ь, Саддам приспособился к своему положению  умело
и быстро. Он был в достаточной степени реалистом,  чтобы  понимать,  что
удержание своей позиции, не говоря уж  о  продвижении  к  президентскому
дворцу, будет дорогой опасной и извилистой. В то же время он был уверен,
что обладает необходимыми качествами для этого рискованного путешествия:
величайшей осторожностью, бесконечным терпением, крайней  расчетливостью
и абсолютной безжалостностью. Яркой  иллюстрацией  осторожности  Саддама
можно считать тот как будто бы необъяснимый факт, что о  его  назначении
на пост заместителя председателя СРК было объявлено только в ноябре 1969
года, более чем через год после того, как он на  самом  деле  занял  это
место.  Саддам  позже  объяснял  это  решение  чисто   альтруистическими
причинами. По его собственным словам, он с самого начала  удивил  Бакра,
отказавшись от какого-либо поста в исполнительной власти. Так как Саддам
считал,  что  потеря  власти  Баас  в  1963   году   стала   результатом
необузданных личных амбиций, он подумал, что  будет  лучше,  если  после
"революции  1968   года"   он   покинет   свой   высокий   пост,   чтобы
продемонстрировать  скромность  и  партийную  дисциплину.  Причина,   по
которой он,  в  конце  концов,  согласился  выполнить  просьбу  Бакра  и
остаться у штурвала, заключалась будто бы в том, что он понял:  откажись
он от власти - и будущее партии будет в опасности, ведь уже  летом  1968
года он раскрыл заговоры против аль-Бакра и понял, что Хардан  стремится
подорвать положение президента.
   Кто  не  заявит  публично,  что  жертвует  личными   амбициями   ради
национальных интересов? Но даже если скромность  не  является  одним  из
самых очевидных достоинств Саддама, его  объяснение  ясно  отражает  его
крайнюю осмотрительность, вызванную недоверием к окружающим и постоянным
страхом заговоров. Эксперты по  иракской  политике  объясняют  очевидную
скромность и недальновидность  Саддама  (оставшись  не  на  публике,  он
рисковал стать относительно забытым) его опасениями, что успех революции
Баас был далеко не бесспорным.  Оставаясь  за  сценой,  утверждали  они,
Саддам,  по  всей  вероятности,  надеялся  обезопасить  себя  на  случай
пагубных последствий, на случай, если бы партия лишилась власти.
   Действительно,  он  боялся,  но   вовсе   не   народного   восстания.
Исторический  опыт  Ирака  показывал,  что,  учитывая   общественную   и
религиозную раздробленность страны, изменения режима  осуществлялись  не
народными  мятежами,  но  военными  переворотами.  Впрочем,  навряд   ли
сокрытие  от   общественности   официального   статуса   Саддама   могло
гарантировать  ему  шанс  на  выживание,  так  как  его   действительное
положение было полностью известно и в партии, и в армии. Все,  кто  имел
какое-либо влияние, знали, что Бакр и Хусейн -  дуэт.  Если  бы  первого
смел какой-либо путч, второй сгинул бы вместе с ним.
   Следовательно,  проявление  скромности  со   стороны   Саддама   было
адресовано  политическому  и   военному   руководству   партии,   а   не
общественности. Он очень хорошо понимал, что каким  бы  высоким  ни  был
пост заместителя председателя, он не давал ему возможности противостоять
коалиции баасистских офицеров  -  Хардана,  Аммаша,  Гайдана  и  Шихаба.
Правда, эту коалицию раздирала зависть и вражда. Впрочем, не все четверо
были настроены к Саддаму враждебно. Шихаб,  например,  очень  дружил  со
своим земляком из Тикрита, и именно Саддам уговорил его (после  длинного
разговора) присоединиться к заговору в  июле  1968  года.  Но  с  учетом
положения Хардана и Аммаша Саддам видел в них потенциальных  соперников,
которых рано или поздно придется ликвидировать. Но поскольку вначале его
положение было слабее, чем у них, он избегал прямого противостояния,  и,
укрывшись   за   личиной    скромности,    старательно    пестовал    их
самоуверенность. Смиренный Саддам, лично не претендующий на национальное
лидерство, намеревался усыпить бдительность офицеров  и  заманить  их  в
ловушку. Но прежде чем его положение стало  достаточно  надежным,  чтобы
выступить против своих товарищей,  Саддам  столкнулся  с  более  срочной
задачей - укрепить вновь обретенные партией рычаги власти.
