лица, что я не  могу  доверить
ему серьезные научные переговоры. Нина Сергеевна, мы не  могли  понять  на
вашем графике, почему вы новую, одиннадцатую, точку во время второго опыта
поместили не в конце, например, а между пятой и шестой? -  Илья  слушал  и
кивал головой. - Ага, понял. Я так и подумал. Спасибо, Нина Сергеевна.
   Илья положил трубку.
   - Понимаешь, расстояние между всеми точками осталось  во  втором  опыте
точно таким же, как в первом, и  новая  точка,  похоже,  вклинилась  между
пятой и шестой. Гм, интересно...
   Илья положил перед собой график и тихонько загмыкал. Гмыкал  он  долго,
но ничего, очевидно, не выгмыкал, потому что повернулся ко мне и спросил:
   - Есть будешь?
   - А что у тебя?
   - Жульен из дичи, ваше сиятельство. Также  рекомендую  вашему  вниманию
седло  дикой  серны  и  вареные  медвежьи  губы.  Но  больше  всего,  ваше
сиятельство, мы гордимся нашим фирменным блюдом - пельменями!
   - Два жульена, хам! И серну целиком. И седло и чересседельник.
   - Почтительно рекомендую пельмени, ваше сиятельство.
   Илья поставил на огонь кастрюльку с водой, подождал, пока она не начала
бурлить, и высыпал в нее пельмени. Пельмени булькнули и  утонули  и  сразу
успокоили расходившуюся воду.
   - Ваше сиятельство, как только какая-нибудь из утопленниц  вынырнет  на
поверхность, бросайте ей спасательный круг.
   Кого благодарить за такого друга, как Илья? Не знаю, чего б я не сделал
ради него.
   Мы ели пельмени, молчали, и я ни о чем не хотел думать.



12

   Мы проделали еще два опыта. Они в точности  повторяли  результаты  двух
предыдущих, за исключением одной детали. Эта  проклятая  лишняя  точка  то
появлялась, то исчезала, просто подмигивала нам с графика. Нина  Сергеевна
и профессор решили продолжать опыты на следующей неделе.
   Я смотрел по телевизору спортивную программу. Где-то  на  другом  конце
света наши борцы припечатывали к ковру противников. Они  долго  толкались,
упершись лбами  друг  в  друга,  пока  один  из  борцов  вдруг  не  хватал
противника за ноги...
   Галя сидела около меня. Она любит спортивные  передачи  гораздо  больше
меня, ни одной не пропускает. Я незаметно посмотрел  на  нее  сбоку.  Лицо
сосредоточенное, серьезное, собранное - она и зрителем была энергичным. На
ней был ее голубенький стеганый халат, который  ей  очень  идет.  Я  вдруг
подумал,  что  никогда,  наверное,  не  видел  ее  неряшливо  одетой   или
непричесанной. Галя. Га-ля. Я попробовал имя на  язык.  Имя  было  мягкое.
Такое же, как и имя, которое я ей дал. Люша. Люш. В чем же  она  виновата?
Она виновата только в том, что я пытаюсь столкнуть на нее  ответственность
за Нину. Нет, не я, видите ли, разлюбил ее, нет, нет, нет,  это  она  сама
виновата. Слишком заботилась о моем здоровье.
   Бедная Люша, она этого не заслужила. Разве она виновата, что  маленькой
ее головке легче думать о простых,  ясных  делах,  которые  можно  решить,
сделать, чем о неясных, романтических и космических фантазиях?
   Старый, как мир, спор между реалистами и романтиками. Я поймал себя  на
том, что мысленно умиляюсь своему романтизму. Опасный симптом. Еще шаг - и
начнешь вообще восторгаться собой. Романтик, знающий, что он  романтик,  -
уже не романтик.
