тал  еще  очевидней  после
оккупации Кувейта летом 1990 года и началом войны в Заливе -  это  образ
непредсказуемого   и   коварного   диктатора,   движимого   необузданным
честолюбивым  желанием  утвердить  свое  господство  над  всем   Ближним
Востоком. С его точки  зрения,  идеология  -  это  просто  средство  для
осуществления одной и единственной цели, которая руководила им с  самого
начала его политической карьеры: достичь самого высокого поста в  стране
и оставаться там как можно дольше. Политическое  выживание  в  одной  из
самых неустойчивых политических систем региона  -  вот  какую  мечту  он
вынашивал  в  своей  неустанной  игре,  используя  любую  идеологическую
акробатику ради этой цели.
   Все  это  ясно  проявляется  в   его   манипулировании   палестинской
проблемой, одной из ключевых заповедей "арабского национализма",  делом,
якобы самым дорогим сердцу Саддама.
   - Если американцы попросят нас сначала обсудить вопрос  о  Заливе,  а
потом палестинский вопрос, - ответил  Садам  на  предложение  президента
Буша о переговорах в конце ноября 1990 года, - мы ответим, что если  для
вас самое главное - нефть, для нас самое главное - Иерусалим.
   Поскольку это касалось кризиса  в  Заливе,  подобное  заявление  было
весьма искренним, по той  единственной  причине,  что  связь  вопроса  о
Кувейте с арабо-израильской враждой была очень полезна для политического
выживания Саддама. Она предлагала ему и  возможный  путь  к  выдающемуся
положению  в  регионе,  и  достойное   прикрытие   для   сохранения   на
неопределенное время Кувейта. Настаивая, что сначала необходимо обсудить
палестинскую проблему, а потом уже  оккупацию  Кувейта,  не  давая  даже
обязательства  об  уходе  из  страны  после  решения  арабо-израильского
конфликта, он пытался выгадать для себя нужный  отрезок  времени,  чтобы
перекроить демографический состав крохотного эмирата так, что  когда,  в
конце концов, дело дойдет до обсуждения  вопроса,  мир  будет  поставлен
перед свершившимся фактом.
   Но если палестинский  вопрос  не  служил  его  личным  целям,  Саддам
относился к нему либо с отчужденным безразличием, либо с раздражительной
неприязнью. Когда палестинское движение сопротивления переживало одну из
своих величайших трагедий во время "Черного сентября" 1970 года,  Саддам
был в первых рядах противников какого-либо вмешательства Ирака в  пользу
палестинцев. Не более отзывчив к положению палестинцев он был и в другой
мрачный момент их истории - во время Ливанской войны 1982  года.  Совсем
наоборот. Он дал Израилю повод  развернуть  общее  наступление  на  ООП,
позволив группе Абу Нидаля, тогда базирующейся  в  Багдаде,  осуществить
покушение на израильского посла в Лондоне.  И  когда  Советский  Союз  в
феврале 1991 года предложил прекратить огонь  и  при  этом  палестинская
проблема не упоминалась вовсе, Саддам принял это  предложение,  так  как
ему было необходимо во что бы то ни стало закончить войну в Заливе.
   Подобным же образом, невзирая на его яростные нападки на  египетского
президента Анвара  Садата  из-за  его  сепаратного  мирного  договора  с
Израилем, когда его хваленая "вторая Кадисия" забуксовала  и  оказалось,
что Советский Союз не хочет поставить ему обещанное военное  снаряжение,
Хусейн не преминул обратиться к Садату с просьбой о военных поставках. В
последующие  годы,  когда  Египет   превратился   в   важного   военного
поставщика, Саддам неустанно старался  проложить  дорогу  к  возвращению
этой страны в основное русло арабской политики, невзирая  на  ее  мирный
договор с Израилем.
   Дружба с Египтом продолжалась и после ирано-иракской войны, когда обе
страны стали членами-основателями новой региональной организации, САС. И
все же, когда Саддам решил  вторгнуться  в  Кувейт,  он,  не  колеблясь,
обманул своего союзника президента Мубарака, несмотря на  свое  "честное
слово", что он обязуется не предпринимать  военных  действий,  пока  все
дипломатические возможности не будут исчерпаны.
