вибрация.  Если   они
собираются отправлять нас оттуда, откуда я  думаю,  то  есть  из  графства
Джеймс, то нам можно ни о чем не беспокоиться еще примерно  с  час.  -  Он
обнял ее покрепче. - Поэтому, давай хоть этот час побудем счастливы.
     Она подхватила:
     - Так ведь я о том и толкую. Любимый, мы с тобой  столько  перенесли,
что сейчас я уже ни о чем не беспокоюсь. Если нам отведен всего лишь  час,
я буду наслаждаться каждой его секундой. Если нам отведено  сорок  лет,  я
буду наслаждаться каждой секундой  этих  лет.  Но  только  если  мы  будем
вместе. А если нас разлучат, то мне не нужно никаких отсрочек. Но, как  бы
то ни было, пока мы вместе. И пребудем вместе до самого конца.
     - Да, до самого конца.
     Она  счастливо  вздохнула,  перепеленала  мокрого  спящего  младенца,
уткнулась в плечо мужу и прошептала:
     - У меня такое чувство, что это снова наш самый первый день. Я имею в
виду убежище. Там было так же тесно, и даже еще жарче - и никогда еще я не
была так счастлива. И мы тогда тоже не знали,  доживем  мы  до  следующего
дня, или нет. В ту ночь.
     - По крайней мере, не надеялись.  Иначе  сейчас  у  нас  бы  не  было
близнецов.
     - В таком случае, я даже рада, что мы собирались  погибнуть.  Хью,  а
ведь здесь места не меньше, чем было тогда у нас в распоряжении, а?
     - Женщина, ты просто ненасытна в своей похоти.  Мы  можем  шокировать
мальчиков.
     - Мне, по крайней мере, не кажется, что один раз больше чем за год  -
это ненасытность. А мальчикам еще слишком мало лет, чтобы  их  можно  было
чем-то шокировать. О, милый, ну давай! Ты  же  сам  сказал,  что  возможно
через час нас не станет.
     - Да, это вполне возможно, и в твоих словах есть большая доля  правды
и теоретически я полностью "за". Но ребятишки здорово мешают, да,  к  тому
же, на самом деле здесь не так много  места,  и  даже  если  бы  здесь  не
толпилась мокрая малышня, я совершенно не представляю, как это механически
возможно. Это будет не акт, а прямо какой-то тессеракт.
     - Что ж... наверное,  ты  прав.  Действительно,  расположиться  здесь
негде.  Мы  можем  раздавить  малышей.  Но  если  нам  все-таки  предстоит
погибнуть, то это будет просто стыдно.
     - Я отказываюсь допускать, что нам предстоит погибнуть.  И  больше  я
никогда, даже на словах, не сделаю такого упущения. Все мои планы строятся
на том, что мы останемся в живых. Жизнь продолжается. Что бы там ни было -
жизнь продолжается.
     - Согласна! Семь без козырей!
     - Так-то лучше.
     - Удваиваю. И еще раз удваиваю. Хью, как  только  мальчики  подрастут
настолько, что смогут удержать в руке тринадцать карт, мы  начинаем  учить
их играть в бридж. Тогда у нас будет своя семейная четверка.
     - Согласен. А если они не смогут научиться, мы оскопим их и попробуем
снова.
     - Не произноси при мне больше этого слова.
     - Прошу прощения.
     - И вообще я больше слышать не желаю  этот  язык,  дорогой.  Мальчики
должны расти, слыша только английскую речь.
     - Еще раз прошу прощения. Ты права. Но я  могу  иногда  сорваться.  Я
столько переводил, что иногда начинаю думать на этом  языке.  Так  что  не
сердись, если у меня иной раз и вырвется словечко.
     - Словечко-другое  -  это  не  страшно.  Кстати,  о  словечках...  Не
обменивался ли ты кое-какими словечками с Киской?
     - Нет.
     - А почему? Я бы ничего не имела против. Вернее,  почти  ничего.  Она
была очень мила. Она готова была возиться с детьми в любое время, когда ей
только разрешали. Она очень любила наших малышей.
     - Барбара, я не хочу думать о Киске. Мне больно вспоминать о  ней.  Я
надеюсь только на одно - что ее  новый  владелец  добр  к  ней.  Ведь  она
совершенно  беззащитна  -  как  котенок   с   непрорезавшимися   глазками.
Беспомощна. Киска напоминает мне обо всем самом чертовски  проклятом,  что
только есть в рабстве.
     Она сжала его руку.
     - Надеюсь, что с ней обращаются хорошо. Но, милый, зачем себя мучить,
ведь все равно ей ничем не поможешь.
