озовели,  закурились прозрачной предутренней дымкой мохнатые  шапки
гор, со всех сторон окружающих город. Там, в горах, уже взошло солнце,
а на улицах города еще удерживался полумрак.
 Улицы пустынны.  Только  кое-где  прошумит  одинокая  машина,  да
простучат по асфальту четкие шаги запоздалого прохожего.
 Но, как  и в любом другом месте,  где живут,  трудятся,  отдыхают
люди, далеко не все жители города спали в этот предрассветный час.
 В просторном    кабинете   возвышающегося   на   площади   серого
П-образного здания Управления по охране общественного порядка сидел  у
стола плотный кряжистый человек в распахнутом пиджаке.
 Верхнее освещение в комнате было  выключено.  Защищенная  зеленым
абажуром настольная лампа отбрасывала неяркие блики света на раскрытую
книгу и лицо дежурного.  Вот он поднял голову,  и  теперь  стали  ясно
видны   почти  прямая  линия  близко  сведенных  у  переносицы  густых
золотистых бровей, прорезанный тремя вертикальными складками выпуклый,
открытый лоб, слегка припудренные сединой волосы.
 Дежурный захлопнул  книгу,  встал,   с   наслаждением   расправил
затекшую  от  долгого  сидения  спину.  Потом  неторопливо  закурил и,
шутливо погрозив пальцем стоявшим на  прислоненной  к  столу  тумбочке
телефонам: мол, не вздумайте зазвонить, вышел через застекленную дверь
на балкон.
 Дежурного охватила знакомая каждому, но вместе с тем всегда новая
и волнующая прелесть погожего летнего рассвета. Солнце поднималось все
выше. Теперь уже не только вершины, но все горы стали прозрачными. Они
точно дышали сизой дымкой,  еще висевшей  кое-где  на  мохнатых  лапах
вековых  кедров.  Потянувший  с  хребтов  легкий ветерок донес в город
пряный настой хвои,  смолы,  дурманящий  запах  цветов.  Тайга  делала
первый  вздох пробуждения,  и неуемные птичьи хоры славили свет нового
утра.
 Залюбовавшись горными   кряжами,   рассвеченными  яркими  бликами
восходящего солнца,  жадно вдыхая  доносимые  ветром  запахи  утренней
тайги,  дежурный забыл о погасшей папиросе и стоял,  опершись руками о
перила балкона. Отсюда, с высоты четвертого этажа, хорошо были видны и
разбежавшиеся  по  котловине  городские  улицы и сомкнувшиеся плечом к
плечу горбатые горы.  Синюю стену  тайги  в  равных  местах  прорезали
ровные  просеки  дорог,  точно утесы,  маячили вдалеке ажурные скелеты
шахтных копров, исполинские плечи, мачт высоковольтных линий.
 Там, на склонах Недоступной,  Подоблачной, Камнебокой, Белолобой,
невидимые за стеной леса,  прятались поселки рудников, зияли котлованы
разрезов, вздымались буровые вышки и корпуса обогатительных фабрик
 В каменных  толщах  отрогов  Кряжа  Подлунного  в   трех   сотнях
километров   от  привольно  раскинувшегося  города  таились  сокровища
сырьевых кладовых могучего  созвездия  металлургических  и  химических
заводов Крутогорска.
 Взглянув на  лежавший  внизу   амфитеатр   площади   Созидателей,
обрамленный золотыми в рассветных лучах зданиями и скверами,  дежурный
на  минуту  задумался  над  необычной  судьбой  Крутогорска  -  самого
молодого сибирского города.
 Еще и десяти лет не прошло с того дня,  когда врубились в таежное
море  Крутогорья топоры первых новоселов,  а уже разбежались по тайге,
вскарабкивались в горы юные городки и поселки:  Молодежный,  Гремучуй.
Верхний. И каждый из них с года на год мог обогнать Крутогорск.
 Но и Крутогорск мужал,  набирал силы,  не хотел уступать  молодым
собратьям  чести первородства.  Об удивительной продукции удивительных
крутогорских заводов катилась добрая молва по всему миру.
 Потеплевшим взглядом   глядел  дежурный  на  убегающие  вдаль,  к
заводским воротам,  серебристые стрелы еще  безлюдных  проспектов,  на
искрящиеся  в  рассветных лучах стены домов,  прислушивался к особенно
четким в утренней тишине сигналам  бессоных  грузовиков,  что  сутками
снуют на объездном бетонированном кольце, везя пищу прожорливым цехам.
