и и фобии...
   - Что?
   - Ненависть. Зависть и ревность. Клевету и ложь. Куда приятнее и  легче
было бы скакать на горячем мустанге с пистолетами в руках и палить на всем
скаку в похитителя сокровища. Но увы, братец Джим,  если  еще  и  остались
мустанги, так в телевизионных студиях, а там обходятся  без  нас.  Поэтому
наберитесь терпения, хотя бы даже чуть-чуть, и  давайте  еще  побродим  по
зарослям логики. Итак, что могла сказать Валерия Басс Иану Колби? Что  она
знала такого, что заставило синта повернуть на сто  восемьдесят  градусов?
Прежде чем сказать "откуда я знаю", подумайте о  том,  что  Лина  Каррадос
хорошо относилась к Басс и была человеком общительным.
   - Ну, и что?
   - Э, нет, братец Джим, так дело не пойдет. Думайте,  черт  побери!  Вы,
конечно, делать это не  приучены,  но  хоть  старайтесь!  Что  знала  Лина
Каррадос? Помните, нам об этом рассказал ваш любимец Абрахам Лернер.
   - Номер комбинации сейфа?
   - Браво, братец Джим! Запомним  это.  Итак,  Лина  Каррадос  знала  это
число. Она общительная, веселая девчонка. И, наверное, не прочь  поболтать
и прихвастнуть. Может она рассказать Валерии Басс о том, как она  поразила
профессора Хамберта? Вы, братец Джим, - олицетворение здравого смысла,  вы
- адвокат дьявола. Может или не может? Это очень важный вопрос.  Настолько
важный, что от него зависит, что окажется в той ступе, в которой мы толчем
слова, - вода или убийца Лины Каррадос и Валерии Басс.
   - Вы думаете, это один и тот же...
   - Не отвлекайтесь, братец Джим. Да или нет?
   - Да, - сказал Поттер. Он выпрямился и сидел теперь  на  самом  краешке
кресла, словно готовый вот-вот  вскочить  и  бежать  куда-то.  -  Конечно,
могла.
   - Правильно, сержант. И я думаю,  что  могла.  Лина  могла  сказать  со
смехом: "А вы знаете, как я сегодня удивила профессора Хамберта?" -  "Нет,
Лина, а что случилось?" И Лина, заливаясь тем смехом, о котором мы столько
слышали, рассказывает о том, как узнала номер комбинации сейфа.
   - А Валерия Басс могла рассказать об этом  Иану  Колби?  -  недоверчиво
спросил Поттер, раздавливая окурок в пепельнице.
   - Могла, братец Джим, - почти крикнул лейтенант. - Не только  могла,  а
должна была! Логика человека,  который  влюблен  и  пытается  любой  ценой
привлечь к себе внимание объекта своей любви.
   - Значит... - нерешительно пробормотал Поттер.
   -  Именно  так.  Это  значит,  что  преподобный  Иан  Колби  был  пятым
человеком, знавшим номер комбинации. Лина погибла.  Хамберт  отпал  сразу.
Лернер, к вашему великому сожалению, тоже, по-видимому, не прошел экзамена
на роль убийцы. Остались Валерия Басс и Иан Колби. Точнее - синт  третьего
ранга Иан Колби.
   - Выходит, это он взорвал машину?
   - Выходит.
   Сержант с сомнением покачал головой:
   - Для чего?