   Более того, когда этого требовало его  личные  интересы,  Саддам  без
зазрения совести  искал  контактов  с  "сионистским  образованием"  или,
добиваясь  согласия  Израиля  на  постройку  иракского  нефтепровода   к
иорданскому городу-порту  Акаба,  или,  пытаясь  приобрести  израильское
высокотехнологичное военное оборудование. Интерес Саддама к контактам  с
Израилем не угас и тогда,  когда  его  личное  положение  было  временно
обеспечено - после ирано-иракской  войны,  когда  он  жаждал  "наказать"
Дамаск и сотрудничал с Израилем (тайно) в противовес сирийским интересам
в Ливане. Ярче всего его контакты с Израилем проявились в серии  встреч,
проведенных между генерал-майором Абрахамом Тамиром,  высокопоставленным
официальным лицом Израиля с 1984 по 1988 гг., и Тариком Азизом, Саадуном
Хаммади и Низаром Хамдуном. Однако, едва только в начале 1990  года  его
положение  пошатнулось,  он  снова  обрушился  на  Израиль  с  яростными
нападками, а потом и ракетами "Скад", чтобы перенацелить обвинения в его
адрес на еврейское государство. Как и  в  случае  с  Египтом,  отношение
Саддама к Израилю было чисто утилитарным.
   Не занимал Саддам более принципиальной позиции и  относительно  того,
что, возможно, является  самым  священным  атрибутом  веры  баасистов  -
единства "арабской нации". Разумеется, верно, что он  искусно  играл  на
арабском национализме в  соответствии  со  своими  меняющимися  нуждами.
Например, в феврале 1980 года, боясь революционного режима  в  Тегеране,
он провозгласил  Панарабскую  национальную  хартию  из  восьми  пунктов,
пытаясь сплотить арабский мир вокруг своего режима. В последующие восемь
лет  ирано-иракской  войны  ему  удавалось  получать  щедрую  финансовую
поддержку от арабских  стран  Залива,  представляя  свои  сугубо  личные
интересы обороной "восточного  фланга  арабского  мира".  На  протяжении
всего   кувейтского   кризиса   он   широко   использовал    стандартные
антиколониальные лозунги, обвиняя  Запад  в  том,  что  он  препятствует
возникновению  объединенного   арабского   государства   после   падения
Оттоманской империи, разрезав регион  на  множество  мелких  государств,
чтобы он оставался разделенным и слабым.
   И все же, когда в  конце  1970  года  представилась  первая  реальная
возможность исправить эту "историческую несправедливость", сделав важный
шаг к объединению "иракского  и  сирийского  регионов  арабской  нации",
Саддам бессовестно воспрепятствовал этой возможности.  В  то  время  это
просто не совпадало  с  его  планами.  Более  того,  чтобы  скрыть  свое
фактическое бездействие на  панарабском  фронте  после  середины  1970-х
годов, из-за того,  что  он  был  всецело  поглощен  укреплением  своего
положения внутри страны, Саддам постепенно сдвинул баасистское понятие о
приверженности более широкому арабскому национализма в направлении  ярко
выраженного иракского приоритета. Он доказывал, что, сосредоточившись на
своем собственном развитии, Ирак тем самым способствует арабскому  делу,
ибо "слава арабов базируется на славе Ирака".
   Не выказывал он никакого почтения и к идее арабской  солидарности.  В
его  панарабской  хартии  1980  года  он  сам   сформулировал   принцип:
"разногласия между арабскими  государствами  должны  улаживаться  мирным
путем". Через десять лет, в  своей  жажде  кувейтских  сокровищ,  Саддам
нарушил свой собственный похвальный  принцип,  вторгнувшись  в  соседний
эмират.