 Тишина была только в  центре,  в  жилом  районе  города,  а  там,
поодаль,  за зеленой стеной защитных парков,  не спал, трудился, жарко
дышал плавильными печами,  гремел  мельницами  обогатительных  фабрик,
рокотал   генераторами  электростанций,  вспыхивал  сполохами  сварки,
блистал стеклом и никелем химических установок бессонный,  неутомимый,
индустриальный Крутогорск.
 Любил дежурный эти предутренние часы,  когда  умолкает  городской
шум,  воздух  наполнен  ароматом  тайги,  а  шелест  влажной  листвы в
скверах,  хоть на мгновенье  создает  иллюзию  лесной  поляны.  Хорошо
думается,  легко  дышится  в  такие  минуты,  только еще сильнее тянет
старого охотника в лесное приволье, в котором уже запамятовал, когда и
был в последний раз, и не ведаешь, когда выберешься.
 "А вот возьму да махну сегодня после дежурства в тайгу,  - озорно
подумал  дежурный  и  подзадорил  себя:  -  А  что  же,  сегодня никак
воскресенье;  прихвачу с собою  Серегу:  пора  мальчишке  привыкать  к
лесу".
 Повеселев от этих мыслей, он приподнял рукав пиджака, взглянул на
часы.  Они показывали ровно четыре.  До сдачи дежурства оставалось еще
пять часов.
 - Четыре часа утра двадцать второго июня, - вполголоса проговорил
дежурный и от неожиданного сочетания этих слов сразу же  откуда-то  из
глубины памяти нахлынуло воспоминание, нестареющее, незабываемое.
 Три с лишним десятилетия  прошло  с  того  июньского  утра  сорок
первого года,  когда дежурный,  тогда рядовой солдат в зеленой фуражке
пограничника и желто-зеленом маскировочном халате,  лежал в  дозоре  в
густом прибрежном тальнике у Буга.
 Три с лишним десятилетия...  Но и сегодня  уже  не  подтянутый  и
стройный,   короткоостриженный   солдат,   первогодок,  а  грузнеющий,
раздавшийся в кости человек не может забыть,  как закипела,  забурлила
вдруг   вода  в  сонной  неподвижной  реке,  как,  лязгая  гусеницами,
карабкались на берег чужие приземистые танки,  и рыльца чужих снарядов
впились,  врезались  в родную землю,  взвихривая черные фонтаны дыма и
пыли...
 Свежи в  памяти  уже  немолодого человека дымящиеся угли на месте
заставы,  разгоряченные первым боем товарищи в почерневших от крови  и
копоти  повязках,  с  последними  гранатами в руках идущие в последнюю
контратаку против стреляющих прямой наводкой танков.
 Так, в  4  часа утра 22 июня 1941 года,  началась для него война.
Потом он стал офицером советской контрразведки,  а  теперь  возглавлял
один   из   отделов  Крутогорского  областного  Управления  по  охране
общественного порядка.
 И хотя  он  давно  уже  снял  офицерский  мундир,  но по-прежнему
чувствовал себя в строю.
 Как-то незаметно мысль дежурного от первых дней войны перенеслась
к совсем недавним событиям.  На прошлой  неделе  секретарь  областного
комитета партии пригласил к себе ведущих работников их Управления.
 Секретарь обкома говорил с ними о перспективах  области,  о  том,
что   быстрое   развитие  Крутогорского  промышленного  района  сильно
встревожило некоторые международные монополии, которые видят в заводах
Крутогорска опасных конкурентов на мировом рынке.
 Секретарь обкома еще раз напомнил  о  политическом  и  финансовом
могуществе  концернов  и  трестов  Запада,  которые  упорно  не желали
смириться с разоружением и победой политики мирного сосуществования, и
призвал работников Управления к особой бдительности.
 Резкий телефонный звонок прервал мысли и воспоминания  дежурного.
Круто повернувшись и на ходу застегивая пиджак,  он побежал к тумбочке
с аппаратами.
 - Дежурный по Управлению Новиков слушает.
 В то  же  мгновение,  расположенный  против  стола  незакрашенный
участок   стены,  напоминавший  формой  и  размерами  классную  доску,
замерцал неярким  голубоватым  светом.  Мерцание  становилось  ярче  и
сначала  тускло,  а  потом  все  явственнее  на  голубом  фоне  экрана
выступило изображение совсем еще молодого сухощавого человека в  синем
комбинезоне  с  эмблемой  пожарной охраны.  Усиленный скрытыми в стене
динамиками в кабинете раздался его голос:
 - Товарищ  Новиков!  Докладывает  дежурный по Управлению пожарной
охраны инженер Демин.