   Захват власти Баас не был демократической революцией. Партия пришла к
власти не по требованию  народа.  На  самом  деле,  отношение  народа  к
"Июльской  революции"  колебалось  от  глубокой   тревоги   до   полного
безразличия. Зверские расправы Баас в 1963 году все еще  жили  в  памяти
народа  и  вспоминались  с  ужасом  и   молчаливой,   глубоко   засевшей
ненавистью. Июльская революция 1968 года произошла так быстро, что  едва
ли  коснулась  повседневной  жизни  обычных  иракцев.  За  десять   лет,
предшествовавших  "революции",  они  привыкли  к   армейским   офицерам,
сменяющим друг друга в президентском дворце. Не удивительно, что сначала
на заговор баасистов смотрели так же, как на  бесконечный  ряд  подобных
заговоров. Руководство Баас было в основном незнакомо иракскому  народу;
тогда как некоторые офицеры  обладали  лишь  региональной  известностью,
единственным лицом, которое знали все, был Бакр. Из простого люда партию
мало кто поддерживал. По  оценкам  Баас,  в  1968  году  в  партии  было
приблизительно 5 000 полноправных членов,  и  даже  эта  скромная  цифра
кажется  завышенной.  Действительная  численность  Баас  в  это   время,
очевидно,  составляла  не  более  половины  их  собственного   подсчета.
Социальная база партии явно была незначительной.  Хотя  в  Ираке  шиитов
было приблизительно 60 процентов, а суннитов - 20, к  концу  60-х  годов
Баас фактически стала партией суннитов. Историческое наследие суннитской
Оттоманской  империи,  социальная   раздробленность   и   географические
препятствия   помешали   шиитам   объединиться   и   стать   эффективной
политической силой. Впрочем, нескольким шиитам удалось добиться высокого
положения (например, Саадуну Хаммади, который в 1969 году стал министром
нефти и полезных ископаемых). В высшем эшелоне партии  шиитов  не  было,
там господствовал  так  называемый  "суннитский  треугольник"  (основная
концентрация суннитов в Ираке), расположенный  между  Багдадом  на  юге,
Мосулом на севере и Рутбой на  востоке,  около  иорданской  и  сирийской
границы. Основной стержень лидерства  был  еще  уже  и,  вообще  говоря,
состоял из армейских офицеров из Тикрита, откуда  был  родом  и  Саддам.
Возвышение уроженцев Тикрита, сыгравшее решающую роль в  личной  карьере
Саддама, можно объяснить обнищанием города в начале XX  в.,  заставившим
многих его обитателей перебраться в Багдад и  другие  крупные  города  в
поисках  пропитания.  Многие  из   уехавших   пробились   в   бесплатную
Королевскую военную академию, начав, таким образом, военную карьеру.
   Лицом, которое открыло  двери  Академии  постоянному  потоку  молодых
тикритян, был один из весьма влиятельных арабских националистов в  Ираке
30-х годов - Маулуд Муклис. Рожденный от тикритского отца, он участвовал
в "Арабском восстании" против турок во время первой мировой войны,  став
доверенным лицом  короля  Фейсала  I  и  вице-председателем  Сената  при
монархии. До своей смерти в 50-х  годах  он  использовал  всю  власть  и
влияние, чтобы продвинуть молодых тикритян в армии и полиции, а также на
правительственные посты. Эту практику позже  повторяли  и  его  протеже,
которые раздавали родственникам и  уроженцам  своего  города  военные  и
политические должности, что является обычной традицией в ближневосточных
сообществах, где, прежде всего, ценятся семейные связи и место рождения.
   Поскольку социальная опора у баасистов была очень узкой, Баас никогда
не имела намерения устанавливать в Ираке либеральную демократию. В одном
из публичных заявлений Саддама  в  то  время,  четко  сформулирован  его
авторитарный  взгляд   на   политическую   систему   Ирака:   "Идеальное
революционное командование должно эффективно планировать  жизнь  страны.
Оно не должно позволить появиться любому другому, конкурирующему  с  ним
центру власти. Должно быть  одно  командование,  руководящее  отдельными
правительственными подразделениями, включая вооруженные силы".
