несколько  минут  назад  было  совершенно  сухо,  из  широкой
трещины,  образованной взрывом в каменном панцире, на несколько метров
вверх бил мощный фонтан грязно-желтой воды.  Щукин  наполнил  пробирку
этой водой и вместе со своими товарищами поспешил на базу.
 Радостной и  шумной  была  встреча   подводников   с   остальными
участниками  экспедиции.  Даже  всегда  сдержанный  суховатый  Лазарев
горячо обнял возвратившихся  товарищей.  Не  скрывал  своей  искренней
радости и Стогов.
 Когда оживление в палатке несколько улеглось, Щукин подал Стогову
пробирку и пояснил:
 - Эта жидкость,  - посланница таинственных глубин Незримого.  Мне
кажется, что следует провести анализ.
 Это был  удивительный  день.   Начавшись   столь   тревожно,   он
завершился радостным для всех сюрпризом.  Едва закончив анализ, Стогов
восторженно выкрикнул:
 - Да  это  же,  товарищи,  сверхтяжелая вода - тритий - водород с
атомным весом,  три.  До сих  пор  тритий  на  земле  получали  только
искусственно. Необходимо завтра же закупорить этот фонтан, обследовать
все оставшиеся еще необследованными водоемы  на  вершине.  Видимо,  мы
найдем и другие источники трития.  Тритий - это поистине бесценный дар
нашего пика людям.
 Слова профессора прервал голос далекого радиста из Крутогорска:
 - Пик Великой Мечты!  Пик Великой Мечты?  Профессор  Стогов!  Вас
вызывает штаб по руководству экспедицией.
 Михаил Павлович шагнул к микрофону;
 - Стогов слушает.
 - Здравствуйте,  Михаил  Павлович,  -   донесся   сквозь   частые
потрескивания в приемнике голос Булавина.  - Какие у вас новости,  все
ли в порядке?
 Стогов доложил  академику  о  ходе  работ,  о  радостном открытии
крупных запасов трития.
 - Поздравляю   всех   товарищей,  -  в  голосе  Булавина  звучала
нескрываемая  радость.  -  Вы  сделали  важнейший  шаг  для  ускорения
создания  термоядерной энергетики.  Трудно переоценить значение вашего
открытия.
 Булавин сделал  паузу,  а  когда  заговорил  вновь,  в голосе его
послышались металлические нотки:
 - Предлагаю вам,  товарищи, немедленно свернуть работы экспедиции
и возвращаться в Крутогорск.  По данным метеорологов,  завтра в районе
пика  ожидаются  длительные  грозы  и  бури.  Во  избежание риска штаб
экспедиции предлагает вам, немедленно покинуть, вершину.
 Едва Булавин умолк, в палатке воцарилось тягостное молчание. Люди
притихли,  насупились.  Нелегкую задачу предстояло  им  решить  в  эту
минуту. Бури и грозы несут с собой немало коварных случайностей даже в
населенных,  хорошо обжитых местах,  а им  предстояло  встретить  удар
стихии  на вершине пика,  где каждый шаг,  даже в нормальных условиях,
был сопряжен с риском, каждый камень таил неожиданную опасность. Какие
опасности  и  невзгоды  могут  подстерегать  их  здесь  завтра,  когда
разбушуется непогода?..
 Но в  то  же  время  все они,  участники этой,  как называли ее в
газетах,  "первой  на  земле  экспедиции  в  межпланетных   условиях",
чувствовали и понимали, что ценою огромных усилий множества людей пока
сделаны лишь первые шаги в раскрытии  сокровенных  тайн  пика  Великой
Мечты.  Так  могли  ли  они  сейчас  отказаться от дальнейших исканий,
сдаться,  отступить,  чтобы  потом  вновь  и  вновь  терпеливо   ждать
благоприятного стечения обстоятельств,  снова повторять уже пройденный
путь...
 Стогов оглядел товарищей,  они сидели задумчивые,  строгие, но ни
на одном лице не увидел профессор и тени растерянности или испуга.  Не
задавая друзьям никаких вопросов,  уверенный в том, что выражает общее
мнение,  Стогов негромко,  но с подчеркнутой убежденностью  заговорил,
склоняясь к микрофону:
 - Виктор  Васильевич!  Вы  слышите  меня,  Виктор   Васильевич?..