 - Слушаю вас, товарищ Демин, - отозвался Новиков.
 - Сегодня  в  три  часа  сорок  минут   местного   времени   наши
наблюдательные приборы зафиксировали возникновение пожара в доме номер
двадцать три на Нагорной улице.
 И сразу же где-то в глубине памяти Новикова кто-то произнес чужим
строгим голосом,  точно напоминая: "Улица Нагорная, номер двадцать три
- "Дом Стогова". И Новиков, не скрывая тревоги, негромко уточнил:
 - Это дом профессора Стогова?
 - Так точно!
 - Что с профессором?
 - Судьба  Стогова  и  его домочадцев пока не выяснена.  Произошло
частичное обрушение кровли, необходимы раскопки...
 Новиков провел  рукой  по сразу вспотевшему лбу,  опустил голову.
"Что со Стоговым?  - думал он.  - Какое несчастье.  Случай? Или... или
одно из происшествий давно уже ставших редкостью..."
 Тревожные, трудные  мысли  роились  в  его  мозгу.   Почувствовав
состояние собеседника,  умолк и Демин. В кабинете воцарилась тишина. В
пальцах Новикова неожиданно  громко  хрустнула  переломленная  спичка.
Этот звук вывел Ивана Алексеевича из тяжелого раздумья. Овладев собой,
он чужим глуховатым голосом попросил:
 - Продолжайте доклад, товарищ Демин.
 - Я немедленно направил к месту  происшествия  дежурные  пожарные
машины во главе с инженером Марковым.  По донесению Маркова, к моменту
его прибытия произошло частичное  обрушение  кровли  горящего  здания.
Проникнуть  в  дом  пока  не  удалось.  Начаты раскопки.  Люди Маркова
направили свои усилия на то,  чтобы не допустить распространения  огня
на   соседние   строения.   Район   пожара   оцеплен  силами  народных
дружинников.
 Необычайная интенсивность  пожара  и то,  что это "Дом Стогова" и
побудило  меня  обратиться   к   вам.   Возможно,   это   происшествие
представляет интерес и для вас.
 - Понятно,  - отозвался Новиков,  -  следовательно,  вы  все-таки
запоздали...  Благодарю  за  информацию,  товарищ  Демин.  Занимайтесь
вашими  делами.  Через  несколько  минут  на  пожарище  прибудут  наши
работники, надо разобраться.
 Закончив сильно взволновавший его разговор.  Новиков  поднялся  с
места,   отдернул   шелковую   под   цвет  стен  штору.  Она  скрывала
расположенную на уровне груди  глубокую  нишу.  Иван  Алексеевич  чуть
прикоснулся  пальцем  к незаметной для постороннего глаза кнопочке,  и
сразу же из ниши бесшумно выдвинулся укрепленный на скрытых  в  кладке
роликах легкий пластмассовый столик. На его поверхности был в точности
воспроизведен рельеф и  внешний  вид  Крутогорска  с  высоты  птичьего
полета.
 Стоя над макетом,  дежурный,  как бы с подоблачной  высоты  видел
весь город, со всеми его заводами, кварталами, площадями, скверами.
 Новиков на секунду представил себе весь этот  удивительный  город
таким,  каким  был  он для него еще несколько минут назад,  спокойным,
работающим,  отдыхающим.  Сейчас  привычный,  устоявшийся  ритм  жизни
города был нарушен неожиданным, пока еще неясным, происшествием.
 Новикову и его друзьям надо было постичь причины и смысл  событий
этой самой короткой в году июньской ночи.
 Новиков вновь слегка коснулся укрепленной под  столом  кнопки,  и
макет  ожил.  Помещенные  в  прозрачной пластмассе у основания,  лампы
дневного света зажглись,  освещая снизу модель Крутогорска.  Казалось,
над игрушечным городом спускаются поздние летние сумерки.
 Новиков наклонился, повернул выключатель, красным светом зажглась
лампочка,  вправленная  в  пластмассовый  колпачок,  воспроизводящий в
миниатюре очертания  здания,  в  котором  помещалось  учреждение,  где
работал Новиков. Новый поворот выключателя - и в противоположном конце
города,  почти  у  подножья  Подоблачной  горы,  вспыхнула  еще   одна
лампочка.  Там был расположен дом номер 23 по Нагорной улице.  Новиков
укрепил на штативе над этой крохотной лампочкой массивную линзу,  чуть
прищуриваясь,  взглянул  через  ее  толстое стекло.  И сразу произошло
чудо. То, что на рельефном плане города было просто освещенной точкой,
при  взгляде  через  линзу  оказалось  миниатюрной,  но  точной копией
голубого особняка.  В решетчатой ограде,  окружавшей дом,  угадывалось
темное  пятно  сада,  ясно  был  виден  гараж для автомашин,  какой-то
каменный сарайчик.