     - Я понимаю и именно поэтому не хочу говорить о ней.  Но  мне  ее  не
хватает. Как дочери. Да, пожалуй,  она  была  мне  дочерью.  И  никогда  -
"согревательницей постели".
     - Я ни секунды не сомневалась в этом, дорогой. Но... здесь,  конечно,
может быть и тесновато. Ну ничего, жизнь-то ведь продолжается. Так что мне
не хотелось бы, чтобы ты  обращался  со  мной,  как  с  дочерью.  Лично  я
намерена содержать твою постель раскаленной докрасна!
     - Хмм... Ты хочешь напомнить мне о моих преклонных годах.
     - О мои  натруженные  ноги!  Он  еще  говорит  "преклонные  года"!  С
практической точки зрения мы станем ровесниками - нам обоим будет примерно
по четыре тысячи  лет,  считая  туда  и  обратно.  А  я  преследую  сугубо
практические цели. Ты понял?
     - Понял, понял. Конечно, четыре тысячи  лет,  это  именно  практично.
Хотя, сказано возможно, и не совсем для "практических целей".
     - Тебе так легко не отделаться, - грозно сказала она. - Со  мной  это
не пройдет.
     - Слушай, у тебя мысли работают только в  одном  направлении.  Ладно.
Сделаю все, что в моих силах. Я буду просто лежать и беречь силы.  А  тебе
предоставлю делать все остальное. Ха, да мы, кажется, приехали!
     Ящик несколько раз передвинули, затем он некоторое время  пребывал  в
неподвижности,  затем  неожиданно  взлетел  вверх,  так  что  заныло   под
ложечкой, так же внезапно  остановился,  вздрогнул  и  теперь  уже  застыл
окончательно.
     -  Вы  находитесь  в  экспериментальной  камере,  -  произнес   голос
ниоткуда. - Имейте в виду, что вас возможно ожидает  падение  с  небольшой
высоты. Советуем вам обоим встать, взять на руки по одному ребенку и  быть
готовыми к падению. Понятно?
     - Да, - ответил хью, помогая Барбаре встать. - С какой высоты?
     Ответа не последовало. Тогда Хью сказал:
     - Дорогая, я не понял, что они имели в  виду.  "С  небольшой  высоты"
может означать и один фут и пятьдесят... Обхвати Джо руками, чтобы  он  не
ушибся и лучше немного согни ноги в коленях. Если толчок будет сильным, то
не напрягай ноги,  а  мягко  опустись  на  землю.  Ни  в  коем  случае  не
приземляйся на вытянутые ноги. Ведь этим шутникам нет до нас ровным счетом
никакого дела.
     - Согни ноги в коленях. Обхвати Джо. Понятно?
     И они упали.



                                    22

     Хью так и не понял точно, с какой высоты им пришлось  падать,  но,  в
конце концов, решил,  что  там  было  не  более  четырех  футов.  Вот  еще
мгновение назад  они  стояли  в  ярко  освещенной  камере,  в  тесноте;  в
следующее мгновение они уже оказались под открытым небом, в ночной тьме  и
в падении.
     Когда его подошвы ударились  о  землю,  он  мягко  повалился,  слегка
ударившись правым бедром при падении, и  в  тело  ему  впились  два  очень
твердых свертка с долларами, которые лежали у него в заднем кармане  брюк.
Потом он перекатился набок, оберегая ребенка от удара.
     Затем он сел. Барбара лежала на боку подле него. Она не шевелилась.
     - Барбара! Что с тобой?
     - Ничего, - тихо сказал она. - Кажется, цела. Просто перепугалась.
     - А с маленьким Джо все в порядке? Хьюги-то цел и невредим, но боюсь,
он теперь гораздо более чем просто мокр.
     - С Джо тоже все в порядке.
     Джо тут же как бы в подтверждение этих слов громко расплакался;  брат
тут же присоединился к нему.
     - Думаю, он тоже перепугался до смерти. Помолчи,  Джо.  Видишь,  мама
занята. Хью, где мы?
     Он огляделся.
     - Мы, - возвестил он, - на автомобильной стоянке  в  торговом  центре
примерно в четырех кварталах от моего  дома.  И,  скорее  всего,  довольно
близко к нашему собственному времени. По  крайней  мере  вот  это  -  форд
шестьдесят первого года выпуска и мы почти что свалились на него.
