таточно времени.
     Они  вышли из  леса,  выстроились в  ряд  и,  подняв ружья и  стреляя
поочередно холостыми зарядами в воздух, быстро направились к шалашам.
     При  первых  же  выстрелах в  стойбище  все  затихло.  Сидевшие  люди
вскочили,  стоявшие застыли на  месте,  повернувшись лицом к  подходившим,
которые   издавали   такие   страшные   звуки,   подобные   грому.   Когда
путешественники вступили в  круг  шалашей,  люди  распростерлись на  земле
перед ними в безмолвии и только самые маленькие дети заревели от страха.
     Подойдя  к   шалашу   пленников  и   передав  им   одежду  и   ружья,
путешественники продолжали поочередно стрелять,  пока  Иголкин  и  Боровой
одевались. Макшеев сказал Иголкину:
     - Растолкуйте людям,  что вы достаточно погостили у них и что за вами
пришли  теперь еще  более  могущественные волшебники.  За  гостеприимство,
оказанное вам,  им  принесли дары,  чтобы  они  помнили  о  необыкновенных
пришельцах,  спустившихся из страны вечных льдов. Скажите им, чтобы они не
смели  преследовать нас,  в  противном случае они  будут жестоко наказаны.
Скажите,  что  боги  льдов  умеют  делать не  только гром,  но  и  молнии,
поражающие непослушных.
     Когда  Иголкин и  Боровой вышли  из  шалаша переодетые,  их  товарищи
прекратили стрельбу.  Иголкин,  лучше  овладевший языком  благодаря  своей
общительности,  обратился к распростертым на земле с речью,  в которой,  в
общем, повторил сказанное ему Макшеевым. Но в конце он прибавил, обращаясь
к трем женщинам, караулившим их:
     - Эти  дары отдайте старшим,  когда они вернутся с  охоты,  пусть они
разделят  их.  Еще  мы  оставляем вам  огонь,  которым  вы  можете  теперь
пользоваться,  но  не  давайте ему  никогда умереть,  питайте его,  как мы
питали.  И  еще повторю приказ -  не гонитесь за нами.  Мы уходим туда,  в
страну вечных льдов, а когда станет опять тепло, вернемся к вам.
     Когда он кончил и  положил пакеты с  подарками у  входа в свой шалаш,
все шестеро,  опять стреляя поочередно в  воздух,  прошли через круг между
распростертыми людьми, не смевшими шевельнуться, и скрылись в лесу.
     На  опушке они остановились на минуту,  чтобы посмотреть,  что станут
делать люди.  Последние, когда выстрелы прекратились, начали подниматься с
земли   и   негромко   переговариваться,   очевидно  обсуждая  необычайное
происшествие. Часть столпилась вокруг костра, переданного в их владение, и
смотрела в  огонь,  лишившийся своих хозяев,  словно он  мог  объяснить им
что-нибудь. Вскоре  две  из  караульных  женщин,   вооружившись   копьями,
побежали  в  ту  сторону,  куда  ушла  орда,  очевидно чтобы сообщить ей о
происшедшем.  Третья женщина осталась у  шалаша  пленников,  вероятно  для
того,  чтобы дети и подростки не растащили подарки,  к которым она сама не
смела притронуться.
     Пройдя к нартам,  оставленным в лесу,  путешественники направились на
север,  в  обратный путь.  Нарты  приходилось тащить  по  узкой  тропинке,
покрытой опавшими листьями.
     Отдаляясь от  стойбища,  Иголкин по временам издавал резкий свист,  к
которому  приучил  собак.  Последние  все  время  держались  вокруг  орды,
повинуясь этому  свисту.  Иголкин кормил их  отбросами,  но  собаки сильно
одичали,  так как первобытные люди боялись их  и  не допускали к  шалашам.
Часть  собак погибла в  борьбе с  разными хищными зверями,  остальные ушли
теперь с  ордой на  охоту,  и  на свист каюра прибежали только пять собак,
оставшихся в окрестностях стойбища. Они следовали в некотором отдалении за
нартами,  но  в  руки  не  давались  и  огрызались на  подбежавшего к  ним
Генерала.  Их  нужно было в  течение нескольких дней приручать кормлением,
чтобы получить упряжку хотя бы для одной нарты.
     Прошагав  двенадцать  часов  и  сделав  около  пятидесяти километров,
расположились наконец на ночлег, уверенные, что их уже не догонят.



