. Кот чуть приоткрыл зеленые глаза,  удостоил  Викторию
ленивым взглядом и вновь заснул.
   - А это - Бархан.
   Избранная сглотнула. Огромный, лохматый  и  явно  очень  старый  пес.
"Кавказская овчарка, с какой-то примесью", - неожиданно поняла Виктория.
Пес был неопределенно-грязного цвета, одного  уха  у  него  не  хватало,
двигался он с экономной грацией бывалого бойца. А когда Бархан окинул ее
мрачным взглядом карих глаз, девушка поняла еще одно: "Он разумен".
   Александр серьезно взял ее за руку и удерживал, не  давая  дернуться,
пока пес не обнюхал новую гостью и не удалился куда-то по  своим  делам.
Виктория судорожно втянула воздух и поняла, что задержала  дыхание.  Как
же она перепугалась!
   А  Сашка  уже  отводил   ее   в   сторону,   самозабвенно   показывая
достопримечательности этого странного места. Отбросил  одну  из  тяжелых
занавесей, открыв за ней  что-то  вроде  небольшой  кухни.  Тут  высился
устрашающих   размеров   холодильник,    стояла    миниатюрная    плита,
микроволновка  и  еще   какое-то   кухонное   оборудование,   определить
назначение которого Виктория так и не смогла, хотя  узнавание  танцевало
где-то на краю сознания.  Чуть  в  стороне,  на  отдельной  полке  гордо
выстроился десяток кружек.
   Впрочем,  кружками  их  назвать  можно  было  лишь  условно.  Сосуды.
Индивидуальные, как и их хозяева.
   Тонкий  хрустальный  бокал,  такой  прозрачный,  что  казался   почти
невидимым. На нем легкой  серебряной  вязью  струилась  надпись  "Belle"
 , а ниже черным фломастером приписано "Ведьма".
   Изящная чашка белого фарфора, на  которой  кто-то  тем  же  неуклюжим
фломастером  нацарапал  "Леди",  и  тут  же  -  тонкая,  танцующая  вязь
иероглифов, которые  перед  удивленным  взглядом  Виктории  сложились  в
слова: "Но где же мой бродяга?"
   Простая серая кружка, из тех, в которых пьют кофе, и на ней  короткое
уважительное "Воин". А также  рисунок  карикатурной  торпеды  со  знаком
радиации на боку. Эта наверняка принадлежит Толяну.
   Две глиняные чашечки, в  китайском  стиле,  Виктория  почему-то  была
уверена, что это авторская работа,  причем  безумно  дорогая.  На  одной
черной кисточкой едва намечены очертания крадущегося китайского дракона.
А сверху все тот же  неугомонный  черный  фломастер  (наверняка  Сашка!)
подписал: "Сенсей". На второй  -  широко  раскрытый  глаз  и  пояснение:
"Зрячий".
   А  вот  эта,   похоже,   принадлежит   самому   мальчишке:   исписана
возмущенными владельцами остальной  посуды  так,  что  живого  места  не
осталось.
   Еще на одной чашке красовалось лишь лаконичное: "Киллер".
   А  последняя...  широкая  светло-синяя  пиала  без  всяких  надписей.
Впрочем, они и не были нужны. Виктория и без того  отлично  поняла,  чья
она. Ему никакие подписи не требовались.
   - Тебе тоже нужно будет выбрать себе кружку, - серьезно сказал Сашка.
- Есть можешь из любой посуды, но "кружка с характером" - это вроде  как
традиция.  Она...  ну  как  бы  утверждает  твое  право  на  собственную
личность, что ли. Дома, - и тут его  губы  на  мгновение  раскололись  в
какой-то очень взрослой улыбке, - дома я всегда пил только из  сервизных
чашек.
   На этом он резко бросил тему и,  схватив  растерявшуюся  Викторию  за
руку, потащил ее обратно в комнату.
   В комнату, в которой появилось еще двое обитателей. Старый  китаец  с
длинной черной косой о чем-то  тихо  разговаривал  с  самой  потрясающей
женщиной, какую Виктории доводилось  видеть.  Она  была  невысокая  (это
бросалось в глаза, даже когда она сидела), свободные одежды не  скрывали
округлых и каких-то очень женственных очертаний тела, темно-русые волосы
падали на плечи и спину каскадом  мелких  воздушных  кудряшек.  Огромные
глаза сияли насыщенным карим, пухлые  губы  и  курносый  нос  заставляли
выглядеть  молоденькой  девчоночкой.  Но  самое  замечательное  -  кожа.