Экспедиция  решила  остаться.  Мы  благодарим  вас  за предупреждение,
примем  меры,  но  разрешите  нам  остаться.  Посудите  сами,  природа
милостиво   создает   нам   условия   для   редчайшего   естественного
эксперимента.  Трудно  даже  предположить,  как  поведет  себя  пик  в
условиях грозы и бури, еще труднее гадать, какие новые тайны откроются
нам при столь исключительных обстоятельствах.  Мы не можем  отказаться
от этого, да и, право же, риск не столь велик...
 - Это очень  ответственное  решение,  Михаил  Павлович,  -  мягко
увещевал голос Булавина.  - Продумайте,  взвесьте все еще раз. Товарищ
Брянцев тоже настаивает на возвращении, - Булавин этим аргументом явно
хотел склонить спор в свою пользу.
 Стогов готовился  было  возразить,  но   его   опередил   водолаз
Беспалов.  Положив свою огромную ручищу на плечо профессора, подводник
мягко,  но решительно отстранил его от  микрофона  и,  медленно  роняя
слова, сказал:
 - Перерешать,  товарищ  академик,  не  будем.  Все   согласны   с
товарищем  Стоговым.  Прав наш профессор:  грех отказываться от такого
опыта.  Нам сама природа этот опыт ставит. Я, водолаз Кузьма Беспалов,
парторг экспедиции. Все члены нашей группы - коммунисты. Мы просим вас
передать  в  обком  товарищу  Брянцеву  наше  партийное  решение:   мы
добровольно и сознательно остаемся на вершине...
 И вот  замолк  далекий  голос  Булавина,  протрещал  в  приемнике
последний  разряд  и в стогниновой палатке наступила тревожная тишина.
Никто не проронил ни слова.
 Казалось, что ничего не изменилось в палатке. Так же мерно гудели
мощные  вентиляторы,  булькал  в  кофейнике  закипающий  кофе,   мерно
отсчитывали  секунды  большие  настенные часы.  Но люди,  так же как и
четверть часа назад неподвижно сидевшие  у  стола,  стали  уже  иными:
строже, тверже стали лица, резче обозначились морщины около глаз.
 Каждый о своем думал в эти тревожные минуты: один вспоминал жену,
другой посылал привет своим непоседливым ребятишкам, третий придирчиво
взвешивал прожитые годы...  По-разному и о разном думали эти люди,  но
не  было в их мыслях сожаления и страха.  По зову сердца пришли они на
эту вершину,  большая мечта привела их на этот затерянный на просторах
земли остров неземных миров.  И если даже завтра их ждала гибель,  они
не могли сойти с пути, выбранного на всю жизнь.
 Стогов с  любовью  глядел  на своих товарищей.  Ничто не выдавало
охватившего их волнения,  только чаще,  чем  обычно,  тянулись  они  к
портсигарам, да кое-кто, встав, начал размеренно ходить по палатке.
 "Как на  фронте  перед  атакой",  -  подумал  Стогов.   Фронтовое
воспоминание  сменилось  новой  мыслью:  "Но  нельзя допустить,  чтобы
грусть  и  тревога  овладели  людьми",  и  старая  фронтовая   закалка
подсказала  правильное решение:  "Надо действовать..." И Стогов первым
прервал затянувшееся молчание:
 - Что же,  друзья, перерешать не будем... Теперь думай, не думай,
а бурю нам пережить надо. Пойдем готовиться...
 Слова Стогова  точно  сняли  с  людей  давящую  их  тяжесть.  Все
задвигались,  зашумели,  все наперебой высказывали мнение,  что и  как
надо сделать...
 Сделать надо  было  немало.  Прежде  всего  толстыми  капроновыми
тросами  привязали  к  каменным  глыбам вертолеты,  так же закрепили и
палатку.  Стогов  отдал  распоряжение  завтра  продолжать   работы   в
намеченных районах, но действовать только попарно, не удаляясь друг от
друга дальше,  чем на двадцать метров.  Геологам,  работающим в районе
вчерашнего взрыва,  водолазам и гидрогеологу Щукину,  кроме того, было
предложено вести работы  в  поясных  карабинах.  Поясные  карабины  по
настоянию  товарищей вынуждены были надеть и Стоговы,  остававшиеся на
берегу озера Кипящего.
 На редкость  мглистым  даже для лишенной солнечного света вершины
выдалось это утро.  Точно еще гуще, непроницаемее стала пелена тумана,
давящий зной был разлит вокруг...
 Михаил Павлович и Игорь то и дело с тревогой посматривали  вверх.
Но  пока  все  было спокойно.  Время уже клонилось к полудню,  когда в
туманном месиве еще робко и  беззвучно  замерцали  дальние  желтоватые
вспышки молний, частой скороговоркой пророкотал где-то вдалеке гром...
