ало прорастать.
   Какое-то время Джордж размышлял о смысле происходивших с ним  явлений.  А
это не такое уж и бессмысленное занятие, верно?  Вам  бы  тоже  не  помешала
лишняя минутка, если бы вас завертело в круговороте каких-то событий.  Кроме
того, следует учесть, что  даже  такая  мимолетная  фраза,  как  "мгновенная
расплата", требует на свое осмысление не меньше минуты  -  вернее,  не  сама
фраза, а то, на что она ссылается  в  метафорическом,  так  сказать,  смысле
слова. Джордж еще не мог разобраться, впервые он подумал об этом или нет. Но
как Эндикотт он позволил себе немного посомневаться. И раз они  платили  ему
за такую работу, то почему он должен этого стыдиться? Что естественно, то не
безобразно, как любил он говаривать своим корешкам, потягивая виски в  баре.
Прошу прощения, мадам, но я не говорил, что у Джорджа росли из тела какие-то
там корешки. Я имел в виду его закадычных приятелей, и  они,  надо  сказать,
выглядели почти так же, как он. Ну разве что более коренастыми. А какими еще
могут быть корешки?
   Сам же Эндикотт был долговязым и худым. Они  даже  называли  его  Струей.
Джек Струя - не слишком мило,  правда?  Но  вы  же  знаете,  какими  грубыми
становятся люди, попадая под газовую атаку.
   Говоря по правде, мы и сами повидали многое на своем веку. Особенно  теми
вечерами,  когда,  добравшись  до  берега  моря,  пытались  снять  на  время
несколько коробок - сначала тех, где живут, а потом тех, с кем живут.  И  на
морском берегу всегда хватало того и другого. Очевидно, они  как-то  связаны
друг с другом. Хотя лично я не уверен, что одни  коробки  порождают  другие.
Природа более тонка, и ее пути неисповедимы.
   В то время вопрос надвигавшейся  истории  еще  не  вставал  так  остро  и
грозно. Люди наслаждались своими маленькими радостями, но то была  настоящая
и респектабельная жизнь. Как жаль, что мы больше не увидим ничего подобного.
   А разве можно забыть эти прекрасные прогулки по морскому берегу, когда мы
присматривались то к одним коробкам, то к  другим;  разве  можно  забыть  ту
магическую игру слов, которая возникала в беседах между мужчиной и женщиной?
Пикники запоминались сложными салатами - салатами из встреч и чудесных дней!
   Впрочем, и тогда возникали проблемы. Но в то время мы еще не  знали,  что
считать проблемами, а что - промежутками между ними.
   Джек Струя. Представляете, каково быть таким человеком? Или Джеком Мокрое
Пятно? Хуже не придумаешь, верно? Да, молодежь  грубеет  с  каждым  днем,  и
особенно здесь, в этой  стране  первопроходцев  и  пионеров,  где  люди  без
галстуков  считаются  либо  зелеными  сопляками,  либо  древними  и  ветхими
старцами. И жизнь здесь, конечно, не сахар.
   Тем вечером Эндикотта одолевало  смутное  и  тревожное  предчувствие.  Он
вышел на узкую полоску  пляжа  и  уселся  перед  своей  лачугой  -  довольно
стандартным домиком с обычным набором кухонных приспособлений. В те дни  еще
не изобрели всяких там кухонных комбайнов и  микроволновых  сеялок,  поэтому
все женщины работали вручную. Во всяком случае, Эндикотт принимал  их  тогда
за женщин.
   А потом начались первые неприятности. Они всегда приходят к  нам  тихо  и
незаметно, и мы не думаем о них  вплоть  до  того  момента,  пока  вдруг  не
случается настоящая беда. Впрочем, вы  лучше  меня  понимаете  эзотерический
смысл усеченных конусов, которые тоже влились в нашу жизнь незаметно и тихо.
   Сначала нас беспокоили  только  их  немного  вульгарные  черты  -  да-да,
вульгарность и кривые подлые рты. Каждый из них носил с собой гитару, но  мы
никогда не слышали, чтобы они играли. И  еще  нам  тогда  казалось,  что  их
отговорки слишком глубоки для нашего понимания.
   - Куда вы идете?
   - Вон туда, чтобы посмотреть на усеченные конусы. Хотите пойти вместе  со
мной?
   - Мне бы очень хотелось, но сейчас я занят. Не могли бы  вы  передать  им
эту корзиночку с диалогом?