   - Отложим пока объяснение. Всего на несколько минут.  Предположим,  что
побудительный мотив у него был. Это  сейчас  не  так  важно.  Он  взрывает
машину. Причем продумано убийство до мельчайших деталей, так что у  нас  с
вами в руках не осталось ни точки. Валерия Басс тоже не  дура.  Постепенно
она начинает осознавать то же  самое,  что  и  мы.  И  в  какой-то  момент
напоминает Иану Колби,  что  не  забыла  о  том,  кто  сообщил  ему  номер
комбинации. Что делать Колби? Он успокаивает ее  единственным  эффективным
оружием,  которое  у  него  было:  признается  ей  в  любви  и  делает  ей
предложение. Время  выиграно.  Остается  теперь  отделаться  от  человека,
который всегда будет дамокловым мечом.  А  наш  друг  Колби  почему-то  не
хотел, чтобы его супруга постоянно держала в руках меч. Он вообще не хотел
заводить супругу, а супругу с дамокловым мечом - тем более. Дальше  -  это
уже вопрос техники. Зайти в открытый  коттедж  Бьюгла,  когда  тот  был  в
главном здании, - дело нескольких секунд.
   - А откуда он знал, что найдет там куртку?
   - Ах, братец Джим, нужно быть внимательнее. Старик Колела,  рассказывая
о том, как Бьюгл шел на рыбную ловлю, упомянул, что с ним был Колби.
   - Значит, он хотел, чтобы мы заподозрили в убийстве Бьюгла?
   - Безусловно. Он позвонил Валерии, что должен  на  секундочку  зайти  к
ней. Валерия на седьмом небе от счастья... Еще бы, появился наконец третий
муж. Человек, которого она любит. Интересный человек.  Старше  ее,  но  не
настолько, чтобы это было смешно или скандально. Синт третьего ранга.  Она
счастлива, она целует даже от избытка чувств свою  страшную  старуху,  она
поет в ванной. На всякий случай Колби  просит,  чтобы  служанку  отправили
спать: в его положении, пока он не стал ее супругом... И так далее. "Ах ты
мой глупенький, - наверное, лепечет она по  телефону.  -  Ну  конечно  же,
приходи. Какой ты смешной. Ну никто, никто тебя не увидит,  не  волнуйся".
Наш кроткий, добрый синт надевает куртку Бьюгла, пролезает  через  дыру  в
заборе. Я не уверен в этом, но думаю, что его уже ждала машина,  посланная
из Стипклифа...
   - Ну, это уже слишком!
   - Слишком? Не думаю, братец Джим. Скорее, наоборот. Скорее, в Стипклифе
знали, кто взорвал машину Лины Каррадос.
   - Знали?
   - Вот мы и подходим к вопросу, почему и зачем Иан Колби взорвал  машину
и выкрал все документы о Контакте с внеземной цивилизацией.  Я  задал  ему
вопрос, как он относится к Контакту. Он не ответил мне, сославшись на  то,
что  определенную  позицию  в  таком  сложном  вопросе  должна  выработать
церковь. Я не могу ручаться,  что  именно  думают  по  этому  поводу  отцы
Христианской синтетической церкви, но я  могу  представить  себе.  Я  могу
представить себе, что сам Контакт и Линины сновидения отвратительны им.
   - Почему?
   - Потому что они не оставляют места для бога. Из всеобщего  творца  бог
превращается в местного надсмотрщика, потому что на Лининой  планете  бога
нет. И те забавные существа, что являлись ей во сне,  прекрасно  обходятся
без него. Настолько хорошо, что рядом с их обществом  мы  кажемся  сбродом
злодеев...
   - Но чтобы священнослужитель пошел на преступление...
   - Ах, братец Джим, я не хочу быть банальным, но сколько  же  бессчетных
миллионов человеческих жизней было загублено во славу божию! От  крестовых
походов до костров инквизиции, от конкистадоров до  армейских  капелланов,
благословлявших летчиков и бомбардировщиков... Чтобы  совершить  убийство,
между прочим, очень полезно быть уверенным,  что  ты  не  злодей,  а  лишь
исполнитель высшей воли. А бог как раз тем и хорош,  что  снимает  с  тебя
сомнения.
   - Не понимаю я все-таки вас, - пробормотал Поттер и зябко  поежился.  -
Как вы говорите  о  вере...  Вы  рассказывали,  что  росли  в  религиозной
семье...