   Другие фундаментальные заповеди, приверженность которым  декларировал
Хусейн, соблюдались отнюдь не строго. Его социализм был ничем иным,  как
лоскутным популизмом, соединяющим строго контролируемую  государственную
экономику с  некоторой  долей  свободного  предпринимательства;  он  был
направлен к одной  цели:  прочность  и  надежность  своего  собственного
политического  положения.   По   всей   видимости,   пытаясь   сократить
общественный и экономический разрыв внутри  иракского  общества,  Саддам
успешно создал новый класс нуворишей, который  всем  обязан  был  только
ему. "Освобождение" иракской женщины, чем Хусейн особенно гордился, тоже
носило прагматический характер. Если  он  считал,  что  расширение  прав
женщин может запятнать его режим, то мгновенно отступал, что ярче  всего
иллюстрирует закон 1990 года, позволяющий мужчинам в семье  безнаказанно
убивать своих родственниц-женщин за "не правильное поведение".  Наконец,
приверженность Баас светскому,  модернизированному  обществу  все  время
приносилась в жертву собственной безопасности. Когда муллы в Тегеране  в
1979 году затребовали его голову, Саддам быстро  освободился  от  своего
давнего  стойкого  секуляризма,  облачившись   в   мантию   религиозного
благочестия. Это преображение никогда не было более явным, чем во  время
кувейтского кризиса и  последовавшей  войны,  когда  Саддам  использовал
яростное религиозное красноречие, которое,  как  он  полагал,  могло  бы
принести ему уважение аятоллы Хомейни.
   Подчинение проводимой политике самосохранения было также  очевидно  в
подходе Саддама и к другим сторонам как внутренних, так и  международных
дел Ирака. К примеру, его глубокая тревога относительно  консолидации  в
условиях растущего напряжения внутри страны и возрастающей  враждебности
Ирана заставила его пойти на далеко идущие уступки курдскому меньшинству
в Мартовском манифесте 1970 года. Через пять лет, загнав себя в угол, он
пошел на одну из самых важных, самых унизительных международных  уступок
за всю свою карьеру, заключив в марте 1975  года  Алжирское  соглашение,
которое  включало  значительные  территориальные  потери  и   фактически
признавало гегемонию Ирана в Заливе.
   И все же оба эти соглашения,  как  и  многие  другие,  менее  важные,
достигнутые  на  протяжении  политической  карьеры  Саддама,  не  стоили
бумаги, на которой они были написаны, как только исчезала причина для их
заключения.  Для  Саддама  в  политических  ситуациях  не  было   ничего
постоянного:  все  преходяще  и  подчинено  конечной   корыстной   цели.
Преследуя эту цель, он полагался на уникальную смесь своих  способностей
-   маниакальной    осторожности,    бесконечного    терпения,    цепкой
настойчивости,  выдающегося  искусства  манипулирования   и   абсолютной
безжалостности; он был непреклонен в том, чтобы помешать любому фактору,
чреватому опасностью для его власти, будь то иракская армия,  внутренние
расколы, внешние враги.
   Применение грубой силы для достижения внутренних и внешних целей было
основным отличительным  признаком  политического  почерка  Саддама.  Так
было, начиная с его первого важного партийного  поручения  -  участия  в
неудачном покушении на Касема - и до жутких чисток 1979 года;  затем  он
сформировал и взял под контроль  огромный  аппарат  безопасности,  затем
подверг иракских курдов массовой газовой атаке, потом вторгся в Иран и в
Кувейт  и  зверски  подавил  шиитскую  оппозицию  его  правлению   после
окончания войны в  Заливе.  Однако  это  чрезмерное  использование  силы
никогда не  проводилось  поспешно  или  бесконтрольно.  При  всей  своей
кровожадности, Саддам на протяжении своего непреклонного  продвижения  к
президентскому дворцу доказал, насколько  он  коварен  и  расчетлив.  Он
охотно  делил  власть  с  президентом  Бакром,  оставаясь  в  тени   под
официальной вывеской "господина заместителя" больше десяти лет до  того,
как почувствовал себя достаточно уверенным и отодвинул в сторону  своего
патрона. Поначалу он позволил своим  политическим  противникам  временно
подняться наверх, чтобы устранить более опасных врагов. Его осторожность
и продуманные махинации доказывают, что он не столько  entant  terrible,
сколько  безжалостный  тиран,  готовый  использовать   любые   средства,
имеющиеся в его распоряжении, чтобы только уцелеть и выжить.