   Га-ля. Га-ля. Я повторил имя жены несколько раз про себя. Но волшебство
звуков не вызывало привычной нежности. А я хотел, я ждал, пока  из  глубин
сердца  подымется  теплая,  таинственная  нежность  к   этому   маленькому
существу, что сидело рядом со мной и зачем-то смотрело на все  толкавшихся
лбами борцов.
   Я знал, что поступаю нечестно, но я положил руку  на  Галино  плечо.  Я
почувствовал, как она сжалась. Она все понимала. Они никогда не обманывала
себя. Она всегда отважно выходила навстречу фактам -  один  на  один,  ибо
часто  я  бывал  ей  в  этих  сражениях  слишком  плохим  помощником.  "Ты
страус-оптимист, - говорила она. - Ты прячешь голову в песок и  надеешься,
что все как-нибудь обойдется".
   Да, она не ошибалась сейчас, как не ошибалась почти никогда. Я все  еще
продолжал упрямо надеяться, что все образуется, утрясется, устроится.
   Она взяла мою руку и мягко, почти ласково сняла со своего плеча.
   Зазвенел дверной звонок. Я открыл дверь, и в прихожую  вихрем  ворвался
Илья.
   - Солнечная система! - крикнул он так, как никто еще никогда не  кричал
в нашем  кооперативном  доме-новостройке.  Мы  слишком  дорожили  им.  Дом
содрогнулся, но устоял.
   - Что? Илюша, что случилось? - вскочила Галя.
   - Это Солнечная система, Галка, вот что! Ты понимаешь,  что  я  говорю?
Солнечная система.
   Он схватил мою жену, поднял на руки и попытался подбросить ее вверх, но
она уцепилась за его шею.
   - Ты что, сдурел?
   - Сдурел, не сдурел, какое это имеет значение? - продолжал  исступленно
вопить  Илья.  Лицо  его  раскраснелось,  глаза   блуждали.   -   Одевайся
немедленно! Едем!
   - Куда? Что случилось? Да приди же в себя! -  в  свою  очередь,  начала
кричать Галя.
   Случилось в конце концов то, что должно было  случиться,  пронеслось  у
меня в голове. Человек,  который  видит  спасение  человечества  в  грязи,
должен был раньше или позже соскочить с катушек.
   - Точки! - взвизгнул Илья. - Вы  олигофрены!  Вы  одновременно  идиоты,
имбецилы и дебилы! Я ж вам говорю: точки! Десять точек!
   - Успокойся, Илюшенька, - ласково сказал я. - Сколько тебе нужно точек,
столько дадим. Купим,  достанем.  Отдохнешь  недельку-другую  за  городом,
походишь на  лыжах,  авось  и  обойдется.  А  там,  глядишь,  и  перейдешь
потихонечку на запятые...
   - Галя, как ты можешь нести такой  крест?  -  уже  несколько  спокойнее
проговорил Илья. - Жить под  одной  крышей  с  таким  тупицей!  Ты  график
помнишь? - обернулся он ко мне.
   Я почувствовал, как сердце у меня в груди рванулось,  как  спринтер  на
старте. Я все понял.
   - Точки на графике?
   - Да. Десять точек - Солнце и девять планет.
   - Но ведь...
   -  Интервалы  соответствуют  расстояниям  между  Солнцем  и  планетами.
Абсолютно те же пропорции. Ты понимаешь, что это значит? Я тебя спрашиваю,
ты понимаешь? Это  же  все.  Это  то,  о  чем  мы  только  могли  мечтать!
Случайность  полностью  исключается.  Вероятность  случайного   совпадения
десяти чисел - это астрономическая величина с минусовым  знаком.  Это  то,
чего мы ждали, Юраня! Они не только действительно существуют - они  знают,
где мы!
   Галя как завороженная смотрела на Илью. Вдруг она начала дрожать.
   - Что с тобой? - спросил я.
   - Ни-че-го, - не попадая зуб на зуб, пробормотала она.
   - Ты, может быть, ляжешь?
