ное  поведение  смельчакам
давали ордена и красные ленты.
   Заметив небольшой полуоткрытый и полузакрытый экипаж, Джордж шагнул в эту
черную мрачную повозку, и  она  понесла  его  вперед,  скользя  единственным
колесом по монорельсу, который располагался в центре длинной паутинки-улицы.
   - Могу поспорить, что они вложили большие деньги в этот маленький  номер,
- сказал себе Джордж.
   Ему не понравился транспорт Паучьего Города. Джордж нашел  его  несколько
опухлевшим, каким-то, знаете ли, искроглазным и клякстебнутым.  Конечно,  он
не стал бы использовать  такие  прилагательные  публично,  но  они  довольно
неплохо выражали гамму его чувств.
   Внезапно взгляд Джорджа зацепился за пылавшую  неоновую  вывеску.  Ладно,
ладно, успокойтесь! Взгляд остановился; вывеска не пылала, а  горела;  да  и
неоновые трубки были, так сказать, не оными. В наше время хорошие вещи можно
увидеть только в музее. А  Джорджу  достался  лишь  хвостик  люминесцентного
угря. На такой жаре угорь уже начинал попахивать и разлагаться, но в нем еще
угадывался аромат пристойного света. Конечно, до софитов и  прожекторов  ему
было далеко, однако он упорно продолжал  освещать  себя,  цепляя  тем  самым
взгляды прохожих. Вот я и сказал, что взгляд Джорджа зацепился.
   Угреоновые буквы читались только по слогам - "Горячие гроги Грогана".
   Да уж, сказал себе Джордж. Звучит нормально.
   Если бы жизнь пыряла вас таким большим шприцем, как Джорджа, вы  бы  тоже
принимали решения с чувством юмора и иронии - той самой  иронии,  которую  у
нас вызывают парадоксы абсолютно непостижимых причин. Ничего  не  поделаешь,
жизнь - это борьба за условия декорации.
   Переступив порог бара, Джордж остановился.  Ему  потребовалось  несколько
секунд, чтобы глаза привыкли к новой композиции света и теней. Эти последние
здесь были или слишком яркими,  или  слишком  темными.  Их  сложная  игра  и
взаимосвязь создавали  смутную  картину  зала  с  низким  потолком,  обшитым
кровельной жестью, и множеством деревянных столиков, стоявших  на  усыпанном
опилками полу. За большинством столиков сидели мужчины различных примет,  но
их серую мрачную группу объединяла  общая  тенденция  к  чему-то  грубому  и
развращенному. Судя по бессвязной речи некоторых из них, связываться с этими
людьми не стоило. Во всяком случае, Джордж сделал  себе  в  уме  пометку  не
связываться с ними. После  этого  он  приступил  к  более  серьезным  делам,
поскольку, как я уже говорил, ему требовалось выпить. Именно теперь  у  него
появилась надежда выполнить тот смелый и отчаянный план, который он  задумал
на липких улицах Паучьего Города. Хотя, конечно,  Джордж  понимал,  что  так
поступил бы не каждый.
   Он  нерешительно  приблизился  к  стойке.  Бармен  пригладил  свою  белую
ковбойскую рубашку и приступил к допросу.
   - Что будешь пить?
   Джордж заказал двойную  порцию  барбадосского  рома.  Это  напомнило  ему
старые дни - те самые незаконнорожденные денечки,  о  которых  и  стыдно,  и
грешно вспоминать. "Да-да,  мы  обязательно  встретимся  еще  раз.  Конечно,
милая! При звездах!" Или это лишь воображение? Но ведь был же ром и  бамбук,
его нежные зеленые ростки, похожие на веки Будды, и все остальное вплоть  до
манго, медных гонгов, узких  улиц,  заполненных  юркими  велосипедистами,  и
солдат, которые возвращались с полигона домой.
   Джордж подтянул ром к себе, стараясь не расплескать драгоценную жидкость.
Он осторожно поднял бокал  и  выпил  его  до  дна.  Теплый  зной  в  желудке
подтвердил, что это действительно был ром. Джордж  сделал  неясное  движение
рукой, которое, видимо, означало:
   "А теперь еще  рюмочку,  пока  не  пришел  бешеный  Билл".  Впрочем,  вы,
наверное, знаете эту печальную историю.
   Появилась новая порция. Вернее, двойная порция в двухзарядном  бокале.  К
счастью, этого никто не увидел. Да и кому из посетителей бара было интересно
знать, что какой-то человек у стойки ударил  по  рому  двойным  зарядом?  Во
всяком случае, следить за Джорджем им не было смысла. И все же они  следили.
