бгоняя
один другого, юркие световые "зайчики".
 Как ни  регулировал бригадир свою установку,  число "зайчиков" не
уменьшалось.  Более того,  в дополнение  к  ним  на  экране  появились
зигзагообразные  ярко-белые  полосы,  напоминающие  вспышки  молний на
ночном небе.
 Наблюдатель решил   проверить  исправность  установки.  Он  вновь
направил раструб электронного видоискателя на  предметы,  находившиеся
на столе. Игра световых бликов на экране стала слабее, но и полученной
ранее четкости тоже не было.
 Тот же результат получился и после того,  как бригадир вернулся к
обозрению спаленки.  Лишь в столовой изображение вновь  обрело  нужную
четкость.  Но  по  мере  приближения видоискателя к пристройке правого
стеллажа очертания предметов вновь тускнели, пока не исчезли совсем за
рябью "зайчиков" и молний.
 Словом, "всевидящий глаз",  не терявший своих драгоценных качеств
ни  во  мгле,  ни в тумане,  проникавший сквозь каменные толщи,  вдруг
оказался  бессильным  перед  не   защищенной   никакими   специальными
устройствами квартирой часовщика.
 "А незащищенной ли?  - усомнился бригадир  и  тотчас  же  не  без
тревоги  подумал:  -  А может быть,  установка не совсем исправна?" Но
сменив  несколько  объектов   обозрения,   расположенных   на   разных
расстояниях от дома часовщика,  бригадир убедился в полной исправности
аппарата.  Следовательно,  дом Прохорова действительно  имел  какой-то
сюрприз,  устройство, которое отражало направленный поток элементарных
частиц.
 Тайну этого дома необходимо было раскрыть,  и раскрыть, как можно
скорее.  Но как,  не возбуждая подозрений хозяина,  проникнуть  в  его
вечно  запертую  квартиру?  Надо  было  срочно найти решение.  И,  как
показалось бригадиру,  он после некоторого размышления нашел  его.  Но
для выполнения его плана нужно было вернуться в город...
 Когда бригадир с прежним  совершенно  беззаботным  видом  оставил
свой  наблюдательный  пункт,  работа по ремонту водопровода на участке
была  закончена.  Однако   помощник   бригадира,   докладывая   своему
начальнику  об этом,  все же усомнился в качестве водопроводной сети и
высказал предположение,  что после их отъезда могут обнаружиться новые
неисправности, так как повреждение труб очень серьезно.
 - Что же ты предлагаешь, Сергей?
 - Даже  и  не знаю,  что предложить.  Остаться нам,  всем нельзя.
Вдруг авария где-нибудь в другом месте произойдет.
 - Есть  идея,  -  быстро  сориентировался бригадир.  - Что,  если
оставить кого-нибудь  с  контрольными  приборами?  В  случае  чего  он
просигналит нам - мы мигом явимся.
 - Дельно,  конечно.  Только куда деваться парню? Не сидеть же ему
среди  мостовой.  Вот если бы в дом куда.  Ты,  кажется,  знаешь этого
гражданина в крайнем дворе. Может, к нему?
 - Ну,  зачем  же к Прохорову?  - вставила слышавшая этот разговор
Даша Рыжикова.  - Его же никогда дома нет,  он к себе постороннего  не
возьмет.  Милости  просим  к  нам.  У  нас просторно,  не стесните.  И
хозяйство там, какое вам надо, устроите, и колонка напротив.
 - Ну,  раз  сама  хозяйка  зовет,  чего  же лучше,  - обрадовался
бригадир.  И кивнул одному из стоявших рядом рабочих:  - Ты как, Петр,
не  против,  чтобы  остаться,  присмотреть за колонкой?  Больно уж она
ненадежная.
 - Надо,  так надо,  какой разговор?  - отозвался вяловатый на вид
сильно загорелый парень в красной безрукавке.  - Раз хозяйка  зовет  -
останусь.
 Нужные приборы  были  отнесены   в   домик   Рыжиковых,   рабочие
быстренько   расселись  в  автобусы,  весельчак-бригадир  на  прощание
шутливо  погрозил  Васе,  дескать,   не   обижай   временного   своего
квартиранта,   галантно   простился  с  Дашей,  вскочил  в  машину,  и
ремонтники уехали. Когда Прохоров, теперь уже пешком, и поэтому раньше
обычного, отправился на работу, улица была пуста.
 Выехав на Фестивальный проспект,  машины  с  ремонтными  рабочими
повернули  не на Ангарскую улицу,  где помещался Водоканалтрест,  а на
площадь Энтузиастов, к учреждению, которым руководил Андрей Савельевич
Ларин.