     Стоянка была пуста, если не считать этой машины. Ему вдруг  пришло  в
голову, что их прибытие вполне могло быть не просто хлопком, а,  например,
взрывом, если бы они приземлились футах в  шести  правее.  Но  он  тут  же
отогнал эту мысль. Они уже столько вынесли, что  еще  одна  миновавшая  их
опасность значения не имела.
     Он встал и помог подняться Барбаре. Она  поморщилась,  вставая,  и  в
тусклом свете, падавшем на стоянку из окна банка, Хью сразу заметил это.
     - Что-нибудь не в порядке?
     - При падении я кажется подвернула ногу.
     - Идти можешь?
     - Могу.
     - Я понесу обоих ребятишек. Здесь недалеко.
     - Хью, куда мы направляемся?
     - Домой, конечно, куда же еще?
     Он взглянул в окно банка, стараясь взглядом  отыскать  календарь.  Он
увидел его  наконец,  но  света  было  недостаточно  и  цифр  нельзя  было
разобрать.
     - Интересно, какое сегодня число. Милая, ты знаешь, мне кажется,  что
путешествие во времени связано с некоторыми парадоксами - и я  думаю,  что
для кого-то можем стать сильным потрясением.
     - Для кого?
     - Например, меня. В моем более раннем  воплощении.  Может  быть,  мне
следует сначала позвонить, чтобы не заставать человека врасплох. Хотя нет,
он... то есть я, просто не поверит такому. Ты действительно можешь идти?
     - Конечно.
     - Прекрасно. Возьми на секундочку наших маленьких чудовищ  -  я  хочу
взглянуть на часы. - Он снова заглянул через окно в  банк,  где  на  стене
висели часы. Отлично. Давай дитя обратно. И скажи, если  тебе  потребуется
отдых.
     Они отправились в путь. Барбара хоть и прихрамывала, но не отставала.
Они молчали, так как Хью все  еще  не  мог  осмыслить  случившееся.  Вновь
увидеть город, который он считал уничтоженным, таким тихим и мирным теплой
летней ночью было для него неожиданно сильным потрясением. Он  старательно
избегал думать о том, что он может обнаружить у себя дома  -  кроме  одной
мысли, что если окажется там, что убежище еще не построено, то  оно  и  не
будет построено никогда - он попытается вмешаться в ход истории.
     Он свыкся с этой мыслью,  и  полностью  сосредоточился  на  радостном
осознании того, что Барбара была женщиной, которая никогда не откроет рта,
если чувствует, что мужчина хочет, чтобы она помолчала.
     В конце концов они свернули на дорожку, ведущую к его  дому.  Барбара
прихрамывала, а Хью почувствовал, что у него затекли руки, потому  что  он
не мог переложить свой двойной груз. Около  дома  стояли  две  машины.  Он
остановился у первой, открыл дверцу и сказал:
     - Залезай внутрь,  усаживайся  и  дай  ноге  отдохнуть.  Мальчишек  я
оставлю с тобой и произведу рекогносцировку.
     Дом был ярко освещен.
     - Хью! Не нужно!
     - Почему?
     - Это моя машина. ЭТО ТА САМАЯ НОЧЬ!
     Он долго-долго смотрел на нее. Потом тихо сказал:
     - Все равно необходимо осмотреться. Оставайся здесь.
     Вернулся назад он минуты через две, распахнул дверцу и  повалился  на
сиденье и с шумом выдохнул воздух.
     Барбара позвала его:
     - Милый! Милый!
     - О, боже мой! - Он  закашлялся  и  некоторое  время  ничего  не  мог
ответить. - ОНА там! Грэйс. И я тоже.  -  Он  опустил  голову  на  руль  и
всхлипнул.
     - Хью!
     - Что? О боже мой!
     - Успокойся, Хью. Пока ты ходил, я завела машину. Ключ был  здесь.  Я
оставляла его, чтобы Джо мог ее отогнать. Так что мы  можем  ехать.  Ты  в
состоянии вести машину?
     Он постепенно успокаивался.
     - В состоянии.  -  Секунд  десять  потребовалось  ему  на  то,  чтобы
осмотреть панель управления, немного отодвинуть  сидение  назад,  включить
задний ход и выехать на улицу. Через четыре минуты он  свернул  на  шоссе,
ведущее в горы, внимательно следя за знаками. Ему пришло в голову,  что  в
эту ночь не стоит попадаться за рулем без прав, чтобы их не задержали.
     Когда он поворачивал, часы где-то в  отдалении  пробили  полчаса.  Он
взглянул на наручные часы и заметил, что они отстают на одну минуту.
     - Включи радио, дорогая.