   Поскольку у Баас почти не было опоры в народе,  подчинение  нации  ее
воле и само ее правление требовали неукоснительного  принуждения.  Массы
следовало "перевоспитать" и включить в организационный механизм  партии.
Соперников необходимо  было  уничтожить,  а  в  сердца  рядовых  иракцев
внедрить  почтение  и  страх.  Эти  задачи   полностью   соответствовали
способностям Саддама.  Они  дали  ему  идеальную  возможность  превзойти
армейских  офицеров  на  службе  партии  и,  в  свою  очередь,  укрепить
собственное положение и положение его аппарата безопасности.
   Осенью  1968  года  была  запущена  волна  жестоких  чисток,  которые
продолжались почти целый год. Операция  началась  с  удаления  всех,  не
принадлежавших к Баас, из различных правительственных учреждений.  Затем
была  подавлена  организованная   политическая   оппозиция,   арестованы
отдельные  политические  диссиденты,  жестоко  сокрушены  несколько  так
называемых "заговоров" и - наконец-то -  был  нанесен  удар  по  военной
группировке внутри партии. Саддам объявил целью очищение правительства и
общества от всех и всяческих заговорщиков. Необъявленной целью,  однако,
было расширение его контроля  в  партии  и  государственном  аппарате  и
демонстрация того, что, вне всяких сомнений,  партия  Баас  останется  у
власти.
   Эти чистки не только планировались и осуществлялись  Саддамом  в  его
должности главы службы безопасности, но  есть  некоторые  свидетельства,
что  он  проявлял  серьезный  интерес  к  их  практическому  исполнению.
Диссидент-шиит, переживший камеры пыток,  описал  леденящие  подробности
того, как Саддам  лично  убил  другого  шиитского  диссидента  по  имени
Духаил: "Он вошел в помещение, поднял Духаила и бросил  его  в  ванну  с
кислотой. А затем стоял и смотрел, пока тело полностью не растворилось".
Хотя этот эпизод, как и многочисленные рассказы шиитов, очерняющие образ
Саддама, не могут быть ни подтверждены, ни опровергнуты, личное  участие
заместителя председателя в преследовании  его  политических  противников
иллюстрируется  также  одним  евреем,  случайно  уцелевшим  в   печально
известном дворце. Наум Тавина, теперь 65-летний израильтянин, был членом
иракского  еврейского  сообщества,  когда  в  начале  1970-х  годов  его
арестовали как  "сионистского  шпиона".  Однажды,  когда  его  собрались
пытать, в комнату неожиданно вошел Саддам. Он быстро взглянул на  Тавину
и обратился к следователю: "Не трогайте этого человека, - сказал  он.  -
Это хороший человек. Я его знаю. Отпустите его". Пораженный  Тавина  был
выпущен из тюрьмы. Вскоре после этого он бежал из страны и эмигрировал в
Израиль. Годами он не  мог  понять,  что  заставило  "сильного  человека
Багдада", которого он лично не  знал,  проявить  такое  внимание  к  его
судьбе. И только намного позже,  когда  он  увидел  фотографию  молодого
Саддама, кусочки загадочной  картинки  сложились  воедино.  Он  вспомнил
худощавого молодого Саддама, у которого на одном из перекрестков Багдада
он обычно покупал сигареты по пути на работу, давая ему  щедрые  чаевые.
Очевидно, Саддам вспомнил своего неизвестного благотворителя и  отплатил
ему сполна.
   Эта  история  бросает  светлый  луч  на  обычный  образ   Саддама   -
кровожадное  чудовище.  Она  свидетельствует,  что,  несмотря   на   его
жестокость, ему не чуждо  чувство  благодарности  даже  к  "сионистскому
шпиону". Она также говорит о том, что каким бы непостижимым  ни  казался
кровавый след Саддама посторонним наблюдателям, у него была своя логика.
Он проводит чистки не ради самих чисток. Он это делает, так как убежден,
что без них ему не выжить и что если он не ударит по своим  противникам,
реальным  или  воображаемым,  они  ударят  его  первыми.  В  основе  его
стремления к злодейству лежит чувство  ненадежности  и  страх,  что  его
честолюбивые замыслы будут сорваны. Каждая чистка,  каждая  казнь  имеет
свою цель. Это значит, что никто, даже его ближайшие соратники, не могут
чувствовать себя в безопасности. И все же это подразумевает, что те, чье
преследование не служит прямой или косвенной целью  для  Саддама,  могут
надеяться на пощаду.
