его ответом, впился в стакан и задумался.
     Что же творится на белом свете? Отчетливо представилось, как в пустых куполах лихорадочно копошится карантинная команда. Устанавливают дезкамеры на выходах, перекрывают вентиляцию, отсекая купола от общей системы снабжения. Спешно доставляют скафандры - не тонкие пластиковые скорлупы аварийного резерва, а настоящие вакуумные, способные выдержать то, от чего дохнет даже неимоверно живучий арбор-вирус. И все это ради того, чтобы Роберт Меррилл смог зайти к нескольким сотням обреченных переселенцев, перемолвиться парой слов с курьером и пристрелить того из милосердия. Ну не сходится тут что-то, чтоб мне налифтнуться! Уж больно неадекватны приложенные усилия видимому результату.
     Видимому... Значит, есть и невидимый. Такой, что мне по серости своей не постичь.
     Есть у меня одна черта, не единожды причинявшая мне уйму неприятностей - почти столько же, сколько наглость. Черта эта - любопытство, и загадочная история с колониальщиком пробудила в моей груди дремлющую жабу. Возможно, помогла и принятая с расстройства и от усталости адская смесь эрцаз-виски с водой - будучи полицейским, я почти не пью, предпочитая менее общественно опасные наркотики. Так или иначе, а осенившую меня в полупьяном угаре идею я решил исполнить незамедлительно, пока храбрость не выветрилась.
     - Слушай, - обратился я к Джеральду, - у тебя ведь тут была незарегистрированная розетка?.
     Бармен задумчиво потер подбородок верхней левой рукой. Нижняя пара продолжала конструировать коктейль.
     - Ну, была, - промолвил он, наконец, неохотно. - Хочешь костюм одолжить?
     Я кивнул.
     - Одолжу, пожалуй, - снизошел Джерри. - Только чтоб не было, как в тот раз, когда мне из-за тебя извиняться пришлось.
     - Ну, тогда я еще зеленый был.
     Я покраснел. Не люблю, когда мне напоминают про сделанные в щенячьи годы ошибки. Да и кто любит? По мне, всякий, с умилением взирающий на семейные альбомы - опасный для общества садомазохист.
     - Ты и сейчас не созрел. - Джеральд вздохнул. - Пошли.
     Он провел меня в подсобку. Костюм, прилагавшийся к терминалу, был стандартной модели - сам бармен в вирт не заходил, отдав всю бухгалтерию на откуп приходящему чисельнику. Оно и хорошо, иначе я бы не знал, что засунуть в два лишних рукава. Правда, костюм маловат, и на теле растянется, а это значит, что сенсорное разрешение будет меньше привычного, ну да ладно. Начинал я вовсе без костюма, на одних очках и, смешно сказать, перчатках.
     Давно следовало поставить интербрейн, и многие знакомые, уже обзаведшиеся переходным портом между мозговой тканью и сетевым терминалом, подзуживали, но что-то меня останавливало. Стремно мне аугментироваться. Не то, чтобы я был такой уж верующий (если вообще хоть одна из мириадов лунных сект имеет право на меня претендовать), но сама мысль о том, чтобы вставить в собственные мозги полтора десятка процессоров, выполняющих функции, природой вовсе не предусмотренные, вызывает у меня отторжение. Не надо лезть в человеческое тело без нужды. А в серое вещество - тем более.
     Я разделся догола, натянул костюм, подсоединил к инфору.
     - Удачного полета, - Джеральд махнул мне рукой и удалился. На него я мог положиться - во время сеанса меня никто не побеспокоит. И слава богу. Даже легкое похлопывание по плечу может в полете привести к сенсорной перегрузке и выгоранию, особенно на крутых виражах.
     Я опустил козырек, и мир вокруг меня растворился.
     Вначале, само собой, заставка - облачка на голубом небе (интересно, многие ли из лунарей видели голубое небо в реале?) и огненные буквы перед глазами: "Добро пожаловать в глос!". А вот в гробу я видал ваш глос лунарский. Мои пути обходные, к глобальной опсистеме не привязанные.
     - Сгинь! - командую.
     Инфор запускает программу независимого доступа. Тишина. Темнота. Вот и ладненько.