Старое жулье с прищуренными глазами, от которых не могла  скрыться  ни  одна
мелочь. Опухшие подозрительные лица с их неизменными глумливыми усмешками.
   По правде говоря, Джордж не был готов к такому вниманию. Посетители  бара
смотрели на него и притворялись, что не смотрят.  Несколько  человек,  допив
пиво,  вытерли  рты  и  нарочито  вышли  из   заведения,   пытаясь   усыпить
подозрительность Джорджа.
   - Еще одну, - сказал он, имея в виду двойную порцию, и бармен понял  этот
тонкий намек.
   Да, Джордж решил идти до конца. Внезапно все стало очень важным,  и  аура
безотлагательно окутала его, словно жесткий кокон. Он знал,  что  жаловаться
бесполезно; таков был его расклад, кто бы ни сдавал ему эти карты.
   - Что-то я тебя,  милок,  здесь  раньше  не  видела.  Слова  исходили  от
небольшой женщины в вечернем платье из  черного  шелка,  с  тонкими  черными
завязками на ослепительно белых плечах. Чуть ниже  ослепительно  белых  плеч
находились верхние полушария лун ее ослепительно белой груди.
   Она подошла к нему под аккомпанемент печальных труб,  которые  наигрывали
из музыкального  автомата.  Вряд  ли  это  было  подстроено  заранее  -  она
буквально излучала аромат случайного знакомства. Рот, как  дрожащий  красный
квадрат;  глаза  ускользающего  цвета,  обведенные  черным  ободком.  И   ее
присутствие - такое двусмысленное, манящее и опасное.
   - Я тут первый раз, - ответил Джордж.
   - Значит, новенький?
   - Да, можно сказать и так, - смущенно отозвался Джордж.
   Он решил перевести беседу в более чувственный канал и затронул тему пищи.
   - Здесь можно перекусить?
   - Тут тебе подадут лишь отравленные помои, - тихо прошептала  женщина.  -
Идем со мной. Я знаю местечко, от которого ты будешь в восторге.
   Джордж заметил в своей руке двойную порцию рома - тот же самый надежный и
проверенный бокал, но наполненный заново. Очевидно, кто-то  -  скорее  всего
бармен - налил туда рома, пока Джордж не  смотрел  в  его  сторону.  Приятно
знать, что хоть кто-то может о тебе позаботиться.
   - А там дают польские колбаски? - спросил Джордж, поскольку  этот  вопрос
стал для него необычайно важным.
   - Тебе там очень понравится, - сказала она. - Вставай же. Идем!
   Она потянула его за руку, и Джордж неохотно поднялся на ноги.
   Да, он позволил какой-то личности вести его черт знает куда.  Но  к  тому
времени Джордж изрядно окосел, и  ему  не  хотелось  натыкаться  на  углы  и
путаться в частоколе двух столбов. Он  с  наслаждением  вышел  в  ночь  -  в
настоящую темную ночь, с расставленными знаками препинания и  тысячью  точек
синтаксиса, каждая из которых во много раз  превосходила  по  размерам  нашу
Солнечную систему. Вот такую же ночь много лет назад описал Теокрит,  когда,
пробудившись  от  сна  вавилонского  величия,  он  увидел  себя  сицилийским
крестьянином, задремавшим  на  склоне  горы.  Странно,  как  все  это  точно
совпадает!
   - Куда ты меня ведешь?
   - Сначала подальше отсюда, милок. А потом  в  одно  прекрасное  местечко,
которое я решила тебе показать. Самое подходящее место для такого парня, как
ты. А ты ведь настоящий парень, верно?
   Джорджу показалось, что она хихикнула. Но  он  не  мог  утверждать  этого
наверняка, потому что ветер из пустыни окутал  его  облаком  нелогичности  и
смешал караван разумных мыслей. Джордж вновь  оказался  на  перепутье  между
целью, к которой вел его сюжет, и укрощенным  голодом,  все  более  терявшим
чувство собственного достоинства.