   - А-а! Это та штука, которую вы собираете  в  словесных  дебрях?  С  виду
ничего особенного. Но я бы не стал кормить такой пищей своих  детей.  Ничего
хорошего из этого не получится. Вы понимаете, что я хочу сказать?
   С каждой его новой фразой я становился все более и более  подозрительным.
Да и с какой стати  он  так  разговорился,  если  еще  минуту  назад  ему  и
смотреть-то на меня не хотелось?
   - Послушайте, - сказал я, - может быть, вы пойдете себе дальше?
   - Меня зовут Джордж, - ответил он.
   Где-то под кипой желтых страниц моего разума завыла тревожная  сирена.  Я
же ни о чем его не спрашивал! Тем более что мы никогда с  ним  до  этого  не
встречались - да и до того тоже. Тогда почему он назвал  мне  свое  имя?  То
самое, которое я  терпеть  не  могу.  Неужели  втирается  в  доверие,  чтобы
остаться здесь или оставить мне свой пухлый мешок с диалогом?
   - Как мне не хочется таскать его с собой! Он такой липкий.
   - А ну, кончайте это! - закричал я, торопливо закрывая мешок.
   Если и есть на свете вещь, которая вам абсолютно не нужна, так это диалог
из болтливого мешка. И не только потому...
   - Но помимо этого и по многим другим причинам.
   - Хватит, я вам сказал!
   Однако мешочек протекал, и диалог сочился из него тонкой струйкой. Я  изо
всех сил старался не слушать тот бред, который вытекал из лопнувшего шва.
   - В ту пору сирены Франции носили длинные платья,  которые  придавали  им
довольно унылый вид, и поэтому, собравшись с духом, я сказал ему...
   Вы и сами знаете, насколько утомительным может казаться чужой диалог.  Но
диалог внутри диалога - это вообще невыносимо. Мы  можем  выглядеть  немного
наивными и не искушенными в ваших городских штучках, но нам прекрасно  виден
нескончаемый  регресс,  который  уже  встает  над  горизонтом  культуры.  И,
оглядываясь назад, я замечаю теперь что-то безошибочно  поддельное  во  всем
том, что предшествовало настоящему времени.
   Этот Джордж, назвав свое имя, тем  не  менее  не  торопился  узнать  мое.
Возможно, он думал, что  я  представлюсь  сам,  но  это  шло  вразрез  всему
оформлению ситуации, ее моральному орнаменту и формам приличия.
   - Скорее я поцелую раздавленного таракана, чем представлю себя.
   Прозвучавшую реплику мне явно навязали. Конечно,  я  бы  так  не  сказал.
Упаси меня боже! Эта фраза вытекла из мешочка с диалогом.
   И только тут до меня дошло, что этот парень принес мешочек в  коробке.  А
значит, он был тем самым знаменитым  Джорджем,  который  прославился  своими
вездесущими коробками. И я должен признать, что это меняло многое.
   Чем больше я думал о Джордже, тем меньше он мне  нравился.  Не  то  чтобы
знал его лично или действительно тратил свое драгоценное время  на  какие-то
размышления о нем. Конечно же,  нет.  Все  прошло  гораздо  быстрее.  Вы  же
знаете, как это происходит внутри. Вот вы взглянули на кого-нибудь - и вот у
вас уже свое личное мнение. Проблема в том, что между этими двумя  событиями
больше ничего нет, и такой поворот дела приводит нас  в  замешательство.  Мы
знаем правила игры. По этим правилам там должно что-то быть.
   - Чтобы избежать субъективного идеализма?
   - Вот именно.
   Иногда случайные слова из мешочка с диалогом могут до  жути  подходить  к
описанию событий и придавать им особый жуткий смысл.
   А я тем временем, если вы помните, прогуливался по пляжу,  и  из  пухлого
мешочка,  который  Джордж  попросил   меня   передать   усеченным   конусам,
по-прежнему вытекали слова.
   Тем не менее что-то внутри меня протестовало - это, конечно, фигура речи,
и вы можете найти ее не только внутри меня, но и где угодно.
   - Зачем нам нужны все эти конусы?
   - Неужели ты не понимаешь, что  суть  вопроса  не  в  них?  Они  даже  не
достигли той точки, где их можно назвать хотя бы условно существующими. А ты
должен знать, что  обычно  происходит,  когда  кто-то  берется  за  дело  на
предварительной стадии. Поверь мне на слово, он получает что-то очень слабое
и неубедительное!