     Тому, кто и в глос ни разу в жизни не попадал, не понять прелести свободного полета. Говорят, это и вправду похоже на полет в ночном небе - на Земле, в атмосфере. Не знаю; в тот единственный раз, когда мне довелось побывать в метрополии, я только к концу командировки переборол панический страх высоты, охватывавший нас, лунарей, в могучем поле тяготения Земли.
     Костюм передает данные в виде ощущений - осязательных, вестибулярных. Полет... парение... плавный круг над призрачной громадой глоса... Зрение тут играет вспомогательную роль. И не заставляйте меня объяснять, как это делается. Сами-то смогли бы объяснить, как плавать? Или, еще того хлеще - как ходить, не теряя равновесия? Один чудак попытался проанализировать свои действия, так получилось, как в бородатом анекдоте - сороконожка задумалась, как же она не спотыкается о собственные ноги, и не смогла сделать ни шага. Сороконожка легко отделалась - того парня гипнурги неделю откачивали.
     Я ищу лос колониальной службы. Рассыпаются передо мной зеленоватые искры демонов поиска - безмозглых обрывков кода, которые мой инфор пакетами выплевывает в логическое пространство вирта. Один из них находит нужное место, и передо мной встает из синего моря, попирая законы перспективы, пятичленная угольно-черная туша.
     Вот и нужный канал. Я лечу по узкой трубе, тьма смыкается вокруг меня. Боковым зрением улавливаю ряды цифр, плывущие рядом со мной, непрерывно изменяясь. Фильтр у Джеральда барахлит, коды, вместо того, чтобы идти на сенсорные контакты, вылезают на визор. Или костюм перегружен? Черт его знает.
     Нашел! Так и знал, что без ловушки здесь не обойдется. И правильно - Колониальная служба хранит немало секретов. Звонкие струны преграждают проход незваным гостям. Система преобразует битстринги в образы, воспринимаемые человеческим рассудком. Но, как ни крути, все одно - только тронь струны (дай запрос на вывод информации), и такой трезвон начнется... Впрочем, мастер я или не мастер? То, что я никогда раньше не раскалывал кодов Колониальной службы, не означает, что их нельзя расколоть.
     Я осторожно приблизился. Струны угрожающе заныли. Подобрать резонансную частоту... Цифр стало больше. Я понимал, что безбожно перегружаю джеррину розетку, но выхода нет. Я залез слишком глубоко, чтобы выбраться совсем незамеченным. Если уж рисковать, так ради дела.
     Коды раскрылись на удивление легко. Я пошарил в поисках еще одной ловушки, скрытой - ничего. Или Служба полагается на авторитет, или я слишком глуп, чтобы разглядеть капкан под собственным носом.
     Струны провисли, позволяя мне скользнуть в узкую щелку. Осторожно продвигаюсь внутрь, минуя поющую арфу гейта... Тишина - даже более глубокая, чем в свободном полете, когда слышишь неумолчный гул ревущих в отдалении потоков данных. Золотой свет. Тысячи ходов. Спелое яблоко после нашествия Чингиз-червяка. Неудивительно, что входные коды так просты. Файловая система локальной опсистемы хранится вне самой системы, а без нее все содержимое блоков памяти - не более, чем беспорядочный набор условных нуликов и единичек.
     А в терминах зрительного отображения - не зная дороги, из этого лабиринта не выбраться. Или попытаться пройти... Правило левой руки... Все, что я знаю о лабиринтах. Если только этот клубок подчиняется хотя бы законам банальной трехмерной геометрии, а не пенроузовского пяти-с-хвостиком-мерия лифтов.
     Зеленые искры... Гусеницы... О-па!... Нашел! Ну и извращенное же воображение у визуализаторов. Гусеницы - это праймеры перегоняемых файлов. Следуй за одним из них, куда-нибудь да попадешь.
     Снова полет. Все гусеницы движутся в одном направлении, я скольжу за ними, стараясь не спутать воздушные потоки. Тяжело тут у них парить, точно в киселе бултыхаешься. Еще один уровень защиты - я воспринимаю его в виде инфразвука, готового расколоть мне череп. Файлы тянулись за праймерами в виде ветров, дрожащих и холодно-жарких. Стоп! Эт-то еще что?!
     Считка. Фильтр. Дешифровка. Отсылка. "Меррилл, Роберт..."
