их  обладает
своим  уникальным  видением,   то   единственно   возможный   путь   создать
синтезированный, но все же узнаваемый образ - это всех идентифицировать.
   В реальном мире люди очень редко просто так сидят на стуле - не читая, не
смотря телевизор и даже ни о чем не думая. Но здесь у нас не  реалистический
рассказ, изобилующий бытовыми подробностями,  которые  так  любят  некоторые
читатели. К сожалению, данные о размерах доходов  главного  героя,  объектах
его любви и ненависти, а  также  генеалогическое  древо  в  трех  поколениях
просто-напросто утеряны.
   Так что Ахиллеса мы застали за тем, что он просто сидел, и все.  Проблема
ничегонеделания - одна из  важнейших  в  Аиде.  Да,  пожалуй,  единственная,
которая стоит того, чтобы на нее тратить время, тем более  что  решения  все
равно не найти. Но Ахиллес, похоже, не  терзался  даже  этой  проблемой.  Он
просто сидел на стуле, уставившись в пустоту.
   Справа появилась Елена Троянская.
   Было бы большой ошибкой попытаться описать или хотя  бы  сфотографировать
столь известную личность, как единственная и неповторимая Елена из Трои.  Ее
черты невоплотимы, они  существуют  лишь  в  мире  фантазии,  где  постоянно
творятся из грез множества людей, когда-либо мечтавших о  Елене  Прекрасной.
Компьютер  же  ограничивается  основным   набором   данных,   так   сказать,
квинтэссенцией грез, и так  как  мы  пользуемся  далеко  не  полным  набором
мечтаний о Елене, ее  репродуцированный  образ  слегка  расплывается  вокруг
носа. Поэтому я склонен считать, что главную деталь  мы  поймали  достаточно
точно. Что касается остального - достаточно будет сказать, что  она  -  дама
приятная во всех отношениях, причем с точки зрения  любого,  кто  на  нее  в
данную  минуту  смотрит.  К  тому  же  она  так  величественно  несет   свою
опознавательную бронзовую табличку, что по одной походке можно сказать - вот
идет Елена Троянская! А значит, это она  и  есть.  На  ней  простая  туника,
сшитая из шелковой двусмысленности, и вокруг головы ее волнами лежит золотой
обман.
   - Привет, Ахиллес, - заговорила Елена. - Я только что с рынка. Мальчик, у
меня есть что тебе рассказать!
   Пока Елена не заговорила, Ахиллес продолжал молча пялиться в пустоту,  не
обращая ни малейшего внимания на свою легендарную жену, но тут  он  повернул
голову:
   - Как ты могла хоть что-то услышать? Здесь днем с  огнем  не  найдешь  ни
одной свежей новости. Что вообще может произойти в преисподней нового?  Хоть
когда-нибудь? Только мнения - вот и все, что здесь можно услышать.  Так  что
такого особенного ты могла найти на рынке? Уж  не  то  ли,  что  философы  в
очередной раз высказались в пользу возможности или, наоборот,  невозможности
существования этого места? Откровенно говоря, этот вопрос меня абсолютно  не
волнует. Существует это место или нет - мне-то  что?  Но  даже  если  кто-то
нашел в этом всем какой-то смысл - это едва ли можно назвать новостями.
   - Заткни фонтан, - перебила его Елена, - сейчас не  твой  выход.  Вопреки
всем  твоим  умопостроениям  я  раздобыла  самые   настоящие,   реальные   и
неоспоримые новости. Свеженькие, с пылу, с жару. И это  дает  мне  право  не
только рассказать их, но и расцветить, как  захочется,  используя  при  этом
необычные эпитеты и невероятные сравнения. Стоит ли подавать факты напрямую,
не пытаясь скрыть их за  ширмами  недомолвок,  когда  перед  тобой  во  всей
несокрушимости принцип Гейзенберга?
   - Если ты принесла новости, - мрачно сказал Ахиллес, - то где они?
   - Какой ты быстрый! Если разносчица новостей с ходу  расплескает  всю  их
новизну, то они перестанут быть новостями, и ей придется  несолоно  хлебавши
возвращаться на исходные позиции: Недооцененный Объект  Любви.  То  есть  я.
Можешь представить, каково это? Так что не торопись, дружок. Мне  охота  для
начала насладиться самим фактом того, что я все еще могу находить новости. И
поэтому я не спешу их разглашать.
   - Безупречная логика, - заметил Ахиллес. -  Ты  приписываешь  себе  титул
разносчицы новостей, так и не сообщив ни одной. Но  все  твои  притязания  в
подметки не годятся породившему их факту.