 На ходу выпрыгнув из автобуса,  бригадир почти  бегом  направился
прямо в кабинет начальника Управления.
 Оглядев кое-где испачканный землей комбинезон бригадира,  Ларин с
веселой искоркой в глазах спросил:
 - Ну как, товарищ Лобов, в каком положении вы нашли водопроводное
хозяйство?
 - Как и следовало ожидать,  в полном порядке,  - в тон ему весело
отозвался  Лобов,  - воду-то там по нашей просьбе отключили.  А теперь
опять подали.  Так что жители не в обиде.  Но мы,  на  всякий  случай,
оставили там Головачева за "колонкой" присматривать.
 - Разве в этом возникла необходимость?
 - Еще какая. Домик-то часовщика с сюрпризами оказался.
 - А именно? - насторожился Ларин.
 - Как  вы  помните,  Андрей  Савельевич,  - начал Лобов,  - после
рассказа Рыжикова я навел справки о Прохорове.  Меня  насторожили  два
обстоятельства.  Во-первых,  Прохоров  уволился  из института Стогова,
заявив, что уезжает из Крутогорска. На самом же деле из Крутогорска он
никуда  не  уезжал,  а  чуть ли не на другой день сделался часовщиком,
причем в мастерской как раз напротив дома Стогова.  Это и было вторым,
что  обеспокоило  меня,  я  и  просил вас ходатайствовать о разрешении
применить, в порядке исключения, "всевидящий глаз" для осмотра частной
квартиры. И теперь вижу, что это было оправдано.
 Лобов обстоятельно  изложил   результаты   своих   наблюдений   и
обнаружившиеся при этом неожиданности.
 - И что же вы предполагаете?  - спросил  явно  заинтересовавшийся
Ларин  и  подбодрил:  - Вы же инженер.  Скорее нас,  грешных,  найдете
истину.
 - Истину-то  особенно искать нечего,  - вновь заговорил Лобов.  -
Она,  так  сказать,  на  поверхности,  в  конструктивных  особенностях
установки.   "Всевидящий  глаз"  становится  совершенно  слепым,  если
излучаемые им  суперультракороткие  волны  сталкиваются  со  встречным
потоком  такого же рода излучений.  Судя по всему,  в данном случае на
пути "глаза" возник сильный встречный поток античастиц.  А вот чем  он
порожден,  -  я  пока  не  знаю.  Тут  возможны два варианта:  либо за
стеллажом в доме часовщика  скрыт  компактный  ускоритель,  работающий
как-то периодами. Не замечалось же его влияния вначале, а в столовой -
даже и в конце обследования.  Или же, что тоже вероятно, антиизлучение
возникло  в  результате  воздействия  даже  той  ничтожно  малой  доли
излучений, которые сопровождают работу установки. Но в таком случае за
стеллажом  большое  скопление  неизвестных  нам  активных на излучение
полупроводников или атомная батарея.
 - Да, оба ваши варианта плюс фотографии наводят на размышления, -
задумчиво дымил папиросой Ларин.  - И в том и в другом случае  сделано
это неспроста. Что же будем делать, Алексей Петрович?
 - Искать  ответа  на  вопрос.  А  для  этого   поищем,   нет   ли
дополнительного хода в домик часовщика, кроме вечно запертых ворот.
 - А для чего?
 - Чтобы  лишить  Януса,  если этот часовщик связан с Янусом,  его
энергетической базы для диверсии на стройке или хотя бы взять эту базу
под  охрану.  А  если  даже  Прохоров  и не имеет никакого отношения к
Янусу, то все равно стоит узнать, что он так тщательно прячет.
 "Правильно, умница, молодец Алеша!" - хотелось сказать Ларину, но
в педагогических целях он ограничился скупым:
 - Довольно неплохо,  Алексей Петрович.  Давайте подумаем, как это
лучше сделать...
 Прошло еще несколько часов.  У обочины широкого шоссе, ведущего в
городок  науки  Обручевск,  остановилась  видавшая  виды   потрепанная
"Комета".  Шофер, громко чертыхнувшись, полез под машину, а появившись
обратно,  объявил своим пассажирам,  что  им  лучше  всего  добираться
попутным  транспортом,  так  как  на  исправление  какого-то  сложного
повреждения ему понадобится не менее двух часов.
