- Что  же  вы  встали,  Алексей  Петрович?  Наш  разговор  еще не
окончен. Мы несколько отвлеклись от нашей темы. Итак, кроме совершенно
справедливо предлагаемого вами наблюдения за домиком часовщика,  какую
еще вторую возможность видите вы для того,  чтобы поскорее  обнаружить
Дюкова?
 - Думаю,  что в этом нам может быть полезен... - Алексей Петрович
оборвал фразу на полуслове, взглянул на собеседника, по легкой улыбке,
тронувшей его губы, понял, что Ларин тоже думал об этом человеке.
 - Он? - спросил Ларин, поднимая лежавшую на столе папку.
 - Он,  - подтвердил Алексей.  - Причем, я думаю, что он нам может
быть полезен и в большем.
 - Понятно.  А не подведет? Дело-то ведь рискованное. Здесь ставка
- жизнь.
 - Думаю,  что не подведет,  - начал Лобов.  - Я  ведь  слышал  не
только что,  но и как он говорил. Конечно, человек наломал дров, точно
специально сделал все,  чтобы испортить себе  жизнь.  Но  основную-то,
здоровую  советскую  основу  в  своей душе,  в образе мыслей,  в своих
симпатиях и антипатиях он все-таки сохранил.  А раз эта  основа  есть,
значит, может человек воскреснуть, подняться на ноги. Так что уверен -
не подведет.
 Ларин задумчиво  постучал  пальцами  по лежавшей перед ним папке,
потом сказал твердо:
 - Что  же,  ваше ручательство,  Алексей Петрович,  для меня весит
много. Попробуйте. Передайте ему от моего имени, что я тоже верю ему и
что  для  него - это самая верная возможность вновь обрести уважение к
себе.
 Их разговор прервал появившийся в кабинете секретарь.  Он положил
на стол Ларина еще пахнувшие типографской  краской  оттиски  последней
полосы крутогорской газеты. Андрей Савельевич углубился в чтение.
 Потом, отодвинув бумагу, поднял глаза на Лобова.
 - Мы с вами,  Алексей Петрович, говорили, что залогом успеха всей
нашей операции,  залогом спасения Стогова является полное  спокойствие
Януса,  его уверенность в собственной неуловимости и безопасности. Это
позволит ему  выйти  из  тайника,  где  он  сейчас  укрылся,  проявить
активность и этим выдать себя.  Это сообщение,  - Ларин похлопал рукой
по газетной полосе,  - должно  помочь  нам  достичь  нашей  цели.  Вот
прочтите...
 Чем дальше читал Лобов заключенные в черную рамку крайние  правые
столбцы последней полосы крутогорской газеты,  тем все более тревожное
и противоречивое чувство овладевало им.
 Всем своим  существом  разведчика  Алексей  не мог не восхищаться
большой  смелостью  и  изобретательностью   Ларина,   выбившего   этим
необычным   ходом   инициативу   из   рук   врага,   вынуждавшего  его
активизироваться и этим обречь себя на провал.  Необычность и огромная
опасность  вражеской операции для нашей страны,  для дела мира во всем
мире породила и этот совершенно  необычный  прием  борьбы  со  стороны
Ларина. Одним ударом он путал все карты врага.
 Но Лобов не мог не думать и о другом.  И мысли эти были тревожны.
Сколько  новых  испытаний обрушит это скупое сообщение на Стогова,  на
Игоря, на всех, кто знал и любил профессора? Выдержат ли они?!
 Врожденная и воспитанная годами жизни,  работы, годами пребывания
в партии прямота не позволила Лобову и сейчас  покривить  душой  перед
начальником.  Он  прямо  и  точно  высказал Ларину все свои сомнения и
опасения.
 Ларин слушал,  не перебивая,  молча дымя папиросой. Когда Алексей
Петрович умолк,  губы Андрея  Савельевича  на  секунду  вновь  тронула
теплая,  чуть печальная улыбка, но постепенно на его лице появилось то
выражение решимости,  собранности и полной подчиненности всех душевных
и  физических  сил  единой  цели,  которое  видел у него Лобов в самом
начале  операции.  Сейчас  перед  Лобовым  был  не  привычный,   очень
уважаемый и строгий начальник Управления, немолодой и немного склонный
к лирике человек, а полководец накануне решающего сражения...
 Ларин заговорил  негромко,  от  этого его слова звучали еще более
веско:
 - Я думал обо всем этом,  Алексей Петрович!  Согласен с вами, что
это очень нелегкое и необычное решение. Но иного, более верно ведущего
нас к цели,  я,  к сожалению, не вижу. Сейчас мы уподобляемся хирургу,
который во имя спасения жизни  больного  обрекает  его  на  страдания,
неизбежные  при  тяжелой операции.  Вы опасаетесь за старшего Стогова?