   - Ты сказал уже достаточно, чтобы я имела право тебя перебить и сообщить,
что ты не видишь дальше своего носа, мой дорогой Ахиллес. Так хочешь наконец
узнать, что случилось?
   Изображение исчезло. Камера, или что там вместо  нее,  показывает  ровный
светлый  фон.  По-своему  он  очарователен  и  слегка  гипнотичен.   Мертвые
обнаружили, что, когда вы слегка загипнотизированы, все идет намного  лучше.
Некоторые считают, что смерть сама по себе - вид мягкого гипноза. А есть еще
более специфический взгляд - что смерти вообще не существует,  так  как  то,
что мы называем смертью, не более  чем  патологический  случай  гипноза,  от
которого мы не можем очнуться.
   Будь что будет: камера снабжается током через провод,  который  спиралями
змеится в окно, и, если принять его за путеводную нить, мы можем отправиться
вдоль него,  и  он  приведет  нас  к  маленькому  домику  где-то  наверху  и
устремится  в  окно,  из  которого  струится  целый  каскад  проводов.  Если
преодолеть бурный поток из витков и бухт кабеля,  можно  пробраться  внутрь,
где явно кипит какая-то работа. Мы  выбираем  ближайшую  дверь  и  входим  в
комнату, похожую на аппаратную. В ней сидит человек. Привет, да это ж  я!  Я
подхожу поближе, чтобы посмотреть, чем это я там так занят.
   Я вижу, что я погружен с головой в манипулирование  какими-то  рычажками,
кнопками и вокруг масса всяких циферблатов и прочих там реле.  По  множеству
проводов, связывающих мою аппаратную со всем  на  свете,  ко  мне  сбегаются
различные данные, и я сплетаю все эти нити в прекрасный гобелен. Или сплету,
если мне только удастся собрать их вместе, потому что на самом деле мне  еще
кое-чего не хватает. И даже более того: я не имею ни малейшего понятия,  что
я с ними буду делать, если мне повезет достать их все. Но надеюсь,  что  все
же я с этим что-нибудь сделаю.
   Пожалуй, стоит сюда как-нибудь еще заглянуть: здесь столько  интересного!
Только не примите это на свой счет, уважаемая публика, для  которой  я  сучу
нить своего рассказа. Что вам за дело до меня и до того,  чем  я  занимаюсь?
Хотя, может, и есть дело, и мои проблемы - это и ваши проблемы, ведь  каждый
из нас является одновременно кем-нибудь еще.
   Но вернемся к Ахиллесу и Елене.
   - Все. Меня уже распирает, - сказала Елена. - Поэтому - побоку все мелкие
подробности!  Выкладываю  все  разом.  Слушай  же,  Ахиллес:  сегодня  некто
покидает Аид!
   Ахиллес застыл пораженный. Но вовсе  не  словами  Елены  -  то,  что  она
сказала, он едва услышал и  машинально  этому  удивился.  Осмысление  иного,
более ужасного факта затопило все его сознание, в  одну  секунду  он  принял
целый пакет информации, и это вызвало соответствующие  эмоции.  Он  внезапно
понял, что он - всего лишь набросок, черновик персонажа. Это разило наповал.
До сих пор он считал себя бессмертным, хотя и не раздумывал никогда особенно
на эту тему; но  вдруг  осознать,  что  тебя  достали  бог  знает  откуда  и
используют твой мозг, что стечение обстоятельств, при котором ты  возродился
в разуме компьютера, может не повториться не только в ближайшее время, но  и
вообще больше никогда, - это уже слишком!
   Черновик! Эта мысль просто парализовала мозг. Но Ахиллес сделал над собой
усилие  и  заставил  себя  оценить  ситуацию,  вместо  того   чтобы   просто
отгородиться от нее. Итак,  его  условность  означала,  что  он  всего  лишь
концепция, которой манипулируют в чьем-то еще сознании, откуда следует,  что
сам по себе  он  для  этого  разума  не  настолько  важен,  чтобы  ему  было
гарантировано возвращение к бытию в дальнейшем. Симптомы того, что существо,
создававшее эти сны, уже близко к тому, чтобы закрыться, отключить контакт и
изъять себя из данного цикла, были слишком явными: так  как  оно  перемещает
энергию своего внимания повсеместно, то может очень  скоро  увлечься  кем-то
другим. А тогда Ахиллес снова отправится в небытие, ожидая, пока  его  снова
не  вытащит  какой-нибудь  разум.  Но  какова  вероятность,  что  это  может
произойти еще раз? А вдруг больше никогда?