НАПАДЕНИЕ ПЕРВОБЫТНЫХ ЛЮДЕЙ

     На  ночлег остановились на  большой поляне.  Юрту поставили на всякий
случай  среди  поляны,  чтобы  никто  не  напал  неожиданно из-за  кустов.
Караулили поочередно.  Кроме  того,  собаки,  по-видимому,  узнали юрту  и
расположились на  снегу по  соседству;  к  самой юрте  Генерал их  еще  не
допускал.
     Во  время дежурства Каштанова Генерал встревожился,  заворчал,  потом
начал лаять, не переставая. Каштанов заметил, что вокруг всей поляны кусты
слегка шевелятся и потрескивают. Он немедленно разбудил товарищей, которые
выскочили с ружьями.
     Убедившись, что неожиданное нападение не удалось, люди вышли из леса,
окружили всю  поляну и  стали  теперь медленно и  нерешительно сходиться к
юрте.  Это были женщины,  вооруженные копьями и державшие в зубах ножи. За
ними  видны были девочки с  дротиками.  Но  пустить оружие в  дело они  не
решались:  видимо,  надеялись взять колдунов голыми руками,  как в  первый
раз,  чтобы  заставить их  вернуться в  стойбище.  Поэтому Иголкин удержал
товарищей от  немедленной стрельбы,  собираясь поговорить с  ордой,  но на
всякий  случай  предложил заменить  пулю  в  одном  стволе  каждого  ружья
патроном с мелкой дробью.
     - Дробью по ногам с них будет достаточно, - сказал он. - А если, паче
чаяния, это не подействует, тогда уж угостим их пулями.
     Когда женщины приблизились шагов на тридцать,  Иголкин замахал руками
и закричал:
     - Стойте,   слушайте!   Я  запретил  вам  преследовать  нас.   Вы  не
послушались.  Наши огненные стрелы готовы,  и  кто  посмеет подойти ближе,
будет поражен ими! Уходите назад!
     Остановившиеся   дикари    выслушали   слова    Иголкина   и    стали
переговариваться.  Потом одна из женщин крикнула что-то,  а  другие в знак
согласия замахали руками.
     - Они приглашают нас двоих вернуться к  ним -  орда не  может без нас
жить.  А остальные пусть уходят...  - перевел Иголкин, а потом закричал: -
Волшебники не могут жить долго с  людьми!  Мы уходим на зиму в свои шалаши
на больших льдах, а весной вернемся. Уходите скорее!
     Но  часть женщин подвинулась на  несколько шагов вперед,  а  одна  из
оруженосиц с  юношеской дерзостью быстро бросила дротик,  который пролетел
мимо правого уха Каштанова и вонзился в юрту.
     - Ну,  делать нечего, надо стрелять, пока они не осмелели! - вскричал
Боровой.  -  Дробью по  ногам в  разные места круга,  там,  где  они стоят
кучкой! Раз, два, три!
     Грянуло шесть выстрелов,  и  в  ответ на  них из разных частей кольца
женщин раздались крики и вопли раненых. Повернувшись кругом, все бросились
бежать к лесу;  многие хромали, оставляя на снегу капли крови. Девушка же,
пустившая стрелу в  Каштанова,  после  нескольких шагов  упала и  осталась
лежать неподвижно.
     - Ну,  что  же  дальше?  -  спросил Громеко,  когда последние беглецы
скрылись в кустах. - Ждать еще нападения или они больше не посмеют?
     - Я думаю,  с них достаточно,  -  заметил Иголкин. - На всякий случай
зайдем в юрту, чтобы дротик какой-нибудь шальной девчонки не попал в нас.
     Предосторожность эта оказалась излишней. Женщины с воем удалялись все
дальше, и скоро все затихло. Собаки перестали лаять, устремились к упавшей
девушке и жадно лизали теплую кровь, лившуюся из раны. Иголкин, а вслед за
ним и другие побежали туда же, чтобы отогнать одичавших собак.
     Осмотрев упавшую,  путешественники увидели, что рана только одна - на
правой ляжке, но кровь льется сильно.
     - Странно,  мелкая дробь  не  могла  сделать такую  рану,  -  заметил
Папочкин.
     - Кто-нибудь из нас по ошибке выстрелил из ствола, заряженного пулей.
     - Это я целился в нее! - заявил Каштанов.
     - Бедняжка жива,  - сказал Громеко, исследовав лежавшую, - она только
лишилась сознания от испуга и  боли.  Пуля прошла через мягкую часть ноги,
не задев кость, но здорово разорвала ей мускулы.
