Лине
Каррадос. Надеюсь, вы найдете тому доказательства. У меня их, к сожалению,
нет. Надеюсь, презумпция невиновности у нас еще действует? Или  мне  нужно
доказывать вам свою невиновность?



5

   - Кто куда ездил? - Дик Колела пожал плечами. - Так разве я  знаю?  Мое
дело - открой ворота, потом закрой, и все дела. Ну, а  если  кто  сюда,  в
Лейквью, приедет - спросить к кому. Ну конечно, следить, чтобы смазка была
в петлях, подкрасить, если надо где...
   - Краска меня не интересует, мистер Колела, - терпеливо сказал  Поттер.
- Меня интересует, не ездил ли кто-нибудь из сотрудников в  последние  дни
до взрыва куда-нибудь.
   - Так я вам и говорю: откуда мне знать? Они каждый день  ездят.  Кто  в
Буэнас-Вистас, кто в Шервуд, кто в Стипклиф. Я никого не спрашивал. Мне  б
сказали, я б спрашивал. А так - какое мое дело?
   - А сюда никто не приезжал?
   - Сюда? - Колела задумчиво поскреб затылок. - Да  вроде  никто...  Хотя
обождите... К мистеру Колби - это к  синту  -  вроде  приезжала  машина...
Точно, приезжала, теперь вспомнил. Я чего вспомнил -  за  рулем  такой  же
сидел, как мистер Колби...
   - В каком смысле такой же? Похожий?
   - Да нет, это... знак у него на одежде  такой,  как  у  мистера  Колби.
Желтая эта  нашивка.  Уж  чего  она  у  них  там  означает,  это  меня  не
спрашивайте. Я когда рос, никаких этих синтов не было. В  нашей  местности
около Стипклифа и католика-то, бывало, не  увидишь,  а  теперь  там  ихний
штаб, что ли...
   - Чей штаб?
   - Этих синтов. Мне дочка говорила, она и сейчас в  Стипклифе  живет.  И
этот, что приезжал, тоже из Стипклифа.
   - А откуда вы знаете?
   - Ну как же. Я как увидел, что синт он и нашивка у него такая же, как у
мистера Колби, я его спрашиваю: "К мистеру Колби, наверное?" А он  кивает,
да, мол, к нему. А я подумал, чего мне дочка говорила,  и  спрашиваю:  "Из
Стипклифа, поди?" -  "Да",  -  говорит.  Я  тем  временем  ворота  открыл,
пропустил его и снова закрыл. Конечно, в такую погоду все  время  вылезать
закрывать да открывать не очень-то приятно, да я уже привык, мне  нипочем.
Он, этот синт, спросил еще, где машину  поставить.  Я  ему  объяснил,  что
можно к самому коттеджу проехать, а можно и тут, около ворот оставить. Ну,
он тут, у ворот, машину поставил, аккуратненько так, вылез. Я ему показал,
куда пройти, и он зашагал, портфельчиком помахивая.
   - А долго был этот синт из Стипклифа?
   - Да нет, наверное, час, может, полтора.
   - А кто еще приезжал?
   - Да я ж говорю, больше никого.
   - Вы сначала и синта забыли.
   - Ну и что ж, что забыл, потом вспомнил. У  меня  память,  слава  богу,
жаловаться не приходится. Вон Эдвин Манн на три года меня младше, а...
   - Бог с ним, с Эдвином. Значит, больше никто не приезжал?
   - Ну, приезжала к этой женщине, длинноволосой... как  ее...  ага,  мисс
Басс, сестра ее.
   - Сестра?
   - Сестра.  Точная  копия.  Такая  же  носатенькая.  Ну,  и  к  этому...
маленькому... мистеру Лернеру...
   - А кто приезжал к мистеру Лернеру?
   - А кто его знает, кто... Человек, стало быть...
   - А я-то думал, обезьяна...
   Сторож обиженно заморгал, но ничего не сказал.