Нежная, бархатистая, очень-очень  чистая  кожа,  почти  сияющая  изнутри
несокрушимым здоровьем и силой. Красота, энергия и  интеллект  окутывали
ее, как иных людей окутывают дорогие духи.
   Виктория застыла на месте, точно  пойманный  мотылек,  а  эта  сирена
улыбкой прервала своего собеседника и  перетекла  (другого  слова  и  не
подобрать!) на ноги,  скользнула  вперед.  Скользнула...  Так  двигаются
танцовщицы и гимнастки, так двигаются сытые кошки.  Избранная  судорожно
сглотнула, пытаясь совладать с испуганно колотившимся сердцем. Куда  там
угрожающему Анатолию! Эта... эта Леди пугала куда сильнее.
   Леди... "Но где же  мой  бродяга?"  Сама  не  заметив  как,  Виктория
успокоилась и даже смогла выдавить судорожную улыбку. И  даже  протянула
руку, чтобы совершить неумелое рукопожатие.
   - Моя дорогая, как хорошо, что ты  наконец  пришла  в  себя.  Сила  и
выдержка, которые ты продемонстрировала на тренировке, невероятны, но мы
очень волновались... - Голос Леди подошел бы оперной диве, а улыбка была
искренней, радостной, облегченной.  Эта  улыбка  зажигала  мягкие  карие
глаза, освещала округлое лицо, наполняла ловкое и  полное  тело  жизнью.
Виктория много дала бы за то, чтобы научиться вот так улыбаться.
   - Я в порядке. Правда. - Она спрятала руку за спину, все  еще  ощущая
шелковистое прикосновение чужой ладони. А также наплыв эмоций и образов,
пришедших с тактильным контактом.  Аура  этой  женщины  была  невероятно
теплой и пушистой, а ее мысли - столь же дружелюбными и искренними,  как
и улыбка. Виктория готова была греться у огня этой потрясающей личности,
тянуться к ней всей своей замороженной годами пренебрежения и равнодушия
душой, и именно это пугало. Первое, чему учит улица:  просто  так  никто
ничего не дает. И прежде всего - доброту. Девушка отодвинулась и  только
теперь  заметила,  что  автоматически  опускает  свои  ментальные   щиты
(кстати, откуда она знает, как это  делается?),  отгораживаясь,  как  не
стада отгораживаться даже от  Толяна.  И  это  было  правильно,  хотя  и
больно. И еще страшно - а что, если женщина обидится?
   - Я - Ирина, - успокаивающе улыбнулась Леди. -  И  ты  имеешь  полное
право отгораживаться от нашей назойливости, не стесняйся.
   Вперед  выступил  старый  человек  с  восточным   разрезом   глаз   и
заплетенными в  длинную  косу  черными  волосами.  И  вдруг,  совершенно
неожиданно для Виктории, опустился перед ней на  колени.  По-настоящему.
Распластался на полу, вытянув руки и опустив глаза к полу.
   - Избранная. Огромная честь для  недостойного  приветствовать  вас  в
мире живых. - Слова  звучали  как-то  странно,  не  правильно.  Виктория
застыла, окончательно перепуганная, и даже думать не могла от смущения и
замешательства. Судя по лицам остальных, те  тоже  не  ожидали  подобной
выходки. Даже Толян отвернулся от своего монитора, чтобы посмотреть, что
стряслось.
   -  Это  Ли-старший,  -  озадаченно  представила   коленопреклоненного
старика Ирина, и в ее  голосе  плескались  удивление  и  смех.  -  И  не
спрашивай, дорогая. Я понятия не имею, что он делает.
   Несколько секунд прошли в напряженной  тишине.  Наконец  Ирина  вновь
нарушила молчание.
   - Быть может, он ждет, когда ты дозволишь ему встать?
   Виктория судорожно сглотнула.
   - Э-эээ... Встаньте?.. - И даже добавила непривычное:
   - Пожалуйста.
   Ли-старший поднялся гибким, отнюдь не старым движением, и за каменным
выражением его глаз пряталась улыбка.
   - Вам еще многое предстоит узнать, Избранная,  -  с  этим  загадочным
напутствием он отвесил ей глубокий поклон  и  отошел  в  сторону.  Ирина
последовала  за  ним,  бросив  на  прощание  на  Викторию  все  тот   же
озадаченный и веселый взгляд.
   - Ну и ну! - произнес холодный серебристый голос за спиной девушки. -
Где ты так хорошо выучила китайский?
   - Я не говорю на китайском. - Виктория  повернулась  так  резко,  что
перед глазами на мгновение все смешалось, и  лишь  помощь  Сашки  и  еще
кого-то помогла девушке устоять на ногах.