     Повезло мне - дуракам всегда везет. Почти случайно я забрался в личный банк данных Треугольной головы. Теперь дело за малым - разобраться в этой лабуде. Сколько мусора некоторые люди запихивают в комп - уму непостижимо. Сети, системы перепутаны-намешаны. А мне надо перетряхнуть все и найти, наконец, ради чего голубец поднял на ноги половину лунной администрации. Тычусь носом то туда, то сюда. Что у них за система такая идиотская?
     Нет, не система. Это я идиот. Не датабанк это вовсе. А тот самый аугмент, что придает господину Мерриллу приятное сходство с деткой Франкенштейна. Вот почему здесь такое количество никуда вроде бы не ведущих портов и лишнего барахла. В башку я ему залез. В такой же осмиевый накопитель, какой стоит в моем инфоре, только загнанный под крышку черепа.
     А теперь пора вылезать. Быстро. Но аккуратно. Потому что если господин Меррилл застукает меня в своей голове - гаузером не отделаюсь.
     Видал я нескольких ребят после обработки в Службе. "Ложная память" - не встречали такого термина? Почти как после разряда гаузера, но куда избирательнее. Стирается практически вся личная память, а потом искалеченное сознание достраивает прошлое по обрывкам, и твердо уверено, что эта мозаика и есть настоящие воспоминания. Очень гуманно, но я бы лучше этих ребят расстреливал. Так что надо убираться.
     В темпе сворачиваюсь/выворачиваюсь/... короче, проделываю весь путь вперед ногами, уцепившись за гусеницу... тьфу, праймер исходящего файла, и судорожно вспоминаю подходящие случаю молитвы. С ними и преодолеваю защиту - иначе нельзя, если число входов и выходов из раздела не совпадет, церберы поднимут тревогу. Золотые струны пронзительно взвизгивают у меня за спиной, и я непроизвольно съеживаюсь, ожидая, что с непроглядных виртуальных небес грянет голос сьюда-администратора. Но вокруг царит тишина. Уф. Пронесло. Фигурально выражаясь.
     Теперь - самое сложное. Прекратить полет. Осознать, что струи обтекающего тебя воздуха - иллюзия, темные массивы (данных) - творение визуализаторов, а вот давление инфора на виски и муторные циферки, мельтешащие где-то на краю поля зрения - самая настоящая реальность. Каждый раз мне это удается... не без труда.
     Отдыхая после полета, я машинально перекачивал запечатленные в розетке следы в память инфора, рассчитывая потом, на досуге, восстановить по ним содержимое файлов, - может, что-нибудь да найдется пользительное. Заглянул Джерри, осведомился, как полеталось. Я пробурчал что-то банальное, стягивая костюм и надевая мерзко-голубые шорты. Приду домой - утилизирую без жалости!
     Я распрощался с барменом, еще раз попытавшимся всучить мне флягу цефейской амброзии, и направился домой.
     Можно было залезть в транспортер, но я решил прогуляться - не так и далеко. Вообще-то Город невелик, пройти его из конца в конец можно за два часа, если не задаваться целью заглянуть в каждую отводку.
     Путь мое лежал через три купола, старых, давно обжитых; парки успели зарасти, один здоровый клен уперся ветвями в потолок, грозя проломить его. Он стоял так уже давно, прохожие нервно косились, но никому не доставало духа обрубить верхушку, направив рост дерева вширь. На Луне особое отношение к растениям, бережное. Каждый куст уменьшает расходы на регенерацию воздуха. Отключись вдруг вентиляция - и купольные парки останутся единственным источником кислорода, покуда аварию не устранят. Я с горечью подумал о тех четырех парках, которые придется сжечь, прежде чем будет снят карантин. Ничего. Вырастут новые. Я прибавил шагу, надеясь поспеть домой к ужину.
     За сто метров до дома меня попытались убить.

Глава 3. Оборотень

     Если бы не инфор, я бы сдох. А так основную часть заряда приняла на себя интелтроника, и на мою долю остались только жуткая головная боль и пятна перед глазами.
     Я еще сообразить не успел, что происходит, а рефлекс уже кинул меня на пол, под разделитель, и покатил прочь от проклятой глиссады. Обе кисти дернулись вниз, вызывая из кобур полицейские блиссеры - в тот момент я горько пожалел, что нет при мне игрушки помощнее.