   - А кто он был, откуда, ничего не сказал?
   - Нет. Сказал - к мистеру Лернеру, я его пустил. И все.
   - Больше никого?
   - Нет.
   Поттер посмотрел на часы.  Половина  первого.  Лейтенант  занят  своими
беседами. Может быть,  съездить  в  Стипклиф?  Бессмысленно,  конечно,  но
попробовать нужно. В Буэнас-Вистас материалы для самодельной  бомбы  никто
не покупал. Нужно было бы быть  последним  идиотом,  чтобы  делать  это  в
городке, где всего пятнадцать тысяч  населения  и  который  находится  под
боком. Стипклиф побольше. И подальше. Но огромный Шервуд  еще  удобнее.  В
Шервуде человек  теряется,  как  муравей  в  муравейнике.  Конечно,  решил
Поттер, будь он на месте преступника, он бы приобрел все,  что  нужно  для
бомбы, именно в Шервуде, привез в Лейквью, спокойно изготовил бы  бомбу  и
приладил ее вечерком к машине  мисс  Каррадос.  Вечером  или  даже  ночью.
Предыдущей ночью, после того как она вернулась из города  и  легла  спать.
Захвати маленький  карманный  фонарик  и  спокойненько  делай  свое  дело.
Вымажешься, конечно... Вымажешься... Может, здесь что есть? Да нет, пустое
дело. Ну, вымазал человек куртку, выстирал ее - к утру  и  сухая.  Это  не
дело. А что дело? Хорошо, что отвечать будет лейтенант. Он отвечает  -  он
пусть и думает, в чем дело. А я свой долг выполняю, и все.
   Сержант Поттер вел машину, уверяя себя, что он ни за что  не  отвечает,
но мозг его против воли  снова  и  снова  перебирал  обстоятельства  дела.
Лейтенант прав... Хоть бы какая-нибудь ниточка была. Ну хорошо, приезжал к
этому синту другой синт.  Оба  с  желтыми  нашивками.  Ну  и  что?  Можно,
конечно, представить себе, что  он  привез  набор  для  бомбы.  Можно,  но
трудно. Легче, пожалуй, представить, как мисс  Басс  берет  у  длинноносой
сестрички сверточек, садится за столик,  отодвигает  всякие  там  кремы  и
пудры и начинает собирать бомбочку. Чтобы избавиться от  соперницы?  Может
быть, мисс Басс тоже имела виды на старого Хамберта? У  них  и  разница  в
возрасте  поменьше,  всего  полвека.  А  торопилась  она  потому,  что   с
восьмидесятилетними кавалерами всегда надо спешить...
   Что-то всякая чепуха  лезет  в  голову.  Как  ребенок.  Сержант  Поттер
улыбнулся.  "Джелектрик"  бежал  резво,  электромотор   жужжал   ровно   и
успокаивающе, и сержанту вдруг показалось,  что  он  еще  молод,  что  все
впереди, что когда-нибудь и он  будет  разговаривать  так  же  небрежно  и
слегка насмешливо, как лейтенант Милич. Хотя, конечно, образование у  него
не то. Всякие там вибрации, корреляции и беллетристики - лейтенант их  как
семечки щелкает, а ему каждый  раз  приходится  дома  в  словарь  толковый
лезть. Толстенный том с вырезами для букв сбоку. Старое издание. Отец  еще
покупал. Отец... Сколько уже, как  он  умер?  Четыре  года.  Четыре  года.
Четыре года всего, а будто и не было  его  никогда.  Да  он  и  при  жизни
человек тихий был. Что был - что не был. Тихий, незаметный. Только иногда,
когда он был еще мальчишкой, подойдет к нему, посмотрит в  глаза,  несмело
так, застенчиво, и тут же отведет их.  И  рукой  волосы  погладит.  Быстро
как-то и тут же  отойдет.  Словно  стеснялся  чего-то.  А  может,  это  от
усталости. Он водил автобус,  а  попробуй  посиди  за  рулем  автобуса  на
городских узких улицах целую смену. От рук до почек все  болит.  И  нервы.