   Улица стала широкой, как море, и перестала напоминать черную паутинку. Да
вам просто не найти такой паутины, которая походила бы  на  эту  улицу.  Тем
более если учесть зажиточный вид  ее  кварталов.  На  фоне  остальной  части
города она казалась самодовольным бюргером в черных лакированных ботинках. И
еще эта улица выглядела тихой и  спокойной,  с  полицейскими  будками  через
каждые пятьдесят ярдов,  с  ярким  освещением  на  тротуарах  и  с  большими
удобными   автобусами,   которые   ездили   на    дюжине    пузатых    колес
идиосинкразического производства.  Вблизи  перекрестков  на  высоких  опорах
реяли светофоры,  и,  чтобы  разобраться  в  их  знаках,  людям  приходилось
вытягивать шеи. А светофоры струились цветными огнями, помигивали  стрелками
и квадратными скобками. Но, поскольку указания давались на языке пришельцев,
к  каждому  обозначению  прилагали  длинный  список  пояснений,  поправок  и
исключений.
   - Приготовься, - воскликнула женщина, озабоченно рассматривая знаки. - На
табло сказано, что в предыдущем направлении  намечается  пауза,  а  раз  эта
пауза по закону средних величин намечена заранее, то общее правило,  которое
связывает все повторения, аннулируется. Я не  слишком  хорошо  разбираюсь  в
этих премудростях, но, кажется, сейчас... Быстрее! Идем!
   Схватив его за руку, она выбежала на улицу. Джордж, следуя  за  рукой,  а
следовательно, и за ней, побежал  по  пятам.  Носы  его  клоунских  башмаков
нелепо пощелкивали по асфальту, хотя нет, пощелкивали не  носы,  а  подошвы,
потому что именно там у него было несколько щелок. И вот,  рванувшись  через
широкую и залитую ярким светом улицу или, вернее, бульвар, как то выяснилось
позже, Джордж вдруг услышал голодный рев обезумевших машин. Тот  исходил  из
нутра грузовиков, автобусов и детских колясок - всей  той  армады  колесного
транспорта, которая только и ожидала случая, чтобы наброситься  на  него.  К
счастью, в связи с объявлением  паузы  их  одолевали  в  тот  миг  небольшие
сомнения.
   Едва они добежали до середины улицы, где о возвращении на тротуар  уже  и
не стоило думать, как война за обладание бульваром вспыхнула с новой  силой.
До сих пор воюющие стороны только шутили, но теперь они  решили  действовать
всерьез  -  стремительно  и  со  всей  жестокостью.  Впрочем,  это   зрелище
напоминало кошмар  и  без  всякой  жестокости.  Кто  не  помнит  этих  лихих
городских бригад, которые, обгоняя друг друга, сражаются со всеми  и  каждым
без  исключения?  Кто  может  забыть  этих  изгнанных  ханаанцев,   которые,
вырвавшись из боковой улочки истории, выплескиваются на главную магистраль в
плотной группе из тридцати тысяч человек? Конечно, для армии  это  маловато,
но вполне хватает, чтобы где-то что-то изменить, особенно в наше неспокойное
время.
   Джордж и  не  подозревал,  что  пересечение  улицы  может  вызвать  такую
пропасть проблем. Он смело заглянул в эту пропасть, и его тут  же  стошнило.
Женщина дернула его  за  рукав;  тот  развернулся,  как  пожарный  шланг,  и
случилось  непоправимое.  В  связи  с  внезапным  ростом  облачного  покрова
потемневшие небеса излились дождем, и Джордж испытал то, о чем он до сих пор
слышал лишь от своих товарищей. Он обмочился с ног до головы.  Хотя  давайте
не будем преувеличивать и остановимся только на ногах.
   С одной стороны, в этом ничего такого и не было. Но,  с  другой  стороны,
уже начинало появляться пятно.
   Теперь вы знаете, каково было Джорджу стоять посреди улицы на  буксире  у
женщины, которая буквально взрывалась от нетерпения шепнуть ему свое  имя  и
намекнуть на то, что ей хотелось, когда вокруг  ревели  и  неслись  тридцать
тысяч ханаанцев, многим из которых, не считая, конечно, блондинов,  нравится
Виктор Сладенький с кудрявой бородой, и когда над  ним  слетались,  то  есть
сплетались факторы, векторы и корректоры, мелькавшие с такой быстротой,  что
у него даже не оставалось времени пронумеровать их  по  порядку,  более  или
менее придерживаясь соответствующих форм информационного сравнения.  Короче,
он попал в  цейтнот.  Джордж  отчаянно  взмахнул  руками,  вытащил  ногу  из
цейтнота, но вытереть ее было нечем. Огромной силой воли Джордж  протолкался
через улицу, зная, что, как только  она  кончится,  он  получит  свою  синюю
птицу, своего верного друга, свою любимую звезду - одним словом, то, что  он
сможет съесть.