     Откуда же в меня палят? С верхних ярусов? С межслойня? Из какой-нибудь неприметной дыры, куда только и может забраться псих с гаузером? Нет, разобраться я не сумею, не вылезая из своего укрывища, а вылезать мне как-то не хочется. Надо же придумать было - палить из гаузера в толпу! Ни в грош эти ребята не ставят человеческую... личность? Убить из гаузера сложно, надо стрелять в упор и знать частоту, а вот память стереть - это в два счета. Благословен будь мой инфор, если б не он - доживать бы мне век слюнявым кретином.
     Прохожие шли мимо, некоторые странно поглядывали на полицейского офицера, вздумавшего поиграть в прятки для взрослых. Пора, помолившись, выползать на свет божий.
     Я перезапустил инфор - тот, как и следовало ожидать, закоротило разрядом - и поспешно связался с Вилли.
     - Ты видел? - брякнул я вместо приветствия, едва рогатая голова лосенка проявилась на козырьке.
     - Я тебя и сейчас не вижу, - хладнокровно (ну, еще бы!) отозвался сьюд. - Миша, ты где?
     - Под глиссадой, - прохрипел я. Все же щель была изрядно узкая, не по моим плечам. - Стреляли только что. Отследи.
     Лосенок на секунду застыл - верней сказать, маска его замерла, в то время как интелтроника где-то в глубинах полицейского мейнфрейма заполошно перебирала кадры с видеокамер наблюдения.
     - Ничего, - отозвался Вилли почти сразу же. - Ты же знаешь - здесь небольшой охват, район-то спокойный. Стреляли с межслойня, а оттуда можно выйти... десятком способов - точно. Я запущу наблюдателей.
     - Угу, - пробормотал я, и оборвал связь.
     Остаток пути до дома я проделал, нездорово озираясь и время от времени делая финты в сторону. Но предосторожности оказались напрасны - второго выстрела не последовало. Это открывало простор для бесплодных умствований. Или стреляли вовсе не в меня, а зачислить работу неизвестного снайпера на свой счет меня заставила паранойя вкупе с манией величия? Не льсти себе, Миша: даже люди, которым ты наступаешь на мозоль, не считают тебя достойным сдохнуть от руки наемника. Иначе давно бы твое бренное тело вошло бы в круговорот веществ в лунной природе.
     Но выстрел последовал буквально через четверть часа после того, как я столь опрометчиво влез в мозги Треугольной головы. Вроде есть связь, а вроде и нет. Слишком уж скоро выходит. Такие дела быстро не делаются. Есть еще один вариант, но он мне совсем не нравится - что в блоках памяти Роберта Меррилла хранится нечто такое, разглашение чего приведет к последствиям. И, чтобы помешать мне разгласить это туманное нечто, все средства хороши. Какой-то дальний уголок сознания вякнул, что я, дескать, ничего не знаю. Чистая правда. Только вот стрелявшим об этом сказать позабыли. Они, как всегда, готовятся к худшему. На всякий случай.
     Дурак я, дурак непролазный. Нашел с кем в шпионские игры играться.
     Когда Сольвейг вышла меня встречать, готовая обрушить на меня ливень упреков: где был... что делал... с кем пил..., выражение моего лица заставило ее удержать рвущиеся на свободу выражения где-то на уровне гланд. Она сглотнула, чтобы отбить вкус ругательств.
     - На тебе лица нет, - неверящим голосом произнесла она.
     Я хотел надерзить, но последствия выстрела давали о себе знать - голова превратилась в тяжелый котел, полный боли, и каждое лишнее движение или слово заставляло казан раскачиваться; тяжелые огненные капли прожигали сознание насквозь, подобно кислоте, оставляя в нем узоры обугленных дыр. Я понял. как должен был чувствовать себя Локи, прикованный под змеей. К сожалению, у меня не было Сигюн, чтобы ловить чашей яд; Сольвейг, при всех ее достоинствах, на эту роль явно не годилась. Поэтому я только промычал что-то в знак согласия.
     Сольвейг за руку довела меня до койки. Я упал на приятно холодившее кожу синее покрывало и замер, прикрыв глаза от света.
     - Гаузер, - пробормотал я невнятно. - Стреляли. Надо... скопировать, что в инфоре...