 Молча постояв  над  изображением  не  существовавшего  уже  дома,
Новиков подошел к столу,  повернул рычажок на  аппарате,  напоминавшем
телефонный  коммутатор,  вспыхнула  желтая сигнальная лампочка,  вновь
ожил настенный экран.
 На этот раз на его голубоватом фоне четко обрисовалось просторное
помещение гаража,  разделенное высокими перегородками стойл автомашин.
У  столика  с  микрофоном стоял коренастый пышноволосый парень в синем
комбинезоне.
 - Техник Ельцов слушает, - донесся звонкий юношеский голос.
 - Товарищ  Ельцов,  немедленно  подавайте  ко  второму   подъезду
семиместную   машину.   Вы   поступаете   в   распоряжение  начальника
оперативной  группы  товарища  Лобова.  Маршрут:  Управление  -  улица
Нагорная,  дом номер двадцать три. Далее в соответствии с приказаниями
Лобова.
 - Есть!
 - Выполняйте!
 Экран телевизофона  погас.  Новиков  включил  на  своем  аппарате
зеленую лампочку и обратился к  новому  собеседнику.  Теперь  дежурный
разговаривал  с  широколицым,  видимо,  очень  добродушным  и  веселым
человеком в летней легкой рубашке.  Даже на  экране  в  больших  синих
глазах Лобова были видны лукавые искорки.
 - Товарищ Лобов! - обычным своим ровным негромким голосом говорил
Новиков.  -  Во главе группы в составе товарища Щеглова,  технического
эксперта   инженера   Климова,    врача    Крыловой    и    проводника
служебно-розыскной  собаки  Дьякова  немедленно выезжайте к дому номер
двадцать три  по  улице  Нагорной.  Этот  дом  принадлежит  известному
ученому  профессору Стогову.  Там по невыясненным пока причинам возник
пожар.  Дом отстоять не удалось, произошло частичное обрушение кровли,
судьба  Стогова и его домочадцев неизвестна.  Произведите осмотр места
происшествия,  совершите нужные в таких случаях следственные действия.
Основное  внимание  сосредоточьте  на выяснении причин пожара и судьбы
Стогова.
 - Есть!   -   Лобов,   который   при   упоминании  имени  Стогова
взволнованно вскочил, сейчас намеревался по давней военной привычке, с
которой никак не мог расстаться,  откозырять, но вспомнив, что он не в
кабинете начальника,  а беседует с Новиковым по  телевизофону,  рывком
опустил  поднесенную  к светлым,  очень мягким,  пышным волосам руку и
смущенно улыбнулся.  Так с грустно-смущенной  улыбкой  он  и  исчез  с
экрана.
 Новиков тоже улыбнулся в ответ.  Сложное чувство  испытывал  Иван
Алексеевич к своему никогда не унывающему подчиненному.  Иной раз, под
горячую руку,  он довольно резко отчитывал Алексея Лобова за кажущееся
легкомыслие,  но чаще сдержанно,  чтобы Лобов не догадался о подлинном
отношении к себе начальника, похваливал.
 При этом  Новиков часто ловил себя на том,  что завидует Алексею.
Считая вообще зависть чувством низменным и даже  подленьким,  Новиков,
тем  не  менее,  спроси  его кто-либо об этом,  пожалуй,  и не стал бы
таиться.  Это была не просто зависть, а скорее восхищение удачливостью
Лобова,  за  которой  угадывались  недюжинный  ум и высокое мастерство
криминалиста.  Вместе с тем крылась здесь и легкая грусть о  том,  что
годы идут,  и вот уже движутся на смену люди возраста Алексея, который
без малого годится ему в дети. Словом, это была всегдашняя и, пожалуй,
естественная  ревность  старшего  поколения  к  более  молодому  и уж,
конечно,  более счастливому,  свободному от иных заблуждений и  ошибок
старших.