     - Что же мы будем делать с ней? Остальные ведь убежали.
     - Придется взять  ее  с  собой  как  пленницу.  А  когда  поправится,
отпустим на волю.
     - Отпускать?!  -  возмутился Папочкин.  -  Ни  в  коем случае!  Мы ее
доставим  на  <Полярную  звезду>  как  великолепный экземпляр первобытного
человека, близкого к обезьянам. Какой это будет клад для антропологов!
     Громеко сходил в юрту за перевязочными материалами,  остановил кровь,
забинтовал рану.  Во  время этой  операции девушка открыла глаза и,  увидя
себя окруженной колдунами, вся затряслась от страха.
     Она  была  невысокого  роста,  но  стройная,  еще  не  обладавшая  ни
массивными формами, ни крепкой мускулатурой, как взрослые женщины. Тело ее
сзади было  покрыто короткими,  но  довольно густыми черными волосами.  На
лице,  ладонях и  подошвах волос не было.  Голова была покрыта недлинными,
слегка волнистыми волосами.  Форма  ступни являлась как  бы  промежуточной
между  человеческой и  обезьяньей с  сильно  развитыми пальцами  и  далеко
отстоявшим от остальных большим пальцем.
     Рассмотрев лицо девушки, Боровой воскликнул?
     - Да ведь это Кату, моя приятельница!
     - Вы разве отличали их друг от друга? - спросил Каштанов. - Насколько
я мог заметить, они все похожи одна на другую.
     - Это только на первый взгляд,  а если присмотреться, разница есть. И
мы  многих знали по именам,  особенно подростков и  детей.  Кату мне часто
приносила мясо, корешки и вообще лакомые, по ее мнению, кусочки, выказывая
этим свое расположение.
     - Поэтому-то она и  осмелилась пустить дротик в одного из похитителей
ее милого! - засмеялся Макшеев.
     - Да, на четыре сантиметра левее - и я остался бы без глаза, - заявил
Каштанов.
     После перевязки Кату хотели перенести в юрту, но она стала рваться из
рук и выть,  выкрикивая что-то.  Иголкин разобрал, что она просит оставить
ее умереть на месте, а не уносить для съедения в шалаше.
     - Почему для съедения? - удивился Громеко. - Разве они людоеды?
     - Да, убитых или тяжело раненных на охоте или в драке они преспокойно
съедают.
     - Так вы  ее успокойте,  скажите,  что мы ее не съедим,  а  положим в
шалаше спать. А когда она поправится, отпустим к своим.
     Иголкин с трудом убедил девушку,  а Боровой взял ее руку,  после чего
она успокоилась и позволила себя унести.  В юрте Кату положили на постель,
она вскоре уснула, не выпуская руки Борового.
     Так  как  время,   назначенное  на  ночлег,   уже  кончалось,  начали
собираться в  путь;  развели огонь,  поставили чайники,  стали завтракать.
Иголкин,  выходивший из  юрты  набивать чайники снегом,  заметил,  что  по
опушке леса бродят еще собаки,  очевидно прибежавшие с  людьми и отставшие
теперь от  них.  Может быть,  вид  юрты напомнил им  о  той вкусной юколе,
которой их когда-то кормили,  и они стали вспоминать своих прежних хозяев.
На свист матроса собралось еще двенадцать собак,  так что, считая Генерала
и первых пять примкнувших к путешественникам,  можно было с грехом пополам
запрячь все три нарты.
     - Чем же мы будем кормить их?  -  спросил Иголкин. - Ведь удержать их
при юрте и приручить можно только кормом.
     - У нас было взято провизии на месяц,  - сказал Громеко. - Дней через
семь-восемь мы  доберемся до  холма.  Следовательно,  есть  запас ветчины,
который можно уделять им.
     - Много  давать им  не  нужно!  -  прибавил Боровой.  -  Они  побегут
порожняком вслед за нами, в расчете на обед и ужин.
     Собакам после  завтрака уделили обрезки,  кости  и  по  кусочку мяса,
затем стали укладываться. На одну нарту с войлоком и жердями юрты положили
Кату,  а на другую - все остальное. Снег позволил уже пользоваться лыжами,
так что, несмотря на увеличившийся груз, можно было двигаться быстрее, чем
накануне.  Когда поезд тронулся и  Кату увидела,  что ее  увозят не  в  ту
сторону,  где  находилось стойбище  ее  орды,  а  в  противоположную,  она
вскрикнула,  соскочила с  нарты и бросилась бежать,  но,  сделав несколько
шагов,  упала.  Когда ее  окружили и  хотели поднять на нарту,  она начала
сопротивляться, дралась кулаками и пыталась укусить.