   - Не-ет, Илья, - сказала она, и я почувствовал,  что  Галя  напряглась,
как борцы, которые все еще медленно ворочали друг друга на ковре. -  Илья,
ты не шутишь?
   - Нет, - торжественно сказал Илья. - Шутить в исторические минуты могут
лишь профессионалы-остряки.
   - И это правда? - с яростной настойчивостью  продолжала  атаковать  его
Галя.
   - Что правда? Что ты спрашиваешь, о чем ты говоришь?
   - Все, что говорил Юрка... Сны, телепатия... Это правда?
   - О боже! - застонал Илья и застучал себе кулаком по лбу.
   - Значит, это правда, - всхлипнула Галя и повалилась на  тахту  головой
вниз.
   Плечи ее вздрагивали. Одна домашняя туфля упала на пол, и маленькая  ее
пятка казалась совсем детской и беззащитной. И случилось чудо. То, чего  я
не мог сделать уже столько дней, сделала эта пятка. Меня захлестнул  поток
нежности. Эта дурочка все время была уверена, что я схожу с ума.  Нежность
моя смешалась с Солнечной системой и выжала из глаз слезы.
   - Не нужно, Люш. - Я погладил ее плечо под голубым стеганым халатом.
   - О боже, боже! - снова запричитал хором греческой трагедии Илья.  -  В
такую минуту выяснять отношения... Нет предела человеческой глупости!
   - Илья, - сказал я, продолжая поглаживать все еще вздрагивавшее  Галино
плечо, - а как же одиннадцатая точка? Или это еще не открытая планета?
   - Ну, хоть вопрос догадался задать! Одиннадцатая точка непостоянна. Она
то появляется, то исчезает, но всегда на  одном  и  том  же  месте,  между
орбитами Марса и Юпитера. Тем самым  нам  говорят:  это  не  планета,  она
непостоянна. Что же это? Это их корабль, который прилетел в нашу Солнечную
систему. Ну? Ну? Хватит  с  вас,  обезьянки?  Можете  вы  прекратить  вашу
микроскопическую возню? Или вы на это неспособны? Одевайтесь немедленно!
   - Зачем?
   - Мы едем.
   - Куда?
   Илья скрипнул зубами,  схватил  меня  своими  ручищами  и  основательно
тряхнул:
   - К твоей Нине Сергеевне.
   У меня закружилась голова.  Зачем  ехать  к  Нине  Сергеевне?  Выяснять
отношения? Ах нет, это же по поводу графика. И я вдруг  понял  всем  своим
нутром, что  говорит  Илья.  Он  прав.  Не  дотянул  я.  Не  тем  оказался
человеком.  Мы  получили  доказательство  контакта,   первое   объективное
доказательство существования разумной внеземной жизни, а  я,  вместо  того
чтобы осознать все величие момента, копошусь в каких-то мелочах.
   - Уже десять. Начало одиннадцатого.
   - Какое это имеет значение? Десять, одиннадцать... Десять и одиннадцать
точек - вот что имеет значение.
   Прав, прав Илья. Какое нам дело до времени? Его сумасшедший азарт начал
передаваться и мне. Уходили  назад,  теряли  резкость  волнения  последних
дней. Нина, Галя. Галя, Нина. Илья прав. Тысячу раз прав!
   - Вставай! - крикнул я Гале. - Илья прав, надо ехать, немедленно!
   - К этой Нине Сергеевне?
   - К ней.
   - Я...
   - Ну! - сжал кулаки Илья. - Брось свои бабские штучки! Ты же выше  этих
глупостей! Ты же человек, а не кухонное животное!
   Галя вскочила на ноги и  вдруг  чмокнула  Илью  в  щеку.  О  боже,  мир
положительно непознаваем.
   - Я люблю тебя! - пропела Галя и умчалась в ванную.
   Я начал натягивать на себя брюки.
   - Как ты догадался? - спросил я Илью.
   - Если бы я... Это не я. Я разговаривал с одним приятелем по  телефону.