 Однако пассажиры,  судя  по  всему  топографы  или геодезисты,  в
которых даже самые близкие знакомые едва ли признали бы Лобова  и  его
сослуживца Щеглова, не высказали особенной печали по поводу задержки.
 - Нет худа без добра,  - сказал шоферу Лобов,  - пока ты возишься
со своей колымагой, мы с приятелем попробуем подняться вон на ту гору,
- Лобов указал на видневшуюся почти  рядом  голую  каменистую  вершину
Зубастой.
 - На Зубастую? - усомнился шофер. - Да на этот проклятущий камень
отродясь никто не забирался.
 - Ну,  нам не впервой.  Попробуем,  - успокоил его Лобов, который
вел  весь этот разговор не столько для шофера,  сколько для нескольких
зевак, тотчас же невесть откуда появившихся у остановившейся машины.
 Помахав на   прощание   шоферу   рукой,   Лобов  и  Щеглов  легко
перепрыгнули через кювет  и  зашагали  по  уходящей  вверх  каменистой
тропе.
 Вдоль тропинки,  куда ни кинешь взгляд, расстилались бесформенные
нагромождения камней,  растрескавшихся под действием времени,  солнца,
воды  и  ветра.  Нигде  и  намека  на  растительность,   даже   цепкие
неприхотливые  сосны не ютились в узких расселинах,  ни одна травка не
пробивалась через бурый каменистый панцирь. Видневшаяся вдали вершина,
скрюченная,  как бы пригнувшаяся к основанию,  была удивительно похожа
на затерянный в пустом старушечьем рту одинокий зуб.
 Путники сошли  с  тропинки и,  с трудом лавируя между остробокими
камнями,  медленно пробирались вперед.  Идти становилось все  труднее.
Приходилось   то   и   дело,  подтягиваясь  на  руках,  взбираться  на
поднимавшиеся стеной на пути валуны, перепрыгивать с камня на камень.
 Щеглов удивлялся  той  поразительной  уверенности,  с какой Лобов
двигался по этим застывшим волнам каменного  моря.  Алексей  шел  так,
точно  он  не  пробирался  среди неприветливых скал с риском для своих
костей и может быть,  даже жизни,  а совершал  прогулку  по  знакомой,
хорошо освещенной улице.
 - Теперь уже  недалеко,  -  коротко  бросил  Лобов,  когда  внизу
показались утопающие в зеленых купах деревьев домики Таежной улицы.
 Лобов и  Щеглов  прошли   еще   несколько   десятков   метров   и
остановились над уходящим отвесно вниз, точно обрубленным обрывом.
 Внизу под  ними  виднелась  ребристая   шиферная   крыша   домика
часовщика.
 - Теперь,  Сергей,  внимание!  - почти прошептал Лобов,  хотя они
были  совершенно  одни  в мертвом каменном царстве.  - Где-то здесь мы
должны найти ключ к разгадке  тайны  этого  домика.  Ты  оставайся  на
месте. Тут могут быть любые встречи. А я поищу спуск.
 Оставив сразу   подтянувшегося   и    насторожившегося    Щеглова
прикрывать  свой  тыл,  Лобов двинулся вдоль обрыва.  Нелегким был его
путь.  Лобов то балансировал над пропастью, то проползал под нависшими
скалами,  то повисал на руках и,  медленно передвигая их,  преодолевал
непроходимое место.
 Нестерпимо ныло    от   перенапряжения   усталое   тело,   из-под
ободранных,  сбитых ногтей сочилась кровь,  но метр за метром двигался
вперед   Лобов.   И   хотя  кружилась  налившаяся  свинцом  голова,  и
предательская тошнота  подступала  к  горлу,  воля  и  порыв  человека
победили.  В  тот  момент,  когда  силы  уже  были готовы окончательно
покинуть железное тело Лобова,  он неожиданно нашел то, что так упорно
искал.
 Зубчатая стена  рассекалась  канавообразным  руслом   пересохшего
сейчас  ручья.  Весной  здесь мчались стремительные потоки воды.  Вода
подтачивала,  размывала,  дробила каменные глыбы, и теперь внизу, там,
где  шумел  когда-то  бурный  поток,  был  насыпан  целый холм крупной
красноватой гальки.
 Впервые за  все  время  опасного пути Алексей распрямился,  встал
обеими ногами на твердую почву и,  повторяя в своем движении все петли
и  зигзаги  русла  ручья,  благополучно  спустился  вниз  по  довольно
пологому склону галечной насыпи.
 И здесь  Лобов,  наконец,  увидел  то,  что давно уже предполагал
увидеть.