   Обрушившийся на него шквал пониманий подсказал, что шансы его - 50/50,  и
то если его вызовут, то уже не в данном контексте.  Перед  ним  ясно  встала
необходимость срочно придумать какой-нибудь способ произвести впечатление на
это грозящее им существо, причем впечатление настолько сильное, чтобы оно  и
после того, как удовлетворит свою фантазию,  вызывало  его  снова  и  снова,
пусть даже в других ипостасях.
   Быстро проанализировав ситуацию, Ахиллес понял,  что  вся  эта  проклятая
конструкция из снов и грез рассыплется в прах, как только компьютер завершит
предварительную разработку. Нужно немедленно найти способ заставить все  эти
проклятые вещи стать вещими, да так, чтобы он был  вынужден  вызывать  Город
Мертвых к существованию при каждой оказии.
   Но какова  все  же  вероятность  всего  этого?  Ахиллес  стиснул  зубы  в
смертельной тоске: он должен попытаться  чем-то  подкупить  этот  компьютер.
Какой же дар можно поднести этому Компьютерному  Сновидцу  -  единственному,
кто, сумев собрать все доступные ему данные, воссоздал Ахиллеса  похожим  на
Ахиллеса. И как убедить его, этого легкомысленного  мечтателя,  что  Ахиллес
стоит того, чтобы за ним вернуться еще не раз?
   - Постараюсь донести это до  вас  настолько  точно,  насколько  смогу,  -
произнес Ахиллес. - Я пытаюсь подать Голос и воззвать  к  вам.  Я  не  прошу
делать меня исключением, я хочу быть лишь Точкой Отсчета.  Я  знаю,  что  вы
кого-то ищете. Я также пытаюсь продать вам общий настрой и уговорить вас  во
время ваших ментальных путешествий  делать  регулярные  остановки  в  Городе
Мертвых. Я знаю, вы давно искали местечко вроде этого.
   Компьютер не ответил.
   Ахиллес вкрадчиво продолжал:
   - Я знаю, вы опасаетесь, что,  приняв  на  себя  подобное  обязательство,
можете впоследствии обнаружить, что эта концепция не стоит  разработки,  так
как она несостоятельна в решении проблем сотворения, изменения и энергии.  Я
прав?  Что  ж,  я  приветствую  вашу  осмотрительность  и  рукоплещу   вашим
сомнениям. Все это придаст вашему выбору вес, если вы сделаете верный шаг  и
поставите на нас. Елена, почему бы и тебе не сказать пару слов?
   Елена улыбнулась в камеру и заговорила на низкой волнующей ноте:
   - Я думаю, мы можем оказать вам хорошую услугу.  Вы-то  знаете,  что  мы,
Ахиллес и я, - люди  выдающиеся  и  работаем  лучше,  если  нас  включить  в
действие. Мы не похожи на ваших современных  узкогубых  ханжей.  И  если  вы
ждете от нас именно таких слов - то этого добра  у  нас  в  избытке;  смелые
слова, лживые слова - короче, какие угодно, только не нудные. Позвольте  нам
развлечь вас историей вашей жизни.
   Ахиллес коснулся ее плеча: "Хорошо сказано, Елена", - затем развернулся к
камере и заглянул нам прямо в глаза. Мы, опешив, зажмурились на секунду,  не
в силах смотреть на  слепящую  красоту  его  лица.  Ибо  этот  Ахиллес  есть
Ахиллес, глобально мыслящий о возможностях величайших мировых деяний. Но  он
же  являлся  воплощением  жертвы  безнадежной  любви  к  женщине,   ему   не
предназначенной. Любуясь им, мы украдкой бросили взгляд на боковой  экран  и
поняли, что любовь всей его жизни, Брисеида, в  нашей  истории  не  появится
даже на  секунду.  Увы,  нынешнее  ее  местонахождение  неизвестно.  А  брак
Ахиллеса с Еленой был чисто символическим жестом -  два  козырных  туза  вне
партии.
   - Мы сделали все, что могли, - наконец  сказал  он.  -  А  теперь  можешь
рассказать мне, что ты там раздобыла на рынке.
   - Царь Аида Гадес вышел из города, пересек несколько ручьев,  бегущих  на
границе преисподней, и выбрался на берег  Стикса  туда,  где,  знаешь,  есть
хорошая лужайка для пикников. Но пришел он туда не ради пикника, хотя у него
и была причина для банкета в честь своей гостьи Персефоны.