   - Религиозные  семьи,  братец  Джим,  -  самые  эффективные  рассадники
неверия. Но мы отвлекаемся. Мы с вами воссоздали схему двух  преступлений.
Что мы упустили? Безразлично, укрепят  ли  пропущенные  звенья  схему  или
разрушат ее, как ветхое строение.
   - А кто был человек, купивший в Стипклифе четыре линейки?
   - Браво, братец Джим! Я вижу, вы входите во вкус толчения слов. Вы  уже
и сидите так, словно зажали ступку  между  коленями.  Именно  из-за  этого
человечка я и считаю, что по крайней мере Энок Бартон из штаб-квартиры ХСЦ
в Стипклифе знал и помогал Колби. И, конечно же, в портфеле, с которым  он
приезжал в Лейквью, были не  ценные  бумаги.  Там  лежали  безделушки,  из
которых даже школьник может легко изготовить бомбочку. Конечно, вы  можете
сказать: а зачем ему было приезжать?  Ведь  мог  же  и  Колби  съездить  в
Стипклиф? Мог. И наверняка ездил. Тем более, что приезд Бартона  вовсе  не
улика. У нас вообще нет улик. У нас есть только отличная теория.  Изящная,
объясняющая  все  события,  внутренне   не   противоречивая,   компактная.
Единственное, чего ей не хватает, - это доказательств. Ни одна живая  душа
не выдаст ордер на арест Колби, сколько  бы  мы  ни  соблазняли  эту  душу
своими теориями. Нам нужны улики.
   Сержант Поттер вздохнул шумно и печально. Ненадолго вспыхнувшее  в  нем
оживление погасло. Он  безнадежно  поскреб  свой  затылок,  но  ничего  не
выскреб оттуда и замолчал.
   - Есть идеи, сержант? - спросил лейтенант. - Я знаю, сержанту  идеи  по
штату иметь не полагается, но все же?
   - Нет, если все это так, как вы рассказали, то сработали они чисто. Иан
Колби мог бы даже нам тихонечко признаться во всем, а потом отказаться  на
суде.
   - Значит, братец Джим, улик нет?
   - Нет.
   - И прекрасно. Раз их нет, мы их создадим.
   - Что это вы задумали? Нет, меня уж лучше в это не впутывайте...  Может
быть, там у вас, в Шервуде, такие вещи  и  делают,  но  только  не  у  нас
здесь... Нет уж, мистер Милич...
   - Генри, Генри, братец Джим!
   - Я против закона...
   - Да пребудет с нами крестная сила, о чем вы толкуете?  Вы  думаете,  я
намерен заняться изготовлением фальшивых  улик?  Хотя  фальшивые  улики  и
лучше настоящих, потому что их делают по заказу, но мне  они  тоже  не  по
душе, братец Джим.
   - А о чем же вы говорите?
   - Надо  заставить  синта  ошибиться.  Пусть  он  ошибется  и  даст  нам
необходимые доказательства своей вины.
   - И как вы заставите его это сделать? Попросите его?
   - Браво, братец Джим, вы открываете для себя иронию. Даже если вы и  не
заработаете продвижения по службе, вы уже обогатились духовно.
   - Опять вы смеетесь надо мной! Вначале вы...
   - Вначале мы были недостаточно  знакомы.  Для  того  чтобы  издеваться,
нужно быть хорошо знакомым со своей жертвой.  Ее  нужно  даже  любить.  Но
хватит кустарных парадоксов...
   - Чего?
   - Парадоксов! - крикнул лейтенант. - Сегодня же я подарю  вам  толковый
словарь, и вы начнете посматривать в него перед сном.
   - У меня есть словарь, - обиженно сказал сержант. - Я его уже замусолил
за время, что познакомился с вами.
   - Гм... Ладно. Вернемся к уликам. Мы совершенно забыли о русских.  Этот
молодой  человек,  если  не  ошибаюсь  -   Чернов,   обладал   такими   же
способностями, что и Лина Каррадос. Я имею в виду не только сами сны, но и
умение читать мысли.