Хотя нельзя сказать, что отец нервный был. Наоборот,  тихий.  Все  в  себе
держал... Это, говорят, хуже...
   В Стипклифе Поттер остановился у телефонной будки,  взял  справочник  и
начал листать его. Писчебумажные магазины. Раз, два - всего четыре.  Можно
было и не смотреть в справочнике - все здесь, на центральной улице.
   В первом магазине было прохладно, пусто и тихо. Молоденькая  девушка  в
наброшенной на плечи куртке рассматривала журнал.  На  огромном,  в  целую
страницу, фото  была  изображена  смеющаяся  красавица  в  норковой  шубе,
стоящая около роскошной машины. Шуба отражалась в лакированной поверхности
металла.
   - Простите! - Девушка вздрогнула и вскочила на ноги.  -  Зачиталась.  -
Быстрым движением плеч  она  сбросила  куртку  и  ожидающе  посмотрела  на
сержанта: - Что вам?
   - Мне нужна линейка.
   - Какая?
   - Знаете, пожалуй, лучше железную. Хоть прочная, по крайней мере.
   - Пожалуйста. Вот эти, десятидюймовые, по девяносто. А эти длинные - по
два десять.
   "Эти,  -  подумал  Поттер,   беря   в   руки   парочку   десятидюймовых
хромированных линеек. - Точно такие же. Господи,  неужели  же  повезет..."
Лейтенант его в Стипклиф не посылал. Сам решил ехать. Вот вам и Поттер...
   - Короткие, пожалуй, подойдут.
   - Одну, две?
   - Да давайте две, чтоб не бегать каждый раз, как потеряются...
   - Пожалуйста. Доллар восемьдесят.
   Поттер с сомнением посмотрел на девушку:
   - А хорошие они? Не сломаются?
   - Что вы!" - обиженно сказала девушка. - Прекрасные линейки, отчего  же
они сломаются?.. Завернуть?
   - А что покупатели говорят? Не возвращают?
   Девушка бросила быстрый взгляд на Поттера, и он  усмехнулся  про  себя.
Она, наверное, думает: ну и зануда.  Если  он  не  может  решиться  купить
линейку за девяносто центов, как же он, интересно, женился?
   - Никто никогда не жаловался?
   - Никто, - еще более обиженно помотала головой девушка и посмотрела  на
норковую шубу и блестящий бок автомобиля. Она вздохнула.
   - А покупают сразу по две линейки? -  спросил  Поттер  и  подумал,  что
незачем было разыгрывать эту маленькую сценку. Можно было сразу  спросить,
что его интересует.
   Девушка  снова  оторвалась  от  норковой  шубки,  на  которую  смотрела
краешком глаза.
   - По две? По две линейки?
   - Ну да.
   - Да. Наверное...
   - "Да" или "наверное"?
   Продавщица посмотрела на сержанта и еле заметно пожала плечами.
   - Ну хорошо, - сказал Поттер. - Так мы, похоже, никогда не договоримся.
Я из полиции. Меня интересует, не покупал ли у вас кто-нибудь в  последнее
время, ну, скажем, за последнюю неделю две такие линейки.
   - Конечно, покупали. Иногда по два-три дня никто не спросит,  а  иногда
за день штуки три продашь...
   Девушка теперь смотрела  на  сержанта  с  большей  симпатией.  Все-таки
полиция поближе к норковым шубкам,  подумал  Поттер.  По  крайней  мере  к
краденым.
   - Вы меня не совсем поняли, мисс. Не покупал ли кто-нибудь две  линейки
сразу, как я?
   - Не-ет, - с сожалением протянула девушка.
   - Точно?
   - Точно. Я б запомнила. Металлическая линейка - это не такая вещь, чтоб
их сразу по нескольку штук покупали.
   - А вы все время одна в магазине?