Насколько я его знаю - это очень крепкий человек,  который не согнется
под тяжестью любых испытаний. Конечно, эта неделя будет для него очень
нелегкой,  но я не думаю, чтобы это продолжалось больше, чем неделю. К
тому  же  мы  постараемся  в  ближайшее  время  оказать  ему кое-какую
поддержку.  С Игорем Стоговым я побеседую сам.  Он разумный человек  и
все  поймет  как  надо.  Как  надо,  поймут все и те,  кто,  по вашему
выражению,  знает и любит профессора. Они простят нам боль, которую мы
невольно  им  доставим  этим  сообщением.  Особенно,  после того,  как
узнают, для чего эго было сделано.
 Лобов не  нашел,  что можно было бы возразить против этой жесткой
логики. Ларин твердо заключил:
 - Первый этап операции окончен.  Мы нащупали виновников похищения
Стогова.  Теперь мы должны раскрыть планы врага,  его  силы,  раскрыть
логово Януса и вынудить его выйти наружу. В этом нам помогут сообщение
газеты и намеченное нами мероприятие.
 - Булавин? - коротко спросил Лобов.
 - Да,  - так же коротко ответил Ларин.  - И  немалую  роль  может
сыграть  ваш сегодняшний протеже.  А дальше мы начнем самый короткий и
самый ответственный этап операции - ликвидацию вражеской группы.
 Ваша задача сейчас - правильно проинструктировать вашего протеже.
И не позднее завтрашнего вечера - знать  местонахождение  Дюкова.  Все
действия вне Крутогорска я беру на себя. Сейчас идите к себе, сделайте
нужные распоряжения.  И чтобы через час вас в Управлении не  было!  На
шесть часов полный отдых! Ясно?
 - Ясно. Есть! - вытянулся Алексей Петрович.
 - Ну, то-то же, что ясно, - улыбнулся Ларин, - а я пойду к Игорю.
 Когда Андрей Савельевич вошел в палату,  в которой все еще  лежал
начавший   быстро  поправляться  младший  Стогов,  Игорь  и  Валентина
Георгиевна были так увлечены беседой,  что не сразу заметили появление
гостя.  От наблюдательного,  много повидавшего на своем веку Ларина не
укрылись  ни  оживленные  лица  собеседников,   ни   тот   таинственно
заговорщический  вид,  с каким они рассматривали лежавшую на коленях у
Игоря книгу.  Не ускользнул от внимания Ларина и стоявший на  тумбочке
букетик бледно-розовых ландышей в хрупком хрустальном вазончике,  едва
ли поставленный сюда санитаром...
 "А жизнь-то,  как всегда, берет свое, - с теплотой подумал Ларин.
- Здесь,  кажется,  беседа совсем не на медицинскую тему.  Ну, что же,
если так, то, как говорится, совет да любовь".
 Валентина Георгиевна,  увидев Ларина и мелькнувшие в  его  глазах
лукавые  искорки,  слегка  покраснела  и  хотела  было  встать,  чтобы
доложить о состоянии больного, но Ларин мягким жестом предупредил ее:
 - Сидите, сидите, Валентина Георгиевна. Я вижу, что вверенному на
ваше попечение больному значительно лучше  и  вы  успешно  занимаетесь
психотерапией.
 - О,  доктор делает все,  чтобы поставить меня на ноги,  - весело
подтвердил Игорь и бросил на Валентину Георгиевну благодарный взгляд.
 - А   подниматься-то,   Игорь   Михайлович,   вам   действительно
необходимо,  - так же весело в тон ему начал Ларин. - Вас ждет стройка
термоядерной электростанции,  дело, начатое вашим отцом. И знаете, кто
будет вашим помощником на монтаже? Ронский!
 - Ронский?!
 - Да.  -  Подтвердил Андрей Савельевич.  - Не удивляйтесь,  Игорь
Михайлович,  - продолжал он,  удобно усаживаясь на свободный стул и по
привычке извлекая из портсигара папиросу, но, увидев осуждающий взгляд
Валентины Георгиевны,  смутился,  хмыкнул и спрятал папиросу  обратно.
Видя,  что  Игорь  по-прежнему  в недоумении,  Ларин пояснил:  - Я уже
высказал вам однажды свое предположение,  а теперь  оно  подтвердилось
полностью.  Ронский  действительно  честный,  хотя  и сбившийся с пути
человек. Вот вы и поможете ему вернуться на путь истинный. Кроме того,
как  вам  уже  известно  со  слов  Михаила Павловича,  у Ронского есть
интересные  мысли  по  улучшению  контрольно-измерительной  аппаратуры
станции. А ведь это - залог безотказности и безопасности ее работы.
 Игорь долго молчал, потом сказал негромко и медленно:
 - Я много думал,  Андрей Савельевич,  над всем,  что вы тогда мне
говорили.  Как дорого я бы дал,  чтобы не  было  того  происшествия  в
сквере.  И его не было бы,  если бы я послушал вас. Это хорошо, что вы
так быстро с ним разобрались и отвели от него подозрения.
 - Ну,  и  я  рад,  что  у  вас  перекипело,  -  одобрил Ларин.  -
Горячность в таких делах плохой советчик.
 - А  знаете,  зачем  я  к  вам зашел,  Игорь Михайлович,  - сразу
помрачнев, продолжал он, - наша операция вступила в решающую фазу. Вот
прочтите это. Эго должно нам помочь в самые ближайшие дни найти вашего
отца здоровым и невредимым. Поэтому читайте спокойно.
 С этими  словами  Ларин  протянул Игорю сложенный вчетверо оттиск
газетной полосы с обведенными черной каймой столбцами.
 Чуть дрогнувшей  рукой  Игорь принял лист,  первые же прочитанные
строки поплыли у него перед глазами:
 "В ночь  на  22 июня,  - с трудом читал Игорь прыгающие буквы,  -
трагический случай - пожар в собственном доме вырвал  из  наших  рядов
талантливого ученого,  доктора физико-математических наук,  профессора
Михаила  Павловича  Стогова  -   директора   Сибирского   комплексного
научно-исследовательского института ядерных проблем..."
 С сильно бьющимся сердцем,  то и дело вытирая выступившие на  лбу
росинки  пота,  читал  Игорь  Стогов изложенное скупым газетным языком
перечисление научных заслуг своего отца...

 Глава двадцать первая
 ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА

 Греясь в неярких,  но все еще горячих лучах клонившегося к закату
солнца,  перечисление научных заслуг Стогова  вторично  перечитывал  и
немолодой  уже  человек  в поношенном парусиновом костюме,  сидевший в
садовой беседке невдалеке от небольшого домика, затерявшегося на одной
из каменистых горных вершин в окрестностях Крутогорска.
 Был этот человек широк в кости  и  в  плечах,  с  гладким,  почти
лишенным морщин,  сильно загоревшим лицом, темными волосами, в которых
заметно  пробивались  седые  пряди.  Маленькие  острые  глаза   из-под
мохнатых бровей зорко всматривались во все окружающее.
 Размышления его  были  сосредоточены  на  газетном  сообщении   о
трагической  гибели  профессора  Стогова.  Он  старался  решить  один,
главный для него,  вопрос:  что это - ловкий ход или же  правда?  Если
последнее,  то  это такая удача,  о какой он не смел и мечтать.  Чтобы
найти  ответ  на  свой  вопрос,  человек  снова  и  снова  перечитывал
некролог.   Все   было  на  месте  -  траурная  кайма  вокруг  фамилии
профессора,  подписи:  Крутогорский обком  КПСС,  Крутогорский  филиал
Академии  Наук  СССР.  Ниже  некролога  шло сообщение,  что по желанию
родственников профессора тело его направлено в Москву,  где  состоится
гражданская панихида и погребение.
 "Если это не подвох,  - продолжал размышлять человек, - то почему
сообщение  появилось  только  сегодня,  26-го июня?  22-го июня оно не
могло появиться,  23-го,  в понедельник, не было газеты, почему его не
напечатали вчера,  позавчера?  Проверяли,  искали виновников...  Ворон
сообщил, что болтливый водопроводчик рассказывал ему, будто подозрений
никаких  нет,  всеми  подтвержден несчастный случай.  Да-а,  похоже на
правду..."
 Размышляя, человек  просматривал  и другие материалы газеты.  Его
внимание  сразу  же  привлекло  сообщение  в  центре  второй   полосы:
"Академик В.  В. Булавин в Крутогорске". В сообщении говорилось, что в
Крутогорск прибыл известный ученый-физик  академик  Виктор  Васильевич
Булавин.   Он   примет  участие  в  научной  конференции  комплексного
научно-исследовательского  института  ядерных  проблем  в  Обручевске.
Далее  следовал  текст  беседы  академика  с  корреспондентом  газеты.
Булавин обстоятельно говорил о новой эре в мировой энергетике, которую
открывает    недалекий   уже   пуск   экспериментальных   термоядерных
электростанций.
 Прочитав статью,  человек  даже  присвистнул  от удовольствия.  В
сочетании с этим сообщением известие о смерти Стогова  весило  немало.
Если  Булавин  здесь,  значит,  русские  действительно считают Стогова
мертвым.  Приезд Булавина  невозможно  расценивать  иначе,  как  меру,
направленную на замену профессора Стогова. Следовательно, все отлично,
и он одержал,  пожалуй,  самую крупную победу  во  всей  своей  бурной
жизни.
 Но кое-что все же следовало еще  проверить.  И  после  некоторого
размышления,  приняв,  наконец,  решение,  человек  вышел из беседки и
направился к домику.  Врожденная,  ставшая с  годами  основной  чертой
характера   осторожность  заставила  его  остановиться  на  полпути  и
внимательно осмотреться вокруг.
 Домик метеорологической  станции,  к которому он направился,  был
расположен на совершенно плоской, поросшей мелколесьем вершине горы. С
юга,  запада  и с севера эта вершина была окружена еще более высокими,
совершенно необитаемыми каменистыми кручами с островками горной тайги.
С   востока,  через  неширокую  просеку,  метеостанция  соединялась  с
проходившей почти километром ниже,  в долине, автострадой Крутогорск -
Обручевск.
 Довольно просторный,  срубленный из толстых лиственничных  бревен
домик  станции  с  высоким  шестом  антенны  на  крыше  казался совсем
крохотным на дне этой глубокой  каменной  чаши.  Просека,  соединявшая
метеостанцию  с  автострадой,  просматривалась с крыльца домика,  ни с
какой другой стороны подойти к нему было невозможно.
 Человек вошел  в помещение и через минуту появился обратно,  ведя
за руль мотоцикл. Тотчас же из соседних дверей вышел еще один человек.
Он был одет точно в такой же,  как и у первого, парусиновый костюм. На
всей его ссутулившейся  высокой  фигуре  лежала  печать  изношенности,
дряхлости.   И   голос  у  него  был  под  стать  фигуре,  старческий,
бесцветный, скрипучий.
 - Вы уезжаете, Шеф? - проскрипел он, глядя на державшего мотоцикл
человека красными, в частых склеротических жилках глазами.
 - Да.  Мне  нужно  прогуляться  по  дороге.  Не  спускать  глаз с
Главного,  - коротко бросил  тот  и,  легко  оттолкнувшись  от  земли,
вскочил в седло, мотоцикл скрылся в просеке.
 Выехав на автостраду,  мотоциклист сделал по ней километра три  в
сторону  Обручевска и свернул на боковую дорогу.  Доехав до маленькой,
покрытой пушистыми головками ромашек, полянки, окруженной молоденькими
белотелыми  березками,  мотоциклист  выключил  двигатель,  не  сходя с
седла,  извлек из кармана миниатюрный  портсигар,  мундштучок  и  стал
задумчиво постукивать мундштучком по замку портсигара.
 Внешне все было очень поэтично.  Шумящие на предвечернем  ветерке
березки, шелест одуванчиков и ромашек в высокой траве, чуть обагренные
закатными лучами верхушки деревьев,  и немолодой  одинокий  человек  в
лирической   задумчивости   машинально   постукивающий  в  такт  своим
неторопливым думам.
 Но этот  негромкий  стук  слушали  не  только  цветы и деревья на
безлюдной   придорожной   полянке.   Слушал    его    представительный
черноволосый   мужчина   в   лишенном   окон,   но   ярко   освещенном
люминесцентными лампами тайнике домика часовщика.
 В наушниках звучал безапелляционный приказ: "Чиновник! Немедленно
установить судьбу Наводчика,  вступить в осторожный контакт,  выяснить
достоверность некролога. Результаты немедленно. Шеф".
 Прослушав радиограмму,   радист   снял   наушники   и   витиевато
выругался.  Ему, очевидно, совсем не улыбалось путешествие в город. Но
приказ -  есть  приказ,  а  тот,  кого  в  личной  картотеке  разведки
миллиардера Гюпона именовали Чиновником, был ревностным служакой.
 Поэтому, надев очки,  массивная черепаховая оправа  которых  была
снабжена  оптическими  микроприборами,  позволяющими,  не  поворачивая
головы,  видеть все, что происходит по сторонам и даже сзади, Чиновник
отправился в путь.
 Он нажал  небольшой  пластмассовый  рычажок,  и   стена   тайника
медленно раздвинулась. Пропустив человека, створки вновь сомкнулись.
 Кошачьим чутьем ориентируясь в темноте подземного  хода,  которым
служила  примыкавшая  к  дому  пещера,  Чиновник  уверенно продвигался
вперед.  Пройдя метров тридцать, он нащупал скрытый в трещинах боковой
стены  такой  же,  как  и  в  тайнике,  рычажок:  на этот раз стена не
раздвинулась,  но в ней открылась крохотная дверца, в которую с трудом
протиснулся  Чиновник.  Ему  пришлось пригнуться:  потолок короткого и
узкого,  теперь уже искусственного подземного хода был  очень  низким.
Еще  один  поворот  рычажка,  и  скрытые  в  толще  массивного  валуна
бесшумные электромоторы  сдвинули  камень  с  места.  Чиновник  вышел,
наконец,  на поверхность земли. Он находился на пустыре, прилегавшем к
Садовому переулку, смежному с Таежной улицей.
 Солнце уже скрылось за горизонтом,  окружающие предметы посерели,
расплылись,  потеряли четкие очертания.  Не заметив ничего тревожного,
Чиновник   медленно,  точно  прогуливаясь,  направился  к  видневшейся
невдалеке освещенной неоновой лампой будке телефона-автомата.
 Пять раз   прожужжал  диск,  набирая  номер  телевизофона,  глухо
звякнула монета,  послышались  длинные  вызывные  гудки.  Как  ни  был
привычен  Чиновник к подобным ситуациям,  но сейчас даже у него сердце
билось короткими частыми толчками. "Я ничем не рискую, - успокаивал он
себя.  - Даже если возьмут, какие, в сущности, у них могут быть улики?
А в крайнем случае..."
 Его размышления прервал немного хриплый,  видимо,  со сна, хорошо
знакомый Чиновнику голос.  Взглянув для верности еще и на  изображение
на экранчике аппарата, Чиновник, наконец, сказал:
 - Орест Эрастович?  Добрый вечер!  Неужели не  узнаете?  Да,  да,
Владимир  Георгиевич  Дюков  -  ваш  покорный  слуга.  Я только что на
несколько часов вернулся в  Крутогорск.  Очень  хочется  повидаться  с
вами,  поделиться районными впечатлениями. И вы тоже соскучились? Ну и
чудесно! Жду вас на веранде ресторана в Парке металлургов. Чтобы через
пятнадцать минут вы были там. Жду!
 Чиновник энергично опустил на рычаг трубку,  поспешно выскочил из
будки  и  осмотрелся.  На  другой  стороне улицы маячил зеленый огонек
свободного такси.  Одним прыжком Чиновник перемахнул улицу и  оказался
перед  машиной.  Еще  через  десять  минут он уже сидел за столиком на
веранде летнего ресторана в Парке металлургов.
 Ресторан был почти пуст,  лишь за двумя крайними левыми столиками
восседала шумная компания молодых людей, не обращавших на Чиновника ни
малейшего внимания.  "Кажется,  место я выбрал удачно",  - мелькнула у
него мысль.
 В это время у входа на веранду появился Ронский.  Орест Эрастович
был одет с  той  тщательностью  и  заботливостью  о  своей  внешности,
которая  всегда его отличала.  Но вместе с тем во всем облике Ронского
появилось и нечто иное,  чего совершенно не  было  три  дня  назад.  В
походке,  в  лице,  во  взгляде  живых  черных глаз,  даже в привычной
улыбке, теперь сквозила сосредоточенность и, пожалуй, строгость.
 Приветливо поднявшись, Дюков шутливо отчитал Ореста Эрастовича:
 - Ай,  ай,  батенька, нехорошо, нехорошо! Запоздали почти на пять
минут.   Нет,   нет!  Никаких  оправданий!  -  замахал  он  руками  на
пытавшегося было возразить Ронского.  -  Сначала  выпьем,  а  потом  и
поговорим.
 Они наполнили рюмки,  звонко соединили их в воздухе  над  столом,
выпили. Заедая порцию коньяку ломтиками просахаренного лимона, Ронский
первым нарушил молчание:
 - Вы,  наверное,  и не подозреваете, дорогой Владимир Георгиевич,
что бражничаете с человеком,  едва не обвиненным в  тяжелом  уголовном
преступлении.
 - Помилуйте, Орест Эрастович, что за нелепые шутки?! - как только
мог громко и естественно расхохотался Дюков.
 - К сожалению,  это не шутки,  а грустная реальность,  - печально
проговорил  Ронский.  -  Мн