   - Проблема с этим Джорджем, по всей вероятности, состояла в том,  что  он
принимал решения, которые, на мой взгляд, было бы лучше отложить на какое-то
время. И фактически на довольно долгое время.
   - Фактически, практически!
   Я зашагал быстрее. Шов в мешочке расходился все больше и больше.
   - А-а! Так ты боишься чепухи? Но ведь все ее боятся,  верно?  Вот  почему
они называют ее чепухой. И вот почему она так  часто  появляется  в  величии
своей непосредственности и непреложности ко всему прочему; я бы даже сказал,
что она возникает во всем  великолепии  своей  восхитительной  доказуемости,
хотя эти  качества  постигаются  людьми  гораздо  позже  -  после  того  как
создается механизм восприятия.
   Они объяснили мне это очень подробно: сначала мы имеем  объем  перцепции,
который всегда появляется первым и может принимать любую  форму  и  образ  -
сверчка, бумеранга, трех апельсинов или хорошего юмора у друзей. А поскольку
таким объектом может оказаться все, что угодно,  мне  бы  не  хотелось  быть
исчерпывающим в  этом  вопросе.  Главное,  что  объект  перцепции  возникает
первым.
   Потом, когда восприятие зависает на какой-то миллиметр наносекунды, чтобы
проявить себя вполне определенной гранью сознания, что-то в нас  приходит  в
готовность и улавливает это зависящее восприятие.  Некоторые  даже  говорят,
что перцепция сама по себе  расщепляется  на  две  противоположные  части  -
объект перцепции  и  того,  кто  этот  объект  воспринимает,  то  есть  сам,
по-научному, перцептор.
   - В этом перцепторе есть что-то римское, правда?
   Я не обращал внимания  на  болтовню  мешка,  и  мне  больше  не  хотелось
смотреть на усеченные конусы. Даже без встречи с ними я знал, что между нами
не может быть ничего общего. В тот  миг  мне  грезилось  что-то  похожее  на
пухлое, набитое ватой кресло.  Я  осмотрелся  в  поисках  мягкой  и  удобной
концепции, желательно с полосками и  прочным  остовом,  чтобы  она  подольше
стояла на своих маленьких ножках и не опрокидывалась слишком быстро.
   А ведь то, о чем они говорят, действительно происходит: сначала возникает
перцепция, потом она делится на объект и  субъект  восприятия,  а  затем  на
земле появляются цветы, или мы присутствуем  при  рождении  блюза.  Нет,  вы
можете хихикать, если хотите, но уверяю вас, тут совсем не до смеха. Давайте
рассмотрим этот вопрос дальше. Допустим, мои глаза  сейчас  закрыты,  потому
что я ничего не вижу - соответственно ни одна из этих вещей не появляется. А
потом они внезапно вспыхивают,  и  мне  приходится  вертеться  как  белке  в
колесе, чтобы запретить и  сдержать  их  бег.  Но  что  я  могу  поделать  с
алюминиевым патронташем, или бронированной самоходкой, или этой яйцеобразной
волной, которая набегает спереди? Такие вещи  всегда  возникают  неожиданно,
поскольку перцепции редко приходят поодиночке: они смешиваются друг с другом
и создают многоуровневые перцепторы, то есть вас, меня и ее.
   На этом разговор, конечно, не закончился, но  я  был  им  сыт  по  горло.
Фактически у меня появилась такая перцепция, что я и так уже  слишком  много
знаю и что мне пора понемногу о чем-то забывать. Для начала  мне  захотелось
забыть о Джордже, но я не учел его  коробок  -  этих  отвратительных  вещей,
которые рябили своими полосками и протуберанцами, то ускользая, то появляясь
у нас перед глазами; они были до странности  неуловимыми  и  в  чем-то  даже
волнообразными, и их неумолимое  возникновение  намекало  на  то  ужасное  и
фатальное, что скрывалось за ними впереди. Ну вот, еще  одна  фраза  уплыла,
вытягивая во все стороны свои маленькие щупальца и  стараясь  зацепиться  за
любое слово, которое могло бы вернуть ее в  безопасную  гавань.  По  крайней
мере, она пыталась  стать  идеей,  идеей  о  коробках  -  этих  всевозможных
контейнерах  для   материальных   вещей   и   вместилищах   невыразимого   и
непознанного.
   Хотя, насколько я знаю, коробки еще не  породили  ни  одной  материальной
вещи. И мне кажется, мы можем этому только радоваться.
   - Совершенно верно. Диалог из мешка с диалогом - это довольно скверно.
   Из мешочка текло все сильнее.
