- Отец, какая сейчас у нас температура?
     - Дьюк, в туалетной есть термометр. Будь добр, сходи и посмотри.
     - Конечно. А можно мне потом тоже принять снотворное?
     - Ради бога, - Хью дал Карен еще одну  капсулу  секонала  и  таблетку
милтауна, затем посоветовал  Барбаре  тоже  принять  милтаун,  решив,  что
декседрин слишком возбудил его. Вернулся Дьюк.
     - Сто четыре градуса, - объявил он. - Я еще немного отвернул вентиль.
Правильно?
     - Скоро нам придется отвернуть его еще  больше.  Вот  твои  таблетки,
Дьюк - двойная доза секонала и милтауна.
     - Спасибо, - Дьюк проглотил таблетки и запил их виски. -  Пожалуй,  я
тоже лягу на полу. Кажется, это самое прохладное место в доме.
     - Логично. Ну, хорошо, давайте ложиться. Дадим таблеткам  возможность
проявить себя.
     Хью сидел с Карен до тех пор, пока она  не  уснула,  затем  осторожно
убрал руку, которую она продолжала сжимать во  сне  и  вернулся  на  пост.
Температура поднялась еще на два градуса. Он еще больше  отвернул  вентиль
на баллоне с кислородом, но, услышав  прощальное  шипение  остатков  газа,
покачал головой, взял гаечный ключ и перешел к другому баллону. Перед  тем
как начать отворачивать клапан,  он  присоединил  к  нему  шланг,  который
тянулся в жилой отсек. Отвернув вентиль,  он  уселся  на  одеяла  и  опять
принялся играть сам с собой в солитер.
     Через несколько минут на пороге появилась Барбара.
     - Что-то мне  не  спится,  -  сказала  она.  -  Можно  составить  вам
компанию?
     - Вы плакали?
     - А что, заметно? Прошу прощения.
     - Садитесь. Хотите сыграть?
     - Давайте, сыграем. В общем-то мне просто не хочется быть одной.
     - А мы с вами поговорим. Может быть выпьете еще?
     - С удовольствием! А может быть, не стоит тратить виски понапрасну?
     - У нас его очень много. Да и к тому же, когда его и пить-то, если не
в такую ночь? Но помните одно: мы оба должны следить за тем, чтобы  другой
не уснул.
     - Хорошо. Буду стараться не дать вам заснуть.
     Они выпили, смешав скотч с водой из бака.  Было  так  жарко,  что  им
показалось, что виски выходит из тела с потом быстрее,  чем  они  успевают
пить его. Хью еще немного увеличил количество кислорода,  и  тут  заметил,
что потолок неприятно горяч.
     - Барбара, должно быть, над нами горит дом. Потому что потолок - слой
бетона толщиной в тридцать дюймов, да над ним еще фута два почвы.
     - Как вы думаете, какая температура там, снаружи?
     - Трудно  сказать.  Вероятно,  мы  находимся  недалеко  от  эпицентра
взрыва. - Он еще раз пощупал потолок. -  Я  сделал  эту  штуку  более  чем
прочной - потолок,  стены  и  пол  представляют  собой  сплошную  бетонную
коробку, усиленную стальной арматурой. И правильно. У нас еще  могут  быть
затруднения с дверьми. Этот жар... К тому же, их  вполне  могло  заклинить
взрывом.
     - Так мы в ловушке? - тихо спросила она.
     - Нет, нет. В  полу  этой  комнатки  есть  люк,  ведущий  в  туннель,
защищенный бетоном. Он выходит  в  канаву  за  садом.  В  случае  чего  мы
пробьемся - у нас есть лом и гидравлический отбойный молоток -  даже  если
выход завален и покрыт вулканическим стеклом. Это меня не  тревожит;  меня
тревожит другое - сколько мы еще продержимся здесь, внутри... и  будет  ли
безопасно выйти наружу.
     - А как с радиоактивностью?
     Он поколебался.
     - Барбара, какая вам разница. Вам что-нибудь известно о радиации?
     - Конечно.  В  колледже  я  в  основном  занималась  ботаникой.  И  в
генетических экспериментах мне приходилось  пользоваться  изотопами.  Хью,
мне легче будет узнать самое худшее, чем пребывать  в  неведении  -  из-за
этого-то я и плакала.
     - М-м-м... Положение гораздо хуже, чем я сказал Дьюку.  -  Он  указал
большим пальцем через плечо. - Счетчик вон  там,  за  бутылками.  Сходите,
посмотрите.
     Она отправилась к счетчику  и  некоторое  время  оставалась  у  него.
Вернувшись, она молча села.