 Метрах в  десяти  над  землей,  там,  где  галечный холм вплотную
примыкал к выступу Зубастой горы,  острым мысом врезавшемуся  во  двор
домика  часовщика,  зияло  черное овальное отверстие,  в котором сразу
угадывался вход в пещеру.
 Остановившись у   входа,   Алексей   достал  из  кармана  пиджака
миниатюрную пластмассовую коробочку,  формой и  размером  напоминавшую
портсигар.   Когда   Лобов   поднял   крышку   коробочки,  стал  виден
расположенный в ней прибор,  похожий на  обыкновенные  наручные  часы.
Рядом с ним лежал крохотный кубический кристаллик.
 Взяв этот кристаллик,  Лобов вставил его себе в  ушную  раковину.
Тотчас  же  качнулась,  прошлась  по круглой шкале прибора миниатюрная
стрелка.
 С помощью  этого,  работавшего  на  полупроводниковых батарейках,
прибора Алексей мог теперь слышать даже шорох  притаившихся  в  пещере
летучих  мышей.  Но  стрелка  на  шкале  неподвижно застыла на нулевом
делении.  Это свидетельствовало о том,  что в пещере  царит  ничем  не
нарушаемая тишина.
 Убедившись в этом, Лобов включил затененный синим стеклом сильный
электрический  фонарик  и  вошел  в овальную нишу,  служившую входом в
пещеру.
 В синем   свете,   точно  в  серых  сумерках  ненастного  вечера,
проступали  угрюмые,  не  знавшие   прикосновения   солнечных   лучей,
ноздреватые  карстовые своды.  То и дело приходилось пригибать голову,
чтобы не удариться о нависавшие низко выступы потолка.
 В этом  подземном  лабиринте  не было сказочных,  созданных самой
природой  изваяний,  украсивших  причудливые   залы   Кунгурской   или
Мамонтовой пещер. Не было здесь ни сталактитовых гирлянд, вспыхивающих
под лучом света драгоценными ожерельями,  ни столбов вечного льда  или
прозрачных кварцевых сосулек, причудливо искрящихся в ярких бликах.
 Нет, эту безымянную  пещеру,  прорезавшую  уступ  Зубастой  горы,
никак   нельзя   было   назвать   чудом   природы.  Промытая  когда-то
проникавшими сюда,  а теперь ушедшими глубоко под  землю  водами,  она
могла   сравниться   лишь   с   самыми  мрачными  из  подземных  ходов
средневековых замков.  Непроглядный  мрак  и  затхлая  сырость  царили
здесь. И только попадавшиеся местами кучи камней, явно сложенные рукой
человека,  расчищавшего  себе  дорогу  в  этом  естественном  тоннеле,
свидетельствовали  о том,  что Лобов был не первым,  кто совершал путь
под этими давящими сводами.  Пройдя метров  триста,  Лобов  неожиданно
уперся в глухую каменную стену.
 "Неужели я ошибся,  и этот  тоннель  завершается  тупиком?"  -  с
тревогой  подумал  он.  Но  внимательно  оглядев расположение трещин в
стене,  Лобов убедился, что перед ним искусно замаскированная в толщах
камня дверь.
 В то же время Алексей услышал в наушнике слабое попискивание.
 Прибор предупреждал об опасности. Лобов поспешно отскочил назад и
сделал это как нельзя своевременно.  Еще через секунду из  щели  стены
выскочила  огненная,  напоминающая  молнию стрелка,  и раздался легкий
хлопок.  Алексей постарался вдавить свое тело в толщу бокового  свода.
Молнии и хлопки повторились еще дважды, и все стихло...

 Глава девятнадцатая
 ТАЙНА ПРОФЕССОРА СТОГОВА

 За истекшие после  происшествия  в  сквере  инженерно-физического
института  два  дня  Орест Эрастович Ронский несколько оправился после
первого потрясения и полученной  при  ударе  о  спинку  скамьи  травмы
черепа.
 Можно без преувеличения сказать,  что последние дни  были  самыми
трудными   и  самыми  насыщенными  переживаниями  во  всей  более  чем
тридцатилетней жизни Ронского.
 Придя в  себя  и узнав от дежурного санитара,  где находится,  он
вновь едва не потерял сознание.
 Сложные чувства переживал Орест Эрастович.  Нет, это не был страх
за свою судьбу.  Ронский ни на минуту не сомневался в том,  что  люди,
которые   будут  решать  его  участь,  не  совершат  несправедливости,
тщательно  разберутся  во  всех  крайне  запутанных   обстоятельствах,
жертвой  которых  он  стал...  Больше и глубже всего Ореста Эрастовича
волновали сейчас вопросы:  как и почему попал он в эти обстоятельства?