   - Ну и что?
   - Вот я и подумал, что если уговорить его на небольшую инсценировку...
   - Как так?
   - Пусть на самом деле этот дар не вернулся к нему, но  ведь  можно  все
разыграть так, словно он снова может читать чужие мысли. Можно?
   - Наверное.
   - Об этом узнает Колби. Что он должен  делать?  Думайте,  братец  Джим.
Если вы снова пожмете плечами, я обижусь на вас.
   - Он испугается...
   - Безусловно.
   - Он постарается немедленно покинуть Лейквью.
   - Браво!
   - Но мы сможем задержать его, заявив, что следствие еще не закончено.
   - Сержант Поттер, поздравляю вас,  вы  начинаете  думать.  Хотя,  может
быть, надо не поздравлять вас, а выражать соболезнование. Теперь  двинемся
дальше. Допустим, Колби остался.  Он  нервничает.  И  вдруг  узнает,  что,
скажем, завтра Чернов собирается в Шервуд. Вместе с лейтенантом Миличем.
   - Зачем?
   - Это он мучается мыслью: зачем? Снова и снова перебирает он в уме  все
детали обоих убийств, тасует  все  факты  и  раскладывает  колоду.  Чернов
читает мысли. И едет с Миличем в Шервуд. Заметьте, с Миличем. Значит,  они
знают. Он не может догадаться, какие  именно  у  нас  улики,  и  от  этого
нервничает вдвойне. Он едет в Стипклиф. Теперь в панике уже  не  он  один.
Мечет и рвет Энок Бартон. Еще бы, это был  бы  страшный  удар  по  молодой
растущей церкви. Последствия его даже трудно себе представить.  И  наконец
оба синта смотрят друг другу в лицо и читают в глазах друг друга одну и ту
же мысль: Чернов должен исчезнуть.  Но  как?  О,  тут  уже  есть  над  чем
подумать конкретно. Раз Чернов и Милич едут в Шервуд, то, скорее всего,  в
полицейское управление. Иначе Чернов мог бы выбрать себе более  интересное
общество. Да и сам факт общения русского ученого с шервудским  полицейским
- дело не очень обычное. Эрго?
   - Эрго, говорю! По латыни - "следовательно".  Запомните,  братец  Джим.
Следовательно, их нужно уничтожить до того, как они попадут  в  Шервуд.  В
наш просвещенный век, век прогресса, сделать это нетрудно. Моя  машина  им
известна. Где-то недалеко от выезда на шоссе стоит одна или две машины.  В
них - хорошие ребята, умеющие метко стрелять во славу Христову.
   - Не святотатствуйте, прошу вас! - Сержант вздрогнул и поежился.
   - Я не святотатствую, братец Джим. Я констатирую факты  и  возможности.
Итак, меткие верующие ребята с нервами, укрепленными  христином,  замечают
серенький "джелектрик". Две-три автоматные очереди на близком расстоянии -
и обоих человечков в машине можно уже не бояться. Довольны  меткие  братья
во  Христе,  доволен  Иан  Колби,  улыбается  Энок  Бартон.   Христианской
синтетической церкви уготовано светлое будущее. Даже мистер  Бьюгл  и  тот
доволен: "Я ж говорил, что контакты с русскими до добра не доведут". - "Не
он убил, а его убили". - "Ну, знаете, это уже  тонкости.  Раз  его  убили,
значит, неспроста". И всклокоченный интеллектуал Абрахам  Лернер  вздохнет
спокойнее. Так было бы, если б инициатива принадлежала им.  Но  она  может
принадлежать и нам. В нашем управлении есть точно  такие  же  машины,  как
моя. Только с пуленепробиваемыми  кузовами  и  стеклами.  Колби  не  будет
знать, что мы сменили машину. Она будет той же марки, того же цвета, с тем
же  номером.  А  спереди  и  сзади  на  шоссе  будут  патрулировать   наши
замаскированные машины. После  того,  как  по  нас  выстрелят,  нападающие
попытаются скрыться, но их задержат. Следы приведут к Эноку Бартону и Иану
Колби.