     - Ну, как? - спросил он.
     - Можно, я выпью еще немного?
     - Конечно! - Он налил ей виски и разбавил его.
     Она глотнула виски и тихо сказала:
     - Если радиация не начнет уменьшаться, то к утру  дойдет  до  красной
черты. - Она нахмурилась. - В принципе, конечно, это еще не предел. Если я
правильно помню, то тошнить нас начнет не раньше, чем на следующий день.
     - Да. Но излучение скоро  начнет  спадать.  Вот  почему  меня  больше
беспокоит жара. -  Он  взглянул  на  термометр  и  еще  немного  приоткрыл
вентиль. - Сейчас работает батарейный поглотитель; не думаю, что нам стоит
в такой жаре крутить ручной воздухоочиститель. Одним  словом,  о  це-о-два
начнем беспокоиться только тогда, когда станем задыхаться.
     - Резонно.
     - Давайте не будем больше говорить о подстерегающих нас опасностях. О
чем бы вы хотели поговорить? Может быть, расскажете немного о себе?
     - Да мне и рассказывать-то почти нечего, Хью. Пол -  женский,  белая,
двадцати пяти лет от  роду.  Учусь  -  вернее  училась  -  в  школе  после
неудачного замужества. Брат - военный летчик - так что, может  быть  он  и
уцелел. А родители мои жили в Акапулько, так что может и они живы.  Детей,
слава богу, нет. Я очень рада, что Джо спас своего кота. Я  ни  о  чем  не
жалею, Хью и ничего не боюсь... Только как-то  тоскливо...  -  Она  тяжело
вздохнула. - Все-таки это был очень хороший мир, даже несмотря на то,  что
в нем я была несчастлива в браке.
     - Не плачьте.
     - Я не плачу. Это не слезы. Это пот.
     - О, да. Конечно.
     - В самом деле. Просто невыносимо жарко. - Она вдруг завела  руку  за
спину. - Вы не против, если я сниму бюстгальтер, как Карен.  Он  буквально
душит меня.
     - Пожалуйста. Дитя мое, если вам так будет легче  -  снимайте.  Я  на
своем веку насмотрелся на Карен, не  говоря  уже  о  Грэйс.  Так  что  вид
обнаженного тела не шокирует  меня.  -  Он  встал  и  подошел  к  счетчику
радиации. Проверив его показания, он взглянул на термометр  и  еще  больше
отвернул вентиль на баллоне.
     Вернувшись на свое место, он заметил:
     - В принципе, я мог бы запасти вместо кислорода сжатый воздух.  Тогда
мы могли бы курить. Но я не  думал,  что  придется  использовать  его  для
охлаждения. - Он, казалось, совершенно не обратил внимания на то, что  она
последовала  его  приглашению  чувствовать  себя  как  ей  удобнее.  -  Я,
наоборот, беспокоился о том, как обогреть убежище. Хотел придумать печь, в
которой использовался бы зараженный воздух. Без какой-либо  опасности  для
обитателей убежища. Это вполне возможно. Хотя и трудно.
     - Я и так считаю, что вы все замечательно оборудовали. Я никогда даже
не слышала об убежище с запасом воздуха. Ваше, вероятно, единственное.  Вы
настоящий ученый. Верно?
     - Это я-то? Боже, конечно же нет. Единственное, что я  закончил,  это
школа. А то немногое, что я  знаю,  я  почерпнул  за  свою  долгую  жизнь.
Кое-что  во  время  службы  во  флоте,  кое-что  на  заводе,  кое-что   из
самоучителей. Потом я некоторое  время  проработал  в  одной  строительной
конторе и там узнал кое-что о строительстве и трубах. После этого  я  стал
подрядчиком. - Он улыбнулся. - Нет, Барбара,  я  просто  нахватался  всего
понемногу. Своего рода курьез. Вроде нашего  "Если  не  ошибаюсь,  доктора
Ливингстона".
     - А почему у вашего кота такая странная кличка?
     - Это все  Карен.  Она  так  прозвала  его  за  то,  что  он  большой
исследователь. Сует свой нос абсолютно во все. Вы любите кошек?
     - Даже не знаю. Но доктор Ливингстон - просто прелесть.
     - Это верно, но мне вообще нравятся кошки. Котом нельзя владеть, он -
свободный гражданин. Вот, например, собаки  -  они  дружелюбны,  веселы  и
верны. Но они - рабы. Это не их вина, они стали  такими  за  долгую  жизнь
рядом с людьми. Но рабство всегда вызывает во  мне  тошнотворное  чувство,
даже если это рабство животных.