     - Лежи, - резко приказала Сольвейг и вышла, убавив свет. Боль чуть унялась. Интересно, успел ли луч въесться в мои извилины? Даже легкое поражение гаузером повреждает информацию, особенно ту, что не успела переписаться в долговременную память. Что я делал в течение нескольких часов перед выстрелом?
     Лез в опсистему колониальщиков. Это я не забыл бы и под страхом смерти. Так я и сообщил своей напарнице, вернувшейся со стаканом холодной воды и двумя инжекторами - с анальгетином и с каким-то нейрипротектором. Выражение лица Сольвейг можно было сравнить разве что с реакцией хасида, которому подсунули бутерброд с ветчиной. Она упорно отмалчивалась, бессмысленно переставляя какие-то вещи - демонстрировала, как обижена на мое непристойное поведение. Я тем временем продолжил инвентаризацию памяти. Обнаружил, что сохранилось, по счастью, почти все. Правда, окончательный результат станет ясен через пару часов, но уже можно сказать, что большим идиотом, чем я есть, мне стать не доведется.
     - Я позвонила Эрику, - сказала Сольвейг, нарушив затянувшееся молчание. - Он обещал связаться, как только найдут стрелка.
     - Не надо было, - буркнул я. - Сам виноват, нечего других приплетать.
     - Брось, - фыркнула Сольвейг. - Ты же рад, как ребенок. Самоубийца, мазохист несчастный. Нашел себе новое дело. Ведь не успокоишься, пока не вытряхнешь из Меррилла, что он там творит в Отстойнике.
     - А что он там творит? - Порой моя напарница выдает сведения поистине бесценные. Ее холодный рассудок, педантично расчленяющий самые неприметные мелочи, обнаруживает иногда такое, до чего мне, при моем верхоглядстве, ни в жизнь не докопаться.
     - Не знаю. - Сольвейг, и без того не радостная, совсем помрачнела. - Слышала только, как он на шефа кричал. Остался там у него кто-то...
     И вряд ли это троюродный дедушка, закончил я мысль Сольвейг. Вот в чем дело. Не что-то - кто-то. Нет там никакого чемоданчика. Человеческий мозг - самое надежное место хранения информации. Без ключа добыть закодированные сведения невозможно, даже превратив серое вещество в яичницу-болтунью. Но чтобы эти сведения стоили таких усилий...
     Курьер-то знает, на что идет, и плакать по нем никто не станет, как никто не плачет по колониальщикам. Прежде голубой мундир провоцировал на насилие, люди срывали на голубцах ненависть к великой и всемогущей Службе, которая одной рукой дала человечеству звезды, а другой - отняла свободу выбирать свою. Потом, когда вступило в силу Правило об обязательной аугментации, волна преступлений схлынула - хватило нескольких предметных уроков. Но неприязнь осталась, как остается горячим сердце потухшего вулкана. И Служба старается не раздражать подданных без особого на то повода.
     Значит, повод есть. В этом я был уверен твердо еще тогда, когда затеял безумный поход в лос колониальщиков. Теперь вера превратилась в знание. И я понял, куда так торопится Меррилл. Еще два-три дня, и вирус превратит курьера в полутруп, мечтающий только о быстрой и безболезненной смерти. В таком состоянии считать надписанную поверх синапсов информацию почти нереально. А подождать дней десять, покуда сообщение с Землей не восстановится... видимо, нельзя.
     - Слушай... - неловко проговорил я. - Я тебе подарок купил.
     - Ты псих, - заметила Сольвейг тем же тоном, каким усталая мамаша обращается к капризному дитяте. - Большой подарок?
     - Новый артефакт, - ответил я, морщась. - С Тубана-четыре.
     Сольвейг жадно потянулась к моему инфору, и тут же отдернула руку. Я сам бережно снял серебристую корону с головы, чувствуя, что одного неловкого движения будет довольно, чтобы мой череп лопнул от боли.
     - Ты... разберись там, что я нагрузил, - попросил я. - И перекачай файлы с последнего выхода в вирт на большую машину, ладно?
     Зажужжал стационарный инфор. Сольвейг распальцевала переадресовку вызова и опустила козырек на глаза. Я, само собой, не слышал, с кем и о чем она говорила, но, когда моя напарница подняла визор, сразу понял - случилось нечто по-настоящему странное.
     - Пойман человек, который в тебя стрелял, - сообщила она. - Шел по про