   - Вот как? - Теперь этот холодный высокомерный голос звучал  уже  над
самым ухом. - Но ты именно на нем сейчас говорила с Ирой и дедушкой  Ли.
Причем, если уши меня не обманули...
   - Уверен, они тебя не обманывают никогда... - влез Сашка.
   - ... То на одном из старых горных диалектов. И без акцента.
   Это было слишком  странно,  чтобы  об  этом  думать,  и  потому  мозг
Виктории, привыкший халтурить где можно и где  нельзя,  просто  выбросил
это  из  головы.  И  занялся  более  насущной  и  потенциально   опасной
проблемой: владелицей звонкого и презрительного  голоса,  что  звучал  в
ушах Виктории тревожным серебряным набатом.
   Ее усадили на какой-то пуфик, и владелица спесивого голоска отступила
на шаг, уперев руки в боки, словно оглядывая свое новое приобретение.  А
Виктория наконец проморгалась и смогла увидеть, кто же это перед ней.  И
поперхнулась вопросами, во все глаза  глядя  на  представшее  перед  ней
диковинное существо.
   Знакомство Виктории с западным фольклором ограничивалось  в  основном
пиратской  копией  "Властелина  Колец",  произведшей   на   затуманенный
героином мозг невероятное впечатление. И сейчас первой ее  мыслью  было:
вот кому надо было сниматься в роли Владычицы Галадриэль. Потому что это
существо не могло быть человеческой женщиной. Эльфийка, высокая, тонкая,
гордая. Если на этом лице и был макияж (лишь позже Виктория узнала,  что
без макияжа Natalie даже спать не ложится), то  он  был  столь  искусен,
что,  казалось,  полностью  отсутствовал.   Идеально   очерченный   рот,
скульптурная линия лица, изящный точеный нос. Не то монгольские,  не  то
северные скулы лишь подчеркивали экзотически-диковатый разрез прекрасных
льдисто-серых глаз. Нет, такое совершенство  не  может  быть  настоящим,
это, наверно, результат какой-то пластической  операции...  Но  ни  один
хирург не смог  бы  повторить  этот  изгиб  бровей,  это  едва  заметное
осознание собственного великолепия во взгляде. Она была тем,  чем  была,
ни больше ни меньше.
   Ее густые светлые волосы были подняты в высокую и небрежную прическу,
рассеченную несколькими длинными и острыми, напоминавшими скорее оружие,
нежели украшения, шпильками, и только одна длинная прядь падала на  шею,
завиваясь крупными кольцами.  Ее  платье  было  из  чего-то  матового  и
сине-серого. Высокий воротник-стоечка начинался под  самым  подбородком,
от шеи до кончиков туфель она была закутана в струящиеся, тяжелые, точно
случайно подчеркивающие стройность фигуры складки.
   Губы Виктории беззвучно шевельнулись, произнося: "Belle".
   - Это Natalie, - небрежно махнул рукой в  сторону  сошедшей  с  небес
богини Сашка. - Она модель по профессии и так привыкла  позировать,  что
делает это не только на подиуме. Не обращай внимания.
   Модель? Виктория примерно представляла себе,  что  такое  фотомодель.
Конечно, девушки, которых она разглядывала на экране телевизора  или  на
фотографиях в журналах, были  красивы.  Очень  красивы,  так  что  сразу
становилось ясно, что настоящим такое совершенство быть просто не может.
Но это  была  не  та  красота.  Те  девушки  обычно  были  полуобнажены,
демонстрируя  впечатляющие  фигуры  или  изящные  одежды,  они  смотрели
призывно, изгибались соблазнительно и вообще делали все, чтобы пробудить
в зрителях несбыточные мечты... Или,  в  крайнем  случае,  зеленую,  как
болото, зависть.  В  Natalie  не  было  ничего  соблазнительного  и  уж,
конечно, ничего призывного. От ее холодного совершенства  веяло  ледяным
высокомерием Снежной Королевы, холодные глаза сияли, как могла бы  сиять
недоступная горная вершина. Эльфийская Владычица, взирающая  на  мир  со
спокойным бесстрастием существа, находящегося вне времени и вне чувства.
Любые мечты об этой женщине обрубались  у  самого  корня.  Natalie  была
красива для себя и только для себя, что там пробуждалось этой красотой в
окружающих, ее не интересовало ни в малейшей степени.
   - Ты еще не оправилась до конца, -  тем  же  мелодичным,  серебристым
голосом произнесла Belle, - постарайся пока не перетруждаться
   И тут, к полному изумлению Виктории, Снежная Королева шагнула  вперед
и,  наклонившись,  ладонями   обхватила   запрокинутое   лицо   девушки.