     Он нахмурился.
     - Барбара, я, наверное, не так огорчен тем, что  произошло,  как  вы.
Может быть это даже хорошо, для нас. Я имею в  виду  не  нас  шестерых,  я
говорю о нашей стране.
     - То есть как это? - искренне удивилась она.
     - Ну... конечно тяжело рассуждать  на  такую  сложную  и  пространную
тему, когда сидишь скорчившись в убежище и не знаешь, сколько еще  удастся
продержаться. Но... Барбара, уже на протяжении  многих  лет  я  обеспокоен
судьбой нашей родины. На мой взгляд наша нация стала превращаться в  стадо
рабов - а ведь я верю в  свободу.  И,  может  быть,  война  повернет  этот
процесс вспять. Может быть, это будет первая в истории человечества война,
которая более губительна для глупцов, а не для умных и талантливых.
     - Как же так?
     - В войнах всегда прежде всего гибла самая лучшая  молодежь.  На  сей
раз те ребята, которые служат в армии, находятся в  большей  безопасности,
чем гражданское население. А из гражданских больше всего шансов уцелеть  у
тех, у кого хватило ума как следует подготовиться  к  войне.  Конечно  же,
правил без исключений не бывает, но в основном все именно так  и  есть.  И
людская порода постепенно улучшится. Когда  все  кончится,  условия  жизни
будут очень суровыми, но от этого людское племя выиграет еще больше.  Ведь
уже на протяжении многих лет самым  надежным  способом  выжить  было  быть
совершенно никчемным и оставить после  себя  выводок  столь  же  никчемных
детей. Теперь все будет иначе.
     Она задумчиво кивнула.
     - Это обычная генетика. Но, в принципе, это жестоко.
     - Да, это жестоко.  Но  еще  ни  одному  правительству  не  удавалось
победить законы  естественного  развития,  хотя  это  и  пытались  сделать
неоднократно.
     Несмотря на жару, она вздрогнула.
     - Наверное, вы правы. Нет, я совершенно уверена, что вы правы. Но все
же я бы предпочла, чтобы осталось хоть какое-то государство - хоть плохое,
хоть хорошее. Уничтожение худшей трети, это, конечно, с генетической точки
зрения - хорошо, но вообще-то в  смерти  такого  количества  людей  ничего
хорошего нет.
     - М-м-м, да. Мне тоже неприятно думать об этом. Барбара, ведь я запас
кислород не только для дыхания и для охлаждения. Я предвидел и другие, еще
более странные возможности.
     - Более странные? Какие же?
     - Когда раньше расписывали ужасы третьей мировой  войны,  все  всегда
крутилось вокруг атомного оружия. И болтовня насчет разоружения и все  эти
демонстрации сторонников мира  -  все  это  было  связано  с  Бомбой,  все
посвящено Бомбе, Бомбе, Бомбе - как будто  убивать  может  только  атомное
оружие.  Эта  война  вполне  может  оказаться   не   просто   атомной,   а
атомно-химическо-бактериологической. - Он  указал  на  баллоны.  -  Именно
поэтому-то  я  и  запасся  сжатым  кислородом.  Он  предохраняет  нас   от
нервно-паралитического газа, аэрозолей, вирусов. И еще бог знает от  чего.
Русские не стали бы  уничтожать  нашу  страну  полностью,  если  бы  имели
возможность забрать наши жизни, не разрушая нашего достояния. Я ничуть  не
удивился бы, если бы узнал, что атомные  удары  были  нанесены  только  по
военным объектам, вроде той  ракетной  базы,  что  расположена  неподалеку
отсюда. А города вроде Нью-Йорка и  Детройта  получили  просто  по  порции
отравляющего газа. Или по  облаку  бактерий  чумы,  которая  длится  всего
двадцать четыре часа и в восьмидесяти процентов случаев  дает  смертельный
исход. И подобных вариантов бесчисленное множество. Там, снаружи, возможно
воздух может быть наполнен смертью, которую не укажет ни один датчик и  не
задержит ни  один  фильтр.  -  Он  грустно  улыбнулся.  -  Простите  меня.
Наверное, вам все-таки лучше пойти и лечь.
     - Мне так не хочется оставаться одной. Можно я еще посижу с вами?
     - Конечно. Когда вы рядом, я чувствую себя значительно  лучше,  хотя,
может быть, и говорю о грустных вещах.
     - То, что  вы  говорите,  куда  менее  грустно,  чем  мысли,  которые
приходят мне в голову, когда я остаюсь одна. Интересно,  что  же  все-таки
происходит снаружи? Жаль, что у нас нет перископа.