Так, о делах. Он физик. А в голове все время сидит график. Мы кончили,  он
мне говорит "пока", а я говорю: "Боря, что могли бы значить десять  точек,
интервалы между которыми все увеличиваются?" Он говорит: "Не знаю. Планет,
например, девять, а что такое  десять  -  не  знаю!"  И  смеется,  дубина.
Сострил. Я кладу трубку, достаю график и начинаю смотреть на него.  Десять
точек. И интервалы слева направо все увеличиваются. И точки  как  планеты,
только все одинаковые. И тогда, как в трансе, я взял карандаш и  нарисовал
новый график. Первая точка, первая слева, - Солнце. За ней, почти рядом, -
крошечный Меркурий, дальше - Венера, Земля,  Марс,  Юпитер  и  так  далее.
Сердце у меня заколотилось, на  лбу  выступила  испарина.  Но  расстояния,
расстояния между планетами? Мне вспомнилось, что где-то у меня валяется не
то "Занимательная астрономия", не то что-то  в  этом  духе.  Я  рухнул  на
четвереньки и начал по-собачьи перерывать все книги.  Первый  и  последний
раз в жизни я пожалел, что у меня  нет  книжного  шкафа.  Я  нашел  книги,
которые считал потерянными. Я нашел книжку Данема "Еретики и герои", из-за
которой поссорился с Венькой Дерибиным: я обвинил его, что  он  не  вернул
мне эту книгу. Ни занимательной, ни какой-либо другой астрономии у меня не
было. Я выскочил из квартиры и помчался вниз по лестнице. Люди  шарахались
от меня, дети начинали плакать. На бегу я посмотрел на себя. Я был  покрыт
пылью,  как  паломник,  пришедший  пешком  в  Мекку   из   Австралии.   Но
отряхиваться было некогда.
   Я бросился под колеса  автокрана.  Машина  затормозила,  я  молниеносно
вознесся в кабину и  крикнул  адрес  своего  института.  У  нас  есть  там
библиотека. Шофер посмотрел на меня с ужасом и состраданием.
   "Рожает?" - спросил он.
   "Что рожает?" - в свою очередь спросил я.
   "Жена".
   "Нет, у меня нет жены. Мне нужна Солнечная система".
   Водитель опасливо отодвинулся, но не  особенно  далеко,  все-таки  надо
было вести машину.
   В институте никого уже не было. Одна вахтерша.
   "Марья Гавриловна, - говорю я, - мне нужно в библиотеку".
   "Да что вы, товарищ Плошкин, - отвечает Марья Гавриловна, -  давно  все
закрыто".
   "Марья Гавриловна, мне очень нужно в библиотеку".
   Марья Гавриловна поправляет пояс, на котором  висит  пустая  кобура,  и
повторяет, что библиотека закрыта.
   Тогда я опускаюсь на колени и слезно  прошу  ее  пройти  ровно  на  три
минуты вместе со мной в библиотеку и вместе со мной оттуда выйти.
   Вахтерша вдруг всхлипнула:
   "Вот и Ванечка мой такой же настырненький. В армии он сейчас.  Вот  как
войдет ему что в голову, вынь да положь. Раз, еще в классу в седьмом  был,
говорит мне: буду, мол, мама, ученым-физиком".
   "Ну и что?" - спрашиваю я, все еще стоя на коленях.
   "Стал, - радостно всхлипнула  Марья  Гавриловна.  -  Из  аспирантуры  в
армию-то взяли. Ну что мне с вами, товарищ Плошкин, делать? Пошли".
   Я забыл, что покрыт пылью, и бросился целовать вахтершу так пылко,  как
не  целовали,  наверно,  ни  одного  вахтера  при   исполнении   служебных
обязанностей.
   - Я готова, - пропела звонким голоском Галя, входя в комнату.
   Я посмотрел на нее и ахнул. Давно уж она не казалась мне такой  победно
красивой.