   - Ты чертовски прав. Течь становится все больше, и я должен сказать тебе,
что ты глух как пробка, если не слышишь фальши  в  том  хоре,  который  поет
сейчас в твои уши.
   Мне удалось завязать узелок в уголке мешка  и  тем  самым  остановить  на
какое-то время этот нараставший поток слов. Хуже всего было то,  что  в  них
имелся какой-то здравый смысл. А что может быть хуже слов, которые, как  нам
кажется, содержат здравый смысл, верно? Ладно, мы все знаем  ответ  на  этот
вопрос, но каждый из нас обычно уклоняется от него в сторону, поскольку  это
не требует почти никаких усилий.
   Да, конечно, у меня есть свои слабости и недостатки, но  я  действительно
не ожидал, что дойду до ручки.  Поэтому  я  выражаю  огромную  благодарность
доктору  и  всем  работникам  нашей  клиники.  Вы  сделали  меня  более  чем
спокойным. Я  знаю,  вам  потребовалось  войти  в  мою  галлюцинацию,  чтобы
обезвредить ее для меня. И теперь, благодаря вашей  дружеской  поддержке,  я
могу вынести любую тарабарщину о коробках, конусах и море в лучах  багрового
заката.
   Мне сказали, что один из ваших сотрудников называет это пусканием слюней.
Или, возможно, он только подразумевает это. Должен  признать,  что  подобная
терминология не вызывает большого восторга, но вы и сами  понимаете,  что  я
имею в виду.
   Помнится, еще до того, как меня сюда привезли, я жил в совершенно  другом
месте. Там было много хороших людей - Задница, Макс и дядя Гарри <Имеются  в
виду персонажи какого-то фильма. Я его  видел,  но  забыл  название  (что-то
похожее на "Шанхайскую лилию"). Главную роль исполняла Мэй Уэст. Чуть  позже
наш псих к ней вернется.>. Приятно вспомнить их милые лица. Я  ведь  до  сих
пор скучаю по неуловимой и двусмысленной улыбке дяди Гарри, когда он  думал,
что я на него не смотрю. И еще мне нравились его ботинки. Память  возвращала
все это кусок за куском. И даже старину  Эрика.  Я  думаю,  он  удивился  не
меньше нас, когда понял, что пистолет оказался заряженным.  Конечно,  в  тот
момент он немного вышел из себя, и тут  его,  как  назло,  подхватила  волна
яванской революции. А незадолго до этого его бросила Лил, которая улетела  в
Шанхай, чтобы открыть Красного Петуха.
   В те дни они плавали на старинных парусных судах. Да вы и сами, наверное,
помните - их еще называли подкладными суднами.  Типичный  пример  помрачения
некоторых белых людей. Мне  кажется,  они  даже  не  слышали  о  мешочках  с
диалогом. Хотя в этих людях было что-то серьезное и трогательное - какой-то,
знаете, тонкий намек на сомнение. Впрочем, не думаю, что вам  понятен  смысл
моих последних слов, потому что я и сам ничего не понял. Прямо как свист  во
тьме. Ах, если бы я мог разорвать все это в  клочья!  Выдрать  из  уст  свой
красный, так сказать, кровоточащий язык. Может быть, кто-то хочет что-нибудь
добавить?
   Усеченные конусы появились здесь задолго до коробок. Хотя, на мой взгляд,
мы можем подвергнуть это утверждение большому сомнению. Где-то же мы  должны
начать сомневаться, верно? Обычно мы начинаем это в невинном возрасте, когда
усеченные конусы еще не знают своих  настоящих  имен  и  считают  нормальным
явлением, что их всех раскрашивают в синий цвет. Наверное, вам кажется,  что
я  вожу  эту  тему  по  кругу,  но  вы  бы  тоже  так  поступали,  если   бы
обстоятельства вашей жизни издавались в такую чуждую эпоху, как моя.
   - Кто-то здесь начинает терять над собой контроль. Это лилось  из  шва  в
мешке с диалогом.
   - Заткнись. Мы пытаемся  пройти  дальше.  Мимо  этих  усеченных  конусов.
Поэтому лучше не создавай нам лишних трудностей.
   Фраза потеряла равновесие, склонилась  вправо,  и  рычаг  весов  качнулся
вниз, словно в самом страшном кошмаре Эйфеля. Да-да, я знаю. Я обещал больше
не упоминать об Эйфеле, а сам снова принимаюсь за  старое.  Но  что  уж  тут
сделаешь: мы простые обычные люди, верно?