   - Да, мать больна. Когда  она  здорова,  мы  с  ней  меняемся.  Магазин
принадлежит матери...
   - Спасибо, - сказал Поттер и направился к выходу.
   - А линейки? - спросила девушка. - Вы их возьмете?
   - Давайте, - вздохнул Поттер и протянул деньги.
   Второй магазин был больше, наряднее и  богаче.  На  стенах  висели  две
яркие рекламы карманных калькуляторов. На одной из них блондинка  неземной
красоты извлекала на калькуляторе, судя по подписи, корень.  При  этом  на
лице ее было написано такое  блаженство,  что  каждому  ребенку  сразу  же
становилось ясно: без карманного калькулятора "Эйч-пи" человек счастливым,
красивым и преуспевающим быть не  может,  не  говоря  уж  о  невозможности
быстро извлекать корни.
   Поттер подошел к продавцу с сонными глазами и, испытывая стыд,  что  не
покупает  себе  калькулятора  "Эйч-пи",  спросил,  есть  ли   в   магазине
металлические линейки.
   - Вот такие, - добавил он,  показывая  продавцу  линейку,  купленную  в
первом магазине.
   Продавец  несколько  раз  моргнул,  пытаясь   проснуться,   внимательно
посмотрел на линейку, потом на Поттера и надолго задумался.  Похоже  было,
он решал, не вложить ли ему все свои сбережения в  металлические  линейки,
раз они  начинают  пользоваться  таким  спросом.  Очевидно,  ни  к  какому
твердому выводу он не пришел и сказал, что линейки есть.
   - Я из полиции, - сказал Поттер и положил локти на прилавок.
   - Слушаю, - наклонился к нему продавец. Он уже совсем проснулся.
   - Я хотел у вас узнать, не покупал ли кто-нибудь  в  течение  последней
недели или двух такие линейки. Причем две сразу.
   - Две?
   - Да.
   - Сразу?
   - Да.
   - Гм... Интересно. Вот вы спрашиваете - и я сразу вспомнил. Да,  только
не две...
   - Меня интересуют именно две.
   - А четыре?
   - Что?
   - Четыре. Я, помню, подумал: а зачем человеку, интересно, сразу  четыре
линейки? Что можно делать с четырьмя линейками?
   Поттер почувствовал, как по позвоночнику легкой щекочущей волной прошел
озноб. Щекочущий охотничий озноб.  "Спокойно,  -  сказал  он  себе.  -  Не
торопись. Скорее всего, это не то".
   - А когда это было? - спросил он.
   - Гм... Позвольте, сейчас я соображу... Так, так... пять или шесть дней
назад... Минуточку... Да, пожалуй, шесть дней назад.
   - Вы точно помните?
   - Да. В тот день привезли новые  калькуляторы,  -  продавец  кивнул  на
блондинку, все еще пребывавшую в блаженном трансе, - и я,  знаете,  как-то
подумал,  когда  покупатель  попросил   четыре   железные   линейки,   что
калькуляторы калькуляторами, а железные линейки лет сто уже, наверное,  не
меняются.
   - А вы могли бы описать мне этого покупателя?
   - Да, конечно. Среднего роста...
   - Возраст?
   - Тоже средний. Ну, лет тридцать пять. Может быть,  чуть  больше.  Одет
обычно. Если не ошибаюсь, серое пальто. Серая матерчатая кепка.
   - Что-нибудь еще?
   - Гм... Пожалуй, все.
   - Не синт, случайно?
   - Нет.
   - Вы уверены?
   - Конечно. Синта я сразу узнаю. По глазам. По разговору. По  запаху.  Я
их за милю чую, еретиков. Спиной чую.
   В голосе продавца появилась страстная хрипотца, а в глазах  засветилась
ненависть.
   - Значит, точно не синт?
   - Я ж вам говорю, мистер, я их за милю чую. Ползают по нашей земле, как
черви. Нажрутся своего христина и ползают  с  пустыми  глазами,  людей  от
настоящей религии оттягивают. Из  нашей  Епископальной  церкви  только  за
последний год троих переманили. Запретить их секту надо,  вот  что  я  вам
скажу.