   Даже два самых опасных решения в его жизни - вторжения  в  Иран  и  в
Кувейт - не были приняты под влиянием момента.  В  обоих  случаях  война
была не свободным выбором Хусейна, но скорее последним отчаянным жестом,
предпринятым  только  после  того,  как  были  исчерпаны  все  остальные
средства. В обоих случаях само решение использовать  военную  силу  было
принято совсем незадолго до начала военных действий. Иранская кампания -
исключительно рискованный шаг - имела целью  сдерживание  фанатичного  и
бескомпромиссного  врага,  который  открыто  требовал   крови   Хусейна.
Оккупация Кувейта - по  мнению  иракского  лидера,  сравнительно  мелкая
операция - была направлена на обретение финансовых ресурсов, от  которых
зависело его политическое будущее.
   Хотя эти решения, безусловно, привели к  серьезным  просчетам,  ясно,
что Хусейн, вероятно, является самым могущественным правителем Ирака  за
последние  пятьдесят  лет.  Сосредоточив  в   своих   руках   невиданную
политическую власть, он диктаторски правил одной из наименее управляемых
политических систем на Ближнем Востоке, преобразовав  ее  из  "обычного"
авторитарного режима третьего  мира  в  более  современное  тоталитарное
государство. Не менее важно, что он превратил Ирак в  военного  гиганта,
намного сильнее своих соседей. И, что самое важное с его  точки  зрения,
Саддаму удалось удержать бразды правления на протяжении более  чем  двух
десятилетий: сначала  в  качестве  фактического  лидера  при  президенте
Бакре,  а  потом  в  качестве  абсолютного  властелина.  Этим   не   мог
похвастаться ни один иракский правитель в современной истории.
   И все же, при всех своих кровавых методах и гибкой идеологии,  Саддам
во многом стал пленником своего собственного успеха. Как и многие тираны
до него, он постепенно загнал себя в такое положение  внутри  страны,  в
регионе и во всем мире, которое требовало постоянного повышения  ставок,
чтобы выжить. Всякая власть порождает  страх  потерять  ее.  В  иракской
политике, для которой  характерно  насилие,  надо  либо  подчинить  себе
систему, либо она тебя сожрет.

Глава тринадцатая
Конфронтация продолжается

   По мере того как уходила в историю отгремевшая  в  Заливе  война,  во
многих странах все чаще задавались вопросом - был ли это успех  мирового
сообщества?
   Директор   лондонского   Международного   института    стратегических
исследований Ф. Гейсбург говорил, что прежде всего  следует  уточнить  -
что принимать за успех? Если целью войны считать  освобождение  Кувейта,
то она  достигнута.  Однако,  если  союзники  по  антииракской  коалиции
ставили задачу ликвидировать военную угрозу со стороны  Саддама  Хусейна
странам региона,  то  говорить  об  успехе  невозможно.  Недаром  многие
считали, что следовало "добить зверя в его логове". Руководитель "Бури в
пустыне", американский генерал Шварцкопф заявил весной 1991 года:
   - Мы выполнили свою задачу, но я разочарован.
   Он считал, что  войну  следовало  продолжать  до  полной  капитуляции
"багдадского вора". Вскоре генерала с почестями "ушли" в отставку.
   По мнению профессора Нью-Йоркского университета А.  Янова,  президент
Буш, призывавший иракский народ к борьбе против диктатора,  бросил  этот
народ безоружным перед всей мощью Саддама Хусейна, и  тот  вскоре  после
войны в Заливе развернул широкие карательные операции против повстанцев.
Да, если бы США направили войска на Багдад и свергли Хусейна, шум был бы
большой. Но ведь  союзные  войска  во  время  второй  мировой  войны  не
остановились  у  границ  Германии.  А  сейчас  американцам  не   хватило
дальновидности. Технически война была проведена безупречно. Но  в  итоге
блистательно выигранное сражение превратилось в весьма сомнительный мир.
   Однако США, составляющие ядро антииракской коалиции,  действовали  на
основе собственной доктрины  политического  реализма,  согласно  которой
роль мирового  сообщества  состоит  в  том,  чтобы  наказать  агрессора.
Возникла кризисная ситуация, сообщество  ее  ликвидировало  и  отошло  в
сторону, не вмешиваясь во внутренние дела. К тому же не следовало делать
из Саддама Хусейна мученика - это Белый дом отчетливо  понимал.  Но  США
считали, что диктатор будет свергнут в результате  внутреннего  военного
переворота. Увы, надежды эти не оправдались.