     Из объяснений Иголкина она, по-видимому, поняла, что ее отвезут назад
к стойбищу и там отпустят,  а между тем колдуны хотели увезти ее с собой к
большим  льдам.  Пришлось связать  ей  руки  и  привязать к  нарте,  чтобы
предотвратить новые попытки к  побегу.  Бедная Кату  тряслась от  страха и
всхлипывала в полной уверенности, что ей не миновать съедения.
     В этот день с обеда уже перешли на русло речки,  где снег лежал менее
толстым слоем и  был  уплотнен ветрами,  так  что нарты и  лыжи зарывались
меньше,  чем на тропе в лесу. Поэтому движение шло достаточно быстро, и за
день прошли опять пятьдесят километров.
     На  ночлеге караулили по  очереди,  но все было спокойно.  Кату целый
день отказывалась от пищи, и на ночлеге ее пришлось оставить связанной под
надзором караульного.  При  виде  блестящих ножей,  которыми белые колдуны
резали ветчину во время обеда и ужина,  она вся дрожала и с ужасом глядела
на  движения рук,  очевидно ожидая,  что  вот-вот  настанет ее  черед быть
зарезанной.
     Так продолжалось путешествие на север, и на восьмой день пути вышли в
тундру,  а  к  обеду достигли холма.  Кату постепенно успокоилась за  свою
участь, привыкла к колдунам и начала принимать сырую пищу. Есть что-нибудь
вареное или жареное она с отвращением отказывалась. На третий день пути ей
развязали руки, а на пятый - и ноги, когда она обещала, что не убежит.



ЖИЗНЬ В ПЛЕНУ

     Во время этого путешествия Иголкин и  Боровой постепенно рассказывали
о своей жизни с первобытными людьми, а Каштанов записывал их рассказ.
     Со  дня ухода экспедиции на  юг оставшиеся в  юрте Иголкин и  Боровой
занялись устройством метеорологической будки для  установки инструментов и
прочной двери в  складе-леднике для  защиты его  от  своих собак и  других
хищников.  Покончив с  этой  работой,  они  приступили к  устройству новой
галереи во льду холма,  ниже по склону,  чтобы дать собакам приют от жары,
которая постепенно усиливалась и заставляла собак убегать к окраине льдов,
мало-помалу  отступавшей на  север.  Пока  не  были  окончены эти  срочные
работы,  на  охоту ходили только изредка,  для пополнения запаса пищи,  по
потом стали охотиться ежедневно,  чтобы накопить запасы мяса на зиму - и в
сушеном виде для собак,  и  в  копченом для людей.  Возвращаясь из  лесу с
нартой,  прихватывали всегда и дров, так что постепенно накапливался запас
дров для холодных месяцев.
     На охоте попадались мамонты,  носороги, первобытные и мускусные быки,
исполинские и  северные олени.  На речках и  в  тундре били гусей,  уток и
других птиц,  которыми главным образом и  питались.  Мясо крупных животных
сушили и коптили.  Дела было по горло,  и в хлопотах часто недосыпали.  На
охоте бывали разные приключения, которые, впрочем, кончались благополучно.
     Первое время  после отъезда товарищей на  юг  погода все  улучшалась,
покров туч все чаще разрывался,  и Плутон светил по нескольку часов сряду,
так что температура повышалась до 20 градусов в  тони,  и в тундре настало
полное лето.  Но с  половины августа начался поворот к осени,  Плутон стал
чаще скрываться в  тучах,  по временам шел дождь,  после которого в тундре
поднимались туманы.
     Температура постепенно понижалась и  в  начале  сентября,  иногда при
сильных северных ветрах,  падала  до  нуля.  Листья  стали  желтеть,  и  к
половине  сентября  вся   тундра  уже   лишилась  зеленой  летней  одежды,
оголилась, побурела. Изредка перепадал снег.
     Готовясь  к  зиме,  Иголкин  и  Боровой  пересмотрели  всю  провизию,
консервы и вещи в складе и часть их перенесли в юрту. Они были заняты этим
второй день и только что заперли склад, собираясь обедать, как внезапно на
них  напали дикие  люди,  подкравшиеся с  другой стороны холма.  Боровой и
Иголкин,  не  помышлявшие о  возможности существования людей  в  Плутонии,
кроме ножей, не имели при себе оружия: напавшие же были вооружены копьями,
ножами,  стрелами,  так что сопротивление было невозможно.  Но, рассмотрев
белых  людей,  юрту  и  метеорологическую будку,  к  невиданным пришельцам
отнеслись с уважением и повели их в свое стойбище.