Безупречно наманикюренные пальцы скользнули по скулам,  оглаживая  кожу,
льдистые глаза внимательно вглядывались куда-то в область носа.
   - Что ты такое делала со своей  кожей,  чтобы  привести  ее  в  столь
жалкое состояние? - несколько озадаченно спросила Natalie. - Сколько  же
потребуется питательных масок, чтобы привести в порядок это  безобразие!
А фигура? Такого за одно, даже самое выматывающее, занятие  с  собой  не
сотворишь! Чем ты питалась?
   "Ах ты... ящерица бесхвостая!"
   Виктория застыла было в удивлении и тут же почувствовала, как  внутри
у нее начал закипать горячий,  незнакомый,  но  радостно  приветствуемый
гнев. Да что они себе позволяют?..
   Прежде  чем  Избранная  успела  взорваться  замешенным  на  страхе  и
недоумении  бешенством,  Natalie  отступила,   окинув   ее   еще   одним
пристальным, очень профессиональным взглядом.
   - По крайней мере, цвет подходит. А вот ткань... Как ты относишься  к
шелку?
   Виктория вновь поперхнулась. Вспомнилась какая-то из  фраз  Сашки  по
поводу ее наряда. Так это великолепие создала Belle?
   А кто бы еще его мог создать?
   То ли устав быть пассивным свидетелем, то ли почувствовав нарастающее
напряжение, в разговор влез и сам Александр-рр.
   - Классный костюмчик, Natalie. Тебе идет. Хотя тебе все идет. Слушай,
а ты не могла бы как-нибудь  нацепить  что-нибудь  более  открытое?  Ну,
вроде того купальника, как на обложке?
   Снежная Королева обратила свой уничтожающий взгляд на вякающую где-то
у ее ног рыжую вшу.
   - Вам, молодой человек, рановато  еще  заглядываться  на  длинноногих
ведьм в купальниках.  -  Почему-то  в  ее  голосе  Виктории  послышалось
облегчение.  Будто  великолепная  Belle  была  рада,   что   этот   явно
нравившийся ей рыжий чертенок еще слишком молод, чтобы обращать внимание
на женское тело, в купальнике или без.
   - Ау, женщина, - обиженно протянул подрастающий Дон Жуан. - Разве  не
меня ты ждала всю свою жизнь?! Natalie гибко наклонилась к  сидящему  на
полу возле пуфика мальчишке... и, цепко ухватив  того  за  ухо,  ласково
вздернула на ноги.
   - Лучше сходи встреть  остальных...  соблазнитель  недоношенный!  Они
только что подъехали, - и  придала  ему  ускорения  отработанным  пинком
коленом  пониже  спины.  Странно,  Виктории  казалось,  что  Сашка   уже
достаточно взрослый, чтобы не спустить подобное  обращение  даже  самому
Олегу.  Но  тут  он  лишь  ухмыльнулся,  как-то   грустно   ухмыльнулся,
обеспокоенно, будто этот короткий обмен колкостями нес  в  себе  больше,
чем казалось на первый взгляд. И это "большее" касалось Natalie,  но  уж
никак не Вики.
   Сашка радостным щенком выкатился  из  комнаты,  а  Виктория  осталась
одна, в окружении этих пугающих, незнакомых и  в  то  же  время  странно
близких  людей.  К  которым  сейчас  присоединятся  еще  и  таинственные
"остальные". Девушка судорожно вцепилась в пуфик,  ее  взгляд  испуганно
метался между Толиком, подошедшей к нему Ириной и загадочно  улыбавшимся
дедушкой Ли. Natalie повернулась кого-то поприветствовать, и Виктория  с
некоторым облегчением обнаружила,  что  это  всего  лишь  Михей.  В  ней
коротко вспыхнула радость, когда глаза бывшего уличного бандита,  стоило
им остановиться на ее фигуре в  новом  наряде,  потрясенно  расширились.
Бритоголовый мог быть хамом и гением (Виктория не знала, какая  из  этих
двух характеристик хуже), но его реакция все равно была приятна.
   -  Я  сражен,  -  неожиданно  улыбнулся  ей  Михей.  И  в  его   тоне
чувствовалась та же школа куртуазности, через которую Ирина  и  Natalie,
похоже, прогнали всех своих соучеников  Как  там  сказал  Сашка?  "Между
этими двумя любой станет джентльменом. Или умрет, пытаясь".  -  Вот  это
талия!