И вновь все стихло.  "А может быть,  пронесет",  - впервые мелькнула у
Стогова надежда...
 Но вот стрелки часов накрыли одна другую на цифре 12.  И в то  же
мгновение,  точно  по  заранее  намеченному графику,  откуда-то сверху
пелену  тумана  прорезала  ослепительная  стрела  молнии.  И   тотчас,
казалось,  все вокруг дрогнуло и закачалось от могучих раскатов грома.
Все новые и новые вспышки  молний,  разгоняя  вековую  пелену  тумана,
озаряли вершину, раскаты грома сотрясали ее каменный панцирь.
 С каждой секундой воздух раскалялся все больше, Стогов даже через
скафандр  чувствовал его обжигающее прикосновение к телу,  все труднее
становилось  дышать,  легкие  отказывались  принимать  почти  лишенный
кислорода   перегретый  пар.  Михаил  Павлович  подключил  кислородный
баллон,  в тот день они были вручены всем участникам экспедиции. Сразу
стало  легче,  тело  словно  обрело новые силы.  Стогов шагнул ближе к
озеру и вдруг увидел,  что вода в Кипящем забурлила,  теперь оно  было
действительно  кипящим.  С  громким шипением из озера вырывались клубы
густого пара, вода клокотала, дыбилась, качалось, еще мгновение, и она
вырвется из берегов,  обжигающий поток хлынет на прибрежные камни.  Но
этого не произошло. Резкий порыв ветра рванул завесу тумана, разрезал,
пробил ее;  впервые за все время пребывания людей на вершине Стогов на
секунду увидел над своей головой краешек неба. И хотя оно было низким,
тяжелым, свинцово-черным, Михаил Павлович чуть не вскрикнул от радости
и оглянулся, ища глазами следовавшего сзади сына.
 Как было условленно, Игорь двигался метрах в пятидесяти за отцом.
Он приветливо помахал рукой Стогову, на сердце Михаила Павловича стало
теплее: все-таки у него был хороший сын.
 Эта радостная мысль исчезла так же мгновенно,  как  и  появилась.
Вспышки  молний  вновь рассекли пелену туч,  громовые раскаты сотрясли
землю,  и  тотчас  же  сверху,  сбоку  и  со  всех  сторон  ворвались,
захлестали,  сплелись  в сплошную сеть и закружились в неистовом танце
дождевые струи.  Точнее,  дождь,  ливень был где-то внизу, а здесь, на
заоблачной   вершине,   бушевала   лютая   ледяная   метель.  Колючие,
остроребрые льдинки - градины  плясали  и  кружились,  настигали  друг
друга, сталкивались в воздухе, рассыпались мелкой ледяной пылью, точно
шрапнель, стучали о каменистый грунт.
 Неистово кружащуюся  пелену  града  то  и  дело  озаряли  молнии,
сотрясали  непрерывные  раскаты  грома.  Это   непривычное   сочетание
июльской  грозы  и  декабрьской метели было настолько неестественным и
жутким,  что Стогов невольно отпрянул назад и даже зажмурился,  но тут
же  усмехнулся  над  своей  секундной  слабостью,  открыл  глаза  и  с
благодарностью подумал о  профессоре  Клюеве.  Его  прибор  действовал
безотказно,  а  ведь  в  такой кромешной тьме да еще вдобавок в метель
совершенно бессильным оказалось бы самое острое  человеческое  зрение.
Но чудесный электронный глаз не боялся ни мглы,  ни тумана, ни ледяной
метели.
 Ориентируясь с помощью "всевидящего глаза", Михаил Павлович решил
обойти  вокруг  озера  Кипящего,  понаблюдать  за  изменениями  в  его
поведении.
 Пройдя по берегу метров двести,  Михаил Павлович обратил внимание
на  странное  явление.  Ледяная  крупа довольно толстым слоем устилала
каменистый грунт.  Местами крупа начала подтаивать  и  лежала  темная,
рыхлая, ноздреватая. Но встречались участки, на которые градины словно
не  попадали,  эти  участки  алели   красноватыми   островками   среди
бугристого ледяного покрова.
 Приглядевшись внимательнее,  Стогов увидел,  что ледяная шрапнель
падает  и  на эти островки,  но не залеживается,  а мгновенно темнеет,
тает.  Кое-где грязноватые лужицы растаявшего града  клубились  паром,
точно водяные брызги на раскаленной плите.