   Вскоре стало ясно, что Саддам Хусейн сумел  сохранить  немалую  часть
своего военного потенциала. В середине 1992  года  президенту  Бушу  был
направлен доклад  ЦРУ,  в  котором  говорилось,  что  иракский  диктатор
уверенно  возрождает  свою  мощь  и  в  течение  нескольких  лет  сможет
восстановить   потенциал   по   созданию   ядерного,    химического    и
бактериологического оружия.
   В январе 1992 года в обращении к нации в  связи  с  годовщиной  войны
Саддам Хусейн заявил,  что  война  не  только  не  была  проиграна,  но,
наоборот, в битве против  объединенной  коалиции  Ирак  одержал  победу.
Саддам вновь ожил. Усиливался его культ личности. Вновь зазвучали угрозы
в адрес Кувейта и Саудовской Аравии. Недаром в Пентагоне операцию  "Буря
в пустыне" уже почти официально рассматривали как незавершенную.  Опрос,
проведенный в США в начале 1992 года, дал следующий результат: две трети
опрошенных  высказались  за  нанесение  нового  удара  по  Ираку,  а  67
процентов заявили, что войну в  Заливе,  которая  отгремела  год  назад,
следовало продолжать до полного уничтожения диктаторского режима.
   Верный  себе,  Саддам  Хусейн  повел  массированную  пропагандистскую
кампанию  внутри  страны  и  за  рубежом,  главное  содержание   которой
сводилось к тому, что иракский президент намного "переживет"  президента
американского.  Тогда  внимание  Белого  дома  обратилось   к   иракской
оппозиции в эмиграции, где ведущую роль  играли  две  группировки.  Одна
концентрировалась вокруг бывшего представителя Ирака в ООН Салаха  Омара
ат-Тикрити и находилась в  Англии.  Другую  возглавлял  генерал  Мустафа
Хасан ан-Накыб, в прошлом начальник генштаба иракской армии, проживающий
в Сирии. Американцы сделали ставку на ат-Тикрити.  Был  разработан  план
операции по свержению диктатора. Ат-Тикрити сумел убедить американцев  в
том, что в случае свержения Хусейна будет  сформировано  демократическое
правительство. Однако вскоре выяснилось, что  у  оппозиции  нет  никакой
реальной опоры внутри страны.
   Тогда же в Ираке вспыхнули два стихийных восстания: на юге -  шиитов,
на севере - курдов.
   Казалось, Ирак расползается по швам. Однако Саддаму  Хусейну  удалось
справиться с волнениями, которые были жестоко подавлены.
   Война в Заливе отнюдь не положила конец ядерным амбициям Хусейна, как
на то рассчитывали союзники. Вновь начали действовать подпольные фабрики
и лаборатории. По некоторым данным, иракскому диктатору  удалось  скрыть
не менее двадцати установок,  способных  производить  обогащенный  уран.
По-прежнему на военную  машину  Ирака  работали  специалисты  из  разных
стран. После принятия Советом Безопасности ООН резолюции,  требующей  от
Ирака  уничтожения  всего  оружия  массового  поражения  и   прекращения
реализации  ядерных  программ,  из  Ирака   контрабандным   путем   были
переправлены   в   Алжир   часть   урана   и   командированы   некоторые
ученые-ядерщики.  Более  10  тонн  необогащенного  урана  переправили  в
соседнюю Иорданию. Западные  спецслужбы  опасались,  что  Ирак  и  Алжир
сформировали "ядерную ось" для того, чтобы создать первую атомную  бомбу
в исламском мире.
   По данным Международного агентства по  атомной  энергии  (МАГАТЭ),  в
Ираке имелись тайные мобильные установки по  обогащению  урана,  которые
невозможно обнаружить даже при помощи спутников-шпионов,  поскольку  они
ежедневно  перемещались  с  места  на   место.   Для   закупки   нужного
оборудования  использовалось  и  личное   состояние   Саддама,   которое
оценивалось в 30 миллиардов долларов. Багдадские коммивояжеры,  действуя
через сеть посредников и подставных фирм, скупали в Западной  Европе  по
бросовым ценам оружие стран бывшего Варшавского Договора.
   Выйти  из