     - Хью, прости пожалуйста, эта штука у меня как-то сломалась, и я  все
никак не могла собраться отдать его в ремонт.
     - Ох. Ну, ладно. Я имею в виду, что новости сейчас не имеют значения.
Я все пытаюсь прикинуть, как далеко мы успеем отъехать за час.  За  час  с
минутами. Ты не помнишь, когда первая ракета поразила нас?
     - Кажется, ты сказал, что было одиннадцать сорок семь.
     - И мне тоже так кажется. Я просто уверен в этом, просто хотел, чтобы
ты подтвердила. Но все совпадает. Ты готовила креп-сюзе, потом вы с  Карен
подали их как раз тогда, когда начались десятичасовые новости. Я ел  очень
быстро - они были просто изумительны - когда этот старый чудак позвонил  у
двери. Я сам, я хочу сказать. Я вышел к нему. Допустим, это было в  десять
двадцать или чуть позже. Так что  сейчас  мы  слышали  как  бьет  половину
десятого и то же самое говорят мои часы. Так  что  у  нас  в  распоряжении
около семидесяти пяти минут, чтобы убраться от эпицентра как можно дальше.
     Барбара ничего не ответила. Через несколько мгновений они выехали  за
пределы города. Хью нажал на газ и скорость сразу поднялась  с  осторожных
сорока пяти миль в час до верных шестидесяти пяти.
     Минут через десять она сказала:
     - Милый! Мне очень жаль. Жаль Карен, больше мне жалеть не  о  чем,  я
хочу сказать.
     - А я вообще ни о чем не жалею. Даже от Карен. Да, меня действительно
потряс сейчас ее веселый смех.  Но  теперь  только  я  могу  оценить  его.
Барбара, сейчас  впервые  в  жизни  я  почувствовал,  что  теперь  верю  в
бессмертие. Ведь Карен сейчас жива - там, позади - и все же мы видели, как
она умерла. Поэтому, в каком-то бесконечном  смысле,  Карен  живет  вечно,
где-то в неизвестности. Не проси меня объяснять это, но  я  чувствую,  что
это так.
     - Я всегда думала то же самое, Хью. Только не решалась сказать.
     - Можешь всегда говорить, все  что  захочешь,  черт  возьми!  Ведь  я
говорил тебе об этом давным-давно. Так что теперь я  больше  не  испытываю
печали по Карен. И, честно говоря, ничуть не жалею Грэйс. Некоторым  людям
удается добиться успеха именно тем,  что  они  всегда  следуют  намеченным
курсом. Она как раз из таких. А что касается Дьюка, то мне и думать о  нем
противно. Я возлагал на сына столько надежд! Ведь он был  моим  первенцем.
Но я никогда не принимал участия в его воспитании и поэтому не мог сделать
его тем, кем собирался. К тому же, как заметил Джо, Дьюку не так уж  плохо
- если  считать,  что  благополучия,  безопасности  и  счастья  для  этого
достаточно. - Хью пожал плечами, не отрывая рук от  руля.  -  Поэтому  мне
лучше забыть о нем. С этого момента постараюсь никогда больше не думать  о
нем.
     Через некоторое время он заговорил снова:
     - Дорогая, ты не могла бы, хоть у тебя на руках и детишки, как-нибудь
снять у меня с плеча эту штуковину?
     - Конечно могу.
     - Тогда сделай это и пожалуйста выбрось ее в кювет. Я  предпочел  бы,
чтобы она оказалась в эпицентре взрыва - если мы еще не выбрались из него.
- Он нахмурился. - Мне не хотелось бы, чтобы  у  этих  людей  когда-нибудь
появилась возможность путешествовать во времени. Особенно у Понса.
     Она немного повозилась, ничего не говоря. Действовать ей  приходилось
из неудобного положения, да к тому же  еще  и  одной  рукой.  Наконец,  ей
удалось отвязать радиационные часы и  выбросить  их  в  темноту  за  окном
автомобиля. Потом она заговорила:
     - Хью, я не думаю, что Понс ожидал, что мы  примем  это  предложение.
Мне кажется, что он сознательно  поставил  такое  условие,  на  которое  я
никогда бы не согласилась, даже если бы  ты  и  решился  принести  себя  в
жертву.
     - Конечно! Он воспользовался нами, как морскими свинками  -  или  как
своей белой мышью - и вынудил нас "согласиться". Барбара, ты знаешь,  я  в
принципе могу выносить и в чем-то понимать откровенных сукиных сынов. Хотя
и не прощать. Но на мой взгляд, Понс был гораздо хуже, чем все они  вместе
взятые. Ведь у него всегда как  будто  были  самые  добрые  намерения.  Он
всегда мог доказать как дважды два,  что  пинок,  который  он  тебе  дает,
служит тебе же на пользу. Я презираю его.