 Стогов склонился над одной из лужиц, намереваясь сфотографировать
ее с помощью все того же "всевидящего глаза", сделать радиометрические
замеры,  а заодно и взять несколько капель воды,  чтобы подвергнуть ее
затем  тщательному  анализу.  Стогов  уже  готовился щелкнуть затвором
фотоаппарата,  как услышал радостный и вместе с тем тревожный  возглас
Игоря:
 - Взгляни, отец! Смотри, что я сейчас поднял!
 Михаил Павлович обернулся к сыну. В руках Игоря он успел заметить
какой-то голубоватый камень.  В то же мгновение  Стогов  почувствовал,
как  почва у него под ногами поплыла в разные стороны,  громовой взрыв
потряс все вокруг.  И тотчас же в помертвевших ушах наступила  давящая
тишина,  слабея и теряя сознание,  Стогов почувствовал, как, вдавливая
кости,  его ударило в грудь чем-то  тугим  и  горячим,  страшная  сила
рванула  его ставшее чужим тело,  несколько раз перевернула в воздухе.
Последнее,  что успел увидеть  Михаил  Павлович,  -  это  вздыбившиеся
навстречу ему волны озера Кипящего...

 Глава пятая
 ОСКОЛОК СОЛНЦА

 И снова клейкая весенняя зелень закипела  на  ветвях  деревьев  в
скверах  и  парках  Крутогорска,  пестрый  цветочный  ковер  привольно
раскинулся  на  многочисленных  клумбах,  легкий  пар   клубился   над
видневшимися вдали горами, в воздухе разлились крепкий, бодрящий, ни с
чем  не  сравнимый  настой  первых  цветов,  молодой  зелени,  ароматы
пробудившегося леса и согретых солнечными лучами гор.  Весна ворвалась
в  этот  молодой  северо-сибирский  город,  весна  принарядила  улицы,
освежила,  сделала ярче краски домов,  автомобилей,  осветила улыбками
лица людей,  убыстрила их шаг,  вселила в  их  души  новые  желания  и
надежды.  Волшебница-весна, ласковая и шаловливая, капризная и щедрая,
звенела над городом,  она владычествовала в нем,  и город,  утомленный
зимней стужей, охотно подчинялся ее доброй власти.
 Распахнув разноцветные плащи,  пальто, жакеты, люди шли по улице,
весело улыбаясь солнцу, зелени, друг другу.
 Среди сотен улыбающихся  лиц  на  людном  Фестивальном  проспекте
можно было заметить человека,  как будто не радующегося весне. Человек
этот уже немолод,  лицо у него широкое,  крупное,  с резкими  чертами;
глубоко посаженные глаза глядели зорко,  строго, неуступчиво. Одетый в
легкий светлый плащ,  такую же кепку, человек шел, твердо печатая шаг,
время от времени сильным плечом отодвигая со своего пути замешкавшихся
встречных. При этом он, не оборачиваясь, коротко бросал: - Извините, -
и шел дальше, так же напористо и твердо.
 По Фестивальному проспекту человек дошел до угла  Университетской
улицы,  где  возвышалось  отделанное бледно-розовой пластмассой здание
главного  крутогорского  почтамта.  Не  обращая  внимания  на   нервно
вышагивающих  перед дверьми пареньков и девушек (в Крутогорске,  как и
во всех других городах,  влюбленные предпочитали  всем  другим  местам
свиданий часы у почтамта), человек быстро поднялся по лестнице, прошел
через  зал   и   остановился   у   окошечка   с   табличкой:   "Выдача
корреспонденции  до  востребования".  Вынув  из  желтого  старомодного
бумажника обернутый в целлофан паспорт и подавая его в окошечко он все
так же строго, без улыбки спросил:
 - На имя Прохорова Павла Сергеевича есть что-нибудь?
 Прочитав врученную ему девушкой открытку, неопределенно хмыкнув и
небрежно сунув открытку  в  карман,  Прохоров  закурил  и  неторопливо
направился к выходу.
 Мысли Прохорова были совсем не столь спокойны и уверенны, как его
вид.   Павел   Сергеевич   размышлял  о  том,  что  надо  основательно
обосновываться в Крутогорске,  куда он  прибыл  не  так  давно,  нужно
помочь  племянничку,  от  которого только что получил открытку,  стоит
завязать хоть какие-нибудь знакомства, очень уж одиноко без людей.
 Невеселые воспоминания всколыхнулись в нем,  воспоминания о таких
дальних днях и таких печальных для него событиях,  что уж давно бы рад
Павел Сергеевич забыть обо всем этом,  но не забывалось, не уходило из
памяти,  держало за душу. И порожденные воспоминаниями мысли, колючие,
горькие, зароились в его мозгу.