     - Он есть.
     - Как! Где?
     - Вернее, был. Простите. Видите, вот эту трубу над  нами.  Я  пытался
поднять его, но он, видимо заклинился. Однако...  Барби,  я  накинулся  на
Дьюка за то, что  он  хотел  использовать  запасное  радио  до  того,  как
кончилось нападение. А может быть  оно  действительно  кончилось.  Как  вы
думаете?
     - Я? Откуда же я знаю?
     - Вы знаете столько же, сколько и я.  Первая  ракета  предназначалась
для уничтожения ракетной базы; в наших местах больше нет ничего достойного
их внимания. Если они наводят ракеты с орбитальных  спутников,  то  вторая
ракета была еще одной  попыткой  поразить  ту  же  цель.  По  времени  все
совпадает - от Камчатки до нас ракета летит  примерно  полчаса,  а  второй
взрыв произошел минут через сорок пять после первого. Возможно, что вторая
ракета попала в яблочко - и им известно,  потому  что  прошло  уже  больше
часа, а третьей ракеты все еще нет. А это  должно  означать,  что  с  ними
покончено. Логично?
     - На мой взгляд, да.
     - Это очень шаткие рассуждения. Не хватает данных.  Может  быть,  обе
ракеты не попали в базу, и теперь  база  сшибает  на  лету  все,  что  они
запускают. Может быть, у русских  кончились  ракеты.  Может  быть,  третью
бомбу сбросят с самолета. Мы не знаем. Но я собираюсь это выяснить.
     - Я бы с удовольствием послушала какие-нибудь новости.
     - Попробуем. Если новости  хорошие,  мы  разбудим  остальных.  -  Хью
Фарнхэм порылся в углу и извлек оттуда коробку. Распаковав ее,  он  извлек
на свет божий радиоприемник. -  Ни  единой  царапинки.  Давайте  попробуем
сначала без антенны.
     - Ничего, кроме статических разрядов, - через некоторое время коротко
подытожил он. - Это и  неудивительно.  Хотя  первый  его  собрат  принимал
местные станции и без наружной антенны. Попробуем подключиться к  наружной
антенне. Подождите немного.
     Вскоре он вернулся.
     - Ничего. Видимо, можно считать, что  наружной  антенны  больше  нет.
Ничего, попробуем аварийную.
     Хью взял гаечный ключ и отвернул заглушку с трубы диаметром  в  дюйм,
которая торчала в потолке. Он поднес к открывшемуся отверстию  счетчик.  -
Радиация немного сильнее. Он взял два стальных прута, каждый длиной  метра
по полтора. Одним из них он поводил по трубе вверх-вниз. - На всю длину не
входит. Верхушка этой трубы находилась почти под самой поверхностью земли.
Вот беда. - Он прицепил к первому пруту второй.
     - Теперь предстоит самое неприятное. Отойдите подальше - сверху может
посыпаться земля - и горячая и радиоактивная.
     - Но ведь она попадет на вас.
     - Разве что на руки. Я потом их отчищу. А после можете проверить меня
счетчиком  Гейгера.  -  Он  постучал  молотком  по  кончику   прута.   Тот
продвинулся вверх еще дюймов на восемнадцать. - Что-то  твердое.  Придется
пробивать.
     Многими ударами позже оба прута целиком скрылись в трубе.  -  У  меня
было такое ощущение, - сказал он, очищая руки, - как будто  последний  фут
прут выходил уже на открытый  воздух.  По  идее,  антенна  должна  торчать
из-под земли футов на пять. Я полагаю, что  над  нами  развалины.  Остатки
дома. Ну что, проверите меня счетчиком?
     - Вы говорите это так спокойно, как будто  спрашиваете:  "Осталось  у
нас молоко со вчерашнего вечера?".
     Он пожал плечами.
     - Барби, дитя мое, когда я пошел во флот, у меня за душой не было  ни
гроша, несколько раз за свою жизнь я разорялся. Так  что  я  не  собираюсь
убиваться по поводу крыши и четырех стен. Ну как, есть что-нибудь?
     - На вас ничего нет.
     - Проверьте еще пол под трубой.
     На полу оказались "горячие" пятна. Хью вытер их влажным  клинексом  и
выбросил его в специальное металлическое ведро. После  этого  она  провела
раструбом счетчика по его рукам и еще раз по полу.
     - Очистка обошлась нам примерно в галлон воды: лучше бы  этому  радио
работать теперь нормально. - Он подсоединил антенну к радиоприемнику.