 Но сейчас  Новикову  некогда  было  предаваться   анализу   своих
отношений   с  Лобовым.  Внезапный  доклад  инженера  пожарной  охраны
взволновал Ивана Алексеевича сильнее обычного. С каждым годом все реже
в  его  кабинете  и  квартире раздавались вот такие неожиданные ночные
звонки,  когда нужно было,  оставив все,  спешить куда-то, в пургу и в
туман,  чтобы  постичь причины случившегося.  Случалось порой засечь и
тщательно скрытые вражеские следы.  Тогда начинались дни, даже месяцы,
заполненные неустанными поисками, жаром невидимой непосвященному глазу
битвы с врагом.
 Проводив взглядом отошедшую от подъезда машину Лобова, он включил
на настольном аппарате связи квартиру начальника Управления Ларина.
 Увидев на  экране  такое  знакомое длинное сухощавое лицо в шапке
вьющихся седых волос,  Новиков начал доклад о событиях этой ночи на 22
июня 19... года.

 Глава десятая
 НЕТ, ЭТО НЕ НЕСЧАСТНЫЙ СЛУЧАЙ

 Откинувшись на мягкое сидение,  покрытое искусственным  волокном,
давно  вытеснившим кожу,  Алексей Лобов,  хотя и был сильно встревожен
сообщением Новикова, по установившейся у него привычке отгонял от себя
мысли  об обстоятельствах нового дела.  "Всяческие гипотезы до осмотра
места происшествия могут  породить  предвзятое  отношение  к  событию,
заразить  этакой следовательской куриной слепотой",  - любил повторять
Лобов.
 И сейчас  он  скользил,  как  обычно,  внимательным  взглядом  по
стремительно мелькавшим и таявшим где-то за  спиной  домам,  встречным
автомашинам, и мысли его, казалось, были очень далеки от цели поездки.
 Алексей Лобов окончил среднюю школу в тот памятный год,  когда  в
небольшом  подмосковном  городке  была построена первая в мире атомная
электростанция.
 Он отлично  помнил  то  время.  Впервые после трагедии Нагасаки и
Хиросимы,  после зловещих грибов смертоносного дыма,  затмивших солнце
над безызвестными тихоокеанскими атоллами,  человечество встретилось с
мирным атомом. Начинался новый - атомный век в истории земли. Лобов не
забыл,  какими  восторгами,  какими  светлыми надеждами ознаменовались
первые шаги новой силы, новой энергии, обретенной человечеством.
 Но на  пути  к воплощению в жизнь этой светлой мечты встало много
преград: и политических, и технических.
 Настал день,  когда  великий  народ,  сыном  которого был Алексей
Лобов,  народ,  впервые открывший  человечеству  силу  мирного  атома,
сделал впредь и навсегда атом мирным для всего мира.
 Но и в те,  ставшие уже достоянием  истории  дни  и  даже  в  это
погожее июньское утро, когда Алексей Лобов в атомном автомобиле мчался
по улицам просыпавшегося Крутогорска,  еще много преград было на путях
мирного  атома,  еще  много  интриг  плелось вокруг этой жизненной для
человечества проблемы.
 Много было  и технических трудностей.  Лобов отлично разбирался в
них.  В те годы,  когда в разных концах  страны  поднимались  бетонные
корпуса  атомных электростанций,  когда сходил со стапелей в свинцовые
воды  Невы  первый  атомный  ледокол,  Алексей  Лобов  был   студентом
факультета ядерной энергетики.
 Он помнил  первые  атомные  установки,   громоздкие,   защищенные
метровыми толщами воды, свинца и бетона.
 Думая об этом,  Лобов отчетливо вспомнил слова одного профессора,
который заявил с институтской кафедры:
 - Величайший парадокс,  друзья мои,  чудовищная нелепость!  Самые
современные,  самые  эффективные,  самые  дешевые,  в  конечном счете,
неиссякаемые практически источники  энергии,  и  в  соседстве  с  ними
средневековые  крепостные  стены  и  рвы  с водой.  Величайшее благо и
величайший бич человечества.
 Профессором, от  которого студент Лобов услышал эти запомнившиеся
и оказавшиеся вещими слова, был Михаил Павлович Стогов.
 Как недавно все это было...
 А теперь  Алексей  Лобов  на  оперативной  машине   подъезжал   к
полусгоревшему  дому своего бывшего учителя,  ныне всемирно известного
ученого, одного из создателей малых реакторов и творца стогнина.
 Светло-серебристая "Стрела"   свернула   в   Парковый  проезд  и,
пробежав несколько сотен метров по Нагорной улице, плавно остановилась
возле окруженного цепью народных дружинников еще дымившегося пожарища,
на воротах с трудом угадывалось полузакопченное число 23.
 Едва Лобов  захлопнул дверцу автомобиля,  навстречу Ал