   Однако женщина тоже оказалась себе на уме. Она пообещала ему еду, а сама,
как теперь стало ясно, и не думала кормить голодного Джорджа. К тому времени
он уже понял, что пищи в ее повестке дня не значилось. Женщина подвела его к
маленькой деревянной двери, которая располагалась  в  дальнем  углу  высокой
каменной стены. Джордж переступил через порог  и  полез  было  в  карман  за
удачной шуткой, но, осмотревшись и  увидев,  куда  он  попал,  парень  решил
придержать свои остроты. Еще бы! Он опять промахнулся мимо кармана.
   Прямо впереди на небольшой возвышенности раскинулся старый монастырь.  На
ближайших полях трудились монахи. Их капюшоны были отброшены назад, а сутаны
подтянуты вверх, что не только демонстрировало великолепную игру их  сильных
мышц, но и позволяло им  передвигаться  в  этой  невообразимой  грязи.  Чуть
дальше виднелись фруктовые деревья, рассаженные  в  приятном  беспорядке.  В
очаровательной смеси хаоса и красоты чувствовалась либо рука  мастера,  либо
нога его ученика. Внезапно Джордж заметил подошедшего к  ним  человека,  чья
респектабельная  тучность,  большие  выбритые  щеки  и  двойной   подбородок
выдавали в нем брата-управляющего, а возможно, даже и дядю-преподобие.
   - Приветствую вас и кланяюсь вам, дорогие гости, - сказал аббат, выполняя
все, о чем он говорил.
   - Смиренно припадаю к ногам вашей милости, - ответил Джордж, понимая, что
вежливость и грубая лесть никогда не выходят из моды.
   - Ладно, заваливайте и пойдемте жрать, - произнес аббат.
   Джордж удивленно поднял брови - все до одной, сколько у него было.
   - Довольно крепко сказано, отче.
   - Прямая речь без всяких притязаний - это торговая марка нашего  дзэн,  -
ответил аббат.
   - Так это дзэн-буддистский монастырь?
   - Я этого не говорил, - сказал аббат. - Но все равно заходите.
   Уже внутри Джордж встретил Вольтера и Чингисхана, еще одного  Вольтера  и
Ларрап Садри. Все они носили сутаны монахов.  Между  прочим,  монахов  здесь
было много, и некоторых он знал. Джордж уже где-то видел этих людей, хотя  и
не помнил точно имен.
   Монахи чинно прогуливались по аллеям. Джордж и аббат присоединились к  их
длинной колонне. Женщина, которая привела его сюда,  потерялась  при  чистке
кадров. Такое  часто  случается  внутри  нелояльных  партий,  и  просто  уму
непостижимо, как быстро может  пачкаться  всякая  мелочь.  Они  прошли  мимо
цветочных клумб, каждая из которых наводила  на  мудрые  и  немного  наивные
мысли. Аббат задумчиво улыбался. А вокруг догорал один из тех кротких  дней,
которые напоминают нам, что нет  ничего  невозможного.  В  момент  прозрения
Джордж увидел впереди высокую арку каменного портала.  И  пошел  он  к  нему
стопами босыми и стал тем, кто вел, а остальные, и аббат иже с  ними,  стали
теми, кто следовал ему.
   - Если увидите бардак, не обращайте внимания, - сказал аббат. - Тут у нас
трапезная. Пора перекусить и принять таблетки.
   И вновь эта фраза напомнила Джорджу о других временах и  былых  событиях.
Преодолев тревогу, он вошел в огромный зал.
   Помещение было заполнено монахами, некоторые из них, в ответ на ожившее в
них глубинное желание, нацепили  оленьи  рога.  А  ведь  именно  об  этом  и
писалось в священных книгах. Более того, многие из  них  носили  маски.  Они
маскировались под капуцинов из поселкового аббатства и представляли собой ту
особую породу людей, которая нам кажется несколько неприличной. Среди них не
меньше дюжины носили накладные ресницы и подкрашивали глаза.
   - Будьте любезны занять это место, - сказал аббат.
   - Прямо вот это? - спросил Джордж.
   - Да. Думаю, эта луза вам подойдет.
   - Тогда я в нее и западаю, - ответил Джордж. Ответствовав так, сел он  на
краешек стула и сим замкнул собой длинную цепь монахов, собравшихся здесь.
   В зале витал аромат овощей. Пар из кухни возносился к  высоким  стропилам
трапезной, на которых висели помятые синие береты, навек отыгравшие в  своих
отважных и отчаянных битвах. А собрались они тут не зря. Сегодня,  как  и  в
каждый из постных дней, здесь подавали постное мясо. В непостные дни они ели
сало, жир и грудинку, но в постные -  только  окорока  и  ребрышки,  хотя  и
довольно много. Так было от начала времени  и  быть  сему  до  самого  конца
света.
