проявить  малейшую  слабость,  он  решил
представить конец войны как  величайший  триумф  и  Ирака,  и  арабского
народа. Это, в свою очередь, породило волну всеобщих надежд на  ощутимый
рост благосостояния, чего, впрочем, Хусейн обеспечить не мог.
   Самой расточительной демонстрацией  победы  Ирака  была  внушительная
триумфальная арка, появившаяся в центре Багдада сразу  же  после  войны.
Она состоит из двух пар гигантских пересекающихся мечей, которые  держат
огромные бронзовые кулаки, закрепленные  в  бетоне.  Неудивительно,  что
чувство силы и грандиозности, воплощаемое  памятником,  было  непонятным
образом связано с  Хусейном:  кулаки,  держащие  сабли,  были  приписаны
иракскому президенту. Действительно,  если  культ  личности  Хусейна  во
время войны был превышен даже по стандартам Ближнего Востока, он  должен
был быть еще более превзойден после окончания военных  действий,  как  и
представление о месопотамском наследии  Ирака,  раздутое  до  немыслимых
размеров.
   В 1989 году Хусейн  провел  официальные  погребальные  церемонии  над
останками вавилонских царей и построил им новые гробницы. В то же  время
шло лихорадочное восстановление Вавилона. Целые секции древних руин были
разрушены до основания, чтобы  освободить  место  для  желтых  кирпичных
стен;  на  десятках  тысяч  кирпичей  была  высечена   особая   надпись,
напоминающая  грядущим  поколениям,  что  "Вавилон  Навуходоносора"  был
перестроен в эру великого вождя Саддама Хусейна. Была обещана  премия  в
полтора миллиона долларов архитектору,  который  возродит  висячие  сады
Семирамиды, одного из семи чудес света.
   Странным  образом  переменив  направление,  что  крайне   удивило   и
иракских, и иностранных обозревателей, Саддам  обратился  к  Хашимитской
монархии, которая правила Ираком до 1958 года,  стараясь  включить  свое
имя в число прочих наиболее выдающихся монархов.  Злополучная  династия,
тело последнего властителя которой неистовая  толпа  волокла  по  улицам
Багдада, внезапно приобрела законность и величавость.  Хашимиты  уже  не
объявлялись британскими лакеями и прислужниками  мирового  империализма;
вместо этого Фейсал 1, "отец-основатель" современного Ирака, восхвалялся
как  "крупный  арабский  националист",  а   монархия   характеризовалась
иракскими  официальными  лицами  как  "символ   иракского   единства   и
преемственности". Королевское кладбище, содержащее  останки  Хашимитских
королей, было обновлено на 3,2 миллиона  долларов,  а  бронзовая  статуя
Фейсала I вернулась на свой пьедестал в центре Багдада.
   По всей  вероятности,  необъяснимая  реабилитация  монархии  породила
немало  размышлений  о   том,   что   Хусейн   прокладывает   дорогу   к
восстановлению монархического правления, хочет объявить себя королем,  а
своего  старшего  сына  Удэя   готовит   в   наследники.   Этим   слухам
способствовало строительство нового дворца, который Хусейн  рассматривал
как "новое чудо света, которое затмит пирамиды",  и  его  притязания  на
кровное родство с Пророком, которое породнило бы его и с Хашимитами.
   Неясно, лелеял ли  Хусейн  такие  королевские  упования.  Если  он  и
заигрывал с идеей о создании новой династии, то, очевидно, отказался  от
этого замысла, по крайней мере, временно, осенью 1988 года, когда  Удэй,
очевидный наследник, был сослан в Швейцарию после убийства  злосчастного
дегустатора. Так или иначе, восстановив Хашимитов и  их  былую  славу  в
иракском политическом сознании  и  подразумевая,  что  он  продолжит  их
линию, Саддам ясно поставил себя над партией Баас и сбросил  свои  более
ранние образы трезвого, преданного социалиста и  аскетичного,  скромного
правителя. Они были заменены величием и  помпезностью.  Хусейн  стал  не
просто еще одним великим вождем.  Он  стал  живым  воплощением  иракской
истории - от Вавилона до правления Хашимитов.  Принятие  этого  весомого
исторического и благородного наследия, казалось, убеждало  его  народ  и
весь мир, что его правление было предопределено и  незыблемо  как  часть
вековечной цепи.
   Так же как Хусейн доказывал  принадлежность  Ирака  к  Месопотамии  с
помощью  священной  баасистской  идеи  арабского  национализма,  так  же
подчинил  он  и  другой  аспект  партийной  идеологии  -  "социализм"  -
краткосрочным соображениям политической выгоды.  Либерализация  иракской
экономики, начатая в середине 1970-х годов, значительно  шагнула  вперед
во время войны. В 1983 году  режим  благословил  приватизацию  сельского
хозяйства, и через четыре года Хусейн официально  объявил,  что  частный
сектор  будет  поощряться,  чтобы  играть,  наряду   с   государственным
сектором, важную роль в экономике. Субсидии, за  исключением  некоторых,
были отменены.
   Несмотря  на  то,  что  от  этой  политики  выиграли,   в   основном,
сверхсостоятельные бизнесмены, непрерывная доставка продуктов питания  в
Багдад во время войны была необходима Хусейну, чтобы  уберечь  население
от  последствий  конфликта.  Естественно,  Хусейн  уделял  важную   роль
частному сектору  в  послевоенном  экономическом  восстановлении  Ирака,
надеясь, что его более динамичная природа  поможет  оживить  ослабленную
экономику. Поэтому многие  государственные  корпорации  были  распроданы
частникам по очень выгодным ценам, и очень много говорилось  о  конечной
приватизации всех государственных предприятий, кроме нефтяных и военного
снабжения. Был отменен контроль над ценами  на  все  товары.  Иракцы,  у
которых  были  незаконные  счета  за  границей,  поощрялись  к  открытию
импортных деловых  счетов,  излишние  вопросы  им  не  задавались.  Была
сделана попытка привлечь  капитал  из  стран  Залива  и  иностранных,  в
основном западных, компаний, и частным предприятиям были выданы лицензии
на импорт на сумму два миллиарда долларов. Ходили слухи о  таких  далеко
идущих  экономических  идеях,   как   образование   Иракской   биржи   и
приватизация банковского сектора.
   Многим иностранным обозревателям эти меры казались более  серьезными,
чем  подобные  действия  в  прошлом,  потому  что   они   сопровождались
беспрецедентными признаками готовности к переменам со стороны Хусейна  -
ради того, чтобы  доказать  иракской  общественности,  что  конец  войны
действительно стал началом новой эпохи. В обращении к Иракской  коллеги"
адвокатов 27 ноября  1988  года,  через  три  месяца  после  прекращения
военных действий, Хусейн объявил о всеобщей амнистии политзаключенных  и
обещал учредить в Ираке демократическую  многопартийную  систему.  Через
месяц он начал распространять идею о новой конституции,  которая  введет
прямые выборы президента, допустит существование оппозиционных партий  и
свободной прессы и обеспечит роспуск Совета Революционного Командования.
Чтобы подч