   Я  запер  квартиру,  мы  пошли  вниз  к  машине,   а   Илья   продолжал
рассказывать:
   - Что вам сказать, мои маленькие, глупые друзья? Я нашел старую  добрую
"Занимательную астрономию" старого доброго Перельмана, да будет земля  ему
пухом, и выписал оттуда расстояние  планет  от  Солнца  в  астрономических
единицах. Астрономическая единица, если вы помните, -  это  расстояние  от
Земли  до  Солнца.  Приблизительно  сто  пятьдесят  миллионов  километров.
Меркурий - ноль целых тридцать девять сотых, Венера - ноль семьдесят две и
так далее до Плутона, который отстоит...
   - Илья, а куда ехать? - перебил я его.
   - Улица Зорге. Знаешь, где это?
   - Где-то около Новопесчаной  или,  как  она  теперь  называется,  улица
Ульбрихта. Там найдем... А как ты узнал адрес?
   - У нее самой. Я измерил расстояние между точками на графике и  сравнил
с таблицей, которую выписал из Перельмана. Пропорции абсолютно те же.
   - Илюша, ты гений! Пыльный, но гений, - сказала с твердой убежденностью
в голосе Галя.
   - Другой стал бы спорить, - шумно, по-коровьи вздохнул мой друг.
   Было около нуля, я  это  знал  точно,  потому  что  снежинки  таяли  на
ветровом стекле "Москвича" и тут же снова замерзали. Я попробовал включить
обдув. Нет, двигатель еще толком не прогрелся.
   Дом мы нашли быстрее, чем я рассчитывал.
   - Я быстро, - сказал Илья.
   - А мы? - спросила Галя.
   Сегодня был ее  час.  Сегодня  она  чувствовала  себя  победительницей.
Сегодня она взяла в союзницы Солнечную систему. Ах, Галка, Галка, экая  ты
воительница!
   Я повернул голову и посмотрел на жену. Она посмотрела  на  меня.  Может
быть, мне показалось, а может быть, у нее действительно сверкнула в  глазу
крошечным бриллиантиком слезинка.
   - Люш, - сказал я.
   - Тш-ш, - прошептала Галя, - молчи...
   Я замолчал, а она положила свою голову мне на плечо. Я  вдруг  подумал,
что это глупо - Илья пошел к Нине Сергеевне, а я сижу с Галей в машине. Но
все в этот вечер потеряло смысл или приобрело - кто знает.
   Илья открыл дверцу, и я вздрогнул от неожиданности.
   - Знакомьтесь, - сказал Илья. - Юру Чернова вам представлять не надо, а
это Галя, его жена. Нина Сергеевна - старший научный сотрудник.
   Только теперь, продемонстрировав свои права на меня  и  нашу  близость,
Галя быстро подняла голову, пробормотала: "Простите", и обернулась к Нине.
Ах ты маленькая хитрая дрянь, подумал я. Вопреки ожиданию, я не чувствовал
себя несчастным, сидя с этими двумя женщинами. Наоборот, мне стало легко и
весело. Я был в точке, где притяжения с двух сторон взаимно уравновешивают
друг друга, и плавал в невесомости, как У в одном из последних снов.
   - Как ехать, Нина Сергеевна? - спросил Илья.
   - А вы... уверены? Мы ведь будем у профессора в полдвенадцатого...  Так
поздно...
   -  И  вы  тоже...  Ученый  называется!  Великие  открытия  делаются  от
одиннадцати до часу по четвергам.
   Нина засмеялась:
   - Наверное, вы правы. Поехали. Ах да, я же не  объяснила,  куда  ехать.
Улица Дмитрия Ульянова. Вы знаете, где это, Юрий Михайлович?
   Не Юра, а Юрий Михайлович. О женское чутье! О женский такт!
   - Знаю, - сказал я. - Я все знаю. Вы хоть позвонили бы профессору.
   - Господи, - сказала Нина, - я не сообразила в этой суматохе!
   Вначале они минут пять или десять  спорили,  звонить  или  не  звонить.