   - Гм... Вы так здорово рассказываете, что  саму  операцию  осуществлять
вроде бы и не нужно. Неужели вы это сейчас все придумали?
   - О нет, - скромно улыбнулся лейтенант, - не за день и не за два.
   - Значит, вы уже давно подозревали Колби?
   - Угу, братец Джим. Но сыщик - как ученый,  которым  я  когда-то  хотел
стать: он имеет моральное право на  теорию  только  тогда,  когда  соберет
достаточно фактов и обретет уверенность в своей правоте. Что вы  вздыхаете
так тяжко, сержант?
   - Все это... как-то... если бы  мы  писали  детектив,  тогда  да.  А  в
жизни...
   - А в жизни, вы хотите сказать, все может быть не так?
   - Да...
   - И прекрасно. Когда все будет не так,  тогда  мы  будем  думать,  как.
Идет?
   - Раз вы так считаете, эрго... - Сержант смущенно захихикал.
   - Браво, братец Джим! Вы уже пытаетесь говорить на латыни -  эрго,  вам
этого хочется.



12

   И снова я проснулся в глубочайшей сельской  тишине.  И  снова  в  нашем
коттедже густая ночная темнота. И еле  мерцающие  стрелки  моих  часов  на
столике показывают пять. Я уже  просыпался  здесь  не  раз  так  рано.  Но
сегодня все по-другому. Я еще  не  открыл  глаза,  я  только  всплывал  на
поверхность бодрствования, я еще не вынырнул, но уже ощутил в  себе  такую
знакомую острую радость, такой знакомый янтарный блеск. Радость взорвалась
во мне праздничным детским фейерверком, и веселые таинственные  гроздья  в
небе тоже были янтарными.
   Но на этот раз  в  моих  глазах  стояли  слезы.  Нет,  не  потому,  что
янтарно-солнечный блеск слепил их. Потому, что я вернулся к друзьям  после
долгой разлуки, а я не думал, что когда-нибудь снова побываю  на  Янтарной
планете. Но я вернулся на нее. Я пролетал над уже знакомыми  мне  плавными
холмами, и их мелодия звучала в моем мозгу. Я включился в Кольцо  Большого
Зова и ощутил в себе чувства и голоса всех своих братьев. И, может быть, я
ошибаюсь, но мне почудилось, что братья У стали и моими братьями и они так
же рады моему возвращению, как и я.
   Этой ночью они  показали  мне,  как  отправляется  с  Янтарной  планеты
корабль в космос. Это для отправления было включено Кольцо Большого  Зова.
И улетавшие в безбрежную даль впитывали в себя мысли, голоса, чувства всех
своих братьев, чтобы унести с собой.
   Я не могу описать, как был устроен их корабль. Может быть, мне рано еще
знать это. Но я видел, как он стартовал. Пять братьев улетали с планеты  в
космос. Они стояли возле корабля, и, казалось, планета гудела  от  мощного
радостного и одновременно печального прибоя Кольца Большого Зова.
   Кроме пяти улетавших, у корабля в торжественной недвижимости стоял  еще
один брат. И я знал, что он избран Освобождающим от тела. Пятеро улетавших
медленно взмыли ввысь, и я знал, что  они  хотят  проститься  с  янтарными
холмами. Они скользнули над ними и плавно опустились на  то  же  место,  с
которого поднялись.
   И тогда Освобождающий подошел  к  первому  космонавту.  И  тот  лег  на
янтарную землю. И Освобождающий нагнулся над ним и вынул из головы  матово
блеснувший кубик. Такой, какой я видел  при  церемонии  Завершения  Узора.