И,  благо  времени  было достаточно,  Ронский день за днем воскресил в
памяти свою запутанную по собственной вине  жизнь,  хотя  он  сам  еще
боялся признаться себе в этом.
 ...Раннее детство.  Отец - актер небольшого периферийного театра,
сменивший  простое  русское  имя  Илья  на звучное иностранное Эраст и
назвавший своего единственного сына не менее звучно - Орестом.
 Маленький актер  маленького  театра  жил  мечтой  о воплощении на
сцене титанических шекспировских образов,  но для этого не хватало  ни
дарования,   ни  терпения.  Приходилось  довольствоваться  исполнением
эпизодических ролей.
 Зато дома  отец преображался и не было конца напыщенным монологам
о святом  призвании  искусства  сеять  разумное,  доброе,  вечное,  об
интригах,  которые  плетут  вокруг  него  завистники,  и о том,  каким
замечательным актером станет со временем Орест,  как прославит  он  на
театральных подмостках фамилию Ронских.
 Но Орест,  вопреки всем надеждам и планам отца,  так  и  не  стал
актером.  Еще  на  школьной скамье увлекла его физика,  а годы,  когда
получал  он  аттестат  зрелости,  были  временем  всеобщего  увлечения
точными науками, открывавшими перед изумленным человечеством все новые
возможности в  овладении  самыми  могущественными  силами  природы,  в
покорении  самых  фантастических далей.  Следуя общему течению,  Орест
Эрастович стал студентом специального факультета одного из технических
институтов.
 Учился Ронский блестяще.  Трудно сказать,  что  являлось  главной
причиной его успехов.  Действительно немалые природные способности,  в
которых более всего преобладала память, или же неожиданно проявившееся
трудолюбие,  питавшееся  тайной  боязнью  утратить горячее преклонение
товарищей, которым они окружили его. Скорее всего в те годы удачно для
Ронского им двигали обе эти причины.
 Столь же блестяще,  как  свой  дипломный  проект,  защитил  Орест
Эрастович  и  кандидатскую  диссертацию,  в которой высказал несколько
смелых догадок о путях использования полупроводниковых материалов.
 Именно в  то  время  на  Ронского  и  обратил  внимание профессор
Стогов,  который  комплектовал   коллектив   Сибирского   комплексного
института ядерных проблем.  Новоиспеченному кандидату технических наук
все прочили блестящую научную будущность.
 Возможно, что  так бы оно и случилось,  и научная звезда Ронского
поднялась бы очень высоко, если бы Орест Эрастович детально разработал
высказанные   в   кандидатской   диссертации   мысли,   подкрепил   их
соответствующими экспериментами,  облек найденные в лаборатории  новые
закономерности в чеканные, точные формулы.
 Но Ронский  избрал  иное.  Приехав  по  приглашению   Стогова   в
Крутогорск,  он  довольно  скоро  не  поладил со строгим,  не ведавшим
усталости,  и требовавшим того же от  своих  сотрудников  профессором,
оставил его лабораторию,  предпочтя ей весьма почетную по его возрасту
и  заслугам,  менее  хлопотливую,  но  мало  перспективную  в  научном
отношении должность в инженерно-физическом институте.
 С этого времени и до самых последних дней у Ронского  сохранялись
со  Стоговым  лишь  вежливо-холодные  отношения.  Профессор не скрывал
явного   неодобрения    Ронского,    все    дальше    уходившего    от
исследовательской работы.
 Однако Ронский оказался незаурядным популяризатором науки. Вскоре
уже  не  только в Крутогорске знали молодого,  искрившегося остроумием
лектора и автора немалого  числа  с  блеском  и  эрудицией  написанных
брошюр и статей.
 В те  годы   Стогов,   который   тоже   читал   курс   лекций   в
инженерно-физическом  институте,  стал  относиться  к Ронскому заметно
благосклоннее и даже заявил как-то, что, может быть, популяризаторство
и  является истинным призванием Ореста Эрастовича,  и коль скоро он не
сумел воспитать в себе исследователя,  то пусть приносит пользу  науке
хотя бы ее пропагандой.
 Но в это время в жизни Ронского наметился  новый  зигзаг,  и  это
окончательно нарушило наладившиеся было отношения со Стоговым.
 Вся деятельность Ронского,  как лектора и автора,  неизбежно была
сопряжена  с  многочисленными и с