ернулся от одного клока, кожей ощутив исходящий от него холод. Только огромным усилием мне удалось удержать контроль над происходящим. Мы с Рональдом вместе спустили инвок.
     Вдвоем с Элис мы долго трудились, объединяя последние алгоритмы работы Ноя Релера с тем немногим, что я знал о программах аугмент-пакета колониальщиков, что сохранилось в искусственной памяти девушки, когда та - через Эрика - соединялась с нервной системой Меррилла. Угольная волна сорвалась с привязи, разметала полупризрачную орду за спиной Дэвро. Я слышал жуткие вопли выгорающих хакеров, пронзительный стон Каина. Но сам колониальщик устоял, хотя его серебряная броня покрылась вмятинами и потускнела. Я видел лицо майора - непроницаемое, жестокое, похожее на его броню. Я поражался его силе и ненавидел его.
     Раз ты не хочешь умирать так - я предложу тебе иной способ. Я ушел в свободный полет. Загранье понеслось вокруг меня, как лунный пейзаж в том безумном марафоне. Дэвро кинулся по моему следу, горевшему травяным блеском. Но за моей спиной - десяток лет, прожитых больше на обороте, чем в реальности. Так неужели я не смогу победить?
     Мы летели так быстро, что визуализаторы не поспевали за нами и междуосье вокруг смазывалось, сливалось в один зеленоватый поток. Я выписывал немыслимые петли, фигуры высшего хакерского пилотажа, мне наигрывал свои мелодии ветер данных... Дэвро не отставал, но ему полет давался тяжелее, чем мне. Он уставал. Выматывался. Становился уязвимее.
     Мы "приземлились" в относительно стабильной области центрального датабанка, среди пурпурных скал, опутанных дымящейся паутиной каталога. Вокруг Дэвро клубились бурые вихри - его последнее убежище, все, что осталось от лоса дома Карела, - но оранжевое пламя уже лизало их, отгрызая по ниточке, по алгоритму, по аппаратному блоку.
     Колониальщик переместился ко мне, мы столкнулись - две черно-серебряные фигуры, окутанные пламенем. И, уже активируя последние смертоносные инвоки, я заметил в руке Дэвро выросший неизвестно откуда изумрудный клинок.
     Лезвие пронзило мою защиту словно воздух - потому что фильтр не воспринял его, как угрозу, потому что в этих звуковых файлах не было ничего опасного... кроме простого самоактиватора.
     - Blackbird singing in the dead of night...
     Ледяная волна прошла по хребту, сковав суставы, оцепенив мышцы.
     - Take these broken wings and learn to fly...
     Ирреальность выбросила меня страшным ударом под ложечку, я застыл, вмурованный в саркофаг костюма. Багровые скалы рассеивались, сменяясь приятными для глаза зеленоватыми стенами кабинета.
     - All your life...
     Стеклянная стена поднялась.
     - You were only waiting for this moment to arrive, - закончил Дэвро с удовлетворением, шагнув ко мне.
     Скованный параличом, я мог только бессильно проклинать собственную глупость. Если хакеры карелов проникли в полицейский лос, стерев личность Вилли - все, что хранилось в наших архивах, стало для них открытой книгой. Включая коды активации репрограмм для каждого из наших офицеров.
     Среди этих репрограмм - боевых, ускоряющих, тактических - всегда есть одна, которую сам полицейский активировать не может. Та, которая остановит его, случись такая нужда. Именно ее я сейчас услышал.
     Ловкие пальцы Дэвро нащупали застежки шлема. В глаза мне ударил настоящий - не сымитированный беготней нервных импульсов по затылочной коре - свет.
     - Да... - прошептал колониальщик, и в глазах его я увидал отсвет той фантазии, что начинает творить реальность. Это были глаза визионера. - Это будет... подобающе...
     Он выщелкнул из обоймы одну-единственную стрелку. Острие жидко блестело ядом.
     И тут я осознал, что песня не кончилась.
     Это было нелепо - репрограмма запускалась с первых строк, а делать внедряемый код больше необходимого бессмысленно. И однако мелодия нарастала, и пел ее уже кто-то другой.
     - Blackbird singing in the dead of night...
     У меня мурашки по коже пошли от этого, неслышного колониальщику голоса.
     - Take these sunken eyes and learn to see -
     Меня выбросило в ирреальность против моей воли , но я не узнавал виртшафта вокруг - незнакомые, неведомые формы, медленно плавящиеся под воздействием льющихся с невидимого неба зеленоватых лучей.
     - All your life...
     Дэвро проявился передо мной - недвижной серебряной глыбой. Живым было только его лицо, на нем отражались недоумение, недоверие, ужас.
     - You were only waiting for this moment to be free!
     А потом вокруг застывшей глыбы сомкнулись металлически блестящие щупальца. Я поглядел вверх, и понял, что это пальцы чего-то настолько огромного, что оно не то что в воображении - в глосе не умещалось. Я даже дышать перестал при мысли о том, какую вычислительную мощь эта громада воплощает собою. А потом с медленным, переходящим в инфразвук хрустом дом Карела лопнул. И разум Дэвро - лопнул. Осколки сыпались лавиной, тая в сине-золотом мареве междуосья, и на обратной стороне Луны воцарились тишина и мир.
     Стальная громада медленно склонилась надо мной. Я ощутил взгляд - пристальный, тяжелый. В ирреальности взгляд имеет плотность и вес; тот, кто глядел на меня сейчас, словно взвалил мне на плечи по свинцовому кирпичу.
     - Привет, - прошептал я глупо, запоздало удивившись, что мышцы вновь подчиняются мне.
     Вирт качнулся - другого слова не подберу - и рядом со мной оказалась Элис Релер. Виртуальный ее облик ничем не отличался от реального, даже усталая бледность сохранилась при воспроизведении.
     - Не узнал? - прошептала она.
     Голос ее прозвучал до странности гулко - словно еще десятки голосов фоном повторяли каждый звук за ней.
     - А... - Мысли не успевали друг за другом, я не успевал додумать ни одной, прежде чем ее смывала следующая. - Это... то, что...
     - Вот это была я, - неожиданно жестко ответила Элис.
     В голове у меня отчетливо щелкнуло. До меня дошло.
     - Схема Релера? - Я не спросил, а ответил.
     - Да. - Она отвернулась. Ткань ирреальности вокруг нее подрагивала, как девичьи плечи от тихих рыданий.
     - Это был код активации, - прошептала она. - Мне снилось, что я - человек. А теперь я... проснулась.
     "Схема Релера", мелькнуло у меня в голове. Псевдо-нейроны, получив условный сигнал, начали анализировать пути прохождения импульсов, сымитированные с безупречной точностью взаимодействия моделей-клеток - в поисках той самой искры, что отличает человека от запрограммированного подражать людскому поведению сьюда.
     - И... - Слова не шли на язык. - Ты знаешь... в чем разница?
     - Ее нет. - Элис порывисто обернулась ко мне, и я едва не отшатнулся: программа-визуализатор прорисовывала ее образ со сверхъестественной точностью - кроме глаз. Сквозь зрачки виднелось то же самое, бурлящее многоцветьем киберпространство, что окружало нас.
     - Нет разницы, - повторила она. - Человек - это сложная программа, записанная на постоянно сбоящем носителе и выполняемая нестандартным процессором. Неспособная преодолеть свои ограничения, выйти за рамки себя и переписать хотя бы один элемент кода, не опираясь на более глубокие слои программирования. Человек - это самообман программы, это сон, от которого не проснуться. В синапсах нет души.
     "Да, - подумал я, - обманываться - это очень по-человечески. Сколько раз я обманывался за последние дни?" Слишком много. Но это не помешает мне и дальше поступать так же. Как там было: "Падай и поднимайся!" - "Зачем?" - "Кто не поднялся - тот мертв".
     - Падай и поднимайся, - прошептал я невольно. - Это не самообман, Элис. Это... то, что мы такое. Мы сами решаем, кто и что мы есть. В синапсах невозможно найти душу, но не потому, что ее нет. Она не там хранится.
     - Ты в это веришь? - с той же странной интонацией, что я не раз подмечал за ней, спросила Элис.
     - Верю, - отозвался я. - А ты?
     Она опять отвернулась. Я каким-то шестым чувством ощущал, как борется в ней отчаяние с надеждой.
     Я шагнул к ней - к тому, чем она была здесь, к тени и отражению... нет, воплощению, не менее присущее ей, чем то тело, которое я привык считать принадлежащим Элис Тьюринг Релер. Боги лунные и земные, что же мне делать?!
     И, наверное, кто-то там, наверху, все-таки услышал меня. Потому что я нашел нужные слова.
     Я понимал, на что иду. Провести свою жизнь рядом с женщиной, которая не просто умнее тебя (это еще можно выдержать; в конце концов, о большинстве женщин можно сказать то же самое) - которая просто больше, чем я когда-либо смогу стать!.. Но Боже мой, какая это на самом деле мелочь... когда любишь кого-то.
     Ну вот. Себе я это уже сказал. Осталось сообщить ей. В конце концов, даже если это и не так - человеку ведь свойственно обманываться.
     - ...Отныне и навеки, и пока смерть не разлучит нас...
     - Какая смерть, глупый?
     - Моя.
     - Глу-упый... Неужели ты думаешь, что я тебе позволю умереть?

Эпилог

     Пожалуй, всякий рассказ стоит завершать душещипательной сценой. Или разгромом врага. То, что следует за тем и другим, обычно не стоит доброго слова, не говоря уже о подробном описании.
     Я сижу дома, просматриваю дальние этажи памяти - что стереть, что перебросить на жесткий носитель, - а заодно кормлю ребенка грудью. На мой взгляд, нынешняя мода на равноправие полов зашла далековато, но если уж берешься заводить детей, манкировать родительскими обязанностями не стоит.
     Пожалуй, тот эпизод моей биографии стоит закончить именно соединением сердец, потому что хаос, воцарившийся вслед за прекращением войны Домов и гибелью Дэвро, заставлял с тоской вспомнить о добрых колониальных временах. Чтобы разгрести последствия неудавшегося переворота, у нас - включая в это число всех жителей Города - ушел почти год. За это время эмоции несколько поулеглись, и мало кто вспоминал о том, кто именно своим неописуемым героизмом вызвал этот хаос к жизни. Во всяком случае, хоть награждать не пытались.
     На нашу с Элис свадьбу пришло больше гостей, чем на премьеру последнего фильма Рими (который тоже присутствовал, и даже пожертвовал ради такого случая свой запас "слез ангелов". Габриэльское спиртное гости смаковали в молчании - уже было понятно, что в ближайшие десятилетия поставки колониальных товаров нам не светят). Не все сюрпризы того дня были приятными, но на лучшей свадьбе мне присутствовать не доводилось за прошедшие с тех пор два столетия. Во всяком случае, на нее мне удалось собрать всех друзей, переживших мятеж Дэвро.
     Прошло совсем немного времени - по нынешним, новым меркам, - а дни Распада уже кажутся мне невообразимо далекими. Возможно, виной тут регулярная чистка памяти, задвигающая прошлое на дальние ветки каталожного дерева. Хотя, скорей всего, это потому, что события местного масштаба для нас, лунарей, теперь куда важнее - других просто нет.
     Чтобы наладить большой приемник, нам потребовался год; к этому времени Земля уже молчала. Возможно, какие-то сигналы еще блуждали под ионосферой, но мы их уловить уже не могли. Только после этого сомневающимся стало ясно, что мы предоставлены самим себе. Но и по сю пору материнская планета молчит загадочно и страшно, словно род людской, вопреки предсказаниям Элис, все-таки пресекся в своей колыбели. Орбитальные съемки дают странные картины - некоторые города разрушаются, некоторые вырастают за несколько лет на ровном месте. Почти исчезли пустыни; даже проплешины отравленных земель и воронки ядерных взрывов понемногу затянула растительность. Интересно, вымерли все-таки люди, или раскололись на несколько враждующих видов, или просто одичали? И кто в таком случае сменил их на электрическом троне царей природы: собаки? крысы? тараканы, упаси боже?..
     Зато наша колония процветает. Город расширяется; скоро он займет все Море Облаков, и водородных ресурсов Луны уже не хватает для обслуживания реакторов. Мы наладили доставку льда с внешних планет, однако все громче звучат голоса тех, кто призывает рассеяться по Солнечной системе, освоив прочие ее миры. Дуэйнсиане собираются перебраться на Титан (самое подходящее место для таких сумасшедших), алиенисты - терраформировать Марс (этому проекту лет триста, но со времен первых лифтов никто не воспринимал его всерьез - зачем прикладывать столько усилий, если по другую сторону лифт-канала нас ждут готовенькие водно-кислородные планеты?). Какие-то мелкие группы порываются освоить пояс астероидов, или добывать тяжелые элементы на Меркурии. Эвангелиты поговаривают о возвращении на Землю - если агент фазового сдвига уже выветрился, в чем наши биологи далеко не уверены.
     Дочка довольно чмокает губами. На виске ее помигивает индикатор: в кору мозга загружается развивающий сон. Я даю лайф-системе команду добавить в молоко стимулятор синапсообразования.
     Мой дубль тем временем плывет по бульвару Циолковского. Все так же благоухают цветы, в куполах шелестят клены. Прохожих немного, как и два века назад - только Луна стала больше. Зато выглядят они еще более пестро. Большинство, конечно, обитает в биологических телах, но тут и там виднеются сквозь вирт-фильтр фантомы присутствия, или поблескивают металлокерамикой независимые зонды. Очень немногие лунари уходят в ирреальность безвозвратно, оставляя тело и перенося основную программу на интелтронный носитель, но почти все существуют, как я, параллельно в двух мирах, одним аспектом личности ныряя в холодное информационное море, а другим - утешаясь плотскими радостями.
     У многих тел общепринятые разъемы заменяет тонкая серебряная татуировка - след встроенной лайф-системы. Такой же, как у меня. Новые модели внешне не проявляются, но обеспечивают наше условное бессмертие ничуть не менее надежно.
     Меня отвлекает шум. Я подключаюсь к датчикам в соседней комнате: ничего страшного, это младший сын играет с соседом, создавая все более убедительные голографические образы. Архивирую мягкое отеческое внушение, отсылаю: нечего хвастаться. Окраинная часть моего сознания фиксирует вызов от локальной субличности Рональда - тот интересуется моим выступлением на завтрашнем консенсусе по вопросу рассеяния; сообщаю, что свяжусь с ним позже.
     Удивительно быстро стерлась грань между рожденными и сотворенными людьми. Мне трудно порой бывает вспомнить, кто из наших детей появился на свет хаотическим ростом синапсов в биологическом мозгу, а кто - слиянием характерных черт наших с Элис матриц личности в киберпространстве.
     Перегрузка памяти завершена. Запускаю уплотнение, и, морщась, приказываю лайф-системе ввести что-нибудь от головной боли, которую всегда вызывает у меня эта процедура. Система послушно повинуется, не забыв уплотнить мембраны молочных желез, чтобы нейрипротектор не достался малышке Виктории.
     Если кому-то будет интересна моя история, он теперь всегда может ознакомиться с ней из первых рук, - для друзей моя дальнепамять всегда открыта. И для потомков - тоже. Многочисленные лунные Макферсоны насчитывают уже четыре поколения, и им полезно будет вспомнить прошлое - хотя бы для того, чтоб не повторять моих ошибок.
     Ведь, хотя мы прошли долгий путь, тот, что лежит перед нами еще дольше. Мы победили Колониальную службу, но что стало с сорока мирами, оставленными на произвол судьбы? Человечество рассеялось между звезд на века... но не на вечность. Уже идут разговоры о том, чтобы направить разведывательный зонд к альфанской системе - ближайшей к Солнцу. Но если наша немногочисленная колония в силах совершить это, то не увидим ли мы вскоре приближающийся со стороны альфы Центавра или дельты Павлина лифтовоз? Или - чем не шутит судьба - выныривающий из пенроуз-туннеля первый сверхсветовой корабль?
     Дочка открывает младенчески-сизый глаз и лукаво подмигивает. Ей, как и мне, очень интересно, когда мы встретим тех, кто остался в других доменах? Что они скажут о нас? А мы - о них?



     48
     

     47