Затем лег на землю  второй,  третий.  И  у  всех  улетавших  Освобождающий
доставал мозг. Он вошел в корабль и один за другим вставил пять кубиков  в
специальные ниши. И над каждой нишей вспыхнула красная точка.
   И в прибое Кольца Большого Зова я  ощутил  то,  что  ощущал  каждый  из
улетавших. Они стали частью корабля. Они стали  его  мозгом.  Они  ощущали
тяжкое напряжение металла, когда корабль устремил свой острый нос в  зенит
охристого неба. Они ощущали упругую сжатость  энергии,  рвавшейся  наружу.
Они ощущали, как эта энергия давит на них, ибо они ощущали себя и силовыми
полями, сдерживавшими напор энергии. Они  чувствовали,  как  молниеносными
змейками проносились  в  них  сигналы  по  тысячам  цепей,  ибо  они  были
одновременно и сигналами и цепями. И  при  этом  они  чувствовали  себя  и
братьями своих братьев, и в них, невыразимо прекрасный и  грустный,  гудел
прибой Кольца Большого Зова.
   Янтарная планета провожала своих братьев.  Гул  прибоя  усилился,  и  я
вместе со всеми ощутил, как напрягся  корабль.  Мгновение  -  и  он  взмыл
вверх.
   Провал. Ничего. Пустота. Тьма. И из невероятной пустоты ко мне  тянется
серебряная паутинка. И связывает меня  с  пустотой.  Я  вместе  со  своими
братьями.  Я  вижу  черный  бархат  космического  пространства,   расшитый
серебром звезд. Одна из звезд особенно ярка и велика. Ей далеко до  нашего
Солнца. И тут, во сне, я осознаю, что это и есть  наше  Солнце.  Просто  я
вижу его не с Земли, а с большего расстояния. Потому что корабль - это  та
одиннадцатая точка на графиках моих сновидений, которая то появлялась,  то
исчезала. Наверное, если посмотреть хорошенько, я увижу  Землю.  Но  я  не
увидел ее, потому что проснулся.
   И вот я лежу в темной комнате в далеком Лейквью, и  радость  рвется  из
меня наружу, словно впрыснута в меня под давлением. Она распирает меня.  Я
чувствую, что улыбаюсь в темноте. Слезы давно высохли, да и слезы были  не
жгучими слезами горя, а  теплой  влагой,  которая  появляется  от  избытка
чувств.
   Нет, если я сейчас же не  разбужу  Павла  Дмитриевича,  он  никогда  не
простит мне этого. Впрочем, это вопрос чисто академический, прощать  будет
некого. Если я не поделюсь сейчас же с ним, радость разорвет меня.
   Я опускаю ноги на пол и тихонько бреду в соседнюю спальню.  Замираю  на
мгновение.  Павел  Дмитриевич  медленно  втягивает  воздух  через  нос,  а
выпускает через рот, издавая при этом звук "тс-с-с",  словно  просит  быть
потише.
   - Павел Дмитриевич, - шепчу я, - Павел Дмитриевич...
   - А... - хриплым спросонья голосом бормочет он.
   - Это я, Юра.
   - Что случилось?
   Он щелкает выключателем. В ярком свете настольной лампы  он  щурится  и
недоумевающе смотрит на меня. Теперь я вижу, как он немолод.  Под  глазами
набрякли морщинистые мешки, из-под  расстегнутой  пижамы  видны  на  груди
совсем белые волосы. Мне хочется обнять его,  отдать  ему  половину  своих
сил, своих лет, своих волос и гладкой кожи.
   - Ничего, Павел  Дмитриевич,  -  говорю  я  как  можно  спокойнее,  но,
наверное, что-то выдает меня, потому что старик вдруг  откидывает  одеяло,
вскакивает и хватает меня за плечи:
   - Юра, это правда?
   - Правда.
   Старик опускается на кровать. Он шмыгает носом  и  вытирает  его  полой
пижа