     Барбара упрямо сказала:
     - Хью, а сколько белых людей нашего времени,  если  бы  они  обладали
такой же властью и могуществом, как Понс, пользовались бы ими с  такой  же
мягкостью как он?
     - Что? Да нисколько. Даже твой покорный слуга не был бы  способен  на
это. Кстати, насчет "белых людей" - это уже удар ниже пояса. Цвет кожи тут
ни при чем.
     - Согласна. Я забираю назад слово "белый". И я уверена, что только ты
бы один и был бы способен на это. Больше я никого не знаю.
     - Даже я не смог бы. Да и никто вообще.  Единственный  раз,  когда  я
имел такую возможность, я воспользовался  ею  так  же  отвратительно,  как
Понс. И имею я в виду тот случай, когда я приказал, чтобы Дьюку пригрозили
оружием. Мне следовало просто воспользоваться приемом карате и сбить его с
ног или, может быть, даже убить  его.  Но  не  унижать.  Так  что,  никто,
Барбара. Никто. И  все  же  Понс  был  особенно  отвратителен.  Возьми,  к
примеру,  Мемтока.  Мне  по-настоящему  жаль,  что  я  убил  его.  Он  был
человеком, который вел себя лучше, чем мог бы, согласно своему  характеру,
ни в коем случае не хуже. В Мемтоке было очень много злобы, даже  садизма.
Но он держал  эти  стороны  натуры  под  жестким  контролем,  чтобы  иметь
возможность  как  можно  лучше  исполнять  свои  обязанности.  Но  Понс...
Барбара, милая, наверное, это вопрос, в котором мы  никогда  не  придем  к
согласию. Ты чувствуешь к нему симпатию потому, что он хорошо относился  к
тебе большую часть времени и всегда был мил с нашими малышами.  Но  именно
из-за этого я и презираю его - потому, что он всегда любил  показать  свою
"королевскую милость", будучи менее жестоким, чем мог бы быть, но  никогда
не забывая напомнить своей жертве о том, как он мог бы быть  жесток,  если
бы на самом деле не был таким милым добрым старичком  и  таким  милостивым
владыкой. И я презираю его за это. Я начал испытывать презрение к нему еще
задолго до того, как узнал, что ему к столу подают убитых и приготовленных
молоденьких девушек.
     - ЧТО ?
     - А ты разве не знала? Да, конечно, ты должна знать об этом. Ведь  мы
с Понсом говорили об этом в последнем разговоре. Ты разве не слушала?
     - Я думала, что это просто оскорбительная шутка с твоей стороны.
     - Ничего подобного. Понс - людоед. Может быть не людоед, поскольку он
не считает нас людьми. Но, тем не менее, он ест только  девушек.  Примерно
по одной в день подается ежедневно к их семейному столу. Девушки  примерно
в возрасте Киски и ее телосложения.
     - Но... Но... Хью, я ведь ела то же, что и он, много раз. Значит я...
Значит...
     - Конечно. И я тоже. Но только до того, как узнал, что это  такое.  И
ты тоже.
     - Милый... останови, пожалуйста, машину. Меня сейчас стошнит.
     - В таком  случае  ты  испачкаешь  близнецов.  Эту  машину  ничто  не
остановит.
     Она с трудом открыла окно и высунулась наружу. Через некоторое  время
Хью спросил:
     - Ну как, дорогая, тебе лучше?
     - Немного.
     - Милая, в принципе то, что он ел, ни в малейшей степени  не  говорит
против него. Ведь он действительно не видел в этом ничего плохого - и  нет
никакого сомнения в том, что коровы думали бы о нас то же самое,  если  бы
умели думать. Но все  остальное...  вот  тут-то  он  прекрасно  знал,  что
делает. Потому что всегда стремился к тому, чтобы жертва  в  конце  концов
согласилась с ним. Палач добивался того, чтобы ему дали на чай.
     - Я больше не хочу говорить о нем,  дорогой.  У  меня  в  голове  все
перемешалось.
     - Прости. Я полупьян, хотя не выпил ни капли и  болтаю  сам  не  знаю
зачем. Больше не  буду.  Посмотри,  не  едет  ли  кто-нибудь  за  нами,  я
собираюсь поворачивать налево.
     Она оглянулась и, после того, как они свернули на проселочную дорогу,
находившуюся в ведении штата, узкую и не слишком ровную, он сказал: