рышке
портсигара. Машина стремительно летела по автостраде на Обручевск.
 Как это   случилось   и   раньше,   постукивание  мундштучком  по
портсигару в руках хмурого человека с кустистыми бровями было услышано
в тщательно оберегаемом от посторонних глаз тайнике в домике часовщика
Прохорова на окраинной Таежной улице.
 Художник Владимир  Георгиевич  Дюков  для  доверчивого  Ронского,
агент по кличке "Чиновник" для грозного  Шефа,  покачиваясь  в  уютной
плетеной качалке,  читал лежавшую перед ним радиограмму,  перемежая ее
текст далеко не джентльменскими выражениями. Впрочем, ему было от чего
прийти   в   дурное   расположение  духа.  В  очередном  приказе  Шефа
говорилось:
 "Мастерская Ворона   опечатана.  Подозреваю  изъятие.  Немедленно
свяжитесь с Наводчиком,  добейтесь его участия в осуществлении главной
акции.
 На случай провала Ворона приготовьте  ликвидацию  базы  по  схеме
"А". Сами перебазируйтесь в главную резиденцию. Шеф."
 - Так,  следовательно,  докатились  все-таки  до  схемы  "А",   -
процедил сквозь зубы Чиновник,  - стало быть,  драпаем.  А все потому,
что никак не можем понять:  здесь  не  заводы  мистера  Герроу.  Здесь
исподволь  акцию  не  подготовишь.  Тут надо рвать,  что можно,  рвать
сразу,  а не разыгрывать из себя хозяев положения...  Теперь он  опять
смоется, а мне лезть к черту в пекло.
 Злобное брюзжание, перемежаемое отборной бранью на разных языках,
не  мешало,  однако,  Чиновнику  заниматься  самым  точным выполнением
приказа Шефа.
 Он вошел  в  глубокую  нишу,  оборудованную  в  стене тайника,  и
включил защищенный особым  стеклом  фонарик.  Лучик  света  вырвал  из
темноты установленные в разных углах ниши приборы, напоминавшие формой
и размерами обыкновенные огнетушители.
 Это и  были  сконструированные  Вороном  мощные полупроводниковые
батареи  -  грозная  электрическая  броня  шпионского   тайника.   Для
возникновения  в  них  электрического  тока  достаточно  было повысить
температуру  в  помещении  на  несколько   десятых   градуса.   Особые
трансформирующие   и   выпрямительные   устройства   придавали   этому
сравнительно  слабому  току  высокое,   исчисляемое   в   киловольтах,
напряжение и не менее высокую,  в тысячи ампер,  силу.  После того как
батареи Ворона  были  включены,  всякое  появление  в  его  доме  было
равносильно   визиту   в  трансформаторную  будку  линии  сверхдальней
электропередачи.
 Соединив батареи воедино,  Чиновник включил тысячеваттную лампу с
рефлектором.  Она должна была нагреть батареи и возбудить в  них  ток.
Электрическая броня вокруг тайника была возведена.
 Но схема "А" не исчерпывалась этой операцией.
 Поспешно оставив нишу, Чиновник тщательно замаскировал вход в нее
и занялся присоединением надежно скрытых в толщах стен и пола проводов
к   взрывателям,  которые  были  установлены  в  нескольких  тайниках,
заполненных взрывчаткой огромной разрушительной силы.
 Одни из  этих  взрывателей  должны  были  автоматически сработать
через четыре,  другие через пять часов после ухода Чиновника из домика
Ворона.  В  результате этих взрывов не только домик мнимого часовщика,
но и несколько прилегающих к нему кварталов были бы обращены в руины.
 Приготовив таким  образом ликвидацию своего убежища по схеме "А",
что означало "Аварийная",  Чиновник, наконец, и сам собрался в дорогу.
Окинув в последний раз взглядом ставшее ненужным обреченное жилище, он
нажал на кнопку механизма, отодвигавшего потайную дверь.
 Проделав длинный  путь через пещеру и примыкавший к ней подземный
ход.  Чиновник с помощью невидимых электромоторов отодвинул  массивный
валун,  закрывавший  вход  и,  щурясь  от  предзакатного  света серого
ненастного дня,  показавшегося после темноты подземелья  ярким,  хотел
распрямиться.
 Вдруг он почувствовал,  как в грудь  ему  уперлись  два  холодных
пистолетных ствола, и чей-то властный голос скомандовал:
 - Ни с места! Руки вверх! Вы арестованы!
 Повинуясь этой  непререкаемой  команде,  Чиновник  взметнул руки.
Только  сейчас  разглядел  он  стоявшего  напротив  него   коренастого
человека  с пистолетом в руке.  Рядом с ним также с оружием стояли еще
несколько человек в накинутых на плечи плащ-палатках.  Такие же фигуры
виднелись по всему пустырю и за спиной Чиновника, у входа в тайник.
 При виде всех этих людей,  их хмурых,  бесстрастных  лиц,  тускло
поблескивавшей вороненой стали пистолетов и автоматов, Чиновника обуял
такой  животный  ужас,  он  почувствовал  вдруг   такое   отчаяние   и
безнадежность,  что  сразу  забыл  про все свои давно выношенные планы
самообороны в подобном положении.
 Он не  выхватил  из  карманов  ни  один  из своих пистолетов,  не
раздавил зубами ампулу с ядом,  он даже не попытался бежать.  В первые
секунды  он  настолько  ослабел  от  ужаса,  что  непременно  упал  бы
навзничь, если бы кто-то сзади не поддержал его.
 Несколько оправившись  от  первого  потрясения,  Чиновник с тупым
равнодушием,  точно со стороны, смотрел на то, как чужие властные руки
извлекали  на свет содержимое его карманов,  вспарывали швы воротника,
ощупывали подкладку пиджака...
 Из этого  оцепенения  его  вывели  только сказанные кем-то слова,
обращенные к стоявшему в стороне человеку:
 - Товарищ  Лобов,  личный  обыск  окончен.  Все  в  наличии  -  и
пистолеты,  и стреляющие авторучки,  и ампулы с ядом.  Словом,  полный
набор диверсионного снаряжения.
 - Хорошо,  - отозвался Лобов.  - Вы, товарищ Щеглов, отнесите это
имущество  в  машину,  а мы с арестованным еще задержимся на некоторое
время.
 "Арестован". Только    сейчас   до   сознания   Чиновника   дошел
беспощадный,  не оставлявший надежд на спасение смысл этого  короткого
слова.  Он был арестован.  Нет, он не строил никаких иллюзий уже в тот
день, когда выполнил показавшееся таким простым первое поручение Шефа.
Он  отдавал  себе  отчет в своем будущем,  знал,  что этот путь всегда
кончается либо смертью,  либо  решеткой.  Но  он  отгонял  эти  мысли,
вопреки всему хотел верить и верил, что с ним этого не случится. И вот
сейчас, когда это произошло, Чиновник забился в истерике.
 Это не  были мужские слезы,  скупые и облегчающие душу.  Это была
именно истерика с громкими  всхлипываниями  и  воплями,  бессмысленным
метанием  из  стороны  в сторону,  попытками разорвать на себе одежду,
вырвать волосы, разодрать руками лицо.
 - Довольно,  Чиновник.  Ведь  вы  все-таки  мужчина,  -  подавляя
брезгливость, не выдержал, наконец, Лобов.
 Эти слова,   против   ожидания,  подействовали  на  арестованного
успокаивающе.  Услышав свою кличку, он насторожился и все еще неверным
голосом, но уже без рыданий, спросил:
 - Вы называете меня Чиновником? Кто вам назвал это имя? Откуда вы
вообще обо мне знаете?
 - Ворон на  хвосте  принес,  -  усмехнулся  Лобов.  -  Ворон  вам
кланяется.
 - Ворон? - фальшиво удивился арестованный.
 - Да,  да.  Ворон, - весело подтвердил Лобов. - Ворон кланяется и
Янус тоже.
 - Кто?! - отпрянул назад Чиновник.
 Он с минуту молчал,  совершенно потрясенный,  и  вдруг  взорвался
неистовым криком:
 - Ложь!  Ложь!!!  Вы можете  одурачить,  поймать  Ворона!  Можете
задержать  меня.  Но  еще никто не проводил Януса.  Никто!  Понимаете,
никто! Янус недоступен вам, вы никогда не коснетесь его!
 - Постараюсь  в  самое  ближайшее время доказать вам обратное,  -
спокойно возразил Лобов и решительно добавил:  - Если  вас  интересует
эта  тема,  мы  можем  продолжить  беседу  в  вашем тайнике.  А сейчас
поколдуйте над этим камнем,  - он кивнул на валун,  закрывавший вход в
убежище,  - отодвиньте его и следуйте вперед, поведете нашу группу. Но
предупреждаю - без фокусов, я еще ни разу не промахнулся.
 - Что?  Отодвинуть?  - переспросил Чиновник и, наконец, постигнув
смысл приказа,  в страхе отшатнулся назад.  Встретив испытующий взгляд
Лобова, он чуть слышно прошептал:
 - Туда?! Туда нельзя входить. Там смерть!
 - Значит, приготовили по схеме "А"?
 - Да,  по схеме "А",  - в тон ему быстро  ответил  Чиновник,  но,
поняв,   что   окончательно  проговорился,  с  неожиданной  ненавистью
закричал:
 - Да,  там  все  приготовлено по схеме "А",и вы скоро взлетите на
воздух со всеми вашими потрохами!
 - Не  извольте беспокоиться!  - резко оборвал его Лобов.  - Мы не
взлетим на воздух.  Перехватив отданный вам приказ  Шефа,  мы  приняли
необходимые  меры.  Как  только  вы  отодвинули  камень,  мы отключили
электроэнергию в этом районе. Батареи Ворона не сработают. Кроме того,
пока мы здесь толковали, в доме часовщика трудилась саперная команда.
 Точно в подтверждение  слов  Алексея,  валун,  закрывавший  вход,
зашевелился,  и  в  образовавшуюся  узкую  щель  протиснулся человек в
комбинезоне. Увидев Лобова, он доложил:
 - Товарищ Лобов, дом разминирован. - И не без гордости добавил: -
Здорово попотеть пришлось.  Они, чертяки, здесь целый склад взрывчатки
и еще каких только штук не припасли. Но зато теперь там хоть танцуй.
 - Добро! - отозвался Лобов и, обернувшись к Чиновнику, спросил:
 - Ясно?
 Арестованный молчал.  Не дождавшись его ответа,  Алексей  коротко
скомандовал:
 - Вперед!  - и первым двинулся вслед за покорно полезшим  в  щель
Чиновником.
 ...Обыск продолжался в полном молчании.
 Перед Лобовым  росла горка разнообразной диверсионной аппаратуры,
сделанных Вороном полупроводниковых батарей,  пакетов со  взрывчаткой,
электроприборов.
 Разглядывая все  это  предназначенное   для   истребления   людей
снаряжение,  Алексей с нескрываемым сожалением проговорил, имея в виду
Ворона:
 - Эх, способный человек! И куда, на что растратил свои силы...
 Помолчав, Лобов обернулся к арестованному и поинтересовался:
 - Он кто по национальности, этот ваш Ворон?
 - Не знаю,  - хмуро отозвался Чиновник.  - Для меня  он  Ворон  и
только.  - Потом с бахвальством, которое не могло скрыть от слушателей
горечи его признания,  негромко добавил: - У нас нет национальности. У
нас нет родины.
 ...В этот последний июньский вечер Шеф в своем убежище так  и  не
дождался  всегда  безукоризненно  исполнительного Чиновника.  Тянулись
невыносимо  долгие  часы.  Уверенность  сменялась  надеждой,   надежда
уступала место тревоге.
 Наконец, Шеф  отчетливо  понял,  что  Чиновник  не  придет,   что
отсутствие  Ворона и печать на дверях мастерской не были случайностью.
И в первый раз за всю его  долгую  и  богатую  опасными  приключениями
жизнь  ему стало по-настоящему страшно.  Он,  всегда такой уверенный в
себе, вдруг с ужасом открыл, что все эти восемь дней, во время которых
считал себя владыкой здешних мест,  его неумолимо вели к гибели чужие,
враждебные ему руки.
 Он был достаточно трезвым человеком,  чтобы критически относиться
к легендам,  созданным вокруг его имени,  но  все  же  имел  основания
считать  себя  далеко  не  трусливым.  Его  не  одолевала робость ни в
джунглях африканских лесов,  ни в  песках  азиатских  пустынь,  ни  на
шумных  проспектах  городов Запада.  Его руку,  его повадку помнили во
многих местах.  Он взрывал заводы,  поджигал рудники, взламывал сейфы,
крал и копировал чертежи и патенты, похищал и убивал людей. Сотой доли
совершенного им было бы достаточно другому,  менее  удачливому,  чтобы
сто раз попасться, навсегда распрощаться с жизнью!
 Но он жил.  И его рука ни разу не дрогнула.  И никогда ему еще не
было страшно.
 Ему не было страшно даже тогда,  когда по пятам за ним шли лучшие
полицейские  детективы  европейских  столиц  и отчаянные головорезы из
личной охраны некоронованных промышленных королей мира.
 А теперь он испугался. Страх ледяным комочком зарождался где-то в
груди,  холодными  иглами  пронизывал  сердце,  разрастаясь,   подобно
снежному   кому,   заполнял   все   тело,  вонзался  в  разгоряченный,
оцепеневший мозг. И тогда Шеф огромным усилием воли удерживался, чтобы
не вскочить с места,  не заметаться по комнате, не закричать неистовым
голосом.
 Но он  все же продолжал сидеть у стола,  надеясь на чудо,  на то,
что вопреки здравому смыслу  Чиновник  все  же  придет,  и  наваждение
рассеется,  и  никто  не  узнает  об этих позорных минутах панического
ужаса.
 Из оцепенения его вывел, как всегда бесшумно появившийся Кондор.
 - Я  получил  радиограмму,  Шеф,  -  произнес  он  обычным  своим
негромким голосом.
 В первый раз за всю свою жизнь Шеф вздрогнул от внезапного звука.
В  последней  надежде  схватил  он протянутый Кондором листок.  Прочел
скупые строки:
 "Связи приказом  Управления гидрометслужбы прервал отпуск.  Утром
второго буду семьей метеопункте. Василенко".
 Как ненавидел  он  сейчас  этого неизвестного Василенко.  Другого
убежища нет.  О ликвидации Василенко и его семейства в таких  условиях
не могло быть и речи. Чиновник и Ворон безвозвратно потеряны. Остались
он и Кондор,  который должен присматривать за двумя пленниками. Стогов
опасен.  Булавин  надежнее,  но и на него не стоит слишком полагаться.
Выходит,  остался он один.  И послезавтра  приезжает  этот  Василенко.
Следовательно...  следовательно,  в  его  распоряжении  остаются  одни
сутки.
 Громко выругавшись,   он  выскочил  на  крыльцо.  Чувство  личной
безопасности еще не покинуло Шефа.  Он был убежден,  что  его  убежища
люди  Ларина  не  знают,  а Ворон и Чиновник достаточно натренированы,
чтобы выиграть нужное время. А что, если они все-таки откроют его?
 Новый приступ  ужаса обуял Шефа.  Не помня себя,  он стремительно
взбежал на холмик за домом.
 Отсюда хорошо  была  видна  расположенная  далеко  внизу  стройка
термоядерной  электростанции.  Точно  необычное  по  яркости  северное
сияние   озарило   над   нею   ночное  небо.  Вспыхивали  праздничными
фейерверками разноцветные огни. В их свете блекли звезды, проступавшие
в разводьях между разбитыми ветром тучами.
 Сколько раз глядел он на эти огни с мыслью о  том,  что  навсегда
погасит их. А сейчас, стоя в одиночестве на каменистом холме, он вдруг
ощутил их космическую  недосягаемость.  Огни  стройки  показались  ему
далекими  звездными  мирами,  а  сам  он,  затерянным  в  вечной  мгле
межпланетного безвоздушного пространства. Именно безвоздушного. Потому
что ему нечем было дышать в эту влажную июньскую ночь.
 Шефу захотелось тотчас же бросить все:  с  таким  трудом  добытых
пленников,  Кондора,  свою разрекламированную репутацию и бежать, куда
угодно, только подальше от этого лишенного для него воздуха места.
 Но тут  же  встали в памяти холодные глаза Грэгса,  и страх перед
расплатой за побег пересилил все.
 В этот  миг  он,  несколько  овладев  собой,  вспомнил о страшном
оружии,  врученном ему Грэгсом,  о неиспользованном  еще  Наводчике  и
хрипло закричал:
 - Я все-таки погашу вас, проклятые огни!..

 Глава двадцать пятая
 КАПКАН ЗАХЛОПНУТ

 Солнце едва поднялось из-за ближней горной гряды.  Острые лучики,
просочившиеся  сквозь  частый  тюль  штор,  защищавших  широкое  окно,
светлыми  лужицами расплескались по свежеокрашенному полу,  заиграли в
гранях толстого зеркала, вделанного в дверку платяного шкафа, серебром
зажгли никелированные головки кровати.
 Солнечные лучи ласково коснулись сомкнутых,  чуть  припухлых  век
спящего  человека.  Но он не проснулся от этого прикосновения,  только
плотнее смежил веки и повернулся спиной к окну.
 Однако сон  его  продолжался  недолго.  Через  несколько  минут в
комнате раздался резкий телефонный  звонок.  Человек  довольно  громко
заворчал,  немного  полежал,  но звонки,  резкие и требовательные,  не
прекращались.  Тогда человек сел на постели,  опустил  ноги  в  ночные
туфли  и,  застегивая  на  ходу  куртку пижамы,  поспешно направился к
стоявшему на тумбочке телевизофону.
 - Ронский,  слушает,  -  хриплым  со  сна  голосом проговорил он,
поднимая трубку.