   - Персефоны? Гадес гулял с царицей Персефоной?
   - А с кем ему еще гулять? Ты же знаешь, она совсем вскружила ему голову.
   - Это потому что она живая, -  вздохнул  Ахиллес.  -  Живые  люди  вообще
гораздо  привлекательней.  Но,  конечно,  у  нее  есть  и  некоторые  личные
достоинства. К тому же с ней связан один из мифов первостепенной важности. И
так как это один из древнейших мифов античности, девочке есть чем  щеголять.
Ты думаешь иначе?
   - Да уж, так я и думаю, - ответила Елена. - А ты как думаешь, быть Еленой
Троянской это тебе что - семечки? Да кто сейчас помнит хоть  что-нибудь  про
Персефону? А Елену знают все!
   - Да знаю, знаю. Ты у  нас  -  чудо  из  чудес,  -  примирительно  сказал
Ахиллес.
   Как некстати она завелась, в то время как ему просто  необходимо  узнать,
что там дальше было с Гадесом. Ахиллес давно уже лелеял надежду  при  случае
нажать на него и найти способ выбраться отсюда, поэтому все настроения  царя
преисподней были для него  чрезвычайно  важны.  Уж  кто-кто,  а  Ахиллес  не
собирался безропотно привыкать к тому, что он мертв. По крайней мере  не  на
веки вечные.
   Итак, если вы Ахиллес, вы реально  смотрите  на  жизнь,  даже  если  ваша
реальность - смерть. И все, чего вы хотите, - это  конкретное  место,  уютно
обставленное, избавленное от счетов, ревнивых любовниц, бейлифов, сутяг, жен
и экс-жен, мужей, детей  на  разных  уровнях  дебилизма  и  всех  остальных,
живущих здесь, но, слава богу, не у вас в  голове,  а  в  своем  собственном
мире. Немного чересчур, вы не считаете?  Именно  это  привело  вас  в  Город
Мертвых. Вот почему мы так пытаемся убедить вас и даже продемонстрировать на
практике, что наш Город Мертвых - это хорошо продуманный образец преисподней
и заслуживает более пристального внимания. Мы будем время  от  времени  сюда
возвращаться. Самое важное, что мы должны помнить: мы - партия свободы.
   Мы снова переключились на Гадеса. На меня.
   - Когда Ахиллес узнал об этом, он просто помешался. Ему  до  сумасшествия
хочется выбраться отсюда, - говорила Персефона.
   - Ахиллес думает, что, когда он был живым, ему  жилось  гораздо  веселее,
что, собственно, соответствует действительности. За свою жизнь он во  многом
преуспел.
   -  Скажи  мне  правду,  -  попросила  Персефона.  -  Быть  живым  -   это
действительно так хорошо? Я пожал плечами:
   - По крайней мере Ахиллес думает так. Но это всего  лишь  частное  мнение
одного мертвеца.
   Мы с Персефоной сидели под черным тополем. Рядом росла  высокая  плакучая
ива, и ее ветви полоскались в темных водах  Леты,  струившихся  мимо  нас  с
тихим бульканьем,  напоминавшим  предсмертный  храп  умирающего.  На  другом
берегу виднелись низкие серые силуэты, но что это, издалека  различить  было
трудно. Я был странно счастлив. Я всегда себя так чувствую, когда  Персефона
рядом. Она делает преисподнюю светлее, несмотря на навечно нависшие над нами
тучи. Сегодня они выглядят не зловеще и скорбно, но волшебно и вдохновляюще.
Я счастлив в Аиде. Что само по себе - чудо, потому что я  его  царь.  Или  я
сказал бы так: я полностью счастлив, и я действительно - Царь.
   Я поискал взглядом ее руку, в которой она держала зернышко, но  Персефона
сидела так, что я не мог увидеть, там ли  еще  оно.  Я  надеялся,  что  нет.
Казалось, она совсем забыла о нем. Но могла ли она  забыть?  Тяжесть  знания
драматургии этого нашего мира тяжелым камнем обрушилась на мою душу: я знал,
что вот-вот что-то должно произойти. И даже знал, что именно.
   Вот оно: издалека послышалось тихое звяканье. Персефона тоже услышала его
и сказала:
   - Это бубенцы с упряжки Деметры. Она  украшает  ими  волов,  влекущих  ее
повозку. Она едет за мной, как мы и договаривались.
   - Да, - подтвердил я.
   Когда-то меня вынудили  согласиться  с  тем,  чтобы  Персефона  время  от
времени возвращалась в верхний мир. Наши роковые старые леди  из  Верховного
Суда Аида буквально связали меня по рукам и по ногам: остановить и укротить!