     Через десять минут они убедились, что эфир пуст. Шумы  -  статические
разряды на всех диапазонах - но никаких сигналов. Он вздохнул:
     - Это меня не удивляет. Я,  правда,  точно  не  знаю,  что  ионизация
делает с радиоволнами, но сейчас над нашими головами  скорее  всего  самый
настоящий шабаш  радиоактивных  изотопов.  Я  надеялся,  что  нам  удастся
поймать Солт-Лейк-Сити.
     - А разве не Денвер?
     - Нет. В Денвере расположена база  межконтинентальных  баллистических
ракет. Оставлю,  пожалуй,  приемник  включенным:  может  быть,  что-нибудь
все-таки удастся поймать.
     - Но ведь тогда батареи быстро разрядятся.
     - Нет так уж быстро. Давайте  сядем  и  почитаем  вслух  какие-нибудь
стишки. - Он  взглянул  на  счетчик  радиации,  мягко  присвистнул,  затем
проверил  температуру.  -  Облегчу-ка  я  немного  участь   наших   спящих
красавцев, страдающих от жары. Кстати, как вы переносите эту жару, Барби?
     - Честно говоря, я просто перестала о ней  думать.  Истекаю  потом  и
только.
     - Как и я.
     - Во всяком случае, не нужно тратить кислород ради меня. Сколько  еще
баллонов осталось?
     - Не так уж много.
     - Но сколько?
     - Меньше половины. Но не мучайтесь из-за этого. Давайте  поспорим  на
пятьсот тысяч долларов и пятьдесят центов, что вам не прочитать ни  одного
лимерика, которого бы я не знал.
     - Приличного или нет?
     - А разве бывают приличные лимерики?
     - О'кей. "Веселый парнишка по имени Скотт..."
     Вечер шуточных стихотворений провалился. Хью обвинил ее в том, что ее
ум слишком чист и невинен, на что она ответила:
     - Это не совсем так, Хью. Просто голова не работает.
     - Да и я сегодня что-то не в ударе. Может быть, еще по глоточку?
     - Пожалуй. Только обязательно с водой.  Я  так  потею,  что  кажется,
совершенно иссохла. Хью?
     - Да, Барби.
     - Мы ведь скорее всего погибнем, правда?
     - Да.
     - Я так и думала. Наверное, еще до рассвета?
     - Нет! Я уверен, что мы протянем до полудня. Если захотим, конечно.
     - Понятно. Хью, вам не трудно было бы меня обнять?  Прижмите  меня  к
себе. Или вам и так слишком жарко?
     - Когда мне покажется слишком жарко для того, чтобы обнять девушку, я
буду знать, что я мертв и нахожусь в аду.
     - Спасибо.
     - Так удобно?
     - Очень.
     - Какая вы маленькая.
     - Я вешу сто тридцать два фунта, а рост  у  меня  пять  футов  восемь
дюймов. Так что не такая уж я миниатюрная.
     - Все равно вы маленькая. Отставьте виски. Поднимите голову.
     - Ммммм... Еще. Прошу вас, еще.
     - Да вы алчная девочка.
     - Да. Очень алчная. Спасибо, Хью.
     - Какие хорошенькие глазки.
     - Они - лучшее, что у меня есть. Лицо-то у меня ничего особенного  из
себя не представляет. Но у Карен глаза еще красивее.
     - Это кому как.
     - Ну что ж, не буду спорить. Приляг дорогой. Дорогой Хью...
     - Так хорошо?
     - Очень. Удивительно хорошо. И поцелуй меня еще раз. Пожалуйста.
     - Барбара. Барбара!
     - Хью, милый! Я люблю тебя. О!
     - Я люблю тебя, Барбара!
     - Да, да! О, прошу тебя! Сейчас!
     - КОНЕЧНО, СЕЙЧАС!


     - Тебе хорошо, Барби?
     - Как никогда! Никогда в жизни я не была счастливее, чем сейчас.
     - Хорошо, если бы это было правдой.
     - Это правда. Хью, дорогой, сейчас я совершенно счастлива и больше ни
капельки не боюсь. Мне так хорошо, что я даже перестала чувствовать жару.
     - С меня, наверное, на тебя капает пот?
     - Какая разница! Две капельки висят у тебя на подбородке, а третья  -
на кончике носа. А я так вспотела, что волосы совершенно слиплись. Но  все
это не имеет значения. Хью, дорогой мой, это  то,  чего  я  хотела.  Тебя.
Теперь я готова умереть.
     - Зато я не хочу, чтобы мы умирали.
     - Прости.
     - Нет, нет! Барби! Милая, еще недавно мне казалось, что в смерти  нет
ничего плохого. А вот теперь я чувствую, что опять