 На экране   аппарата   возник  сначала  силуэт,  а  потом  четкое
изображение широкого в кости мужчины неопределенного возраста с сильно
загоревшим,  точно  покрытым  темным  лаком лицом.  Глаза его скрывали
толстые  стекла  очков  в  черепаховой  оправе.  Над  ободками  стекол
курчавились  лохматые черные брови.  Одет он был в низко надвинутую на
лоб соломенную шляпу и светлый парусиновый костюм.
 Ронский готов был поклясться,  что никогда до сих пор не встречал
этого мужчину,  тем  не  менее  его  внезапный  собеседник  приветливо
пожелал доброго утра и не замедлил представиться:
 - Орест Эрастович,  прошу извинить,  что я вас потревожил в столь
ранний  час.  Моя фамилия Павлов Василий Иванович,  инженер-геолог.  Я
только что с рудников.  Виделся там с академиком Булавиным,  он просил
кое-что  срочно  передать  вам.  Кроме того,  я близкий друг Владимира
Георгиевича Дюкова.  Должен огорчить вас  -  у  Владимира  Георгиевича
большая  неприятность.  Какая?  Нет,  по телевизофону - это долго и не
совсем  удобно.  У  меня  есть  к  вам,   Орест   Эрастович,   деловое
предложение:  до  начала  работы еще более двух часов,  если вы сейчас
подъедете к закусочной,  что у Дмитриевского бора,  мы с вами обо всем
переговорим. Жду вас за левым от входа в закусочную столиком. Хорошо?
 Ронский знал,  что человек на другом  конце  провода  бессовестно
лжет,  лжет в каждом своем слове,  однако,  сделал вид, что поверил, и
согласился на встречу.
 Закончив разговор,  он  несколько минут подумал,  снова подошел к
телевизофону,  набрал номер,  дождавшись  ответа,  произнес  несколько
фраз...
 Орест Эрастович уже не один день ожидал этого звонка, но сейчас с
трудом  сдерживал  волнение.  Он  понимал,  что  сегодня,  буквально в
ближайшие часы,  должен будет положить голову в пасть хищному зверю, и
в  его,  хотя  и бурной,  но все же довольно размеренной и устоявшейся
жизни могут произойти большие перемены.  К лучшему или к худшему будут
эти  перемены,  да и сохранится ли сама его жизнь после встречи с этим
человеком - ничего этого Ронский  не  знал  и  все  это  не  могло  не
тревожить его глубочайшим образом.
 Охваченный этими  тревожными  мыслями,  Ронский  внешне  спокойно
собирался  на  решающее  в  его жизни свидание.  Понимая значение этой
встречи и подсознательно стремясь в самый ответственный в своей судьбе
день  быть  в  наилучшем  виде,  Орест  Эрастович  одевался  с  особой
тщательностью.  Он надел свой любимый  светло-серый  костюм,  шелковую
рубашку  оливкового  цвета,  заботливо  повязал  неяркий,  но  все  же
достаточно броский галстук.  Стального цвета туфли и  легкая  замшевая
шляпа дополнили его наряд.
 Внимательно оглядев  себя  в  зеркало,  Орест  Эрастович  остался
доволен своей внешностью и вызвал такси.
 ...Новый знакомый,  как и обещал,  поджидал  его.  При  появлении
Ронского,   Павлов   приветливо   двинулся  ему  навстречу,  энергично
встряхнул руку и подвел к  столику,  на  котором  уже  стоял  обильный
завтрак и бутылка сухого молдавского вина.
 Ронский с  интересом   осматривал   незнакомое   ему   помещение.
Расположенная    на   оживленной   автомобильной   дороге   закусочная
пользовалась широкой известностью у шоферов и пассажиров междугородних
автобусов.  Обычно  здесь  царило  оживление,  но  в  этот  ранний час
закусочная  еще  пустовала.  Только   у   самого   дальнего   столика,
уставленного  бутылками  кефира и клубившимися паром сосисками,  молча
завтракали  несколько  человек,   судя   по   всему,   командировочных
откуда-нибудь из дальнего района.
 Вглядевшись внимательнее,  Ронский заметил в этой группе знакомые
ярко-синие глаза на добродушном широком лице и выбившиеся из-под кепки
пышные светлые волосы.
 Увидев так  близко  от  себя  Алексея  Петровича Лобова,  Ронский
испытал радостное успокоение.
 - А  я  только-только  из  автобуса,  - разливая вино по бокалам,
сыпал частой скороговоркой Павлов, - и сразу же к вам позвонил. Виктор
Васильевич Булавин просил немедленно передать...
 - Как он там на рудниках,  Виктор Васильевич?  - спросил Ронский,
стремясь  хоть на несколько мгновений оттянуть неизбежное,  что должно
было прозвучать в их разговоре.
 Павлов, похрустывая свежим салатом, начал рассказ