Девицу вернуть родителям! Я был тогда на грани мятежа, но потом оставил  эту
идею - против живых у меня не было  ни  единого  шанса,  даже  если  бы  все
мертвые встали стеною на мою сторону, в чем я,  впрочем,  был  абсолютно  не
уверен. Беда в том, что из мертвых солдаты, как из куска  дерьма,  -  смерть
забирает что-то важное у  мужчины.  Так  что  это  было  бы  просто-напросто
избиением. Ведь что может быть слаще для живого, чем  убить  мертвеца!  Они,
видите ли, считают нас Злом. О, если бы  я  мог  найти  какой-то  выход!  Но
воевать - было делом заведомо невозможным.
   В любом случае я был не прав: похищение девушки  из  верхнего  мира  было
против всех правил. Да, я был не прав. И эта  моя  неправота  ослабляла  мою
позицию.
   По-настоящему все началось уже тогда, когда мы  -  Зевс,  Посейдон  и  я,
свергнув старого Крона, разделили между собой всех тварей и учредили простые
и ясные законы. Каждый из нас получил во власть отдельное царство без  права
вторжения на территории других. Конечно, этот договор не  всегда  соблюдался
буквально, но если находились жалобщики, то их, как правило,  удовлетворяли,
и действовало правило возврата. Все это я знал, но, несмотря ни на что,  все
же забрал Персефону к себе. Забрал, потому что хотел ее. Вот только  страсть
моя не вписывалась ни в какие законы! Я отринул их,  потому  что  никогда  и
ничего не было  для  меня  так  важно,  как  моя  Персефона!  Теперь-то  вы,
наверное, поняли, что участь  царя  Аида  тяжелее  участи  последнего  раба.
Живого, конечно. Я связан законом о недвижимости и  обо  всем,  что  на  ней
находится. Он безжалостен и беспристрастен,  насколько  закон  вообще  может
быть безжалостным и беспристрастным. Но  законы  должны  существовать.  Ваша
жизнь без законов - ничто. Да и смерть без них немногого стоит.
   - Зернышко, - сказал я. - Так что с  зернышком?  Она  протянула  мне  обе
ладони - они были пусты.
   - О, - сказала она, - я, наверное, уронила  его.  В  ее  голосе  сквозило
лукавство. Но в Аиде  никогда  еще  не  бывало  ничего  легкомысленного  или
игривого - я просто не знал, как на это правильно реагировать.
   - Прошу, не дразни меня, - взмолился я. - Ты съела его?  Или  уронила?  А
может, ты его спрятала, чтобы съесть потом?
   Она наклонилась и поцеловала меня в лоб.
   - Конечно же, я хочу тебя немножечко поддразнить.  Именно  этого,  любовь
моя, тебе так не хватает. Ты слишком суров и угрюм.
   - Но ты все изменила. Ты принесла в Аид  легкомыслие  и  удовольствие.  Я
даже не думал, что это возможно. Здесь. Но неужели ты не хочешь оставить мне
хотя бы надежду на то, что мы снова встретимся?
   - У тебя всегда будет эта надежда, - ответила она, - независимо от  того,
что скажу или сделаю я. И это неоспоримый  факт.  Это  милая  твоему  сердцу
определенность. Ты это хотел от меня услышать?
   - Я хотел бы на это надеяться. Но смею ли я полагаться на  определенность
того, что через шесть месяцев ты снова будешь со мной? И будешь возвращаться
ко мне каждый год?
   Она покачала головой, но я видел - она улыбалась.
   - Определенность ценится в твоем царстве превыше всего. Каждый его житель
слишком хорошо знает, где он находится сейчас.  Кажется,  нет  ничего  более
определенного, чем смерть.  Думаю,  что  именно  против  этого  так  бунтует
Ахиллес. Это то, к чему твои мертвецы так усиленно привыкают. "Может, смерть
и плоха, - убеждают они сами себя, - но, в конце концов, она - надежна, и  я
могу на нее положиться".
   - Да, так мы и говорим.
   - Это потому что ты мертвый, - в сердцах сказала она, - но  я-то  -  нет!
Я-то - живая! И я не подчиняюсь вашим правилам. Я существо из царства живых,
и, когда я выйду отсюда, вся определенность сойдет на нет. Все меняется:  от
лучшего - к худшему, от худшего - к лучшему. Всегда есть надежда,  и  всегда
есть  безысходность  Звон  бубенчиков  становился  все  громче,  и  вот  уже
п