   - А ничего он не говорил, когда покупал линейки?
   - Да нет, - сказал продавец, и  глаза  его  начали  медленно  остывать,
словно в них выключили ток.  -  Спросил,  сколько.  Я  ему  говорю  -  три
шестьдесят.
   - И все?
   - И все. Попросил добавить полдюжины резинок, заплатил за все и ушел.
   - Полдюжины резинок?
   - Ну да.
   - Благодарю вас.
   Поттер вышел из магазина и сел за руль своего "джелектрика".  Мотор  он
сразу не завел, а сидел, глядя прямо перед собой невидящими  глазами.  Как
там в книжке описывалась самодельная бомба? Самоустройство  для  замыкания
цепи.  Металлические  линейки  с  припаянными  проводками,  а  между  ними
проложены для изоляции резинки. А может быть, все  это  фантазии,  чепуха?
Школьный учитель? Мало ли кому  могут  понадобиться  четыре  металлические
линейки и полдюжины резинок. Раз это был не синт - он  и  по  возрасту  не
подходит к тому, что приезжал в Лейквью  к  Колби,  -  это  мог  быть  кто
угодно. А может быть, тот, кто приезжал к Лернеру? Лейтенант говорил,  что
Лернер может повернуться и тем  и  другим  боком...  Придется  расспросить
сторожа еще раз и снова приехать сюда.
   Он вздохнул и включил двигатель. Охотничий азарт давно покинул его. То,
что в первую секунду  заставило  его  сердце  забиться  быстрее,  казалось
сейчас не таким уж интересным.  Не  та  это  ниточка,  о  которой  говорил
лейтенант, подумал он и нажал на реостат.



6

   - Мистер Бьюгл, - сказал лейтенант Милич, - как вы  относитесь  к  идее
сотрудничества с русскими?
   - Отрицательно, - сказал физиолог и ласково погладил свою лысину.
   - Вы высказывали свое отношение профессору Хамберту?
   - О да, - кивнул он. - Я не из тех  людей,  которые  делают  секрет  из
своих убеждений. Я не оппортунист, приспосабливающийся к конъюнктуре.
   - Значит, приглашая вас сюда, в Лейквью, мистер Хамберт  знал  о  ваших
взглядах?
   - Думаю, что да. К сожалению, в наших  университетских  кругах  не  так
много людей, у которых хватает смелости придерживаться немодных взглядов.
   - То есть?
   -  Наши  либералы  любят  считать  себя  людьми,  на   которых   трудно
воздействовать. На самом деле они как  дети.  Они  пешки  на  политической
доске.
   - И кто же ими играет?
   - Все, кому не лень, все, кому это выгодно. О, вы скажете, что они сами
любят всех критиковать. Да, критикуют иногда. Но дело не в этом.  Они  все
накачаны суицидальным синдромом...
   - Чем?
   - Синдромом самоубийства. Они не понимают, а может  быть,  и  не  хотят
понимать, что давно превратились в термитов, которые подтачивают основание
нашего общества. У них на уме только одно: грызть,  и  грызть,  и  грызть,
разрушая  все,  от   семьи   до   патриотизма,   от   системы   свободного
предпринимательства до полиции...
   "Начинает заводиться, - подумал Милич. - Как шаман".
   - А вы?
   - Что я? Вы говорите о моих взглядах?  Мне  вся  эта  картина  баранов,
бегущих к обрыву, смешна и отвратительна. Возьмите,  например,  профсоюзы.
Власть их нелепо велика. Забастовки сотрясают страну, подтачивают ее мощь.