   В конце концов Джорджу удалось вернуть коробки в комнату. Это потребовало
напряженных усилий и толчков, потому  что  некоторые  из  коробок  оказались
более крупными, чем он их помнил. Сначала ему подумалось, что  они  подросли
за время его отсутствия, но потом Джордж  понял  всю  абсурдность  подобного
предположения. Конечно, их мог подменить кто-то другой, однако и эта догадка
прошла мимо цели,  поскольку  тут  не  было  никого,  кроме  Джорджа  и  его
воспоминаний о безымянном рассказчике, который пытался сделать с ним  что-то
ужасное. К сожалению, Джордж не помнил, что именно хотел сделать рассказчик,
потому что здесь всегда происходили какие-то новые катастрофы,  заставлявшие
нас забывать о прошлых бедах и несчастьях. Прямо как сейчас.
   Не успел Джордж втащить все коробки в комнату, как вернулся тот  мужчина,
который называл себя Мандрагорой.
   - Все втащил?
   - Да, Мандрагора.
   - Я так думаю, что с некоторыми пришлось повозиться, верно?
   - Да, Мандрагора.
   - Но ты снова справился с этим?
   - Да, Мандрагора.
   Этот Мандрагора выглядел  высоким,  сильным  и  местами  гладко  выбритым
человеком. Сохраняя уникальность, он вполне соответствовал своему образу.
   С этими новыми людьми всегда происходит одно и то же: в первую минуту  вы
считаете их просто непостижимыми, а уже в следующий момент вам кажется,  что
они всегда были рядом. То же самое случилось и с Мандрагорой. Хотя на  самом
деле его звали по-другому. Однако мы не можем использовать здесь  настоящего
имени Мандрагоры, поскольку он прибыл к нам из провинции Запой  того  самого
государства, которое  граничит  с  другими  странами.  Давайте  назовем  это
государство буквой Y, хотя вы, конечно, понимаете, какую  страну  я  имею  в
виду. Но на всякий случай, запомните, ее название не  начинается  с  Y.  Это
послужит вам хорошей подсказкой.
   Если говорить о жизни BY- или в L, как эту страну называли ее  обитатели,
- то она шла  тихо  и  спокойно.  Провинция  Запой  находилась  у  черта  на
куличках, то есть дальше всех от Бога и Парижа. Между прочим, ее  всегда  не
принимали в расчет, вплоть до самого окончательного упадка.
   Это была настоящая провинциальная глубинка. В некоторых деревнях там  все
еще  носили  хвостовые  перчики  и  полосатые  гетры.  Мужчины   по-прежнему
охотились с самострелами, а одежды деревенских музыкантов  играли  оттенками
подпаленной туалетной бумаги. Но вы и  не  могли  ожидать  от  такого  места
каких-то тонкостей и причуд большого города.
   И, конечно же, поэт Дж. их не ожидал. Еще он не ожидал  окончания  дождя.
Он знал, что дождь иногда кончается, но зачем же этого ждать, скажите мне на
милость? Поэт наслаждался завтраком в  кругу  семьи  своих  хозяев.  В  этот
мертвый сезон он оказался  единственным  жильцом  в  отеле  "Га  фон  Ович",
поскольку другие туристы разъехались в места, где  для  них  нашлись  сезоны
поживее. Вы хотите знать, куда именно? Ну хотя бы за границу  в  Лысокрикию,
чтобы покататься на лыжах по горам бумаг,  или  на  юг  в  Грандсливию,  где
наряду с яблочными пирогами наблюдался разгар рогового пения.
   Такое положение дел вполне устраивало Дж., потому что он  искал  покой  и
уединение - конечно, не в буквальном смысле слова, но так, чтобы сделать  из
этого историю. Плотно позавтракав, поэт вышел на небольшую террасу,  которая
возвышалась над крокетным двором и  фронтоном  карцера.  Он  посасывал  кофе
а-ля-дуй-надуй и слушал болтовню попугаев - вернее, тех больших многоцветных
птиц в крохотных галошах,  которых  Дж.  принимал  за  попугаев.  Во  всяком
случае, обувь на них была местного производства.
   Мне  кажется,  я  уже  упоминал  о  том,  что  деревня  располагалась  на
пунктирной линии между секторами. Это обычно никому не приносило  вреда,  но
иногда природа вела себя неприлично и откалывала всякие  фортели.  Вы  могли
случайно наткнуться на блуждавший легион римской пехоты, и, если вам  в  тот
день нече