   - И это  не  здорово,  -  ответила  за  Викторию  Natalie.  -  У  нее
генетически совсем иной тип сложения.
   - Ты просто завидуешь, - заметил явно по уши  влюбленный  в  холодную
богиню колючий подросток. - Самой небось приходится с диет не слезать.
   - Возможно, - неожиданно покладисто согласилась та.
   В этом дружелюбном подшучивании, в разговорах ни о чем и  намеках  на
всем  известные  в  этой   компании   пристрастия   и   тайные   чувства
присутствовало  что-то  странно  успокаивающее.   Почти   расслабляющее.
Виктория была взвинчена до предела, и, вздумай ребята при  знакомстве  с
ней вести себя как-то иначе, трудно сказать, что бы  она  натворила.  Но
они просто... были собой. И Избранная, сама о том не подозревая, знавшая
эти "собой" как свои пять пальцев, начала потихоньку успокаиваться.
   Едва слышный звук медленных шагов. Виктория повернулась  к  занавесу,
за которым некоторое время назад скрылся Сашка,  как  раз  тогда,  когда
ткань качнулась в сторону, открывая еще две знакомые-незнакомые  фигуры.
Узкий, хищный силуэт темноволосого мужчины, на  руку  которого  опирался
худенький мальчишка лет тринадцати, явно принадлежащий к  той  же  расе,
что и Ли-старший. Он был одет в простые джинсы и  свободную  рубашку,  в
коротких черных волосах блестели капельки растаявших снежинок, но было в
нем что-то... не правильное. И дело даже не в свежей ссадине на  лице  и
не в порванном,  окровавленном  рукаве.  Нет,  не  правильность  была  в
неуверенной походке, в пальцах, твердо сомкнувшихся на руке  мужчины,  в
упершемся в противоположную стену взгляде. Только когда эти  двое  стали
продвигаться по комнате, старательно обходя или отодвигая со своего пути
мебель, Викторию пронзило понимание. Мальчишка был слеп. Причем  слеп  с
самого рождения: только у того, кто никогда в  жизни  не  видел  улыбки,
может  быть  такая  застывшая,  невыразительная  мимика.  Лицо   китайца
напоминало гладкий камень. Мышцы на нем не  умели  двигаться,  не  умели
отражать  ни   мыслей,   ни   чувств,   яркими   праздничными   красками
расцвечивавших ауру.
   Тихая ледяная ярость ударила Виктории  в  горло,  судорогой  скрутила
пальцы:  она  поняла,  кому  принадлежала  изящная  глиняная  чашечка  с
надписью: "Зрячий". Если бы в поле  ее  зрения  сейчас  оказался  Сашка,
этого рыжего гаденыша наверняка поразила  бы  пущенная  неопытной  рукой
молния: такой изощренной жестокости в шутках Виктория от него не ожидала
и потому была вдвойне разъярена.
   Девушка не заметила, как  за  ее  спиной  Леди  и  Сенсей  обменялись
долгими, многозначительными взглядами. Не заметила, как по губам старого
китайского мастера скользнула загадочная одобрительная улыбка.
   Когда странная пара подошла  к  Избранной,  та  была  слишком  занята
праведным  гневом,  чтобы  успеть  испугаться.   Виктория,   сама   себе
удивляясь, послушно  подставила  лицо  под  исследующие  пальцы  слепого
мальчика,  давая  тому  возможность  если  не  увидеть,   то   хотя   бы
почувствовать  ее  черты.  И  когда  чуткие  ладони  коснулись  ее  щек,
одновременно с ним вздрогнула,  пронзенная  острым  ударом  знания.  Она
видела, как он видел: холодная игла шприца входит в ее вену, расползаясь
волной горячей, гнилостной нирваны. Она чувствовала, как он  чувствовал,
холод операционного стола под лопатками и презрение  в  направленном  на
нее взгляде Олега. Она знала, как он знал: он не слеп. Потому что  перед
ней, рухнув на колени от силы своего видения, стоял самый зоркий из всех
находившихся в этой комнате. И глаза тут были совершенно ни при чем.
   "Зрячий" было  нацарапано  черным  фломастером  на  безумно  дорогой,
вручную вылепленной чашке. "Пророк", - ошалело шепнули  губы  Избранной.
Нет, Сашка вовсе не отличался склонностью к жестоким шуткам. Ему  просто
не нравились напыщенные ритуальные слова.
   Ли-младший потрясенно отполз на пару метров и лишь затем поднялся  на
ноги. И отошел в противоположный конец комнаты,  не  зацепившись  ни  за
одну из многочисленных разбросанн