   Заметив гостя - а  это  произошло  между  супом  и  орехами,  -  капуцины
затянули хором песню, которой они приветствовали  всех  посетителей.  "Когда
морда кирпичом, тут молитвы ни при чем", - тянули они в ликсианской  манере,
чье многоголосье ласкало слух и несло в себе нотки тонкой иронии.
   Его угостили  коричневым  соусом  с  посеревшими  кусочками  бекона.  Они
посерели из-за лошадиной гнили - паучьего лишайника, который в этом  царстве
встречался где угодно. Хотя, конечно,  монастырь  не  мог  считаться  частью
царства, ибо здесь служили другому Царю, но бекон, вернее, лишайник глумился
даже над такой святыней.
   После соуса принесли бисквиты. По размерам  и  форме  они  выглядели  как
трехфунтовые ядра. Монахи в шутку  называли  их  пушечным  хлебом,  и  дюжие
слуги, шатаясь от двойных порций, вносили печенье на особых носилках. Группа
прислуживающих девственниц разливала напитки - по бокалам, по полу и стенам.
Им помогало несколько ручных обезьян - больших надувных игрушек, которые они
прятали  в  своих  кельях  рядом  с  вибромассажерами  и   другими   ручными
приспособлениями. А почему бы и нет, раз никто не жаловался?
   После соуса и бисквитов над головой  послышался  шелест  крыльев.  Джордж
взглянул вверх и у самых стропил увидел странное зрелище. Там, наверху,  где
атмосфера  казалась  более  возвышенной  и  чистой,  чем   спертый   воздух,
наполнявший нижнюю часть, парило два крылатых существа. За  ними,  откуда-то
выше и левее, доносился чарующий щебет, напоминавший ссору в стае  маленьких
приматов.
   Аббат улыбнулся и спросил, обращаясь к Джорджу:
   - Как вам понравилось наше  скромное  бытие?  Его  толстые  пальцы  ловко
проковыривали дыры в пушечных ядрах печенья.
   - Все очень мило, - ответил Джордж. - Признаться, и не помню,  сколько  я
не был уже где-нибудь еще в какое-то другое время.
   - Это хорошо, что вы не помните, - сказал аббат. - Тем не  менее  мне  бы
хотелось пояснить вам некоторые вещи. В том числе и возможный вопрос о  двух
крылатых существах. Видите ли, одним  из  правил  нашего  братства  является
отрицание всего того, что нам не нравится.
   Джордж молча  кивнул.  Он  тоже  жил  по  такому  правилу.  Рука  Джорджа
потянулась за соусом, и он даже глазом  не  моргнул,  когда  на  подлете,  у
самого рта, ложка дрогнула, легла на правое крыло, и часть груза, сорвавшись
с такелажных ремней, опустилась прямо на его галстук. А  он  предчувствовал,
что впереди его ждет настоящая игра, и по такому случаю  надел  свой  лучший
костюм.
   Внезапно трапеза прервалась. Дверь со скрипом отворилась, и в  зал  вошли
несколько марьяжей, бренчавших на  своих  гитарах  и  сверкавших  белозубыми
улыбками из-под широких сомбреро. Джорджа  удивило,  что  на  пять  марьяжей
приходилась только одна дама. Она была среднего  роста,  но  тонкие  высокие
каблучки делали ее более выдающейся особой. Губная помада  карминного  цвета
тонко оттеняла ее черную масть. Дама топнула ногой и заплясала  под  мелодию
марьяжей - совсем немелодичную  мелодию,  которую  подхватили  два  трубача,
пришедших позже. Однако в  женщине  чувствовался  какой-то  изъян  -  что-то
странное, зловещее и необычное.  Ах  да,  у  нее  не  хватало  левой  кисти.
Ампутированная конечность была завернута в дорогую вельветовую ткань, сверху
донизу расшитую золотыми нитками.
   Эта деталь не понравилась монахам. Они зашумели, и аббат сердито  вскочил
на ноги.
   - Чем вызвано ваше вторжение? - закричал он. - Почему  бы  вам  не  пойти
куда-нибудь еще с этими своими, так сказать, мелодиями?
   - Мы пришли туда, куда позвало нас сердце, - ответила женщина. - И где же
нам еще быть, как не в лучах прожекторов на этой  с