   Когда правительственные учреждения  были  оперативно  освобождены  от
нежелательных элементов, партия сделала шаг, чтобы укрепить свою  власть
над военными. В декабре 1968 года Фейсал аль-Анзари был вынужден уйти  в
отставку со своего поста начальника  штаба,  на  который  его  назначили
после  "второй  революции".  Вскоре  после  этого  он  был  арестован  и
приговорен к 12 годам тюрьмы по обвинению в заговоре. Его заменил Хаммад
Шихаб, наиболее расположенный к Саддаму военный. Офицеры,  чья  верность
партии   вызывала   сомнения,   были   заменены   баасистами   или    им
сочувствующими, включая нескольких дивизионных командиров. Многие из них
были арестованы, их пытали. К концу 1970  года  в  армию  была  внедрена
сложная  система  политических  комиссаров,  принадлежащих  к   аппарату
безопасности Саддама: они успешно  обходили  систему  обычного  военного
подчинения и тщательно контролировались самим Саддамом.
   В сентябре 1968 года  Саддам  в  первый  раз  обратился  к  практике,
которую  он  довел  до  потрясающего  совершенства  в  последующие   два
десятилетия: разоблачение сфабрикованных "заговоров", аресты и казни  их
участников. Раскрытый "заговор" был якобы задуман  масонской  группой  в
южном городе Басре, и "заговорщики" будто бы были пойманы с  поличным  в
церкви.
   Авторство "техники заговоров" принадлежит не Саддаму:  за  два  года,
следующие за  покушением  на  Касема  в  1959  году,  иракский  диктатор
хвастался, что раскрыл 27 заговоров против себя.  Хотя  эта  цифра  явно
преувеличена,  несколько  заговоров  действительно  было.  Для  Саддама,
наоборот, заговоры с самого начала  были  отличным  инструментом,  чтобы
устранить  действительную  и  потенциальную  оппозицию,  чтобы  посылать
сигналы,  направленные  внешним  врагам  (таким  как  Сирия  и  Иран)  и
терроризировать население, принуждая к раболепству. Среди многочисленных
"заговоров", которые были "раскрыты" на протяжении 1970-х и 1980-х годов
только один может быть безоговорочно подтвержден - заговор саддамовского
палача  и  главы  службы  безопасности  Надима  Каззара  в  1973   году.
Остальные, скорее всего, использовались просто в качестве  средства  для
укрепления положения Саддама и отвода критики  от  чрезвычайных  мер  по
обеспечению безопасности.
   Через три месяца после "разоблачения заговора" в сентябре  1968  года
был учрежден особый "Революционный суд", чтобы судить "шпионов,  агентов
и  врагов  народа".  Состоящий  из  трех   офицеров   без   юридического
образования, этот суд даже по иракским представлениям  был  пародией  на
процесс судопроизводства. Обычными обвинениями в этом суде были "заговор
с целью свержения правительства" и "шпионаж в пользу Соединенных Штатов,
Израиля или Ирана". Некоторые процессы показывались  по  телевидению,  и
иракский народ мог видеть и слышать ложные признания бывших политиков  и
чиновников. В одном таком случае бывший  министр  внутренних  дел  Рашид
Мусли, который вышел из Баас и присоединился к Арефу, признался, что был
шпионом ЦРУ, и был казнен. Абдель Рахман аль-Баззаз, бывший  премьер,  и
Абдель Азиз аль-Укейли, бывший министр обороны, которых судили вместе  с
Мусли летом 1969 года, но которые  ни  в  чем  не  признались,  получили
длительные сроки тюремного заключения.
   Но часто обходились и без судопроизводства. В ноябре 1968 года  Насер
аль-Хани, министр иностранных дел в  июльской  коалиции  и  бывший  член
группировки Найифа - Дауда, был похищен группой  баасистов  среди  ночи.
Через несколько дней его  тело,  изрешеченное  пулями,  было  найдено  в
канаве. Согласно официальной версии, его убили уголовники.