 Как ни был поглощен Прохоров созерцанием  и  обдумыванием  своего
прошлого,  его  внимание  привлекла наклеенная на рекламный щит афиша:
"Сегодня   в   городском    лектории    состоится    лекция    доктора
физико-математических  наук,  профессора  М.  П.  Стогова "Перспективы
термоядерной энергетики".
 Прохоров уже не раз слышал это имя, разные люди произносили его с
различными интонациями.  Лет пять назад  известный  лишь  сравнительно
узкому кругу специалистов,  Михаил Павлович Стогов стал одним из самых
популярных ученых страны.  Прохоров уже давно стремился встретиться со
Стоговым,  и, если представится возможность, даже познакомиться с ним.
Эта встреча и знакомство также входили в  планы  устройства  на  новом
месте.
 Поэтому, взглянув на часы и  убедившись,  что  до  начала  лекции
осталось  всего  минут  тридцать,  Прохоров  вскочил  в  троллейбус  и
заспешил в лекторий.
 Павел Сергеевич  поспел как раз вовремя.  Едва он нашел свободное
место в переполненном людьми зале, как администратор предоставил слово
профессору Стогову. В зале вспыхнули аплодисменты. Прохоров, аплодируя
вместе со всеми,  поймал себя на том,  что у него  при  имени  Стогова
сильно и часто забилось сердце.  Павел Сергеевич даже невольно подался
вперед,  стараясь  не  пропустить  момента,  когда  появится   Стогов.
Прохоров  более  всего верил первому впечатлению и хотел составить его
незамедлительно.
 Стогов появился из бокового входа на сцену. Взойдя на трибуну, он
с неожиданным задором и легкостью встряхнул пышными  темно-каштановыми
волосами,  провел рукой по своему выпуклому,  точно вылепленному лбу и
улыбнулся,  его  небольшие  темно-серые  глаза  под  густыми   бровями
заискрились, стали молодыми, чуть лукавыми.
 - Так это тот самый  Стогов,  что  на  этом  пике,  как  его,  на
Незримом? - услышал Прохоров сзади себя громкий шепот.
 Прохоров оглянулся и увидел двух совсем молодых ребят,  наверное,
школьников.   Они   глядели   на   профессора   с  таким  нескрываемым
восхищением, что у Прохорова даже сердце кольнуло от зависти.
 - Лет  двадцать с небольшим назад,  - начал профессор,  - когда я
был еще довольно молодым человеком,  а многих из сидящих в  этом  зале
вообще  не  было  на свете,  влиятельные газеты Запада с великим шумом
поведали миру о том,  что в безлюдных аргентинских пампасах, на берегу
пустынного  озерка  некий  ученый  создал  действующую  энергетическую
термоядерную установку.  Сообщение это вызвало подлинную сенсацию.  На
место,   указанное   бойкими  репортерами,  устремились  журналисты  и
ученые...  и,  конечно,  не  нашли  ни  самого  изобретателя,  ни  его
диковинной  установки.  Так  и  осталось  тайной:  был  ли  то  ловкий
шарлатан,  который ввел в заблуждение мировую общественность,  или  же
это была газетная "утка" падких на сенсацию репортеров. Да и нет нужды
разгадывать эту тайну.  Овладение законами регулирования  термоядерной
реакции да еще создание установки для ее энергетического использования
- это задача,  совершенно непосильная для любого даже сверхгениального
ученого-одиночки.  Лишь коллективными усилиями,  коллективным разумом,
талантом представителей многих отраслей знания может быть окончательно
решена эта поистине титаническая проблема.
 Взволнованно и образно говорил Стогов о  великом,  продолжающемся
многие  тысячелетия походе человечества к вершинам знания и власти над
природой,  о борьбе за энергию,  являющуюся  материальной  силой  этой
власти,  о  долгом  и трудном пути от зажженного своей рукой костра до
сотворенного своими руками Земного Солнца.
 Перед взором    слушателей    возникли    картины   многовекового
варварского истребления в бесчисленных топках лесов,  угля,  нефти.  К
концу  XIX  -  началу  XX  века  экономисты  и  энергетики  подсчитали
топливные запасы  нашей  планеты.  Неутешительны  были  эти  подсчеты.
Учитывая  непрерывный  рост потребностей человечества в энергии,  люди
должны были за два-три столетия сжечь в своих топках все  дрова,  весь
уголь,  всю  нефть...  Правда,  в их распоряжении осталась бы еще сила
рек,  приливов,  ветра,  источники