Затем подряд два автомата оказались неисправными. На углу  Красной  Пресни
автомат работал, но  было  занято.  В  результате  мы  приехали  на  улицу
Ульянова без звонка. Был уже двенадцатый час в начале.
   - Идем все вместе, - строго сказал Илья и быстро погнал нас, как  стадо
гусей, к подъезду.
   Кнопку звонка нажал он. Никто не ответил.
   - Не может быть, - пробормотала Нина, - ведь я же  сама  звонила.  Было
занято.
   За дверью, обитой коричневым  дерматином,  послышались  шаги.  Вспыхнул
глазок и тут же потемнел - должно быть, в него посмотрели.
   Дверь открылась. Профессор стоял в пижаме и смотрел на нас. Пижама была
выглажена почти столь же тщательно, как и костюм, в котором я  его  видел.
Редкие легкие волосы тщательно причесаны. Интересно, промелькнуло у меня в
голове, он спит лежа или стоя?
   - Простите, Борис Константинович, - нервно сказала Нина. - Уже  поздно,
я понимаю...
   Профессор  молча  осмотрел  нас  всех.  Настороженность  в  его  глазах
постепенно испарилась. А может быть, он просто просыпался.
   - Добрый вечер, - сказал он и сделал приглашающий жест рукой.
   Мы вошли в комнату, но не сели.
   - Борис Константинович, позвольте вам представить, -  сказала  Нина,  -
это жена Юрия Михайловича, а это его друг...
   Нина замешкалась, и я понял, что она даже не запомнила имени Ильи.
   - И чему  же  я  обязан  столь  неожиданным  визитом?  -  сухо  спросил
профессор, так и не кивнув и не пригласив нас сесть.
   - Только что  выяснилось,  что  точки  на  графике  быстрого  сна  Юрия
Михайловича полностью соответствуют расстоянию планет Солнечной системы от
Солнца, - быстро проговорила Нина Сергеевна.
   - И кто же это выяснил, позвольте узнать? - спросил профессор.
   - Я, с вашего разрешения, -  сказал  Илья  и  полупоклонился.  Большой,
пыльный, помятый, он все равно являл собой зрелище внушительное.
   - Где график? - строго спросил профессор.
   - Вот. - Илья стащил с себя куртку, швырнул ее, не глядя, на  кресло  в
чехле и вытащил из кармана листок бумаги. - А это - расстояния  планет  от
Солнца в астрономических единицах. Вот пропорция, которую я составил.  Вот
пересчет.
   - Линейка у вас есть? - спросил все так же строго профессор.
   - Нет.
   - Машенька, - сказал, не повышая голоса, профессор, и в комнату тут  же
влетела крошечная немолодая женщина.
   Я готов был поклясться, что она караулила  у  двери,  ожидая,  пока  ее
позовут.  Женщина  стыдливо  кивнула  нам  и  замерла,  глядя  на   Бориса
Константиновича. Похоже, что она робот, подумал я.
   - Машенька, - не отрывая взгляда от графика, сказал профессор,  -  Витя
дома?
   - Нет, - пробормотала профессорша испуганно.
   - Посмотри, пожалуйста,  в  его  комнате,  нет  ли  у  него  линейки  и
готовальни. Или хотя бы линейки.
   Так же стремительно,  как  вошла,  профессорша  выскочила  из  комнаты.
Старая школа, подумал я, теперь таких жен не выпускают.
   Профессор сел за стол, не глядя протянул руку, в  которую  запыхавшаяся
профессорша вложила линейку, и принялся измерять расстояния на графике.
   Мы молча стояли вокруг стола. Профессорша тихонько  отошла  к  двери  -
наверное, ее обычное место - и тоже замерла. На серванте торопливо  тикали
старинные  бронзовые  часы.  Кусок  циферблата  был  отбит.  Как  раз   на
двенадцати - времени, к которому стрелки подходили уже вплотную.
   - Вы теорию вероятности зна