     Последнее оказалось недалеко -  километрах в  десяти от  юрты,  среди
мелкого леса (потом пленники узнали,  что орда только накануне прикочевала
с  востока).  Когда пленников привели,  первобытные люди долго совещались,
что  с  ними делать:  мужчины предлагали принести их  в  жертву богам,  но
большая  часть  женщин  решила  иначе.   Они,   по-видимому,  думали,  что
присутствие   необыкновенных   пришельцев   в   орде   сделает   последнюю
могущественной,  принесет им  успех на охоте,  в  столкновениях с  другими
ордами, и потому решили не отпускать пленных, не делать им зла, а поселить
их в отдельном шалаше посреди стойбища.
     Орда в это время собирала разные ягоды и какие-то съедобные корешки в
тундре для зимних запасов и провела несколько  дней  на  одном  месте.  Но
затем  большой  снег  заставил  откочевать километров на сорок на юг,  где
более высокий лес защищал их от холодных ветров.
     Первое время пленники чувствовали себя очень скверно.  Им давали есть
только сырое мясо,  ягоды и корешки. Спать приходилось на грубо выделанных
звериных шкурах и  такими же  шкурами укрываться от холода.  Объясняться с
людьми они  могли  только знаками и  все  еще  не  знали,  какая участь их
ожидает. Убежать не было возможности, потому что их караулили зорко.
     После перекочевки на новое место -  большую поляну среди леса -  люди
стали  рубить из  сухих  тонких деревьев жерди  для  своих шалашей.  Всюду
валялись сухие  ветки,  кора,  обрубки  жердей,  и  при  виде  их  Иголкин
вспомнил,  что  у  него в  кармане сохранилась коробка спичек,  так  как в
складе он зажигал фонарь.  Набрав сухих веток,  он сделал себе костер. При
виде огня люди бросили работу и сбежались к костру. Они были поражены этим
невиданным явлением,  а  когда  пламя  обожгло им  руки,  костер  сделался
предметом их поклонения,  и к пришельцам,  владевшим огнем,  почувствовали
еще  большее  уважение.   С  тех  пор  костер  горел  у  шалаша  пленников
беспрерывно, и они стали жарить на палочках мясо, которое им приносили.
     Вскоре пленники научились понимать язык этих людей,  очень несложный.
Круг понятий был ограничен охотой,  едой и  примитивной обстановкой жизни,
их  язык  состоял из  односложных и  двусложных слов  без  склонений,  без
глаголов,   наречий,   предлогов,  так  что  речь  дополнялась  мимикой  и
телодвижениями. Считать умели только до двадцати по пальцам рук и ног.
     В  каждом шалаше жили  несколько женщин и  мужчин,  связанные друг  с
другом групповым браком,  а  также дети  этой групповой семьи,  в  которой
ребенок имеет  одну  мать  и  несколько отцов.  Мужчины холили на  охоту и
изготовляли осколки кремния для копий, дротиков, ножей и скребков. Женщины
собирали ягоды и корешки, выделывали шкуры, принимали участие в облавах на
крупных зверей, когда требовались силы всей орды.
     Охотились люди за  всякими животными,  попадавшимися им,  и  ели  как
мясо,  так и все внутренности,  а также червей,  улиток,  гусениц и жуков.
Охотники наедались теплым мясом и пили кровь только что убитых животных, а
остатки и  шкуры уносили домой в стойбище.  Крупных животных -  мамонтов и
носорогов -  они окружали и  загоняли в  волчьи ямы,  вырытые на  звериных
тропах в лесу, и там добивали камнями и копьями.
     На  охоту ходили группами по семьям или соединялись по две-три семьи,
а на крупного зверя,  которого нужно было загонять облавой,  шла вся орда,
кроме двух-трех женщин,  остававшихся караульными при пленных. Эти женщины
кормили  грудных  младенцев  всех   шалашей,   матери  которых  долго   не
возвращались с охоты.
     На охоте были несчастные случаи.  Хищники, а также мамонты и носороги
наносили иногда раны и повреждения своим преследователям. Своих убитых или
тяжело раненных охотники съедали.
     Общий  вид  первобытных  людей,