   Подобное же объяснение было дано и через четыре месяца после убийства
полковника Абдель Керима Мустафы Назрата, бывшего министра и  сторонника
сирийской Баас. На этот  раз  секретные  службы  вышли  из  себя,  чтобы
замести следы, добившись публичного "признания" от мелкого  преступника,
сообщившего, что заколол Назрата у него дома во время ограбления.  Через
год первый генеральный секретарь иракской Баас Фуад аль-Рикаби,  который
за десять лет до этого вышел из партии, также был заколот. В  1969  году
его приговорили к полутора годам заключения. За несколько дней до  конца
срока "начальство привело хулигана, вооруженного ножом. Рикаби  закололи
ударом в грудь и поволокли в больницу.  Ему  не  оказали  помощи,  и  он
умер".
   Одним из "бриллиантов" в  короне  "нового  правосудия"  был  суд  над
группой  "израильских  шпионов".  Шпионов  обвинили  в  том,   что   они
передавали секретную информацию в  Израиль,  обдумывали  и  осуществляли
саботаж в Ираке и передавали крупные суммы денег из Израиля  через  Иран
еврейской общине в  Ираке,  которая  потом  передавала  деньги  курдским
повстанцам.  Четырнадцать  человек,  из  них  девять   евреев,   включая
руководителя  еврейской  общины  в  Ираке,  были  признаны  виновными  в
шпионаже  и  публично  повешены.  Их  трупы  оставили  на  площади  "как
предупреждение другим". Примерно  полмиллиона  мужчин,  женщин  и  детей
танцевали вокруг виселицы и по всему Багдаду с криками "смерть Израилю",
"смерть всем предателям".
   Еврейская община в Ираке, одна из  старейших  в  еврейской  диаспоре,
существовала с VI  в.  до  н.  э.,  когда  победивший  вавилонский  царь
Навуходоносор  пригнал  "детей  Израиля"  в  Месопотамию  после   взятия
Иерусалима и разрушения иерусалимского  храма.  Прочная  и  процветающая
община,  она  подвергалась  периодическим  гонениям  всякий  раз,  когда
наблюдался подъем арабского национализма.  К  примеру,  после  поражения
Рашида Али в 1941 году, возбужденные арабские толпы напали на  еврейский
квартал в Багдаде и убили сотни  людей,  не  говоря  уже  о  грабежах  и
разрушениях.  После  учреждения  государства   Израиль   в   1948   году
стотысячная община сократилась приблизительно  в  десять  раз,  так  как
большинство ее  членов  эмигрировало  во  вновь  образованное  еврейское
государство. Те, кто остался, стали  социальными  изгоями,  им  пришлось
нести  бремя  арабской  досады  и  ненависти  к  Израилю.   Ко   времени
возвращения во власть Баас число иракских евреев упало всего до  двух  с
половиной тысяч.
   Для Бакра и Саддама евреи были очень  удобными  "козлами  отпущения",
которые давали им возможность доказать свою преданность делу панарабизма
и таким образом узаконить свой режим  в  глазах  своих  сторонников,  не
вступая в настоящую конфронтацию с Израилем. Когда в декабре  1968  года
израильские самолеты разбомбили иракские войска, базирующиеся в Иордании
как часть арабского "восточного фронта" против Израиля, убив 16  человек
и ранив вдвое больше, президент Бакр настраивал  толпу,  собравшуюся  на
площади Свободы, против  Израиля  и  евреев.  Обещая  "ударить  железным
кулаком" по этим "эксплуататорам и представителям пятой  колонны",  Бакр
время от времени делал паузу, как бы для того, чтобы узнать мнение своих
слушателей. "Смерть шпионам!" - раздался  громовой  ответ.  Это  желание
было  исполнено  в  виде  страшных  виселиц  в  январе  1969  года  -  к
негодованию остального мира. На международные протесты по  поводу  того,
что   убийство   было   мотивировано    национальной    и    религиозной
дискриминацией, иракские власти возразили, заявив,  что  все  осужденные
мусульмане, евреи и христиане были казнены одинаково.
   Действительно, как будет продемонстрировано  два  десятилетия  спустя
казнью британского журналиста иранского происхождения Фарсада Базофта по
обвинению в  шпионаже,  охота