Но разве много людей в  университетских  сферах  найдет  в  себе  мужество
сказать об этом всуе? О чем вы говорите? Вместо этого либералы-профессора,
длинноволосые юнцы и их девчонки будут до хрипоты  кричать  о  гражданских
правах. Ах, как это сладко - говорить о  чужих  правах,  когда  твои  тебе
давно  обеспечили.  Папы,   презренные   буржуазные   отцы,   погрязли   в
коммерческой пошлости, а их возвышенные сыночки и дочери, вскормленные при
помощи этой коммерческой пошлости, могут смело  накуриваться  до  одурения
марихуаной и идти защищать чужие гражданские права. Мне, мистер Милич, эта
картина всегда была отвратительна, и я никогда не скрывал своих  взглядов.
Хотя меня называли и консерватором, и динозавром, и  неандертальцем.  Наши
милые либералы ведь либеральны только тогда, когда люди придерживаются  их
взглядов. Скажите что-нибудь, что им не нравится, и они начинают  жужжать,
как потревоженные осы. И ты становишься и тори,  и  стегозавром,  и  живым
ископаемым, и бог знает кем еще. Дай им власть - и где бы, интересно, были
мои гражданские свободы? О, тогда наши  славные  профессора  не  очень  бы
разрешили своим сыночкам и их подружкам идти защищать мои права.
   - Я понимаю, мистер Бьюгл, - мягко сказал лейтенант Милич. - Я понимаю,
- повторил он голосом няни, успокаивающей расходившегося ребенка. - Но  вы
все-таки не ответили на вопрос, почему, так отличаясь от вас политическими
взглядами, мистер Хамберт пригласил вас сюда?
   - Своим вопросом  вы  уже  ответили.  Именно,  я  полагаю,  из-за  моих
взглядов. Если бы я фигурировал среди тех, кто работал вместе с Хамбертом,
никто бы не смел усомниться в результатах. Я, таким образом, был приглашен
на амплуа адвоката дьявола, который должен все подвергать сомнению.
   - И вы выполнили свою миссию?
   - Да, вполне.
   - И к какому же вы пришли выводу? Я имею в виду опыты с Линой Каррадос.
   - Увы, факт Контакта бесспорен.
   - Вы говорите "увы"?
   - Да, увы.
   - Но почему же?
   - Вы спрашиваете меня, почему? Да  потому,  что  картина,  нарисованная
мисс Каррадос, вовсе не та  картина,  которую  мне  хотелось  бы  увидеть.
Представляете, что это значит? Каков был бы  эффект  знакомства  с  нашими
первыми соседями во Вселенной? С первыми, повторяю,  соседями.  Интересно,
какие они? Как живут? Чем живут? Тем более, что соседи богаты.  Они  умеют
то, что нам и не снилось.
   - И в чем же опасность?
   - А вы не видите, мистер Милич? -  Эммери  Бьюгл  снова  погладил  себя
ладонью по лысине, потом по мясистому лицу, по раздвоенному  подбородку  с
домашней симпатичной бородавкой.
   - Нет, признаться.
   - Напрасно. Наше общество - это наше общество.  И  наша  цивилизация  -
наша цивилизация. Мы создавали ее миллион лет, едва спустились с  деревьев
на землю. Мы тянулись за веткой, бананами, ногой  косули,  землей  соседа,
новой машиной. Мы  -  цивилизация  индивидуалистов.  Это  не  черта  моего
характера. Это не черта вашего характера. Это  в  наших  генах.  В  генах,
которые формировались миллионы лет. О, я вижу, вы хотите сказать мне,  что
те же обезьяны жили стадами. Прекрасно.  И  мы  продолжаем  жить  стадами.
Стадами  индивидуалистов.  Хорошо  ли,  плохо  ли  -  это   основа   нашей
цивилизации.  Может  быть,  и  жестокая  основа,  но  она  обеспечила  нам
прогресс. Только протянув руку, чтобы отнять у соседа банан, мы  стали  на
путь прогресса...
   Профессор Бьюгл прикрыл глаза и тихонько раскачивался.
   Милич снова подумал, что он чем-то похож на шамана, входящего в  экстаз
при помощи однообразных движений.